Навеки твой дом

Он не просто поцеловал меня снова. Он набросился. Его губы стали жёсткими, требовательными, язык властно вторгся в мой рот, заглушая любой возможный протест. Но протеста не было. Во мне вспыхнул ответный огонь – такой же дикий и неконтролируемый.

Это не была нежность. Это была битва. Наша первая настоящая битва, где не было слов, только ярость плоти.

Мы срывали друг с друга одежду. Его пиджак полетел на пол, моя майка зашуршала, порвалась на шве. Он отбросил её прочь, его большие ладони скользнули по моей спине, прижимая меня к себе так сильно, что кости затрещали. Мы споткнулись о его ботинки, и он, не разрывая поцелуя, подхватил меня на руки и понёс, даже не спросив, куда. Мы рухнули на кровать в моей спальне, и пружины жалобно взвизгнули.

Он был надомной, тяжелый, потный, пахший алкоглем и дикой, мужской яростью. Его руки были повсюду – срывали с меня остатки одежды, впивались в бедра, в грудь, в волосы. Я отвечала ему тем же, царапая его спину через тонкую ткань рубашки, кусая его губы в поцелуе, пока не почувствовала солоноватый вкус крови.

– Арина… – его голос был хриплым шепотом прямо в ухо. – Ты уверена?

Вместо ответа я сама потянулась к его поясу, с трудом расстегнула пряжку. Этого было достаточно. С последними барьерами было покончено.

Когда он вошел в меня, мир взорвался в белом огне. Острая, разрывающая боль заставила меня вскрикнуть и выгнуться. Он замер надомной, весь напрягшись. Его дыхание, тяжелое и прерывиое, обжигало шею.

Я видела, как в его глазах, полных тьмы и страсти, промелькнуло осознание. Шок. Недоумение. А потом… потом появилась та самая, довольная, торжествующая ухмылка. Ухмылка хищника, который получил то, чего хотел, и обнаружил, что добыча оказалась ценнее, чем он думал.

– Первый… – прошептал он, и в его голосе звучало неподдельное изумление. – Я первый.

Эта ухмылка, это осознание дали мне новый прилив сил. Да, чёрт возьми, он был моим первым. И он должен был это знать. Я впилась ногтями в его плечи.

– А ты думал, с кем? С Гоголем? – выдохнула я, и мой голос сорвался.

Его ухмылка стала только шире. Он наклонился и прикусил мою губу, прежде чем снова начать двигаться. Теперь его движения были не просто яростными. В них появилась какая-то новая, почти невыносимая интенсивность. Притязание. Помечение.

Каждое движение было грубым, почти болезненным, но именно таким, какого я жаждала. Это была не ласка. Это было завоевание. И я сдавалась, я подчинялась, я отвечала ему каждым вздохом, каждым стоном, каждым встречным движением бедер.

Он переворачивал меня, прижимал к стене, снова бросал на кровать. Его руки держали меня так крепко, что наутро должны были остаться синяки. И я не протестовала. Я принимала всё. Всю его ярость, всю его боль, все его немые вопросы и такие же немые ответы.

Когда финальная волна накатила на меня, я закричала, впиваясь зубами в его плечо, чтобы заглушить звук. Он издал низкий, гортанный стон, его тело напряглось в последнем, мощном толчке, и он рухнул на меня, тяжелый, мокрый и полностью мой.

Мы лежали, не в силах пошевелиться, слушая, как бьются в унисон наши сердца. Воздух был густым и сладким от запаха секса и пота.

Он медленно приподнялся на локтях, глядя на меня. Ухмылка исчезла. Его лицо было серьезным, почти растерянным.

– Арина… – он снова произнес мое имя, и теперь оно звучало иначе. Не как вызов, а как вопрос. Как признание.

Я не сказала ничего. Я просто провела рукой по его мокрой от пота щеке, сметая с нее прядь волос. В его глазах было то, чего я не видела никогда – уязвимость. Голая, беззащитная уязвимость.

Армагеддон закончился. И теперь мы лежали среди руин, которые сами же и создали, не зная, что будет дальше.

Глава 16

Сознание возвращалось ко мне медленно, как тягучий, неприятный сироп. Первым делом я почувствовал тяжесть в голове – похмелье, тупое и безрадостное. Потом – тепло другого тела рядом. И только потом до меня дошло.

Арина.

Я лежал на боку, а она спала, прижавшись ко мне спиной. Её светлые волосы растрепались по подушке, а моя рука всё ещё лежала на её талии, как будто даже во сне я не мог отпустить.

Воспоминания нахлынули волной, обжигающей и стыдной. Пьяный приход. Скандал. Её слёзы. И потом… потом эта ярость. Эта слепая, животная страсть, которая сожрала нас обоих.