Год без завтра

Домом.

Дверь открылась, и маленькая девочка посмотрела на него с любопытством.

"Ты дядя Дэвид? Мама сказала, что ты наконец пришёл."

Дэвид встал на колени, чтобы оказаться на уровне её глаз.

"Да. Извини, что так долго."

Девочка задумалась. "Ничего. Ты здесь сейчас."

И что-то в простоте этих слов – "ты здесь сейчас" – разбило стену, которую Дэвид строил вокруг себя тридцать пять лет.

Он обнял племянницу и заплакал впервые с детства.

АДВОА – Аккра (День 22)

Университет не открылся снова.

Адвоа ходила к воротам каждый день первую неделю, надеясь увидеть объявление. Но ворота оставались закрытыми.

На второй неделе она получила электронное письмо. Все экзамены отменены. Все стипендии приостановлены. Университет закрыт на неопределённый срок.

Десять лет работы. Десять лет, когда её мать убирала чужие дома, чтобы заплатить за школу. Десять лет мечты стать врачом.

Всё исчезло.

Адвоа лежала в своей комнате в общежитии (которое тоже должно было закрыться, но никто не знал когда) и смотрела в потолок.

Зачем?

Зачем она так старалась?

Зачем вообще кто-то старается, если конец предопределён?

Её телефон зазвонил. Номер, который она не узнала.

"Алло?"

"Это Адвоа Менса?" Мужской голос, пожилой, с британским акцентом.

"Да. Кто это?"

"Профессор Асаре. Я преподавал биологию в университете. Вы были в моём классе два года назад."

Адвоа села. Она помнила его. Блестящий учёный, который всегда задерживался после лекций, чтобы ответить на вопросы студентов.

"Профессор. Здравствуйте."

"Адвоа, я звоню, потому что собираю группу студентов. Мы будем продолжать занятия. Неофициально. У меня дома. Если вам интересно."

Она моргнула. "Занятия? Но… зачем?"

"Зачем дышать?" ответил он просто. "Зачем есть? Зачем смотреть на закат? Потому что мы живы, Адвоа. И пока мы живы, мы учимся."

"Но экзаменов не будет. Степеней не будет. Карьеры…"

"Нет," согласился он. "Но будет знание. Будет понимание. Будет чудо открытия. Разве это не было причиной, по которой вы хотели стать врачом? Не ради денег или престижа. Ради чуда науки."

Адвоа почувствовала что-то в горле. Не знала, плакать или смеяться.

"Когда начинаются занятия?"

"Завтра. Десять утра. Я пришлю адрес."

На следующее утро Адвоа пришла в дом профессора. Маленький, скромный дом на окраине Аккры. Внутри было семеро студентов.

Профессор Асаре улыбнулся им.

"Добро пожаловать в Последний Университет," сказал он. "Здесь мы будем изучать не для будущего, а для настоящего. Не для карьеры, а для красоты знания."

Он открыл учебник анатомии.

"Начнём с сердца. Органа, который будет биться в каждом из нас ещё триста сорок три дня. Разве не чудо, что он вообще бьётся?"

И Адвоа обнаружила, что впервые за три недели ей любопытно.

Любопытство, она поняла, не требует будущего.

Любопытству достаточно сейчас.

СЕРГЕЙ – Иркутск (День 22)

Сергея выпустили на восьмой день.

Массовая амнистия. Все заключённые, кроме насильников и серийных убийц. Правительство объяснило это так: "В последний год у каждого должен быть шанс на искупление."

Сергей вышел из ворот колонии с пластиковым пакетом вещей и никуда не мог пойти.

Жена развелась с ним семь лет назад. Дети… он даже не знал, где они живут.

Он поселился в общежитии для освобождённых. Пытался найти работу. Никто не нанимал. Зачем нанимать, если мир заканчивается?

Деньги, которые ему дали при выходе, закончились через неделю.

Сергей голодал два дня, прежде чем заставил себя пойти в церковную столовую.

Там он встретил отца Николая.

Старый священник подал ему суп и хлеб, сел напротив.

"Вы из колонии?"

Сергей кивнул, не поднимая глаз.

"За что сидели?"

"Убийство."

"Понятно." Никакого осуждения в голосе. "Вы раскаиваетесь?"

Сергей наконец посмотрел на него. "Каждый день пятнадцать лет."

"Тогда вы уже искупили грех в глазах Бога," сказал отец Николай. "Остаётся только простить себя."

"Я не могу."

"Не можете или не хотите?"

Сергей не знал, как ответить.

Отец Николай наклонился ближе. "Вы знаете, что является единственным грехом хуже убийства? Потратить оставшуюся жизнь на ненависть к себе. Человек, которого вы убили, мёртв. Вы не вернёте его. Но вы можете чтить его память, живя так, чтобы его смерть не была полностью напрасной."

"Как?"

"Служа другим. Будучи человеком, которым вы должны были быть."

Отец Николай встал. "Мне нужен помощник. Столовая работает каждый день. Кормим сотни людей. У меня осталось триста сорок три дня жизни, и я не хочу тратить их в одиночку. Вы придёте завтра?"

Сергей не спал всю ночь, думая о предложении.

На следующее утро он пришёл.

И следующее.

И следующее.

К концу третьей недели он знал имена постоянных посетителей. Бабушка Мария, которая потеряла всю семью. Молодой Антон с психическими проблемами. Маленькая Соня, чья мать была наркоманкой.

Сергей кормил их. Слушал их истории. Иногда просто сидел рядом в тишине.

Однажды вечером, когда они убирались после ужина, отец Николай сказал:

"Вы знаете, в чём разница между тобой и мной, Сергей?"

"В чём?"

"Я посвятил жизнь Богу. Ты посвятил жизнь вине. Но результат тот же – мы оба забыли жить для себя."

Сергей остановился, держа швабру.

"У тебя есть триста сорок три дня," продолжил священник. "Ты можешь тратить их на самобичевание. Или можешь жить. По-настоящему жить. Помогать людям, да. Но также смеяться. Плакать. Чувствовать солнце на лице. Помнить, что ты человек, а не просто грех с ногами."

Той ночью Сергей достал старую фотографию из пакета с вещами. Его свадьба. Двадцать пять лет назад. Он и Наташа, молодые, счастливые, полные надежд.

Он не видел её пятнадцать лет.

Возможно, было слишком поздно для прощения.

Но возможно, было достаточно времени, чтобы попытаться.

ЗАРА – Мумбаи (День 22)

Больница изменилась.

Первая неделя была адом. Паника, травмы от беспорядков, самоубийства. Зара работала тридцатишестичасовые смены, теряя счёт дням.

Но потом что-то сдвинулось.

Люди перестали приходить с травмами. Вместо этого они приходили с вопросами.

"Доктор, как мне прожить эти месяцы?"

"Доктор, я боюсь. Как не бояться?"

"Доктор, что происходит, когда мы умираем?"

Зара не была терапевтом. Не была священником. Но она была врачом, и люди доверяли врачам.

Поэтому она начала говорить с ними.

Сначала индивидуально. Потом она заметила, что другие пациенты слушают. Начала собирать группы в холле больницы.

К концу третьей недели она проводила ежедневные сессии. Пятьдесят, сто человек приходили послушать.

Она говорила о смерти. О страхе. О том, как принять неизбежное.

Но в основном она говорила о жизни.

"Смерть – это не противоположность жизни," сказала она однажды. "Смерть – часть жизни. Мы всегда это знали. Каждый из нас должен был умереть. Разница только в том, что теперь мы знаем когда."

"Но это делает всё бессмысленным!" закричал кто-то.

"Почему?" спросила Зара. "Закат прекрасен, хотя длится минуты. Цветок прекрасен, хотя вянет. Почему жизнь должна быть вечной, чтобы иметь значение?"

После одной из сессий к ней подошла молодая женщина.

"Доктор, я беременна. Три месяца. Я не знаю, что делать."

Зара взяла её за руку. "Как тебя зовут?"

"Прия."

"Прия, я не могу сказать тебе, что делать. Это твой выбор. Но могу спросить: если бы мир не заканчивался, ты бы хотела этого ребёнка?"

Прия кивнула, слёзы текли по щекам. "Больше всего на свете."

"Тогда, возможно, вопрос не в том, сколько времени у вашего ребёнка будет. А в том, хочешь ли ты быть его матерью это время."

Прия заплакала сильнее, но это были другие слёзы.

"Я хочу. Я так хочу."

"Тогда будь," сказала Зара просто.

Той ночью, возвращаясь домой, Зара думала о всех беременных женщинах, которые сейчас принимают это невозможное решение.

Она думала о том, что через девять месяцев – в октябре – в мире, возможно, родится последнее поколение человеческих детей.

Дети, которые проживут недели или месяцы.

Дети, которые никогда не узнают мир до объявления.

Но также дети, которых будут любить с интенсивностью, о которой предыдущие поколения могли только мечтать.

Дети, которые будут доказательством того, что даже перед лицом конца, жизнь выбирает продолжаться.

Зара достала телефон и начала писать сообщение в медицинскую сеть:

"Нам нужно создать программу поддержки для беременных женщин. Не для того, чтобы отговорить их. Для того, чтобы помочь им. Кто готов помочь?"

К утру ответили сорок семь врачей, медсестёр и акушерок.

Программа началась через неделю.

Её назвали просто: "Последние дети Земли."

Эпилог второй главы

Прошло двадцать два дня с объявления.

Мир не закончился в панике, как многие предсказывали. Да, были хаос и насилие. Да, некоторые системы рухнули.

Но люди оказались удивительно устойчивыми.

Магазины снова открывались. Не все, но достаточно.

Люди возвращались на работу. Не за деньгами – деньги теряли смысл с каждым днём – но за целью, за структурой, за чем-то, что наполняло часы между пробуждением и сном.

Правительства создавали новые системы. Всеобщий базовый доход. Бесплатная еда и жильё. Амнистии для большинства преступников.

Что можно было сделать, когда наказание в виде тюремного заключения длиннее, чем осталось у мира?

Религиозные организации переполнились. Но также и общественные центры, группы поддержки, места, где люди могли собираться и говорить о своих страхах.

Интернет стал другим. Меньше споров. Больше признаний любви. Больше прощения. Больше фотографий закатов, младенцев, простых моментов радости.

Люди понимали, что это может быть последний закат, последняя улыбка, последнее "я люблю тебя."

И в этом понимании было что-то прекрасное и ужасающее одновременно.

Семь человек – археолог в Египте, пенсионер в Японии, медсестра в Бразилии, трейдер в Нью-Йорке, студентка в Гане, бывший заключённый в России и врач в Индии – ложились спать в конце двадцать второго дня.

Каждый из них изменился.

Не драматически. Не полностью.

Но первые семена трансформации были посажены.

Амина решила, что наследие – это не камни и черепки, а любовь.

Хироси начал жить вместо того, чтобы ждать.

Мария приняла возможность материнства, несмотря на страх.

Дэвид воссоединился с семьёй, которую оттолкнул.

Адвоа обнаружила, что учиться можно ради самого учения.

Сергей начал путь к прощению себя.

Зара поняла, что её призвание – не бороться со смертью, а помогать жизни.

Впереди было триста сорок три дня.

Это одновременно казалось вечностью и мгновением.

Вопрос больше не был "сколько времени осталось?"

Вопрос был: "Что я сделаю с этим временем?"

И каждый из них, по-своему, начал находить ответ.

Февраль приближался. Мир продолжал вращаться. Жизнь, несмотря ни на что, продолжалась.

Глава 3: Февраль -Месяц трансформации

АМИНА – Каир (День 45)

Амина превратила свою гостиную в классную комнату.

Идея пришла через неделю после её возвращения с раскопок. Её дети сидели дома, школы были закрыты, они проводили дни, уставившись в телефоны, наблюдая, как мир медленно разваливается и собирается заново в социальных сетях.

"Что, если я буду учить вас?" предложила она за завтраком.

Карим закатил глаза. "Учить нас чему, мама? Древней истории? Какая разница теперь?"

"Истории о том, как люди жили. Как любили. Как находили смысл в мире, который мог забрать их в любой момент."

Ясмин медленно подняла взгляд от телефона. "Это… на самом деле интересно."

К концу недели к ним присоединились соседские дети. Потом дети друзей. Потом незнакомцы, услышавшие об уроках.

Теперь, через полтора месяца после объявления, в её гостиной каждый день собиралось двадцать детей.

Амина учила их не по учебникам. Она рассказывала истории.

О египтянах, которые строили пирамиды, зная, что умрут до их завершения.

О греческих философах, которые размышляли о смысле жизни, зная о её краткости.

О средневековых писцах, которые копировали манускрипты во время чумы.

"Они знали, что могут умереть завтра," говорила она. "И всё равно создавали. Всё равно учились. Всё равно любили. Почему?"

"Потому что это делало их живыми," прошептала маленькая Лейла.

"Именно."

После одного урока к Амине подошёл Карим. Её пятнадцатилетний сын, который был таким злым и потерянным первые недели.

"Мама, я хочу что-то сказать."

"Да, хабиби?"

"Я хочу… я хочу написать книгу. О нас. О семье. Чтобы наша история была записана. Даже если некому будет её прочитать."

Амина почувствовала, как слёзы наполняют глаза.

"Это прекрасная идея."

"Ты поможешь мне?"

"Конечно."

Той ночью они начали. Амина рассказывала истории семьи – о дедушке, который пережил войну, о бабушке, которая была поэтессой, о её собственном детстве в Александрии.

Карим записывал всё, его руки быстро двигались по клавиатуре.

Ахмед присоединился, добавляя свои воспоминания. Ясмин и Лейла тоже.

Они работали до полуночи, смеясь, плача, вспоминая.

И Амина поняла: это и есть наследие. Не камни и артефакты. А истории, рассказанные вслух в комнате, полной любви.

Даже если мир закончится, эти истории существовали. Они были реальны.

Этого было достаточно.

ХИРОСИ – Токио (День 45)

Хироси записался на уроки французского.

Занятия проходили в маленькой квартире мадам Дюпон, пожилой француженки, которая жила в Токио сорок лет. Она объявила в местной газете: "Бесплатные уроки французского. Потому что зачем уносить язык в могилу?"

На первый урок пришло пятеро студентов. Хироси был самым старшим.

"Bonjour," начала мадам Дюпон. "Давайте начнём с самого важного. Как сказать 'Я люблю тебя'."

"Je t'aime," повторили студенты хором.

Хироси произнёс слова тихо, как молитву.

После урока он гулял по парку Уэно. Зима уступала весне. Ветки сакуры всё ещё были голыми, но если присмотреться, можно было увидеть крошечные почки.

Они зацветут через месяц. В марте, как всегда.

Будет ли он здесь, чтобы увидеть их? Конечно. У мира оставалось десять месяцев.

А в следующем году? В марте 2027?

Хироси сел на скамейку и открыл блокнот, который купил на прошлой неделе. Он начал писать письма Юки. По одному каждый день.

Сегодняшнее письмо:

Дорогая Юки,

Сегодня я начал учить французский. Помнишь, как ты всегда хотела поехать в Париж? Как мы покупали путеводители и обещали друг другу "в следующем году"?

Я не могу поехать в Париж. Но я могу выучить язык. Могу прочитать Бодлера в оригинале. Могу понимать песни Эдит Пиаф, которые ты любила.

Это не то же самое. Но это что-то.

И знаешь что я понял? Каждый день, который я не жил с тобой, был днём, потраченным впустую. Но каждый день, который я живу сейчас, думая о тебе, вспоминая тебя, это день, проведённый вместе.

Ты не ушла. Ты здесь, в каждом воспоминании, в каждом "je t'aime", которое я учусь говорить.

Скоро увидимся, моя любовь. Но не сейчас. Сейчас у меня есть работа.

Мне нужно научиться жить.

С любовью,

Твой Хироси

Он закрыл блокнот и посмотрел на ветки сакуры.

"Цвети," прошептал он им. "У тебя ещё есть время."

Рядом на скамейку села молодая женщина с ребёнком. Мальчику было около трёх лет.

"Дедушка, смотри!" закричал мальчик, показывая на голубя.

Хироси улыбнулся. "Да, красивый."

Мать извинилась. "Простите, он принимает всех пожилых мужчин за дедушку."

"Ничего. Это… приятно."

Женщина задумчиво посмотрела на него. "Вы выглядите умиротворённым."

"Правда?"

"Большинство людей сейчас выглядят испуганными или злыми. Но вы… в ваших глазах покой."

Хироси задумался. "Знаете, я думаю, что я впервые в жизни по-настоящему здесь. Не в прошлом. Не в будущем. Просто здесь, на этой скамейке, в этом парке, наблюдая, как ваш сын радуется голубю."

Женщина улыбнулась, слёзы заблестели в её глазах. "Спасибо. Мне нужно было это услышать."

Мальчик побежал за голубями, смеясь.

И Хироси подумал: вот что значит жить. Не завоевания или достижения. Просто этот момент. Этот смех. Это солнце на лице.

Шестьдесят семь лет, и он только сейчас понял.

Лучше поздно, чем никогда.

МАРИЯ – Сан-Паулу (День 45)

Живот Марии начал округляться.

Десять недель. Плод размером со сливу. Сердце билось. Пальцы формировались.

Она решила оставить ребёнка.

Решение далось нелегко. Были дни, когда она просыпалась в панике, не в силах дышать, думая о том, что родит ребёнка, который умрёт через несколько месяцев.

Но были и другие дни. Дни, когда она клала руку на живот и чувствовала связь, настолько глубокую, что всё остальное не имело значения.

Больница создала специальную программу для беременных женщин. "Последние дети Земли" – так её называли. Бесплатная дородовая помощь, психологическая поддержка, группы для матерей.

Мария пошла на первую встречу группы неделю назад.

Двадцать женщин сидели в кругу. Все на разных сроках. Некоторые узнали о беременности до объявления. Некоторые после. Несколько забеременели уже зная, что мир заканчивается.

"Зачем?" спросила одна женщина ту, которая забеременела намеренно. "Зачем приносить ребёнка в это?"

Женщина – её звали Изабела – положила руку на свой большой живот. Она была на седьмом месяце.

"Потому что я хотела знать, как это – быть матерью. Хотя бы месяц. Хотя бы день. Это было моей мечтой всю жизнь. И если у меня осталось десять месяцев жизни, я хочу прожить их как мать."

Другая женщина заплакала. "Но они умрут. Наши дети умрут."

"Все умирают," сказала Изабела тихо. "Разница только в том, когда. Мой ребёнок проживёт два месяца. Может, три, если повезёт. Но эти два месяца будут наполнены любовью, которую большинство людей не получает за целую жизнь."

Мария слушала, слёзы текли по её лицу.

После встречи она подошла к Изабеле. "Ты не боишься?"

"Каждую секунду," призналась Изабела. "Но я также счастлива каждую секунду. Страх и радость могут существовать вместе."

"Я не знаю, справлюсь ли."

Изабела взяла её руку. "Никто не знает. Но ты не будешь одна. У тебя есть мы."

С тех пор Мария ходила на все встречи. Двадцать женщин стали её семьёй, её племенем. Они плакали вместе, смеялись вместе, делились страхами и надеждами.

Некоторые из них родят в марте. Некоторые в апреле. Изабела родит через две недели.

Её ребёнок проживёт до декабря, может, до января.

Проживёт весь последний год Земли.

Однажды вечером, лёжа в постели, Мария разговаривала со своим животом.

"Привет, малыш. Это мама. Я знаю, что ты меня не слышишь ещё. Но я хочу, чтобы ты знал кое-что."

Она погладила живот.

"Мир, в который ты придёшь, сломан. Напуган. Но он также полон любви. Так много любви. Люди обнимают незнакомцев. Говорят 'я люблю тебя' каждый день. Замечают закаты."

Слёзы снова.

"Ты не увидишь этот мир вырастет. Не пойдёшь в школу. Не влюбишься. Не состаришься. И моё сердце разбивается от этого каждый день."

Пауза.

"Но ты почувствуешь мои руки, держащие тебя. Мой голос, поющий тебе. Моё сердце, бьющееся рядом с твоим. И каждую секунду твоей жизни ты будешь знать, что тебя хотели. Что тебя любили."

Она закрыла глаза.

"Этого не достаточно. Это никогда не будет достаточно. Но это всё, что у меня есть дать тебе."

"И я дам тебе каждую каплю."

ДЭВИД – Нью-Йорк (День 45)

Дэвид продал квартиру.

Точнее, отдал её. Кому нужна недвижимость, когда мир заканчивается?

Он переехал в Коннектикут, в гостевую комнату дома Рэйчел. Крошечная комната, совершенно не похожая на его пентхаус с видом на Манхэттен.

Он никогда не был так счастлив.

Каждое утро он просыпался от звуков детей, готовящихся к школе. Да, школы снова открылись. Не везде, но во многих местах. Дети нуждались в структуре, в нормальности, даже если будущее было неопределённым.

Дэвид готовил завтрак. Блины, яйца, бекон. Вещи, которые он никогда не умел делать, потому что всегда ел в ресторанах или заказывал еду.

Теперь он учился готовить по видео на YouTube. Сжёг первую партию блинов. Вторую тоже. К третьей неделе они стали съедобными.

"Дядя Дэвид, это лучшие блины в мире!" объявила семилетняя Эмма.

Дэвид знал, что она преувеличивала. Но в этой маленькой лжи была такая любовь, что он чувствовал, как его горло сжимается.

Днём он работал волонтёром в местном продовольственном банке. Экономика всё ещё была хаотичной. Многие люди потеряли работу. Продовольственные банки были спасением.

Дэвид, который когда-то управлял миллионами, теперь раздавал консервы и пакеты с рисом.

И странно, но эта работа давала ему больше удовлетворения, чем любая сделка, которую он когда-либо заключал.

Однажды пришла пожилая женщина. Она стеснялась, не хотела смотреть в глаза.

"Я никогда раньше не просила помощи," прошептала она.

"Это не просьба о помощи," сказал Дэвид мягко. "Это принятие того, что мы предлагаем. Мы хотим помочь. Пожалуйста, позвольте нам."

Женщина посмотрела на него, слёзы в глазах. "Благослови тебя Бог."

Дэвид не верил в Бога. Но в этот момент он чувствовал что-то близкое к благодати.

Вечером он играл с племянниками. Настольные игры, которые он никогда не видел. "Монополия", "Эрудит", простые детские игры.

Десятилетний Джейкоб спросил однажды: "Дядя Дэвид, ты правда был богатым?"

"Да."

"И ты отдал все деньги?"

"Да."

"Почему?"

Дэвид задумался, как объяснить сложные чувства простыми словами.

"Потому что деньги – это будущее. Ты копишь их для того, что купишь завтра, в следующем году, через десять лет. Но у нас больше нет этого будущего. Так что деньги стали просто бумагой."

"А что не бумага?"

"Это," сказал Дэвид, указывая на игру между ними, на смеющихся детей, на Рэйчел на кухне, готовящую ужин. "Это реально. Это имеет значение."

Ночью, лёжа в маленькой гостевой комнате, Дэвид думал о своей прошлой жизни.

Пентхаус. Машины. Дорогие костюмы. Рестораны со звёздами Мишлен.

Он не скучал ни по одной из этих вещей.

Он думал о всех годах, потраченных на погоню за деньгами, за статусом, за успехом, определяемым цифрами на банковском счёте.

Какая потеря времени.

Какая трагическая, глупая потеря времени.

Но у него оставалось десять месяцев. Триста двадцать дней.

Этого было достаточно, чтобы узнать, как жить по-настоящему.

Этого должно было быть достаточно.

АДВОА – Аккра (День 45)

"Последний Университет" разросся.

От семи студентов до тридцати. От одного дома до трёх разных мест. Профессор Асаре не мог справиться один, поэтому другие преподаватели присоединились.

Занятия проходили каждый день. Биология, физика, литература, философия, история.

Но это были не обычные занятия.

Профессор Окойе преподавал физику, показывая красоту Вселенной, которая убивала их.

"Космическая аномалия, которая уничтожит Землю, это феномен, который случается раз в миллиарды лет," объяснял он. "Мы достаточно несчастливы, чтобы быть здесь, когда это произойдёт. Но также достаточно удачливы, чтобы понимать это. Чтобы знать физику нашей собственной смерти. Это печально. Но также… великолепно, не так ли?"

Адвоа слушала, зачарованная.

Профессор Аманква преподавал литературу, фокусируясь на произведениях о смертности.

"Каждый великий писатель размышлял о смерти," говорил он. "Шекспир, Толстой, Ашебе. Они знали то, что мы сейчас знаем: время ограничено. Вопрос не в том, 'почему мы умираем?' Вопрос в том, 'как мы живём, зная это?'"

Адвоа начала писать. Сначала просто заметки. Потом эссе. Потом истории.

Она писала о девушке из Ганы, которая мечтала стать врачом. О том, как эта мечта умерла, когда мир получил приговор.

Но также о том, как родилась новая мечта. Не карьера, не статус. Просто желание понять. Желание знать. Желание учиться до последнего дня.

Профессор Аманква прочитал её эссе и сказал: "Ты писатель, Адвоа."

"Нет," возразила она. "Я студент медицины. Или была."