Инкассаторы

Второй опыт с «винтом» неугомонный Петюня провел через неделю, выбрав на этот раз напиток помягче ‒ портвейн. Все прошло точно так же как в первый раз, за исключением финала: он успел доесть поставленные перед ним макароны с сосиской и лишь потом мирно уснул на табурете, уткнувшись лбом в пустую тарелку. Увидев его снова в невменяемом состоянии, Валентина рассвирепела, побросала в чемодан какие-то вещи и ушла к подруге.

«Не рассчитал, ‒ рассказывал Петюня "аксакалам" после ухода жены. ‒ Надо было не ноль семь, а ноль пять брать (имелась в виду емкость бутылок в литрах), тогда бы ничего и не заметила бы. Теперь знать буду». Бобылем он прожил дней пять. На шестой не выдержал, пошел на проходную швейной фабрики встречать свою Валюшу с работы. Приходил три дня подряд, и лишь на четвертый она согласилась вернуться, поставив ожидаемое условие ‒ ни капли.

Задумался тогда Петюня: зажали со всех сторон ‒ и дома, и на работе, куда ни ткнись ‒ слежка и сухой закон. Можно, конечно, малость себе позволить, когда жена в вечернюю смену. Но Валя все равно учует ‒ ни лаврушка, ни зубная паста не помогут. Как сказал однажды один мудрый коллега-водитель, «пахнет не изо рта, Петр Афанасьевич, а из желудка». Оставалось единственное окно ‒ командировка. Но и здесь законная вечерняя выпивка, перед тем как отойти ко сну, зависела от настроения старшего ‒ мог вообще запретить, особенно, если сам непьющий. К счастью, таких было раз, два и обчелся. В любом случае не любил Петюня выпивать под надзором, его это оскорбляло. Да и порция, достававшаяся за общим столом ‒ половина граненого стакана, ‒ не соответствовала его внутренним потребностям. Искомое состояние, когда сливаешься с природой, становишься умным и любишь весь мир, требовало по крайней мере двухсот граммов.

В общем, решил Петюня создать для собственных нужд НЗ ‒ неприкосновенный запас, который предполагалось использовать лишь в крайних случаях. Нашел подходящую бутылку из темного стекла емкостью 0,7 литра, изготовил из пробки надежную затычку и соорудил под фургоном ближе к задним колесам специальное крепление. Задняя часть крепления представляла собой металлический стакан с резиновыми вкладками внутри, передняя ‒ металлический застегивающийся хомут, также отделанный изнутри резиной. Таким образом, дно бутылки находилось в стакане, а горлышко у самого основания крепилось хомутом. Чтобы извлечь ее из крепления требовалось две-три секунды. Создатель был горд своим произведением, но хвастаться перед другими не решался ‒ могут сдать, и тогда весь труд пойдет коту под хвост.

Легко сказать «использовать в крайнем случае»… Реальность же диктует свои условия: невыносимо скучно плестись со скоростью 40 километров в час по бесконечной дороге, зная, что в паре метров от тебя в наглухо закрытом сосуде плещется живительная влага. В один из таких моментов, когда на душе стало особенно тоскливо, Петюню будто-то в бок кто толкнул ‒ он живо представил свои дальнейшие действия, которые показались ему логичными и легко выполнимыми.

Тогда Пологов сделал озабоченное лицо, несколько раз дернул руль вправо-влево и заявил:

‒ Кажись, задний баллон спускает, баранку влево ведет. Поглядеть надо. Сейчас я, мигом.

Остановив машину на обочине, он выскочил из кабины, но через минуту был уже на месте. Сунул в рот неизменную беломорину ‒ папиросу «Беломорканал», ‒ сдвинул на глаза кепку, поскреб пятерней затылок, а затем развел руками, выражая недоумение:

‒ Все, вроде, нормально… А чего тогда руль ведет? Ладно, приедем ‒ посмотрю. Горе мне с этой колымагой…

Если б Петюня не наглел и пореже выходил «осматривать» скаты, то оставался бы непойманным значительно большее время. Но он именно обнаглел от безнаказанности, начав останавливать машину под одним и тем же предлогом сначала два, а затем и три раза за день. Присовокупив сюда внешние признаки опьянения, о которых говорилось выше, нетрудно было догадаться, чем на самом деле занимался во время остановок этот «артист из погорелого театра», как на одном из общих собраний назвал его наш ветеран Иван Николаевич.

После объявления Пологову выговора, начальник отдела Митрофан Николаевич пошел в гараж, чтобы лично ознакомиться с конструкцией для перевозки бутылки. Присев на корточки у машины, он покачал головой, пощелкал языком, потом поднялся, приблизился вплотную к Петюне и заорал, зажав в кулаке лацкан его засаленного пиджака: «Свинья! Ты понимаешь, что ты свинья?! Немедля де-мон-ти-ро-вать, Обь твою мель! Я сказал, немедля!» Испуганный Петюня, никогда не видевший шефа в таком возбуждении, беспрекословно починился: через несколько минут элементы крепления лежали на верстаке. Начальник перенес их к тискам и каждую деталь сжимал до тех пор, пока та не превращалась в блин. Видимо, так он пытался погасить свою злость. А когда выходил из гаража, обернулся и сказал: «Петр Афанасьевич, пить за рулем не позволю, этот случай был последним. Больше никаких выговоров не жди. Уволю, несмотря на твое происхождение. Пойдешь, Обь твою мель, на паперть милостыню просить. Ничего, проживешь как-нибудь, в городе церквей достаточно».

Предупреждение почти подействовало ‒ Пологову стало немного страшно, немного стыдно и немного грустно. Но это наваждение скоро схлынуло, так как в его голове уже зарождался новый план. Первым пунктом значилось: достать плоскую слегка изогнутую фляжку из нержавейки, которую под одеждой невозможно разглядеть. Остальные пункты плана, касающиеся безопасного для себя использования емкости, пребывали пока в тумане. Их он решил обдумать позже.

Плоские фляжки ‒ мечта рыбаков, охотников, туристов, командированных и прочих людей, проводивших много времени вне дома, ‒ в советских магазинах не продавались, их делали умельцы на заводах и в мастерских, имевших соответствующее оборудование. Металлоискателей на проходных тогда не было, поэтому вынести с предприятия плоскую жестянку труда не составляло. Петюня не стал терять времени на поиски нужных людей, а сразу обратился к родному брату Василию, работавшему на механическом заводе. Правда, трудился брат водителем автопогрузчика, но знакомых мастеров у него было предостаточно. Дней через десять Петюня, оторвав от сердца пять рублей, стал обладателем шикарной вещи, плавность линий и изгибов которой поражало воображение. К бокам фляжки по желанию заказчика были припаяны ушки прямоугольной формы для продевания ремешков. Ими предполагалось прикреплять емкость прямо к телу. Именно с этим «произведением искусства» он и был застукан Маратом в первый день командировки, когда отправился попинать якобы ослабшее колесо. Изящная жестянка емкостью около 800 миллилитров на момент изъятия оказалась без крепежа. Опытным путем Петюня установил, что привязанная к телу фляжка становится нефункциональной. Ею невозможно воспользоваться, пока не расстегнешь пряжки на крепежных ремнях. Положим, расстегнул, но потом-то их снова нужно застегивать, что гораздо труднее. А если учесть, что все это хозяйство находится под одеждой… Морока, одним словом. Поэтому Петюня просто положил свое сокровище под военную рубашку, заправил ее в брюки и туго затянул поясным ремнем. В принципе, годилось и так. Вот только нового правдоподобного повода приложиться к содержимому фляги он придумать так и не смог, как ни старался. В итоге решился на старый трюк и тут же попался.

Глава 5

Выслушав Валеркин рассказ о злоключениях Петюни, я поинтересовался, что это у него за происхождение такое, позволяющее пьянствовать за рулем и плевать на начальство? Может, он приемный сын Брежнева? Но нет, генсек оказался ни при чем. Дело в его родном отце ‒ Афанасии Пологове, пришедшем на работу в банк практически сразу после установления Советской власти в губернии. Это был юноша, которому едва минуло 18 лет. Его прислали «для усиления», как преданного делу революции товарища. Парню выделили койку в общежитии при банке, но приличную должность дать не смогли из-за отсутствия у него какого-либо образования. «Бросили» его на транспортное хозяйство, передав под начало конюшню с двумя оставшимися после революции лошадьми, двумя пролетками и одним кучером. Обязанности второго кучера при необходимости должен был выполнять сам Афанасий. В начале 1920-х он женился, семейная пара перебралась в отдельную комнату. Петр появился на свет в 1925-м, Василий ‒ двумя годами позже.

Афанасий оказался толковым и хозяйственным работником: находившиеся под его присмотром лошади были всегда накормлены и ухожены, а пролетки ‒ исправны. В 1939 году, когда создали службу инкассации, забот у него прибавилось ‒ количество лошадей увеличилось, выезды стали ежедневными. Перед войной в отделе инкассации появился грузовичок, но в 1941-м его передали оборонному заводу. Детям Афанасия ломать голову по поводу будущей профессии не пришлось ‒ к концу войны оба работали кучерами в банке. В армию их не взяли, поскольку были неграмотными. За плечами не было ни одного класса, даже фамилию свою не могли написать. Как такое получилось, история умалчивает. Очевидно одно ‒ отец не горел желанием отправлять детей в школу. Так и просидели они за глухим банковским забором, с ранних лет привыкая к неквалифицированному труду, заключавшемуся в помощи взрослым (подай, принеси, подержи и прочее), уходе за лошадьми и уборке двора. В качестве благодарности частенько получали по полстакана пива или браги, реже ‒ по конфете или прянику. Банковское руководство, поняв, что дало маху, направило обоих в вечернюю школу рабочей молодежи, чаще называемой «шаромыгой». Но если младший учился с удовольствием, стараясь не пропускать без нужды занятий, то старший больше прогуливал, чем сидел за партой. В конце концов Петр совсем перестал посещать уроки, заявив, что учителя к нему придираются. Все уговоры вернуться к учебе ничего не дали. А вскоре случилось несчастье: бандиты убили Афанасия. Как это произошло, в точности не известно, но по официальной версии, погиб старший Пологов при исполнении служебного долга.

Начальство смирилось с отказом Петра вернуться в «шаромыгу», рассудив так: пусть себе работает, кучеру грамота не особо нужна, тем более что свою фамилию он писать научился. Младшего Василия все же забрали в армию, когда он через три года предъявил в военкомате аттестат о неполном среднем образовании, выдававшийся по окончании семилетки. Демобилизовавшись, в банке задерживаться не стал ‒ окончил водительские курсы и ушел на инструментальный завод, где поработав немного шофером, пересел на автопогрузчик. А вот Петра от призыва освободили полностью и больше не беспокоили. Здесь, скорее всего, банк постарался, взяв над сиротой негласное шефство.

Его склонность к спиртному заметили давно, но кардинальных мер не принимали. Ни один из руководителей, которых за тридцать послевоенных лет сменилось немало, ни разу не поднял вопрос об увольнении Пологова. Наоборот, когда он женился, пробили в исполкоме отдельную квартиру в центре города, регулярно выписывали премии. Позже помогали без очереди приобретать дефицитную мебель наподобие румынской «стенки», бытовую технику вроде холодильника «Мир» и стиральной машины «Вятка», а также электронику в виде телевизора «Рекорд».

А когда пришло время распрощаться с гужевым транспортом и начальство ломало голову, куда им девать неграмотного «легендарного кучера», Пологов сам вышел с инициативой направить его на курсы водителей-профессионалов. Начальники шутку оценили. Но Петюня, загоревшись идеей стать шофером, не шутил. Он заверил, что брат Василий поможет ему с учебой. Какие еще доводы приводил неграмотный подшефный, неизвестно, но факт остается фактом ‒ руководство и в этот раз пошло ему навстречу.

Фактически Василию пришлось повторно пройти обучение и сдавать экзамены, но уже под именем брата. Завершилось все благополучно: к середине 1950-х Петюня стал обладателем удостоверения шофера третьего класса. К тому времени он уже довольно сносно разбирался в устройстве грузовых автомобилей ‒ спасибо тому же Василию и банковским водителям, ‒ поэтому первый выезд на закрепленном за ним потрепанном грузовичке прошел без происшествий.

Заканчивая повествование, Валера отметил:

‒ И чего человеку спокойно не живется? Всем обеспечен… Живи и радуйся. Нет, лезет все время на рожон, придурок. Ну уволят его за девять лет до пенсии… Куда пойдет, кому он нафиг нужен?

В ответ я пожал плечами, и мы вновь перебрались поближе к амбразуре.

Между тем атмосфера в кабине поменялась. Было заметно, что оба ее обитателя нервничают: Петюнина голова стала вертеться по сторонам с удвоенной скоростью, а мрачно смотревший вперед Марат вдруг начал стягивать с себя пиджак. Непромокаемой куртки на нем уже не было ‒ с начала поездки она висела у нас в фургоне на забитом в стенку гвозде. Я вопросительно посмотрел на Валерку, тот пояснил, что подъезжаем к переправе, и наша задача ‒ проскочить на паром без очереди. Вскоре показался хвост этой очереди, растянувшейся, как потом оказалось, на два километра. Без приключений мы сумели объехать машин десять, но потом уперлись в бортовой «уазик», поставленный поперек дороги. Навстречу вышла группа крепких мужиков с монтировками и «кривыми стартерами» ‒ металлическими рукоятями для запуска двигателей вручную. Марат обернулся к амбразуре.

‒ Валера, расчехли автомат и вставь магазин, Лёха, ты подстрахуй его с пистолетом, ‒ сказал он. ‒ Только смотрите, стрелять не вздумайте. Не первый раз, прорвемся.

С этими словами старший вышел из машины. В рубашке и тонкой трикотажной безрукавке. Тут я понял, зачем он снял пиджак: нужно было, чтобы обозленные и уставшие от ожидания водилы, не воспринимающие никаких словесных аргументов, увидели кобуру с боевым пистолетом и, по возможности, прониклись нашими проблемами. Марат поднял руку, привлекая к себе внимание.

‒ Мужики, у нас в фургоне очень важный и ценный груз, мы должны доставить его вовремя. Прошу вас, пропустите.

Глядя в амбразуру, я заметил, что некоторые пикетчики бросают косые взгляды на кобуру, висевшую у Марата на брючном ремне, о чем-то шепчутся и уходят. Однако большинство остаются на месте ‒ такое объяснение их не устраивает.

‒ Ты конкретно скажи, что везете, а мы подумаем, пускать или нет, ‒ заявил стоявший ближе всех мордоворот, постукивая увесистой монтировкой по ладони левой руки. ‒ Вон же у вас «Связь» написано на лобовухе. Небось, газеты с посылками везете, а нам тут заливаете про ценности. Никто без ваших газет не помрет, завтра привезете. Так что врубайте заднюю и катитесь в конец очереди.

‒ Назвать груз не могу, но тебе заглянуть в фургон разрешу. Если там «газеты с посылками» ‒ мы становимся в очередь, если что поважнее ‒ говоришь своим, чтоб пропустили. Согласен?

‒ Ну что, мужики согласимся? ‒ обернулся мордоворот к толпе.

Многие посмеивались и кивали в ответ, ожидая продолжения представления. Заняться все равно нечем, а тут какое-никакое развлечение появилось.

Из амбразуры послышался громкий шепот Петюни: «Они идут, приготовьтесь». Мы готовы, но все равно спасибо за предупреждение. Валерка расположился посреди фургона, встав на одно колено и направив ППШ на дверь. Я с пистолетом в вытянутых руках улегся у правой стенки. Наконец ручка английского замка повернулась, и левая створка двери начала понемногу открываться.

‒ Руками ничего не трогать, можно только смотреть, ‒ сказал Марат, после чего распахнул створку полностью.

В проеме появилось небритое лицо и широкие плечи мордоворота. Но его интерес к ценностям тут же угас. Самодовольная улыбка испарилась. Вместо нее на лице проступило удивление, а потом неприкрытый страх. Похоже, кроме направленных на него стволов, он больше вообще ничего не заметил. А тут еще Валера для усиления эффекта лязгнул затвором, продемонстрировав готовность открыть огонь. Амбал попятился и резко ушел вправо, полностью исчезнув из нашего поля зрения. В ту же секунду раздался звенящий звук ‒ это вырывалась из его руки и упала на асфальт монтировка. Ухмыляющийся Марат вернул створку на место. Английский замок щелкнул, оповещая, что дверь заперта.

Вернувшись к амбразуре, снова увидели мордоворота и десятки обращенных на него любопытных глаз.

‒ Пацаны, я не врубился, чего они там везут, но это точно не почта. Да хрен с ними, пусть едут.

Слова предводителя, пусть и временного, возымели действие: люди отошли в сторону, «уазик» освободил проезжую часть. Марат вскочил на подножку со стороны пассажирской дверцы, ухватившись через открытое окно за верхнюю часть кабины, поправил на правом бедре кобуру, и мы медленно двинулись вперед мимо застывшей в ожидании автоколонны. Попыток остановить нас больше не было. Из-за продолжавшего моросить дождя людей на дороге не было. Все сидели в своих машинах и с интересом разглядывали полураздетого человека с пистолетом на боку, путешествующего на подножке «ГАЗона». Новая буза поднялась уже возле самой воды, когда Петюня криво припарковал свой фургон у головного грузовика, перекрыв тому дорогу к парому. Взбешенный такой наглостью водитель выскочил на дорогу и начал громко кричать. Он кричал, что переломает Петюне кости, а потом опрокинет его, «мудака», решившего, что он самый хитрый, в реку вместе с его «говенным катафалком». Перспектива так себе… Удручало то, что угроза казалась вполне реальной, поскольку крикуна тотчас поддержали другие шоферюги, повылезавшие из своих машин. Им, добравшимся до берега, была невыносима мысль о том, что они могут оказаться лишними на пароме, очертания которого уже четко прорисовывались на фоне серого неба.

Но промокший до нитки Марат не стал вступать в полемику. Он взял у Петюни вкладыш в удостоверение и прямиком направился к дежурному, следившему за порядком на переправе, в том числе за очередностью заезда на паром. Вкладыш мне уже приходилось видеть. Его выдавали водителям, выезжавшим на городские маршруты или в командировку. Это был листок из тонкого прочного картона с красной диагональной полосой, гербовой печатью и набранным в типографии текстом-обращением ко всем должностным лицам, повстречавшимся на пути, включая представителей правоохранительных органов. От имени правительства их призывали оказывать предъявителю сего документа, находящемуся при исполнении служебных обязанностей, всестороннюю помощь и содействие.

Через амбразуру было видно, как Марат разговаривает с дежурным и как тот несколько раз кивает головой в знак согласия. От этих кивков на душе у меня потеплело, и даже свирепые лица водил, столпившихся у Петюниной дверцы, показались мне не такими уж и страшными. Я почему-то был уверен, что дежурный быстро справиться с ситуацией, не позволив ей, перерасти в «вооруженный конфликт». Так и вышло.

‒ Слышь, Колян, хорош горло драть, утухни, ‒ обратился к крикуну подошедший дежурный. ‒ Ты меня не первый год знаешь, разборок здесь не потерплю. Будет так, как я сказал… «ГАЗон» поедет первым, ты за ним. Если не согласен ‒ простоишь здесь до Второго пришествия. Тебя тогда самого в речку скинут, чтоб не мешал. Понял?

Колян нехотя кивнул, сунул руки в карманы куртки и уничтожающе посмотрел сквозь стекло на Петюню. Но тот и ухом не повел, устремив свой взгляд поверх головы неприятеля на приближающийся к берегу паром с выкрашенной в синий цвет надстройкой.

‒ Теперь вот что, крикуны… Все по машинам, и сдайте помалу назад, чтобы «ГАЗон» смог вписаться, а то сейчас встречные пойдут, ‒ распорядился дежурный.

Потом повернулся к Марату.

‒ Вчера вечером на втором пароме неполадка образовалась, ребята всю ночь ковырялись. Недавно сообщили по рации, что ремонт закончили и скоро подойдут. Тогда и разгребем эту очередь. ‒ Он улыбнулся. ‒ А я тебя помню, ты как-то летом в мое дежурство переправлялся. Ну ладно, всего хорошего. А на мужиков не обижайся… Кому охота здесь торчать без дела.

Они попрощались за руку. Вскоре по встречной полосе проследовала вереница выпущенных с парома на волю автомобилей. Дежурный сделал нам знак: заезжайте. Встав на указанное вахтенным место, решили перекусить. Марат, закутанный в одеяло с наброшенной поверх курткой, попросил первым делом налить ему из термоса горячего чая. Петюня же вздохнул и с тоской посмотрел на бардачок, где лежала фляжка. Старший, перехватив взгляд, рассмеялся, пообещав вернуть «зазнобу» вечером. Когда я передавал через амбразуру кружку с чаем, в водительском окне вновь появилась физиономия Коляна, на сей раз беззлобная. Он жестом попросил опустить стекло.

‒ Без обиды, парни, а что вы все-таки везете? Мы тут с мужиками поспорили…

‒ Алмазы необработанные. Диамант, одним словом, ‒ серьезно сказал Петюня, глядя в глаза собеседнику.

После того как озадаченный Колян удалился ‒ такого ответа он явно не ожидал, ‒ а приспущенное стекло было вновь поднято, Марат спросил:

‒ Откуда такие познания, Петр Афанасьевич?

‒ Да так, недавно в газете прочитал, ‒ небрежно ответил он.

Через секунду фургон завибрировал от дружного хохота: «Петюня» и «прочитал» ‒ понятия не совместимые. Пологов сначала обиделся, но потом, обозвав нас «психами недоделанными», сам заулыбался во весь кривозубый рот. Такие минуты определенно сплачивают. Помню, как подумал тогда: «Повезло мне, что работаю с этими замечательными парнями». Даже Петюнины выходки в тот момент стали казаться мне детскими шалостями. К слову сказать, порой они действительно таковыми и были.

Спустя несколько месяцев я стал свидетелем разыгранной им сценки. Нас тогда собрали в отделе на политинформацию. Пришел Петюня, взял со стола газету, пробежался по ней взглядом и сделал вид, что одна из заметок его заинтересовала. Через некоторое время он произнес скорбным голосом: «Опять авария». Сидя рядом, я поинтересовался, есть ли фотография. Пологов утвердительно кивнул и показал мне снимок перевернутой легковушки. «И как они права умудряются получать?» ‒ добавил он осуждающе, складывая газетные листы. Находившиеся в кабинете «аксакалы» лишь слегка улыбнулись и опустили глаза. Спектакль был рассчитан не на них, а на недавно поступившую молодежь. Возможно, и я попался бы на удочку, если б не знал правды. Хотя нет, не попался бы ‒ когда Петюня показывал мне фотографию, он, сам того не понимая, держал газету вверх ногами. На самом деле в заметке рассказывалось о новой модификации автомобиля «Москвич-412».

Глава 6

Работники первого на нашем пути банка обещали (старший созвонился с ними еще до отъезда) ждать нас до семи вечера. Однако, переправившись на другой берег, поняли: к этому часу не успеть. Вместе с тем если передачу денег перенести на утро, то сломается график всей поездки, что затянет нашу командировку минимум на сутки. При этом погода выдалась дрянная, грунтовые дороги, которых нам никак не миновать, в скором времени от дождя превратятся в хлябь. В общем, задерживаться в командировке желания ни у кого не было.

Петюня, понимая, какая на нем лежит ответственность, был сосредоточен и выжимал из груженой колымаги все, что мог. Тем не менее, у ворот банка он затормозил с получасовым опозданием ‒ в половине восьмого. Марат не спеша ‒ куда спешить, когда впереди целая ночь ‒ вышел из машины с необходимыми документами и направился к двери в здание, чтобы переговорить с охранниками. Те должны открыть ворота и запустить нас в служебный гараж ‒ наше ночное пристанище.

Но уже через минуту он выскочил обратно на улицу и, радостно улыбаясь, побежал к «ГАЗону».

‒ Никто не ушел, все нас ждут, ‒ выпалил Марат, открывая дверцу. ‒ Местные инкассаторы помогут с разгрузкой, так что быстро управимся.

К тому времени я уже знал, что слово «быстро» при передаче и приеме денег имеет несколько иное значение и не должно восприниматься буквально. Быстро можно поднять деньги в кладовую, но в любом случае приниматься они будут как обычно, то есть с соблюдением всех правил, указанных в инструкции. В данном случае «быстро» ‒ это не делать лишних движений и не ошибаться. Обычно в филиалах у дверей кладовых нас встречали не менее трех банковских служащих, в том числе из состава руководства, имеющих доступ во все помещения банка. Кстати, инкассаторы тоже имели право доступа в кладовые, правда, с существенной оговоркой: только в сопровождении ответственных лиц. Наше дело ограничивалось перетаскиванием мешков с деньгами и выкладыванием пачек на специальный стол. Количество пачек фиксировалось служащими молча с трех разных сторон. Итоги подсчета заносились в блокнотики. В конце операции записи сверялись. Мы же считали пустые мешки, складываемые отдельной стопкой. Их следовало вернуть в контору как подотчетный инвентарь.

В общей сложности провозились мы с деньгами около часа. Работавшие с нами женщины торопились домой, поэтому передачу нам ветхих ‒ порванных, грязных, затертых до неузнаваемости, постиранных с одеждой ‒ банкнот решили перенести на утро, благо их было немного.

В гараже меня и Марата встретил Валера, оставленный охранять груз. Было заметно, что задок фургона приподнялся, в основном благодаря выгрузке из него нескольких тяжеленных мешков с мелочью.