Год без завтра

Овсеп Каграманян

Год без завтра

Предисловие

Существует древняя притча о человеке, который пришёл к мудрецу с вопросом: "Как мне прожить достойную жизнь?" Мудрец ответил: "Живи так, словно умрёшь завтра. Учись так, словно будешь жить вечно."

Эта книга – о мире, где обе части этого совета столкнулись лицом к лицу.

15 января 2026 года человечество получило послание. Не от Бога, не от пришельцев, не от какой-то злой силы. Послание пришло от самой Вселенной, записанное в языке математики и физики, расшифрованное тысячами учёных по всему миру одновременно. Неопровержимое. Окончательное.

Через ровно один год – 15 января 2027 года – наша планета пройдёт через космическую аномалию, которую невозможно предотвратить, обойти или пережить. Не будет взрыва. Не будет боли. Просто… конец.

Эта книга не о том, как мир пытался спастись. Спасения не было.

Эта книга не о панике и хаосе, хотя они, конечно, были.

Эта книга о семи людях из семи разных уголков мира, которые прожили этот последний год. О том, как они любили, теряли, прощали и находили красоту там, где, казалось бы, её не могло остаться.

Потому что в конце концов, возможно, мы всегда жили в мире без завтра. Возможно, мы всегда знали, что наше время ограничено. Просто большинству из нас требуется катастрофа, чтобы это осознать.

Это история не о конце света.

Это история о том, что значит быть человеком, когда больше не нужно притворяться, что времени достаточно.

Это история о последнем годе Земли.

И о том, как семь душ – среди миллиардов других – превратили его в первый год по-настоящему прожитой жизни.

"Мы не помним дни. Мы помним моменты."

– Чезаре Павезе

Глава 1: Январь -День первый

АМИНА – Каир, Египет (14:22)

Песок под ногами Амины был таким же древним, как и секреты, которые он хранил. Она стояла на коленях в раскопе, осторожно счищая пыль с фрагмента керамики, когда её телефон завибрировал в четвёртый раз за минуту.

Сначала звонил муж. Потом старшая дочь. Потом коллега из университета.

"Ещё пять минут," прошептала она черепку в руке, словно он мог её услышать. Этому сосуду было три тысячи лет. Он пережил империи, войны, забвение. Он мог подождать ещё пять минут.

Телефон зазвонил снова. Амина вздохнула и ответила, не глядя на экран.

"Ахмед, я говорила, что вернусь к…"

"Мама." Голос её пятнадцатилетнего сына дрожал. "Мама, ты видела новости?"

Что-то в его тоне заставило её подняться на ноги. Вокруг раскопа другие археологи тоже доставали телефоны, их лица становились бледными под загаром пустыни.

"Карим? Что случилось?"

"Они говорят… учёные… по всему миру…" Он не мог закончить фразу.

Амина уже бежала к палатке, где был ноутбук. Экран загорелся, показывая прямую трансляцию ООН. Генеральный секретарь стоял за трибуной, его лицо было серым, как пепел.

"…подтверждено независимыми исследователями на всех континентах. Траектория неизменна. У нас нет технологий, чтобы изменить курс планеты, и нет времени их разработать…"

Черепок выскользнул из руки Амины и разбился о камень.

Три тысячи лет, подумала она, глядя на осколки. А у нас осталось триста шестьдесят пять дней.

ХИРОСИ – Токио, Япония (22:22)

Хироси готовил чай, когда мир закончился.

Это была вечерняя церемония, единственный ритуал, который он соблюдал со дня смерти Юки три года назад. Нагреть воду до точной температуры. Отмерить листья. Залить. Ждать. Эти простые действия удерживали хаос на расстоянии.

Телевизор работал фоном – новости, которые он не слушал, заполняли тишину квартиры. Но внезапно тон диктора изменился. Хироси поднял взгляд.

Экран показывал пресс-конференцию. Учёные из разных стран, их лица серьёзны. Переводчик говорил быстро, споткнувшись на словах "космическая аномалия" и "необратимо".

Чайник закипел. Пар поднимался к потолку.

Хироси выключил огонь и сел на татами, не отрываясь от экрана.

"Точная дата – 15 января 2027 года, приблизительно в 03:14 по всемирному времени…"

Один год. Триста шестьдесят пять дней.

Он прожил шестьдесят семь лет, и сколько из них он действительно жил? Работал в корпорации сорок два года. Вышел на пенсию. Потерял жену. Ждал… чего? Смерти?

Теперь ждать больше не нужно.

Хироси налил чай в чашку Юки, которую не трогал три года, и в свою. Поднял обе к свету.

"Ну что же," сказал он пустой квартире. "Похоже, у меня появилось немного времени."

МАРИЯ – Сан-Паулу, Бразилия (10:22)

Тошнота накатила на Марию прямо посреди смены. Она еле успела добежать до туалета больницы, где её вырвало в третий раз за утро.

Тест на беременность лежал в её сумке уже три дня. Она не решалась его сделать. Боялась. Ей двадцать восемь, она не замужем, работает медсестрой в переполненной больнице фавелы, где нехватка всего – от бинтов до надежды.

Но также она боялась обнаружить, что тест отрицательный.

Мария умыла лицо холодной водой и посмотрела на себя в зеркало. Тёмные круги под глазами. Когда она последний раз нормально спала?

Её пейджер запищал. Экстренный вызов в приёмный покой.

Когда она вбежала туда, хаос был не обычным. Не травма, не насилие. Люди просто стояли, сгрудившись вокруг телевизора, закреплённого на стене. Пациенты, медсестры, врачи, охранники.

На экране женщина-астрофизик из НАСА объясняла что-то с помощью компьютерной модели солнечной системы. Цифры. Траектории. Вероятности, которые все равнялись нулю.

"Что происходит?" спросила Мария у коллеги.

"Конец света," ответила та, и в её голосе не было иронии. "Через год. Официально."

Мария почувствовала, как её рука инстинктивно легла на живот. Там, возможно, была жизнь. Крошечная, размером с рисовое зерно. Жизнь, у которой теперь было меньше года.

Или жизнь, у которой было целых двенадцать месяцев, чтобы быть любимой.

Она не знала, что чувствовать. Не знала, плакать ей или смеяться.

Поэтому она просто стояла, положив руку на живот, и смотрела, как мир узнавал о своём конце.

ДЭВИД – Нью-Йорк, США (08:22)

Дэвид Коэн заработал два миллиона долларов до завтрака.

Азиатские рынки открылись сильно, его алгоритмы сработали идеально, и к тому времени, как он сел в своём офисе на пятьдесят втором этаже с видом на Манхэттен, его портфолио было ещё на семизначную цифру тяжелее.

Он пил эспрессо и просматривал утренние отчёты, когда торговый зал внезапно стих.

Дэвид поднял взгляд. Все мониторы – сотни экранов, обычно показывающих биржевые графики – переключились на одну трансляцию. Экстренное обращение ООН.

"Какого чёрта?" пробормотал он, выходя из кабинета.

Трейдеры застыли за своими столами. Никто не торговал. Никто не кричал. Они просто смотрели.

На экране учёный объяснял необъяснимое. Космическая аномалия. Столкновение неизбежно. Все математические модели сходятся. Один год.

"Это какая-то шутка?" спросил кто-то.

Никто не ответил.

Дэвид вернулся в кабинет и посмотрел на свой монитор. Рынки начали падать. Сначала медленно, потом лавиной. Акции технологических компаний. Облигации. Фьючерсы. Всё летело вниз так быстро, что цифры размывались.

Он наблюдал, как исчезают миллиарды. Его миллиарды.

И впервые за пятнадцать лет карьеры Дэвид Коэн ничего не почувствовал.

Деньги – это будущее. Инвестиции – это ставка на завтра.

А если завтра нет?

Он закрыл терминал и посмотрел в окно на город, который внезапно стал казаться очень хрупким.

АДВОА – Аккра, Гана (13:22)

Адвоа была в библиотеке университета, готовясь к экзамену по органической химии, когда её телефон взорвался уведомлениями.

Сначала она игнорировала их. Экзамен был через три дня, и она не могла позволить себе отвлекаться. Эта стипендия – первая в её семье возможность получить высшее образование – означала всё. Её мать убирала дома богатых людей двадцать лет, чтобы дать дочери шанс.

Но потом библиотека наполнилась шумом. Студенты доставали телефоны, начинали плакать, кричать, обниматься.

"Что случилось?" спросила Адвоа соседку по столу.

Девушка просто протянула ей телефон.

Видео с пресс-конференции ООН. Титры на английском: "ПОДТВЕРЖДЕНО: СТОЛКНОВЕНИЕ НЕИЗБЕЖНО. 365 ДНЕЙ ДО КОНЦА."

Адвоа перечитала три раза.

Её взгляд упал на открытый учебник. Химические формулы. Молекулярные связи. Она собиралась стать врачом. Лечить людей. Спасать жизни.

Через год не останется жизней, которые нужно спасать.

"Зачем?" прошептала она. "Зачем я всё это делала?"

Вокруг неё студенты покидали библиотеку. Кто-то рыдал. Кто-то смеялся истерически. Кто-то просто шёл молча, как в трансе.

Адвоа осталась сидеть, глядя на свои заметки, на эти тщательно выписанные формулы, которые должны были стать её будущим.

Её мать позвонила. Адвоа не ответила. Не знала, что сказать.

Не знала, что значит мечтать, когда будущее отменено.

СЕРГЕЙ – Иркутск, Россия (20:22)

Сергей Волков не сразу понял, что происходит.

В колонии не было телевизоров в камерах, только в общей комнате, и заключённые обычно смотрели футбол или старые фильмы. Но когда конвой привёл его с работы на кухне, все сидели перед экраном в мёртвой тишине.

На экране президент обращался к нации. Его лицо было бледным.

"…присоединяемся к международному сообществу в подтверждении этой информации. Наши лучшие учёные, наши военные, наши союзники – все пришли к одному выводу…"

"Что он говорит?" спросил Сергей охранника.

Охранник, обычно грубый и равнодушный, посмотрел на него почти с состраданием.

"Конец света. Через год."

Сергей медленно сел на скамью. Пятнадцать лет назад в пьяной драке он убил человека. Отец троих детей. Хороший человек, который просто был не в том месте не в то время.

Сергей получил двадцать лет. Отсидел пять. Впереди было ещё пятнадцать лет в этих серых стенах, пятнадцать лет, чтобы каждый день просыпаться с тяжестью вины.

Теперь у него не будет этих пятнадцати лет.

У него будет год.

"Что будет с заключёнными?" спросил кто-то.

Охранник покачал головой. "Не знаю. Правительство обещает решения в ближайшие дни."

Той ночью Сергей не спал. Лежал на койке, глядя в потолок, думая о жене, которая перестала приходить на свидания семь лет назад. О детях, которых он не видел, которые стали взрослыми без него.

Думал о человеке, которого убил. О его детях.

Один год. Можно ли за один год искупить вину?

Можно ли за один год научиться прощать себя?

ЗАРА – Мумбаи, Индия (18:52)

Доктор Зара Патель держала руку умирающего мужчины, когда медсестра вбежала в палату с телефоном.

"Доктор, вам нужно это увидеть. Все каналы. Это…"

"Не сейчас," сказала Зара тихо.

Мужчина на кровати – мистер Капур, шестьдесят два года, рак поджелудочной четвёртой стадии – сжал её руку слабее. Он умирал уже несколько часов. Его семья была рядом, но попросила доктора остаться.

"Доктор, пожалуйста," настаивала медсестра, её голос дрожал.

Зара посмотрела на неё, готовая отчитать, но остановилась. Медсестра плакала. Не просто расстроена – настоящие слёзы текли по её лицам.

Зара осторожно высвободила руку мистера Капура и вышла в коридор.

Медсестра протянула телефон. На экране запись пресс-конференции, уже облетевшей мир.

Зара слушала спокойно. Она была онкологом двадцать лет. Она специализировалась на разговорах о смерти, на том, чтобы помогать людям встретить неизбежное с достоинством.

Но как подготовить восемь миллиардов человек к смерти одновременно?

"Что мы будем делать?" спросила медсестра.

Зара посмотрела через открытую дверь на мистера Капура, на его семью, собравшуюся вокруг кровати. Они не знали о новостях. В этой комнате время всё ещё текло так, как раньше.

"То же, что и всегда," ответила Зара. "Мы будем помогать людям жить до самого конца."

Она вернулась в палату, снова взяла руку мистера Капура и тихо спела молитву, которую он попросил.

Через двадцать минут он умер, в окружении любви, не зная, что весь мир получил тот же приговор.

Эпилог первого дня

К концу 15 января 2026 года каждый человек на планете знал.

Правительства созывали экстренные совещания. Религиозные лидеры обращались к верующим. Учёные проверяли расчёты в сотый раз, надеясь найти ошибку.

Ошибки не было.

Некоторые люди вышли на улицы. Некоторые закрылись в домах. Некоторые молились. Некоторые грабили магазины. Некоторые держались за руки с незнакомцами и плакали.

А семь человек – археолог в Египте, пенсионер в Японии, медсестра в Бразилии, трейдер в Нью-Йорке, студентка в Гане, заключённый в России и врач в Индии – ложились спать в первую ночь последнего года Земли.

И каждый думал об одном и том же:

Что я сделаю с оставшимся временем?

Как я хочу прожить эти триста шестьдесят четыре дня?

Кем я хочу быть, зная, что завтра закончится?

Глава 2: Три недели спустя

АМИНА – Каир (День 22)

Песчаная буря накрыла раскопки на третий день после объявления. Амина восприняла это как знак. Пустыня защищала свои секреты, пока мир рушился.

Университет закрылся на неопределённый срок. Половина профессорского состава просто не пришла. Студенты разъехались по домам. Зачем учиться, если знания умрут вместе с нами?

Но сегодня утром Амина вернулась на место раскопок. Одна.

Ахмед умолял её остаться дома. "Дети нуждаются в тебе," сказал он, и в его глазах была паника, которую он пытался скрыть. Её муж, всегда такой уверенный, теперь просыпался каждую ночь в холодном поту.

"Именно поэтому мне нужно это сделать," ответила она.

Теперь она стояла перед наполовину раскрытой гробницей. Работа прошлого года. Они были так близки к тому, чтобы открыть погребальную камеру, когда… когда всё закончилось.

Амина взяла лопату и начала копать.

Работа была медитацией. Каждый осторожный соскреб, каждая кисть, сметающая песок веков. Солнце поднималось выше, жара становилась невыносимой, но она продолжала.

К полудню она обнаружила край саркофага.

К закату сняла последний слой песка.

На крышке была надпись. Иероглифы, которые она читала так же легко, как арабский. Имя: Неферура. Жена писца. Мать четверых детей. Прожила тридцать два года, три тысячи лет назад.

Амина провела пальцами по древним символам.

"Ты тоже знала, что время ограничено," прошептала она. "Ты жила в мире, где смерть могла прийти от болезни, голода, войны в любой момент. И всё равно ты любила. Рожала детей. Оставила след."

Слёзы смешались с потом на её лице.

Её телефон зазвонил. Видеозвонок от Ясмин, её старшей дочери.

"Мама! Где ты? Мы волновались!"

Амина увидела всех троих детей на экране. Ясмин, шестнадцать. Карим, пятнадцать. Маленькая Лейла, только девять.

"Я на раскопках."

"Зачем?" спросил Карим. "Какая разница теперь?"

Амина посмотрела на саркофаг Неферуры, на эту женщину, которая прожила и умерла три тысячи лет назад, но чьё имя всё ещё существовало.

"Потому что мы – не только то, что умрёт," сказала она медленно, формулируя мысль впервые. "Мы – то, что было. Каждый момент любви, каждое доброе дело, каждая история. Это не исчезает. Это становится частью ткани Вселенной."

"Это не имеет смысла," пробормотал Карим.

"Нет," согласилась Амина. "Но пойми. Неферура не знала, что через три тысячи лет кто-то будет стоять над её могилой и произносить её имя. Она просто жила. Любила своих детей. И этого было достаточно."

Пауза. Потом Лейла спросила: "Мама, ты вернёшься домой?"

"Да, малышка. Я возвращаюсь домой."

Амина накрыла саркофаг брезентом. Она вернётся. Но не для того, чтобы раскопать прошлое.

Для того, чтобы создать воспоминания, которые, возможно, переживут конец.

ХИРОСИ – Токио (День 22)

Хироси стоял перед могилой Юки впервые за два года.

После её смерти он приходил каждую неделю. Потом каждый месяц. Потом перестал. Что толку говорить с камнем?

Но сегодня утром он проснулся с ясным ощущением: ему нужно прийти. Нужно сказать то, что он не сказал при жизни.

Он принёс белые хризантемы, её любимые. Зажёг благовония. Встал на колени на холодную землю.

"Юки," начал он, и голос дрожал. "Мне жаль."

Ветер шелестел в листьях сакуры над могилой. Цветы ещё не распустились. Было слишком рано. Они распустятся в марте, как всегда.

Но увидит ли он их в последний раз?

"Мне жаль, что я работал так много. Жаль, что я пропустил дни рождения детей. Жаль, что когда ты болела, я всё ещё ходил в офис, потому что думал, что карьера важнее. Жаль, что я так и не свозил тебя в Париж, хотя ты мечтала об этом тридцать лет."

Слёзы текли свободно. Хироси неытирал их.

"Я думал, что у нас есть время. Всегда думал – в следующем году, после повышения, после выхода на пенсию. А потом ты умерла, и я понял, что потратил жизнь на ожидание момента, который так и не наступил."

Он достал из кармана маленькую коробочку. Внутри было кольцо. Простое золотое кольцо с крошечным бриллиантом.

"Я купил это пятьдесят лет назад. Хотел подарить в нашу годовщину, но решил подождать до юбилея. Потом до золотой свадьбы. Потом…"

Хироси открыл коробочку и положил её у надгробия.

"Теперь жду нет смысла, верно?"

Он сидел долго, слушая тишину кладбища, нарушаемую только птицами и далёким шумом города.

Потом, неожиданно для себя, он начал говорить о прошедших трёх неделях. О хаосе в городе. О грабежах и насилии первых дней. Но также о чуде.

"Вчера в метро я видел, как молодой человек уступил место старушке. Такая простая вещь, но она расплакалась и сказала: 'Я думала, что вся доброта умерла'. А он ответил: 'Нет. У неё ещё есть год'."

Хироси улыбнулся сквозь слёзы.

"Магазины начинают открываться снова. Люди возвращаются на работу. Не все, но многие. Знаешь почему? Потому что нам всё ещё нужно есть. Всё ещё нужна цель. Всё ещё нужно что-то делать между пробуждением и сном."

Он встал, колени хрустнули.

"Я решил кое-что, Юки. У меня есть год. Триста сорок три дня. Я не буду тратить их на сожаления. Я буду делать то, что мы должны были делать вместе. Я буду жить."

По дороге домой Хироси остановился у книжного магазина. Тот работал. Владелец сидел за прилавком, читал, как всегда.

"Танака-сан," поприветствовал он. "Давно не видел вас."

"У вас есть книги о Париже?" спросил Хироси.

Владелец улыбнулся. "Планируете путешествие?"

"Что-то вроде того."

Хироси купил три книги: путеводитель по Парижу, сборник французской поэзии в переводе и книгу о живописи импрессионистов.

Он не поедет в Париж. Слишком поздно.

Но он может узнать о нём. Может прогуляться по его улицам в воображении. Может исполнить мечту Юки единственным доступным способом.

Это лучше, чем ничего.

Это всё, что у него есть.

МАРИЯ – Сан-Паулу (День 22)

Тест был положительным.

Мария смотрела на две розовые линии уже десять минут, словно они могли измениться, если она будет смотреть достаточно долго.

Беременна. Шесть недель.

Она должна была чувствовать радость. Ужас. Что-то.

Вместо этого она чувствовала оцепенение.

Снаружи её квартиры доносились звуки города, который медленно просыпался после коллапса первых недель. Сан-Паулу был хаосом первые десять дней. Грабежи, пожары, паника. Потом правительство объявило военное положение. Армия на улицах. Комендантский час.

Постепенно порядок восстановился. Или, по крайней мере, видимость порядка.

Больница снова работала. Мария вернулась к сменам три дня назад. Многие медсестры не пришли, но она пришла. Куда ещё идти?

Теперь она сидела на полу крошечной ванной комнаты, держа тест, и думала о невозможном выборе.

Родить ребёнка, который проживёт максимум семь месяцев?

Или…

Её телефон зазвонил. Мама.

"Мария, где ты? Я звоню уже час!"

"Дома, мама. Всё в порядке."

"Приезжай к нам. Пожалуйста. Не хочу, чтобы ты была одна."

Мария посмотрела на тест в руке. "Мама… я должна тебе кое-что сказать."

Пауза. Потом, мягко: "Ты беременна."

Мария замерла. "Как ты…?"

"Я твоя мать. Я знаю. Когда ты последний раз была у нас в гостях, я видела, как ты смотрела на племянников. Видела твоё лицо."

Слёзы, которые Мария сдерживала три недели, хлынули потоком.

"Мама, что мне делать? Как я могу принести ребёнка в этот мир? Он умрёт. Все мы умрём."

"Мария, послушай меня." Голос матери был твёрдым. "Когда я была беременна тобой, мы жили в фавеле. Твой отец был убит за месяц до твоего рождения. У нас не было денег, не было будущего. Все говорили мне сделать аборт. Но знаешь, что я сделала?"

"Что?"

"Я родила тебя. И каждый день твоей жизни был подарком. Неважно, что было трудно. Неважно, что я не знала, как мы выживем. Ты была здесь. Ты была живой. И это имело значение."

Мария прижала руку к животу.

"Но у этого ребёнка будет только семь месяцев…"

"У этого ребёнка будет семь месяцев любви," исправила мать. "Семь месяцев, когда его будут хотеть, лелеять, обожать. Некоторые дети живут восемьдесят лет и никогда не знают такой любви."

"Ты думаешь, я должна его оставить?"

"Я думаю, что только ты можешь решить. Но помни, мама – это не только тот, кто даёт жизнь. Это тот, кто даёт любовь. И любовь не измеряется временем."

После разговора Мария долго сидела в тишине.

Потом она положила руку на живот и прошептала:

"Привет, малыш. Я ещё не знаю, что делать. Но если ты останешься… если мы сделаем это вместе… я обещаю тебе каждую секунду любви, которую смогу дать."

Внутри неё что-то сдвинулось. Не физически. Но что-то важное.

Решение ещё не было принято.

Но она начала чувствовать, каким оно будет.

ДЭВИД – Нью-Йорк (День 22)

Дэвид не был в офисе девятнадцать дней.

Первые три дня он просто не мог встать с постели. Лежал в своём пентхаусе, смотрел в потолок, слушал сирены внизу. Город горел, и он не мог заставить себя заботиться.

На четвёртый день он попытался выпить. Закончился алкоголь к вечеру, но оцепенение не прошло.

На пятый день он пошёл гулять.

Манхэттен был неузнаваем. Разбитые витрины. Граффити на стенах: "365 ДНЕЙ", "КОНЕЦ БЛИЗОК", "БОГ НЕ СУЩЕСТВУЕТ". Но также: "ЛЮБИТЕ ДРУГ ДРУГА", "МЫ ЕЩЁ ЗДЕСЬ".

Дэвид шёл часами. Бруклинский мост. Центральный парк. Куда ноги несли.

На Таймс-сквер толпа собралась вокруг уличного проповедника. Не религиозного фанатика. Просто обычного человека, который говорил в мегафон:

"Мы не мертвы! Мы здесь, прямо сейчас! У нас есть сегодня! У нас есть друг друга! Это имеет значение!"

Люди плакали. Обнимались. Незнакомцы держались за руки.

Дэвид почувствовал что-то странное в груди. Что-то, что он не испытывал много лет.

Зависть.

Эти люди, которые потеряли всё, каким-то образом нашли что-то. Связь. Цель. Смысл.

А он, с его миллионами, с его пентхаусом, с его успехом – у него не было ничего.

Он вернулся домой и впервые за пятнадцать лет позвонил сестре.

Она не отвечала. Он оставил сообщение:

"Привет, Рэйчел. Это Дэвид. Я знаю, что мы не разговаривали с… с того Рождества. Того, когда я сказал, что твой муж неудачник, а ты тратишь жизнь впустую на детей. Я был идиотом. Я был… я не знаю, кем я был."

Голос дрожал.

"Мне жаль. За всё. Я думаю, что боялся. Боялся, что если остановлюсь, если перестану гнаться за деньгами, то пойму, что моя жизнь пуста. И теперь мир заканчивается, и… ты была права. Я потратил жизнь на ничто."

Пауза.

"Я хотел бы увидеть племянников. Если ты позволишь. Если не слишком поздно."

Он положил трубку и снова лёг на кровать.

Телефон зазвонил через двадцать минут.

"Дэвид?" Голос Рэйчел был осторожным.

"Привет."

"Ты… ты всерьёз?"

"Да. Я знаю, что не заслуживаю…"

"Заткнись," перебила она, но он слышал слёзы в её голосе. "Просто заткнись и приезжай. Завтра. На ужин. Дети хотят познакомиться с дядей, о котором я столько рассказывала."

"Ты рассказывала о мне?"

"Конечно, идиот. Ты мой брат."

На следующий день Дэвид поехал в Коннектикут. Маленький дом в пригороде. Дом, который он когда-то считал тюрьмой посредственности.

Теперь, стоя на пороге с букетом цветов, он видел его таким, каким он был на самом деле: