Бегство «Соллы»

Лаинна дрожащими пальцами выпростала из-под складок одежды шнурок с прикрепленным к нему гладким серым контейнером, нагретым теплом ее тела.

Остальное было делом нескольких мгновений. Вместо того, чтобы вложить капсулу в длань императора, молниеносно закинула ее себе в рот и решительно раскусила.

Скулы тотчас свело, нервы словно бы отключились, сознание быстро померкло.

Последнее, что успела услышать еще живая Лаинна, был громких стук в закрытую дверь приемной и возбужденные крики: «Ваше величество! Мятежники прорвались во дворец! Бой в нижнем ярусе!»..

Ей не суждено было узнать, что его императорское величество Уликен Улимай-Унай-Сайофар, попытавшийся добраться до тайного входа в спасительное подземелье, был убит разъяренной толпой, и такая же участь постигла всех прочих членов семьи, не успевших укрыться за наглухо замкнутой дверью в убежище.

Дворец подвергся разгрому и разграблению, кое-где начались поджоги, и остановить эту оргию мести и ненависти было некому. Стражи порядка попрятались и разбежались, сменив дворцовую форму на любое неприметное платье – иногда поспешно снятое с мертвецов, валявшихся и на лестницах, и в переходах, и в углах за разбитыми статуями.

Силлао Майвэй, не желавший ни грабить, ни убивать, метался по комнатам и коридорам, пытаясь найти Лаинну.

Наконец, нашел. Мёртвую и ко всему равнодушную. Ни забрать её тело с собой, ни устроить ей подобающее погребение он не мог. Оставалось лишь попрощаться, в первый и последний раз прошептав: «Лаинна, любимая… Простите меня».

Он осмелился прикоснуться губами к ее холодному лбу, обернул уже одеревеневшее тело портьерой с императорскими вензелями, и оттащил к стене.

Снизу неслись совершенно звериные вопли, рычание, стоны и визги. Ожесточенная схватка переросла в хаотическое насилие, творимое на всех жилых ярусах и особенно – на подступах к подземельной части дворца.

Казалось, узнав о возможности отомстить императору за жестокость, несправедливость и ложь, творившуюся десятилетиями, во дворец, лишенный охраны, устремился весь город. Все заградительные решетки и массивные двери снесли, протаранив их уличной техникой, а обломки металла и дерева превратили в орудия смертоубийств. Стрельба внутри дворца иногда раздавалась, однако стражи, обладавшие настоящими огнестрельными пайлами или лучевыми аблассами, предпочли не сопротивляться и либо сбежали, либо присоединились к восставшим – не все же питали к его величеству Уликену неподдельно добрые чувства.

У восставшей толпы не было никаких вожаков и никаких продуманных планов. Каждый бился сам за себя, и единственное, что объединяло мстителей – то и дело звучавший клич «Смерть Уликену!».

Нужно было выбираться из этого кровавого месива.

Силлао носил на груди эмблему госпиталя, в котором работал, а на рукаве – оранжевую повязку врача, служившую ему единственной защитой посреди всеобщего ожесточения. Оба знака его профессиональной принадлежности отсвечивали в полумраке и явственно различались. Оружия он не имел, руки были свободны, а поскольку он двигался с четкой уверенностью, ему удалось не вызвать ни враждебности, ни подозрений. Пока он прокладывал себе путь меж завалов мебели, утвари и беспорядочно валявшихся трупов, его пытались остановить, умоляя перевязать чьи-то раны или наложить шины на переломы. Он никому не отказывал, но с ледяным бесстрастием объяснял, что лекарств при нем нет, ибо он не из штата дворца и попал сюда вместе с толпой.

Врач порою требовался не только живым, но и мертвым. В какой-то момент Силлао схватили и повели освидетельствовать трупы императрицы Лиссоа и двух младших дочерей императора, чтобы официально констатировать смерть. Все трое перед убийством подверглись насилию, и Силлао исполнил свой тягостный долг, не сдержав возмущения гнусным злодейством. Но преступление совершили отнюдь не те, кто его привели для составления протокола, и обрушивать гневные сетования на них было явно бессмысленно. Напротив, они пытались навести хоть какой-то порядок и понять, остался ли жив кто-либо из семьи Уликена.

Поскольку к дворцовым врачам доверия не было, или те успели скрыться в подземных убежищах за неприступным стальным щитом, Силлао Майвея повели в самый нижний ярус – засвидетельствовать кончину самого императора и двух его сыновей, пытавшихся защитить отца от расправы.

Тела находились внутри последнего шлюза, отделявшего дворцовый подвал от секретной части, таившей в себе, по словам Лаинны, целый город с обширными складами, удобными резиденциями для высочайших особ и жилищами для придворных, слуг и технического персонала, бассейнами, освещаемыми теплицами, прогулочными тропинками и путями, ведущими в секретные части убежища, о которых знал лишь сам император и очень немногие посвященные.

Попасть в свой подземный город Уликен не успел. И никто уже не сумел бы открыть наглухо задраенный щит, если только не попытаться взорвать весь дворец – да и то вряд ли бы получилось.

Возможно, внутри подземелья кто-то уже находился. Скорее всего, туда успели эвакуировать женщин с детьми, пожилых родственников императора, их слуг и технический персонал. Однако они, несомненно, не стали бы подавать никаких сигналов. Если где-то имеются запасные выходы из тайного города, то разумнее воспользоваться ими. Но – зачем? На поверхности всех членов высочайшей семьи ждет почти неизбежная скорая гибель. Под землей сейчас безопаснее. Генераторы энергии автономны. Запасов хватит надолго. Если только и там не начнется бунт.

И, собственно, кому сейчас нужен старый, капризный, мстительный император?..

Силлао Майвэй склонился над трупом.

Усыпанный бриллиантами нагрудный символ верховной власти – звезду Ассоан – уже сорвали, оставив пару выпавших маленьких бриллиантиков. Перевязь разрезали, золотые ножны украли.

Лицо покойного было обезображено. Нос сломан – скорее всего, от удара ногой. Изо рта вытекала струйка медленно загустевавшей крови.

В основании шеи Уликена чуть подрагивал от колебаний густого воздуха ритуальный кинжал – знак владычества императора над жизнью и смертью всех подданных.

Силлао осторожно вынул лезвие, вытер его о край растерзанного в схватке императорского мундира и… зачем-то сунул убийственный артефакт за свой пояс. Он сам не отдавал себе отчета в смысле такого поступка. Возможно, смутно подумал, что оружие может пригодиться ему самому, хотя он никогда не пользовался кинжалами и никого еще не убивал. А может быть, Силлао просто хотел иметь свободными руки, и не знал, куда еще деть эту вещь – очень древнюю, внешне неброскую и не казавшуюся драгоценной.

Ему подали наспех составленный документ – справку о смерти императора Уликена, причиной которой было названо самоубийство. Спорить с этой удобной версией Силлао не стал, ведь он не присутствовал при решающей схватке. Находись кинжал сзади трупа, можно было бы возразить, что причинить себе подобную рану физически невозможно. А так – вполне вероятно. И он подписался: «Свидетельствую истинность показаний очевидцев и констатирую полную и необратимую смерть его императорского величества Уликена. Врач Императорской клиники, Силлао Майвэй».

Потом ту же самую процедуру проделали в отношении трупов двух принцев. Здесь характер многочисленных ран не позволил Силлао поддержать очевидную ложь. В его заключении значилось: «Смерть вследствие несовместимых с жизнью повреждений, причиненных и неизвестными лицами с помощью режущих, колющих и тупых предметов».

Подобную резолюцию должен был бы дать следователь, а не врач, но вести расследование, похоже, никто не намеревался.

На некоторое время в подземном помещении стало тихо.

Бушевавшая совсем недавно толпа вдруг прониклась значительностью момента.

Императора больше нет. И законных наследников у него больше нет. Если даже внутри, в подземелье, скрываются прочие родственники, править им не суждено. Женщинам вооруженные стражи подчиняться не будут, а с малолетними внуками запросто могут расправиться.

Уйлоанская империя завершила свою историю.

А скорее всего, к концу подошла вся история цивилизации на планете Уйлоа.

Дышать в преддверии бункера стало невыносимо трудно. Вентиляция не работала. В спёртом воздухе висела невыносимо тошнотворная смесь запахов крови, грязных тел, испражнений, химикатов и еще непонятно чего.

Многие потянулись к выходу. Но новые толпы желали своими глазами увидеть труп императора, и на лестнице возникла неразбериха с криками и потасовками.

Силлао не пытался вырваться из западни. Решил переждать, пока водоворот любопытствующих иссякнет. Возле трупов тоже начались свары: кто-то настаивал на сохранении тел и последующем выставлении их на площади, всем напоказ, а кто-то жаждал лично ткнуть чем-то острым в мертвецов, ненавистных при жизни; другие требовали соблюдать приличия и не глумиться над беспомощной плотью погибших; кое-кто норовил утащить на память хоть что-то – обрывок одежды, застежку, нить золотого шитья…

Присутствие врача воспринималось как должное.

Он постепенно отошел к стене, в которую был вмонтирован сейф. Его уже вскрыли, разворотив стальную дверь, и, видимо, не нашли внутри ничего особенно ценного.

На полу в беспорядке валялись какие-то древние свитки и рулоны длинной бумаги. Местами они были затоптаны, местами порваны. Но Силлао понял, что это такое: в сейфе хранились карты и схемы помещений дворца. А также, вероятно, подземных убежищ. Разобраться в них прямо на месте никто не пытался. Или же захватившие бункер убийцы не понимали, насколько эти карты важны.

Делая вид, будто всего лишь наводит порядок в помещении, Силлао Майвэй собирал поврежденные свитки, аккуратно сворачивал и складывал в затененный угол.

Когда прошло часа два или больше, поток зевак действительно схлынул. Все устали и явно пресытились кровью и зверствами. Некоторые, наверное, изумлялись сами себе и стыдились содеянного, стараясь не смотреть друг другу в глаза.

Дежурившие возле тел добровольные стражи спросили Майвэя, какую награду хотел бы он получить за свои услуги. Он небрежно сказал: «Я взял бы старинные рукописи. Мой отец увлекается древней историей, он сумеет в них разобраться. Больше, думаю, они тут никому не нужны».

Пользуясь общим отупением и наступившим затишьем, Майвэй обернул спасенные карты в плащ одного из убитых принцев и беспрепятственно вынес наружу.

Разграбление дворца продолжалось, но уже без прежнего ожесточения. На переходах и выходах выставили посты. Увидев, что Силлао уносит какие-то заляпанные грязью старинные чертежи, на него посмотрели как на безумца и не попытались отнять добычу. Ведь прочие, кто покидал дворец вместе с ним, забирали гораздо более дорогие и пригодные в хозяйстве предметы. Светильники, вазы, шкатулки с женскими украшениями, кресла, посуду, статуэтки, новейшую электронику – от детских игрушек до пылесосов и кухонных роботов… Из-за них порой возникали стычки и ссоры.

Но какой теперь прок от предметов роскоши, если скоро не будет ни воздуха, чтобы дышать, ни воды, чтобы пить?… Этих простейших жизненных благ ни за деньги не купишь, ни на все сокровища из императорских сейфов не выменяешь.

Безумцы.

Прочь

На площади перед дворцом творилось нечто немыслимое.

Тела убитых и умирающих, вопли, суета тех, кто пытался кому-то помочь, и тех, кто поспешно обыскивал трупы и тащил добычу подальше, запах гари от наспех потушенных возгораний, обломки статуй, осколки стекла, развороченные корпуса военных машин…

Повторяя как заклинание спасительное – «Дорогу, я врач!» – Силлао кое-как выбрался из этого страшного месива, по возможности быстро пересек Императорский парк, где тоже было небезопасно, и увидел на примыкающей улице каррион с разбитым стеклом бокового окна и вскрытой дверью. Машина была пустой, табличка с именем владельца украдена или изъята. Возможно, взломщик ушел за тяжелым грузом, припрятанным под деревьями.

Силлао не колебался. Он дерзко забрался в чужой каррион, кое-как захлопнул дверь и поспешно уехал. Теперь никакие законы не действовали, каждый – сам за себя.

Стемнело, но в Уллинофароа продолжался стихийный бунт с остаточными очагами в разных районах – иногда весьма далеко от дворца. Горожане, распаленные и опьяненные вседозволенностью, принялись громить витрины и разграблять магазины, ибо нетрудно было сообразить, что вскоре подвоз провизии прекратится.

Оставаться в столице, охваченной беспорядками, казалось бессмысленным. Жил Силлао на маленькой съемной квартире с хозяйской мебелью. Ничего особенно ценного он там не держал. Деньги, полученные накануне от господина Лайно, были при нем, глубоко и надежно запрятанные под бельем. По карманам жилета, штанов и рубашки он нарочно рассовал какую-то мелочь – ее давно уже отыскали и вытряхнули дворцовые мародеры.

Уволят из Императорской клиники? Пусть увольняют. Врачи всегда и везде нужны. Тем более в условиях наступающей катастрофы. Силлао специализировался на лечении лучевой болезни, но получил и сертификат врача общей практики, а значит, способен поставить несложный диагноз, сделать простейшую операцию, обработать свежие раны. Когда страждущих станет много, даже и сертификат не потребуют – лишь бы оказывал помощь.

Он долго петлял по улицам, выискивая объездные пути. Пару раз оказывался на грани расправы, но его спасало служебное удостоверение и очевидные знаки принадлежности к медикам – врачей старались не трогать, ибо мало ли кому и когда они пригодятся. Силлао говорил, будто едет на вызов в пригород, и его отпускали. Более того, на последней энергостанции возле Уллинофароа ему дали заправиться, хотя на стекле висела табличка: «Не работаем».

Угнанный каррион оказался в потоке другого транспорта, и хотя на выезде из столичного округа дежурили военные патрули, они предпочли не досматривать частных лиц, в панике покидавших город. Останавливали лишь большие фуры, требуя документы на грузы.

За городом сплошная вереница машин постепенно распределилась по боковым дорогам, и Силлао смог увеличить скорость. Кондиционер не работал, но в сельской местности, да еще и при встречном ветре, дышалось немного легче.

Вскоре он понял, что остался на темной дороге один. Пара встречных каррионов промчалась мимо. Съездов с этой магистрали было немного, и все окрестные города и селения располагались не рядом с трассой. Городские огни кое-где мелькали, а в селениях свет не горел. А попутные ресторанчики, ремонтные мастерские и заправки были закрыты наглухо – возможно, давно.

Включив самый экономичный режим, Силлао ехал всю ночь, опасаясь остановиться надолго – только однажды выскочил из карриона, чтобы быстро справить нужду в придорожных кустах. А еще догадался свинтить и выбросить в грязный ров номера. Конечно, машина без номеров и с разбитым окном все равно привлекла бы внимание, но у него появилась правдоподобная отговорка: дескать, нашел кем-то брошенный транспорт и воспользовался этим случаем, чтобы самому не стать жертвой озверевшей толпы. Бесхозная вещь – не совсем украденная, особенно в нынешней неразберихе.

Радио в каррионе работало, и Силлао держал его постоянно включенным, чтобы не заснуть за рулем и узнавать последние новости. Но все доступные станции крутили только успокоительную или бодрящую музыку – скорее всего, повторяемую механически, ибо одни и те же мелодии всплывали в эфире неоднократно.

Ближе к утру по ИССО начали передавать приказы Временной Военной Администрации, объявившей во всей империи чрезвычайное положение и запретившей жителям Уллинофароа выходить из домов по частным делам. На улицах появились патрули, проверявшие документы. Военные обещали наладить распределение самых необходимых продуктов. До особого приказа отменили занятия в школах, колледжах и в Императорском университете.

Порядок в столице навести, конечно же, следовало. Меры Временной Администрации выглядели разумными. Однако Силлао Майвэй опасался, что военные захотят разыскать, арестовать и подвергнуть строгому наказанию всех, участвовавших в захвате дворца и убийстве семьи императора.

«Вовремя я успел исчезнуть», – подумал Силлао, надеясь, что вдали от Уллинофароа его не настигнут.

Скорее всего, он гласно или негласно объявлен в розыск. Хотя он никого не убил, доказать это будет трудно. Его личная подпись значится на нескольких справках о смерти – самого императора, его сыновей, дочерей и императрицы Лиссоа. К тому же он зачем-то прихватил с собой ритуальный кинжал – атрибут верховного иерофанта Уйлоанской империи. Несомненно, найдутся желающие свалить часть вины или всю вину на Силлао Майвэя.

Хуже того: именно страстная речь Силлао, запальчиво произнесенная на площади со ступеней памятника Уликену Великолепному, породила взрывную реакцию и преобразила мятущуюся толпу в штурмовое войско, вооруженное чем попало и страшное в своей неукротимости.

Он сам не понимал, как такое могло случиться. Охваченный яростью и отчаянием после того, как Лаинну забрали и увезли с собой императорские посланники, Силлао сначала решил затеряться в толпе, а потом попытаться пройти во дворец под любым предлогом и в любом обличии – медика, грузчика, уборщика, электрика. Он был готов подкупить любого, кто соблазнится шальными деньгами и отдаст ему униформу и пропуск.

Но, очутившись среди взбудораженной разноголосой толпы, обсуждавшей последние сводки, появившиеся на табло Императорской академии, Силлао внезапно начал громко и страстно рассказывать правду – всю, которую знал из предсмертной беседы Лайно Сенная с Лаинной. Сначала он обращался к сочувствующим окружающим. К нему жадно прислушивались, толпа вокруг него нарастала, сзади кричали – «Громче, не слышно!» – и в конце концов Силлао просто вынесли на пьедестал, вручив темоссон, который разнес его возбужденный голос по площади.

«Власти – лгут! Не верьте ни слову!»… «Император намерен сегодня же скрыться со всем семейством в безопасном подземном убежище!»… «Звездолет был задуман как средство спасения императора и его близких, а все прочие обречены умереть от наступающей катастрофы!»… «Ассоан никогда не умерит активность, он переходит в стадию перерождения, постоянно выбрасывая в космос губительную энергию»… «Жизнь на нашей планете погибнет, бежать нам некуда, уцелеть под поверхностью можно только на ограниченный срок, и лишь при наличии заранее построенных там систем генерации воздуха, освещения и водоснабжения»… «Просто так скрываться в пещерах, тоннелях и шахтах нет смысла, как нет смысла и переезжать на Сеннар – катастрофа настигнет везде»…

Говорил он сбивчиво. Но толпа усвоила главное: в нынешней всеобщей беде виноват император, много десятилетий скрывавший истину от народа, однако заблаговременно позаботившийся о спасении своей собственной жизни и своей обширной семьи. Если бы не исчезновение «Соллы», он бы сейчас летел к дальней благополучной планете, и зажил бы там в свое удовольствие, бросив всех подданных умирать без надежды и помощи.

Значит, нужно не дать Уликену Улимай-Унай-Сайофару воспользоваться плодами его преступления против всех уйлоанцев, обрекаемых на мучительную кончину. Многие уже лишились своих пожилых родителей, своих слабых здоровьем жен, мужей, малолетних детей… Очереди в крематорий длиннее день ото дня, скоро трупы будут просто валяться на улицах или свозиться, как мусор, за город, в наспех выкопанные общие ямы.

А во всем виноват император, которому безразлична судьба миллионов подданных – лишь бы спаслись его дети, внуки и приближенные.

«На дворец! Идем на дворец!» – закричали в толпе поначалу отдельные голоса, и им тотчас ответило громогласное эхо: «Идем!»…

И – неизбежное – «Смерть Уликену!»…

Стражи порядка, дежурившие на площади, не пытались вмешаться, но, несомненно, наблюдали за происходящим со стороны и фиксировали на камеры. Никакой стихийный бунт не мог продолжаться долго, а любая власть, постоянная или временная, приказала бы отыскать и примерно покарать подстрекателей бунта. Военные не умеют убеждать и умиротворять, их учили командовать верными, угрожать непослушным и уничтожать всех, кто сопротивляется.

Оправдаться Силлао Майвэй не надеялся. Никто бы не стал разбираться, причастен ли он к убийству высочайшей семьи и к общему кровопролитию. Его видели и на площади, и во дворце, он был в самой гуще восстания – каких еще улик не хватает?..

Он решил укрыться там, где его вряд ли стали бы первым делом искать, потому что проникнуть в такое место постороннему нелегко, а то и совсем невозможно.

Родители Силлао Майвэя жили вблизи Императорского космодрома, в закрытом поселении для технического персонала. Пункт не имел никакого названия. Обычно даже близким родственникам обитателей зоны требовался особый временный пропуск, выдаваемый только для однократного посещения: туда и обратно. Даты въезда и выезда фиксировались, сам пропуск тут же уничтожался.

Но Силлао надеялся, что в нынешней обстановке следить за строгим соблюдением правил не будут. В прошлый раз он исхитрился оставить себе пропуск, не сдав его при выезде, как положено, потому что дежурный отвлекся на беседу со знакомым водителем, а попутчиком был сотрудник с удостоверением, не подлежавшим изъятию. Про Силлао либо забыли, либо подумали, что и он работает на космодроме. И теперь он собирался немного подправить дату и использовать пропуск вторично. Хорошо, что карточка – картонная, а не пластиковая, со встроенным чипом, как у постоянных жителей городка.

Что делать дальше, Силлао пока не решил. Возможно, отец посоветует, как разумнее им всем поступить. Возвращаться в Уллинофароа нельзя, это ясно. Ехать в горы бессмысленно – путь далек, почти на край континента. У семьи Майвэй нет ни топлива для карриона, ни припасов для долгого путешествия, ни значительных денежных сбережений, а в горах их никто не ждет. Беглецов, наверное, там скопилось уже изрядно. Вряд ли местные жители рады такому нашествию перепуганных родственников и знакомых, а к чужакам могут отнестись и вовсе враждебно.

Единственный выход – улететь на Сеннар. На летных полях и в ангарах осталось немало воздушной техники, как военной, так и хозяйственной. Угнать боевой или транспортный иссион, разумеется, не получится, однако отец может уговорить кого-нибудь из начальства организовать эвакуацию части служащих с семьями в филиал на другом континенте. Там ведь тоже строится космодром (теперь, похоже, никому не нужный). Вероятность успеха – призрачная, только другого способа покинуть Фарсан больше нет. О морских путях нужно было подумать раньше, пока не началась всеобщая паника.

По ИССО продолжали передавать всё более тревожные сообщения. А в эфир прорывались какие-то совсем неизвестные станции, которые вскоре замолкали – их явно глушили, но на смену одним возникали другие, перекрывавшие официальные сводки.

В Уллинофароа стало еще неспокойнее. Военную администрацию мало кто слушался, стихийные сходки и грабежи продолжались, а стрелять в толпу патрули отказывались.

От самой последней – экстренной! – новости Силлао настолько опешил, что остановил каррион, дабы не рухнуть ненароком в канаву или не врезаться в столб с указателем «Начало запретной зоны».

Военная Администрация призывала жителей всех городов и поселков разойтись по домам, поскольку над Уйлоа замечен инопланетный корабль, периодически подающий световые сигналы. Силы космической обороны приведены в боевую готовность. При попытке сближения с воздушной границей Уйлоанской империи судно неизвестных пришельцев будет сбито или уничтожено в космосе. Обломки могут упасть в непредсказуемой точке суши или океана, и безопаснее находиться в надежном укрытии. Нарушители комендантского часа будут немедленно интернированы в места временного содержания на территории ближайших казарм.

Силлао сначала подумал, что Военная администрация просто выдумала инопланетных пришельцев, чтобы загнать горожан в их дома.

Но нет: другие, частные, радиостанции, наперебой передавали беседы с учеными и очевидцами, располагавшими приборами с сильной оптикой. Все сходились на том, что корабль чужаков – настоящий, он совсем не похож ни на мертвый обломок небесного тела, ни на пропавшую «Соллу». Световые сигналы устойчивы и упорядочены, только что они значат, пока не ведомо.

Под одеждой Силлао вдруг ожил ойссон. До сих пор все попытки связаться с родителями заканчивались неудачей – аппарат на другом конце либо был отключен, либо кем-то глушился.

«Силлао, ты где?» – послышался сквозь помехи встревоженный голос отца.

«Еду к вам, уже на границе зоны, – сообщил Силлао. – Как у вас дела? Вы в порядке?»

«Приезжай, сам увидишь, – уклончиво ответил отец. – Только я не уверен, что тебя пропустят. Если бы не чрезвычайное положение, я добыл бы пропуск. А сейчас вряд ли выйдет».

«Пропуск есть, – признался Силлао. – Надеюсь, сработает».

По каналу открытой связи не следовало говорить, что дата подделана. Отец и так рисковал, решившись сделать звонок.