Мы все неидеальны. Других людей на эту планету просто не завезли!

Павел отвел ее к стойке, заказал выпивку, они разговорились. Он действительно был с севера, из Иркутска, 38 лет, по образованию – юрист, работает в лесозаготовительной компании. В Москву приехал по служебным делам еще в среду, поселился в гостинице «Космос», думал, к пятнице все вопросы решить и улететь домой, но не получилось. Придется задержаться в Москве до ночи на вторник, за понедельник дела дорешать, да ночью и улететь, как раз рейс на Иркутск будет. Впереди предстояли довольно скучные выходные в незнакомом городе, вот и решил развлечься, придя в этот клуб.

Клуб ему порекомендовали в гостинице на ресепшн, порекомендовали шепотом, так как в Космосе был свой ночной клуб, и рекомендовать постояльцам другие персоналу, конечно же, не разрешалось, но, по словам портье: «У нас Вам не понравится, Вам просто развлечься, а здесь у нас публика особая! А в Олимпийском клуб намного больше, и люди там самые разные.», Павел понял, что ему, и правда, лучше поехать в Олимпийский, где «люди самые разные», благо, ехать совсем недалеко, все здесь же в районе проспекта Мира. Не скрывал, что женат, и даже сын есть, но с женой, в последнее время, как-то все не очень, объяснять что «не очень» и вдаваться в подробности не стал, да Тоне это было и неинтересно.

Примерно через два часа Тоня оказалась в его номере. Оказалась легко и с удовольствием, выпитые коктейли кружили голову. Павел был обходителен, даже цветы для Тони на выходе из клуба купил (для Антонины это были первые цветы от мужчины в ее жизни, поэтому показались ей особенно ценными), и достаточно галантен, во всяком случае, дверцу такси перед ней открыл и при посадке и при высадке. Тоня думала только об одном – сказать ему, что она еще девственница, или не сказать? И так и не сказала, просто момента подходящего не смогла выбрать.

В эту ночь Тоня особенно ничего не почувствовала, ни боли ни, наоборот, какого-либо особого удовольствия, хотя Павел, до того, как «войти» некоторое время и целовал ее, и гладил, и комплименты говорил. По Тониным ощущениям, все получилось немного буднично, но самое главное произошло – так тяготившей ее девственности она, наконец, лишилась.

Правда, поняв, что он только что был с девственницей, Павел был обескуражен, но совсем не так, как ожидала Тоня, воспринимавшая свою столь позднюю девственность, как позор и что-то постыдное, Павел был, скорее, недоволен собой.

«Тонечка, если бы ты сказала, если бы только ты сказала! Я бы все делал гораздо медленнее, лучше бы тебя подготовил, чтобы боли не было, а только одна радость!» – воскликнул он.

«Да боли особой и не было, не переживай.» – ответила Тоня, умолчав, что и радости, впрочем, особой тоже не было.

Она встала, намереваясь одеться и поехать домой, и раздумывая удобно ли будет попросить у него денег на такси до самого ее Подмосковья или лучше потратить свои последние, оставшиеся у нее до зарплаты.

«Не уезжай!» – тут же попросил Павел, «Давай сейчас просто поспим обнявшись, а утром я постараюсь показать тебе, что способен доставить женщине радость!».

Тоня, почти не раздумывая, согласилась. В радость от занятий любовью (а тогда Тоня мысленно называла это именно так, слово «секс» она стала употреблять несколько позже) она особо не верила, но ехать ночью на такси в свое Подмосковье ей было тоже откровенно неохота, да и Павел никакого отталкивающего впечатления на нее не производил и страха не вызывал.

Утром Павел будить ее не стал, заказал завтрак в номер, а сам пока умылся и принял душ. Тоня проснулась, когда официант, доставивший тот самый завтрак, постучал в дверь.

Павел забрал у официанта поднос, который оказался не просто подносом – у него были такие смешные откидывающиеся ножки, фактически, это был сервировочный столик, как раз для размещения в кровати и предназначенный. Тоня села, оперлась спиной о спинку кровати, и Павел моментально откинул у подноса ножки и поставил его прямо над Тониными ногами поверх одеяла.

«Эй, я умыться вообще-то хотела, прежде чем есть!» – воспротивилась было Тоня, но Павел посмотрел на нее и сказал: «Ты так прекрасна, когда заспанная, выпей хотя бы кофе, а я полюбуюсь! Потом умоешься.». Тоня подчинилась.

То что произошло дальше, Тоня запомнила навсегда – она взяла с подноса чашку с кофе, а Павел вдруг головой залез под одеяло и стал ее целовать, прямо там, где начинались ее ноги, только поднос, стоящий на одеяле ему отчаянно мешал, было видно, как от движений Павла под одеялом поднос все время накренялся и то и дело грозился упасть. Тоня от действий Павла, в первый момент, так растерялась, что просто придерживала поднос рукой, не понимая, как ей реагировать, и вдруг ее проняло!

Она даже сама не поняла почему ей, казалось бы, ни с того ни с сего, вот прямо в один момент, нестерпимо захотелось сползти пониже, приближая к Павлу то самое место, в которое он ее так настойчиво целовал. И она сползла, даже сама не заметив, как одновременно отставила злополучный поднос на прикроватную тумбочку. Сползла, а Павел, почувствовав это ее движение, сразу же там под одеялом согнул ее ноги в коленях и слегка раздвинул. Это было единственное, что Павел сделал руками. Все остальное в этот раз он делал языком и только языком! Тоня стонала, извивалась, потом вся загорелась так, будто температура у нее внезапно поднялась до 40 градусов, а потом Тоня просто «улетела» куда-то в небытие, в то райское блаженство, откуда, как ей показалось, и возврата не было, да и не нужно было возвращаться! Из рая же не возвращаются, во всяком случае, добровольно!

Но она вернулась, на трясущихся ногах сходила в душ, потом вновь залезла в кровать, Павел повторно заказал им завтрак, так как ранее принесенный остыл. Они поели.

«Гулять пойдем или еще полежим, красавица моя!» – спросил ее Павел. Обескураженным он больше не выглядел, доставленную Тоне радость, совершенно непритворную, а вполне себе настоящую, даже не радость, а блаженство, с удовольствием записал себе в оправдание за вчерашний промах и сегодня был в отличном настроении.

Гулять они не пошли, из номера Павла они вообще первый раз вышли только утром в понедельник, когда обоим уже нужно было на работу. За два так молниеносно пролетевших выходных чем только они в постели не занимались, даже поесть не успевали, да и в душ заходили не по прямому назначению, а, скорее, чтобы продолжить там ранее начатое в постели. Тоня только родителям и успела позвонить, чтобы они совсем с ума не сошли от тревоги из-за ее столько долго отсутствия.

На ступеньках гостиницы попрощались, даже телефонами обмениваться не стали, понимали, что расстаются навсегда, но, уже расходясь, оба обернулись и практически одновременно сказали друг другу: «Я тебя навсегда запомню!».

С тех пор Тоня стала «Охотницей».

Глава 9.

«Охотницей» Тоня прозвала себя сама, прозвала мысленно, вслух этим своим прозвищем она ни с кем никогда не делилась. И прозвала не в этот день, а через несколько месяцев, когда понимание того, что же ей, на самом деле, нужно, чего она действительно хочет, даже не хочет, а жаждет, вот более подходящее слово, сформировалось в ее голове окончательно.

А в день расставания с Павлом Тоня просто ехала на работу, ехала и вспоминала все, что происходило с ней в прошедшие выходные. От воспоминаний в трусиках моментально становилось влажно, что в транспорте было явно неуместно, и Тоня с трудом заставляла себя отвлечься, переключиться, чтобы горячая волна, моментально прокатывающаяся по ее телу от всплывающих в ее памяти живописных картин с участием нее самой и Павла, немного отступила.

Волна отступала, Тоня вновь начинала вспоминать, и волна моментально возвращалась, и так весь путь от ВДНХ, где находилась гостиница «Космос», до самой Петровки. Но даже эти периодически накатывающие и очень мешающие думать волны не помешали Тоне к концу пути сделать два основных вывода.

Первый из них был даже скорее не выводом, а наблюдением – Антонина с удивлением отметила про себя, что ее абсолютная неопытность в «занятиях любовью» совершенно ей этой самой любовью заниматься не помешала, ее тело как будто само знало что, как и в какой момент нужно делать, откликалось на каждое движение Павла столь органично и в унисон, что не только Павел доставлял ей радость и удовольствие, но и она ему. Это было заметно и по тому, как он почти моментально распалялся от ее объятий и прикосновений, и по его прямо высказываемым оценкам, в абсолютной искренности которых Тоня совершенно не сомневалась! За эти два дня фразы: «До чего же ты хороша!», «Ох, и сладкая же ты, умеешь мужика в себя впустить, прям сразу чувствуется, что дружка моего там ждут с распростертыми объятиями!», и аналогичные им звучали от него в Тонин адрес неоднократно.

Вторым был именно вывод, и вывод этот состоял в том, что никакой «большой и чистой любви» Антонина, на самом деле, вовсе и не хочет, и «заниматься любовью» тоже не хочет, а хочет она секса, качественного классного регулярного секса, приносящего то самое чувственное удовольствие! И секса разнообразного, постоянно обеспечивающего новые, ранее неизведанные ощущения! А такой секс ни один мужчина, даже столько умелый и ласковый любовник, как Павел, в течение длительного времени обеспечить ей не сможет. С одним мужчиной ощущения будут разнообразными, но не долго, ну месяц, ну два, а потом та самая неизведанность неминуемо пропадет. Поэтому и мужчин в ее жизни должно быть много, много разных мужчин – вот что Антонине действительно нужно, вот в чем ее истинное желание, а вовсе и не в «большой и чистой любви»!

И Антонина приняла решение, что знакомиться с этими самыми разными мужчинами и брать от них то, что так ей необходимо, она теперь будет регулярно, каждую пятницу посещая то клуб, то бар, то какую-нибудь бильярдную или боулинг, в общем, те места, где как раз с мужчинами для разовых встреч и знакомятся. И только по пятницам, чтобы быстро не перегореть, не пресытиться, новизну ощущений не утратить.

Так она и стала делать, но ей понадобилось еще несколько месяцев, чтобы к двум ранее сделанным выводам добавить еще один, искренне ее поразивший – далеко не все мужчины, которые встречались на ее пути, на поверку оказывались хорошими любовниками! Даже наоборот, большинство мужчин любовниками вообще были практически никакими!

Примерно половина из тех, с кем Антонина оказывалась в постели в течение этих самых нескольких месяцев, совершенно искренне считали, что дело женщины в сексе только «ноги раздвигать», и не понимали зачем им вообще прилагать какие-то усилия, чтобы женщину удовлетворить, ведь для женщины «давать мужику – это долг», а не удовольствие, и все просьбы Антонины заняться и ее желаниями тоже воспринимали буквально в штыки, с явным неудовольствием, а то и откровенной агрессией!

Еще были такие, и Антонине их тоже встретилось немало, которые в постели не просто терпели неудачу (или кончали буквально через пару минут, или всякую эрекцию в середине процесса теряли, или у них вообще «не вставал», или, наоборот, кончить никак не могли, пыжились, пыжились, а все никак), а моментально начинали в этой неудаче Антонину же и обвинять, то она «бревно», такую никак не завести, не распалить, то слишком инициативная, пугает этой своей инициативностью, вот и «не встает» или «не кончив, опадает»!

В общем, если бы первым на пути Антонины встретился не Павел, а вот такой вот, неизвестно еще как все бы у нее сложилось, может и прожила бы всю жизнь так, как, на самом деле, живет огромное количество замужних женщин, верных, в этом случае – исключительно по собственной глупости и недалекости, своим вот таким вот мужьям, никогда в своей жизни оргазма не испытывавших и тщательно этот свой секрет от всех скрывающих, так как оргазмов у нее нет исключительно потому, что она сама с изъяном, а не потому, что муж ее не мужик, а ленивое недоразумение с яйцами. Но Павел в Тониной жизни был, и за это и ему и судьбе она была безмерно благодарна!

Да и, по правде говоря, некоторое, пусть и не очень в общей массе большое, количество хороших любовников за эти несколько месяцев на ее пути тоже встретилось, поэтому никакие обвинения в том, что это она плохая любовница ее не задевали, не расстраивали даже, она то прекрасно знала, что любовница она хорошая, даже очень хорошая, только раскрывается это ее не умение даже, а свойство исключительно в руках умелого и к удовольствию партнерши в сексе стремящегося мужика!

Сделав этот третий вывод, Антонина поставила перед собой цель научиться не просто с мужчинами для разовых встреч регулярно знакомиться, а выбирать для этих знакомств исключительно мужиков подходящих, которые не просто сексом с ней займутся, а смогут доставить то самое так необходимое ей удовольствие, да и она тогда в долгу не останется, тоже сможет их порадовать. Вот стремление к этому выбору и сделало ее «Охотницей», добычу свою тщательно высматривающей и оценивающей, и атакующей только наверняка.

Охотницей Тоня потом еще больше двенадцати лет была. Сменялись клубы, рестораны, появлялись не только новые места для знакомств, но и новые развлечения и способы времяпрепровождения, стремительно менялась жизнь вокруг, даже знакомства к обычным добавились виртуальные, вот только одно оставалось для Тони неизменным – каждую пятницу она непременно выходила на «охоту».

За двенадцать лет только несколько раз пропустила, когда родители, практически друг за другом, с разницей меньше года, из жизни ушли, да когда несколько раз она сама по пятницам температурила.

И «охота» ее практически всегда была успешной, без мужчины она вообще никогда не оставалась – не было подходящего в одном заведении, ехала в другое, и там неудача – в третье, рано или поздно выбор всегда делался, и, в большинстве случаев, выбор этот был безупречен, в том смысле, что мужчина, с которым Тоня оказывалась в постели, любовником был вполне достойным. Случались, конечно, и промахи, мужик, показавшийся Тоне вполне достойным, на деле оказывался никаким, но промахов таких было мало, все-таки анализировать информацию, в том числе, внешний вид, манеру говорить и поведение людей в целом, для Тони было отлично развитым профессиональным навыком.

И все эти двенадцать лет Тоне везло, в том смысле, что перед сослуживцами своими на такой «охоте» она ни разу не засветилась. Конечно, пересечения были, как Тоня ни старалась их избежать, тщательно выбирая заведения среди ее сослуживцев непопулярные, а лучше вообще неизвестные, но Тоне, увидев в клубе кого-то из знакомых, почти всегда удавалось уйти до того, как ее заметят, ну, а если уж замечали, то сделать вид, что она здесь совершенно случайно: подруга, мол, вроде сюда поехала, а на телефон не отвечает, вот Тоня и приехала ее поискать, подруга то у нее, если выпьет лишнего, с головой не особо дружит, может ненароком в неприятности вляпаться, вот и приходится оберегать. Такое объяснение всегда прокатывало, безбашенные подруги – явление обычное, практически у всех такие водились. «Не найдя» подругу, Тоня со знакомыми прощалась, говорила, что поедет в другом месте ее поищет и благополучно уходила.

Исключением стал только Никита Булавин, перед которым Тоня как раз на такой «охоте» и засветилась, но там ситуация была особая, после нее Тоня с Никитой близкими друзьями стали, несмотря на разницу в возрасте – Тоня была старше Никиты на пятнадцать лет.

Глава 10.

Никита Булавин на работу в Главк пришел в 2017, когда ему было 25 лет, и работа эта была для него не первой. Начинал он за год до этого «на земле», где, несмотря на совсем небольшой стаж, успел не только отлично поработать, но повышение в звании и рекомендацию на работу в Главк получить.

Начинать «с земли» ему, в один голос, порекомендовали и Максим и Слава, да и Старшина в этом всецело их поддержал, они вообще уверенно вели его по жизни тем путем, который когда-то прошли сами, с некоторыми исключениями, основанными, конечно же, не только на их более позднем опыте, давшем им основания путь Никиты немного скорректировать, но и на изменившейся за годы их службы жизни в целом.

Отец Никиты Юрка погиб, когда мальчишке было всего шесть, он даже в школу еще не ходил. Мама умерла еще раньше, Никите тогда вообще еще трех лет не исполнилось. Остался Никита сиротой, но в приют не попал, спасибо Тамаре Сергеевне, оформившей после гибели отца над ним опеку. Да и не только Тамаре Сергеевне, друзья отца – Максим, Слава и Старшина, никогда его своим вниманием не оставляли. В семье Славы он вместе с Тамарой Сергеевной жил, а с Максимом и Старшиной виделся чуть ли не каждый день, пару раз в неделю уж точно, каждый из мужчин относился к нему практически как к сыну, всячески оберегал и поддерживал.

Про отца они ему рассказывали много и очень подробно, он все в мельчайших деталях знал, прямо начиная с того момента, когда отец с Максимом и Славой в детском доме познакомились, им тогда всем по двенадцать лет было, и до самой его гибели.

Только настроением эти рассказы сопровождались разным, Слава и Старшина всегда радостно и охотно о Юрке говорили, а вот Максим друга вспоминал с неизменной и плохо скрываемой тоской. Никита долго не понимал почему, когда постарше стал решился спросить, Максим ответил: «Я Юрке не только другом был, я был его начальником, меня тогда уже убойным командовать назначили, и я его не уберег! Недооценил риски, не просчитал, слишком собственными проблемами тогда занят был, вот отец твой и погиб! Это моя вина! И вины этой мне никогда не искупить!».

В чем был просчет Максима, и какими своими проблемами он тогда был так занят, Никита у Максима спрашивать не стал. Расспросил об этом сначала Славу, потом Старшину, а потом и Тамару Сергеевну, и все они ему, не сговариваясь, по сути, одно и тоже ответили: «Зря Макс всю жизнь загоняется, нет в Юркиной гибели никакой его вины. Да, был он начальником, но начальником, а не Богом, а начальник – человек, ему не дано все предвидеть, все предугадать, все просчитать! Да и личные его проблемы здесь ни причем, они и начались то, эти самые проблемы, буквально за пару дней до того, как Юрка погиб, а ситуация, закончившаяся Юркиной гибелью, задолго до этого начала развиваться, и никто серьезности этой самой ситуации вовремя не увидел и не оценил, ни Макс, ни кто-то из нас, ни сам Юрка! Так что не за что Максу себя винить, а уж ты тем более не вздумай его обвинять, нет у тебя никакого права его судить, да судить то и не за что!». Никита этот их единогласный почти дословно одинаковый ответ принял и на всю жизнь запомнил, судить Максима не стал, и уважения своего к нему не утратил.

Про маму Никите рассказывали гораздо меньше, знал он только, что она была старше отца на пять лет, воспитывалась в том же детдоме, что и он, поэтому знакомы они были с детства, а вот жить вместе стали, когда отец уже из Афгана пришел. Родился Никита, а через неполных три года мама умерла. Болела сильно, вот и умерла, невнятно объясняли ему причину, но никакого другого объяснения маминой столь ранней смерти ни от кого он добиться не мог, поэтому был вынужден принять то, которое давали. Знал еще только, что звали маму уж очень причудливо Иоланта Трофимовна Шпалова, ну вот кому только в голову пришло девочку с фамилией Шпалова Иолантой назвать?

Про бабушек и дедушек ни с отцовской ни с маминой стороны Никите вообще ничего не рассказывали, да он, пока маленький был, особо и не спрашивал, непросто же так родители в детдоме оказались, видимо, и неизвестно ни о ком ничего, решил он для себя.

Еще для него сохранили довольно много фотографий, большинство папиных, но и мамины тоже встречались, как из детдома, так и более поздние. Вот эти фотографии Никита в специальном альбоме всю жизнь бережно хранил и в детстве часто любил рассматривать.

Растили и воспитывали Никиту все вместе, хотя основную роль взяла на себя Тамара Сергеевна, она даже, едва став его официальным опекуном, на пенсию вышла, чтобы мальчишкой непосредственно заниматься, но и все остальные никогда ни от общения с Никитой ни от его воспитания не отлынивали, внимания ему уделяли много и постоянно.

Тамара Сергеевна отвечала за быт и за учебу, а учиться Никиту она заставляла не просто хорошо, а максимально выкладываясь, причем выкладываясь не ради оценок, они как раз опытному бывшему директору детского дома были не особо важны, а ради знаний, которые, по мнению Тамары Сергеевны, и были тем практически единственным ценным навыком, который откроет перед Никитой путь к успешному будущему, причем, успешному во все времена, независимо от того, как жизнь вокруг поменяется, хоть назад во времена СССР вернется, хоть станет как в Америке, хоть вообще инопланетяне прилетят и землю завоюют! Ну, и воспитывала, конечно, воспитывала не менторски, не навязчиво, а постоянно и многократно разъясняя что такое хорошо и что такое плохо, разъясняя не сюсюкая, не миндальничая, а очень по-взрослому, учитывая возраст пацана, конечно же, но с детства уча смотреть на любую ситуацию не только с разных сторон и точек зрения, но и с осознанием своей ответственности.

«Любой человек, а мужчина в особенности, отвечает за свою жизнь сам и только сам, только ему принимать решение и только ему нести потом все последствия принятого решения, как бы тяжелы эти последствия ни были! Причем решения эти нужно принимать не то, что ежедневно, ежесекундно, вся жизнь человека – это принятие решений и расхлебывание их последствий! Чем более верное решение, тем меньше у него отрицательных последствий, а решений вообще без отрицательных последствий, в принципе, не бывает, бывают только решения, в которых положительные последствия перевешивают отрицательные.

Причем часто бывают ситуации, когда решения нужно принимать тяжелые и очень тяжелые, когда единственно верным оказывается как раз то решение, у которого огромные отрицательные последствия, но это не повод это решение не принимать, уклоняться от его принятия, пытаясь затянуть ситуацию, надеясь, что все как-то само разрешится.

Не разрешится, только хуже станет! Человек контроль над ситуацией утратит, и может оказаться вообще в положении, которое называют «цугцванг», когда любое его дальнейшее действие, любое его решение и без того патовую ситуацию только ухудшит, причем ухудшит многократно и уже практически неисправимо.» – говорила она.

«Да как же не бывает решений без отрицательных последствий,» – пытался спорить с ней, еще будучи подростком, Никита, «когда люди что-то героическое совершают, разве есть у их решения стать героями отрицательные последствия?».

«Есть и еще какие, например, в результате своего геройствования они погибнуть могут, что тогда их близким делать? Они ведь не только страдать по родному человеку будут, а это уже немалое отрицательное последствие, им без его поддержки, может, и выжить будет невозможно, ну, или очень тяжело! Вот тебе и отрицательные последствия! Сам то человек – герой, а близким каково?» – ответила Тамара Сергеевна.

«Что же тогда, никому не становиться героями?» – явно растерявшись, произнес Никита.

«Становиться! Только не безоглядно, не ставя во главу угла при принятии такого решения исключительно мотив: «Вот стану я героем, вот прославлюсь, будут люди меня чтить и помнить», а думая о минимизации отрицательных последствий, взвешивая все возможные варианты, и только тогда, когда четко понятно, что ситуация такова, что нельзя не геройствовать – если сейчас отступишь, потом самого себя уважать не сможешь, даже если люди ничего о твоей слабости не узнают, ты то сам о ней всегда помнить будешь! Вот это и есть то самое очень тяжелое решение, которое и принимать, ой как, не хочется, и не принимать невозможно!».

Никита задумался, молчал пару минут, ничего не говоря, Тамара Сергеевна его не торопила, а потом спросил: «Баба Тома, а вот ты вначале сказала: «Любой человек, особенно, мужчина», почему «особенно»?».

«Потому что за свою женщину всегда отвечает мужчина, за свою женщину и за ее детей, так испокон веков повелось, еще со времен, когда древними охотниками были только мужчины, только они могли пищу добыть и женщине и детям своим принести, обеспечивая им тем самым выживание, а женщины охотиться не могли, они физически слабее, такими их матушка-природа сделала, не справились бы просто со зверем, у них другая функция была – огонь в очаге поддерживать, чтобы пищу эту самую приготовить. Это конечно упрощенное объяснение, но основное ты, я думаю, из него понял.».

«Тогда получается, что все решения вообще всегда принимает только мужчина, а вовсе не любой человек, как ты сказала!» – воскликнул Никита.

«Не получается,» – улыбнулась Тамара Сергеевна, «во-первых, если женщина решения именно с этим мужчиной жить, именно в его жилище очаг поддерживать не примет, то и не за кого будет этому мужчине отвечать, а во-вторых, сейчас не древние времена, женщины уже давно самостоятельно выжить способны, им для этого мужская физическая сила не нужна, для этого другие навыки требуются, а они как раз у женщин и есть. Но обязанности мужчины отвечать за свою женщину и ее детей это никак не изменяет и не отменяет! А вообще, Никита, нормальный мужик не только за свою женщину и ее детей отвечает, а и за любых других, вообще всех женщин и детей, если оказывается в ситуации, когда они в помощи и защите нуждаются, а их мужчины или рядом нет или он отвечать за них оказался неспособен или не захотел.».