Мы все неидеальны. Других людей на эту планету просто не завезли!

В больнице никаких проблем со здоровьем у Никиты не нашли, оставили, на всякий случай, до утра, пока не проснется.

Глава 57.

На следующее утро мужики и Тоня собрались возле больнички, где лежал Никита, ни Тамаре Сергеевне, ни Лизавете, ни Славиной жене Марине про вчерашние проблемы Никиты они ничего рассказывать не стали, зачем пугать, тем более что все обошлось, они уже знали, что с парнем все в порядке, и после утреннего обхода его выписывают.

Дождались Никиту, он вышел, позевывая, выглядел слегка растерянным, все сразу накинулись на него с вопросами что да как с ним произошло.

«Может поедим где-нибудь сначала?» – почти жалобно спросил Никита. «Я с вечера воскресенья ни хрена не ел, а сейчас уже утро вторника, как мне в больничке сказали. Там я вам все и расскажу. Да и вы мне поведаете как найти меня смогли и освободить, а то я то только спал, ни в чем участия не принимал, сутки последние из жизни моей просто выпали.».

Все согласились, расселись за большим столом в ближайшем кафе, усмехаясь размеру Никитиного заказа, здорово, видать, оголодал парень, если сразу и омлет, и кашу, и сырники заказывает, да еще и кофе самую большую чашку и сок свежевыжатый. Дождались пока тот немного наестся и начнет рассказывать.

Рассказ Никиты сводился к следующему: когда он еще на земле работал, был у него сослуживец, такой же опер, как и он, вернее, почему был, он и до сих пор там работает. Парень не москвич, родом из Бурятии, приехал в Москву за несколько месяцев до того, как с Никитой познакомился, не приехал даже, после демобилизации из армии ехал домой через Москву, да не доехал, решил в Москве на работу в полицию устроиться и попытаться закрепиться.

Пока они с Никитой вместе служили, не то, чтобы дружили, скорее, приятельствовали, и после перехода Никиты на работу в Главк связи не потеряли, пересекались пару раз в месяц пива вместе попить, пообщаться «за жизнь».

Неделю назад сидят они с этим приятелем в баре, тот и говорит, что жениться собрался, нашел здесь в Москве, вернее, не в Москве, а в Подмосковье, да какая собственно разница, себе девушку, тоже бурятку. В следующие выходные собирается ей предложение делать, да не просто, а по бурятскому обычаю, как положено.

В Бурятии чуть не в каждом селе свой обычай сватовства, где-то обязательно четное или нечетное количество сватов, где-то будущий жених в процессе сватовства должен поднос деньгами покрыть, а где-то ящик водки родне невесты поставить. Так вот, в его случае, нужны минимум два свата, четное, стало быть, количество, и как раз ящик водки. Одного свата он нашел, есть у него приятель, они сейчас вместе служат, а вот второго пока нет, и просит Никиту помочь, выступить вторым сватом. Там делать то, собственно, ничего не нужно, просто приехать и поприсутствовать. Только одна загвоздка имеется – ехать нужно аккурат к четырем утрам в понедельник через неделю. Никита такому странному выбору времени удивился, спросил почему, мол, или это тоже часть обычая.

Приятель отвечает, что нет, по обычаю свататься едут вечером в субботу, а вовсе не в ночь на понедельник, но в этой части обычай никак соблюдать нельзя – на подношение они повезут ящик водки, а тесть будущий у него пить такой мастак, что пока весь ящик не «уговорят» ни сам из-за стола не встанет ни их не выпустит, а если сбежать попытаются от такого «испытания» или пить не наравне с ним, обидится и свадьбу дочери не одобрит. Невесте его очень неохота по этой причине отцовского неодобрения хлебнуть, а приятель Никитин ящик водки на четверых выпить не может, это для здорового то мужика с непривычки немалое испытание, а у него с желудком проблемы, язва наклевывается, сдохнет он, в таком случае, скорее, чем женится.

Вот будущая теща выход и подсказала – отцу невесты в понедельник в шесть утра в рейс отправляться, он дальнобойщик, если к этому времени подъехать посвататься, то и водку пить не придется, ящик нераспечатанным до следующего раза останется, и есть надежда, что тесть его с кем-нибудь другим выпьет, не дожидаясь следующей встречи с женихом дочкиным. Свадьба то уже будет им одобрена, нет, вроде, ему резона отказывать жениху, если не по причине слабости в питие.

Никита помочь согласился, договорились обо всем сразу же, в четверг приятель Никиту набрал, убедился, что все договоренности в силе, больше и не звонил.

Никита все воскресенье дома поэтому и отсыпался, знал, что ночь будет бессонная, а утром ему на службу. Около двух часов ночи собрался, поехал на Ленинградку, в тот самый Огонек.

Приехал, из машины вышел, запер ее, да насквозь через поселок и пошел. Они с приятелем сразу договорились, что Никита машину возле Огонька со стороны Ленинградки оставит, поселок насквозь пройдет и в машину к приятелю, которая его там уже ждать будет, сядет. Объяснение у такой договоренности было простое, сомнений никаких у Никиты не вызвало – на улице зима, его седан для передвижения по бездорожью мало предназначен, до Огонька то от Ленинградки Никита без проблем доберется, а вот дальше рискует застрять, а у второго свата джип полноприводный, лучше в него всем пересесть и оставшиеся до дома невесты примерно 4 километра всем вместе проехать. И описал весь маршрут приятель ему еще неделю назад в баре очень подробно, ссылаясь на то, что, если Никита где-то возле Огонька заблудится, созвониться будет очень проблематично, там связи мобильной почти нет, хоть и недалеко от Москвы.

Прошел поселок, с другой стороны джип стоит, как и договаривались, заметили его, помигали приветственно фарами. Подошел Никита, приятель его за рулем, еще один парень, ранее ему незнакомый, наверняка тот самый второй сват, на заднем сиденье. Сел Никита справа от водителя. А дальше … приятелю руку протянул, поздоровались, хотел обернуться ко второму, чтобы тоже поздороваться, да представиться-познакомиться, и почувствовал укол под воротник куртки в районе шеи. Дернулся, сначала даже не понял, что не случайно обо что-то поцарапался, а намеренно его укололи, а когда понял, поздно уже было, перед глазами все поплыло, и потерял он сознание.

Очнулся уже в той квартире в ЖК, где его потом Старшина и нашел, спеленутый, как младенец. За окном светло, решил, что утро уже или вообще день. Вырваться из пут попытался, да связали его на совесть, с ходу не выберешься. В этот момент и подошел к нему тот приятель, подошел и весь расклад объяснил – ты нам не нужен, не рыпайся понапрасну, все-равно не выберешься, только себе навредишь. Убивать мы тебя, без нужды, не собираемся, а будешь пытаться выбраться, так нужда у нас может и появиться.

Ты сам нам не нужен, нужно нам содействие от бабы твоей из Главка, с которой ты роман крутишь, да и содействие, в общем, небольшое, пустяковое, прямо скажем, содействие – дело одно из архива вынести и нам передать. Ты ей позвони, попроси дело нужное вынести, скажи, что это для тебя, тебе она не откажет, а мы ее после работы встретим, да дело то и заберем. Бабу твою не тронем, не бойся, сделаем все по-тихому, никто ничего не заметит, мы сами не заинтересованы, чтобы об исчезновении дела из архива известно стало, наоборот, нам надо, чтобы баба твоя следы пропажи дела как можно тщательнее скрыла и вела себя как ни в чем не бывало, тогда ни тебя, ни ее, ни нас никто ни в чем и не заподозрит.

Никита сначала наотрез отказался, Тоню в эту историю вовлечь он никак позволить себе не мог, но и погибать вот так бесславно, ох, как не хотелось. Стал он думать, как или самому из этой ситуации выпутаться или близким просьбу о помощи передать.

Сообразил про звонок Максу и мушкетеров упоминание. Сказал тому приятелю: «Дураки вы, уже рабочий день начался, оперативка у Макса идет, а меня нет. Да Макс, если до меня не дозвонится, после оперативки не то, что весь Главк, всю Москву на уши поставит, чтобы меня найти, даже если бы я вам помочь и согласился, вы бы все-равно до вечера меня здесь продержать не смогли, он меня раньше найдет, я же ему как сын.».

«Да не станет он кипеж особый поднимать,» – отмахнулся от него приятель, «ты же опер, мало ли где шляешься, если тебя на работе нет, это еще не повод для беспокойства, носишься где-то по городу, информацию собираешь, а что телефон выключил, так это чтобы по пустякам не беспокоили, когда тема горячая идет. Ты же не пацан, чтобы постоянно ему докладываться!».

«Пацан, не пацан, а после истории с клофелинщицей все время докладываюсь. Это для всех я тогда героем предстал, а Макс меня потом чуть не урыл, орал битый час, что я придурок, с какой стороны не посмотри – и операцию организовал его, начальника своего, не предупредив, и делом не своим занимался – клофелинщицы и их жертвы, это же не уровень Главка, и Тоню втянул в сомнительную операцию и подставить мог. А когда проорался и выдохнул, сказал, что, если я еще хоть раз хоть на минуту из поля его зрения пропаду без предупреждения и на звонок его не отвечу, он меня найдет тут же и сам, собственноручно, закапает! Ну, и как тут не докладываться?».

Приятель призадумался, позвонил кому-то, доложился, на том конце провода ему и ответили, что нужно звонок Никиты Максу организовать, но так, чтобы у Никиты даже шанса не было лишнего сказать. Приятель его телефон принес, набрал Макса, но перед этим предупредил, что одно неправильное слово, и бабу Никитину, Антонину Дмитриевну, стало быть, после работы такие отморозки встретят, что она молить о смерти потом всю жизнь будет, чтобы встречу эту забыть.

Поговорил Никита с Максом. Приятелю понравилось, как поговорил, он про мушкетеров ничего не понял, решил, что это в рамках обычной для Никиты с Максом манеры общения, тем более Макс ничем того, что понял сообщение Никиты о грозящей ему опасности не выдал. Перезвонил тому, кто звонок Никиты Максу разрешил, отчитался, а тот спросил: «Чем ты ему пригрозил, что он так правильно вести себя стал?». Узнал, что угрозами в адрес Антонины Дмитриевны и велел этими же угрозами заставить ей позвонить по поводу выноса дела.

Никита вновь отказался, но приятель даже слушать ничего не стал, набрал Тонин номер со своего телефона и ко рту Никитиному поднес, пригрозив: «Скажешь не то, ей конец, я тебя предупредил, потом не жалуйся.». Но телефон Тони был выключен, она же в Министерстве с этот момент была.

Появилась у Никиты пауза, чтобы подумать. Думал он мучительно и все никак не мог найти способ Тоню из-под удара вывести: если не станет он ее просить дело из Главка вынести, они другой способ найдут на нее воздействовать, который может оказаться гораздо более жестким, о чем его и предупреждают. Позвонит ей, попросит, втянет в ту жуть, в которой сам уже находится, и помочь выбраться не сможет. И ведь никак ее не предупредить, нет у них с Тоней такого же сигнала, каковым для Макса упоминание мушкетеров является. Если только она сама к Максу не обратится за помощью.

«Макс ее защита сейчас, а вовсе не я,» – подумал Никита, «Макс точно с ней поговорить должен, меня разыскивая, а если она узнает, что я в беде, то и про просьбу мою странную ему расскажет, вот тогда он ее точно без внимания не оставит, прикроет, от любых бед и опасностей защитит. Главное, чтобы она не решила сама меня спасать, Максу о странной моей просьбе ничего не сказав, чтобы не показалось ей, что, вынеся дело из архива и передав его моим похитителям, она проблему решит лучше, и для меня и для себя безопаснее, чем Макса подключив.».

«Не станет она самостоятельно действовать, Максу не доложив,» – успокоил он сам себя после паузы, «она историю с клофелинщицей не хуже меня помнит, вспомнит, как мы тогда обсуждали как ей правильно на просьбы мои безумные реагировать. Вот и сделает все как надо.».

Придя к этому выводу, Никита позвонить Тоне согласился, и позвонил, а после его опять усыпили, боялись они его, следить за ним ежесекундно надо, а то найдет способ выбраться, тогда мало им не покажется, вот и предпочитали в спящем состоянии постоянно держать.

Очнулся он уже только сегодня ночью в больнице.

Глава 58.

Так и закончилась эта история с похищением Никиты, и вывод из нее был однозначный – в архиве еще, ой как, много тайн кроется.

Юрка, в свое время, доказуху на Ореховских в архиве нашел, сейчас новый начальник ГСУ так на архивных материалах погореть боялся, что решил ни перед чем не останавливаться, чтобы их добыть, да и в делах Рязанцева и Бергман без архивных материалов было бы не разобраться, и это не считая всех других, в их практике почти ежедневно встречавшихся примеров.

И не просто тайны в архиве хранятся, эти «скелеты в шкафу» до сих пор опасны для «сильных мира сего», недаром отдельное подразделение по расследованию преступлений прошлых лет в Главке создали, вся работа которого как раз на архивных делах и будет строиться. Похоже, предстоит им всем в ближайшие годы новый «большой передел».

Ну, да это на будущее выводы, а сейчас им предстояло с обидчиками Никитиными поквитаться. Всех, кроме нового начальника ГСУ, они довольно быстро выявили и на долгие сроки за решетку «упаковали», им для этого особых усилий и не понадобилось.

Пригляделись попристальнее к деятельности Никитино «бурятского приятеля с земли», да и нашли там много за что зацепиться. Зацепились и пошли «по следу», до поры до времени не вмешиваясь ни в то, что сам этот приятель творил, ни в деятельность тех, с кем он при «вытворениях» своих взаимодействовал. Просто материалы накапливали, выявляя всех фигурантов, которые внутри системы «бабки заколачивали» для себя да для начальства, а не закону служили.

Всех не выявили, конечно, всех вообще никогда не выявишь, одних «сметешь», сразу другие на освободившееся место приходят, место то больно «сладкое», такие никогда пустыми не бывают. Ну, да их все и не интересовали, у них совершенно конкретные враги были, те, которые с новым начальником ГСУ из «одной песочницы», те, на кого у них «зуб».

Когда материалов тех достаточно накопилось, слили их все аккуратно ФСБ, чтобы уже контора по материалам этим смогла «реализоваться», своему начальству сливать не стали, «крыша» у нового начальника ГСУ оказалась уж больно влиятельная, которая любые материалы смогла бы «утопить» так, что и «кругов на воде» бы не осталось.

Конторские дело в долгий ящик откладывать не стали, уже через полгода по всей Москве в системе МВД порядка двадцати «посадок» оформили, и в Главке людей немало приняли и на земле, дела все до суда красиво довели, громкие были процессы, да с такой «доказухой», что за фигурантов вообще никто вступиться не решился.

Вот только фигуранты эти все были уровнем ниже, чем начальник ГСУ, а тем более его «крыша». Те то сами ничего не делали, только руками этих самых фигурантов, а показания на ЛДПР (так, в шутку, лиц, действительно принимающих решения, в полицейской среде называют) фигуранты давать не стали, толи не дожали их конторские, толи страх мести со стороны ЛДПР был для этих фигурантов намного значимее, чем те преимущества, которые им конторские за сотрудничество со следствием пообещали, в общем, до главного врага мужики тогда не дотянулись, хотя руки ему связали своими действиями ощутимо, у него «своих» людей ни в Главке ни на земле почти не осталось, пришлось ему надолго притихнуть.

Мужики таким результатом до конца довольны не были, конечно, но рук не опускали, сейчас не поквитались, значит, не пришло еще наше время, потом поквитаемся, считали они. Вот только это «потом» внезапно отложить пришлось, достаточно надолго отложить и по совершенно иной причине.

Глава 59.

В середине 2019 года Славиной жене Марине страшный диагноз поставили – мелкоклеточный рак, да не просто диагноз, а приговор, четвертая стадия, жить осталось от полутора до четырех месяцев. И с этого момента Славина жизнь в ад превратилась, и ничего друзья его с этим поделать не могли, старались только поддерживать, да как могли помогали. Не до разборок с прежними врагами им всем стало.

И жизнь Славы в ад не только Маринина болезнь превратила, он сам ее в ад превратил, а все потому, что, узнав о Маринином диагнозе, стал себя во всем винить, считая, что это он жену погубил, погубил своею нелюбовью, нелюбовью не в смысле любви противоположности, а в смысле просто отсутствия той самой любви.

Слава Марину никогда не любил, женился на ней без любви, разумом, а не сердцем приняв это решение, да так и прожил с ней все годы не полюбив, хотя никакого настоящего повода, да что там настоящего, никакого маломальского повода ее не полюбить Марина ему никогда не давала. Во всех смыслах была достойная женщина, двоих дочек ему родила, сначала Сашку, а через шесть лет Настю, мужа никогда и ни в чем не попрекала, мать его уважала, хозяйство вела прекрасно, ну вот за что ее не любить?

Но Слава не любил, ни когда женился не любил ни позже не полюбил, вот за это, по его мнению, и стала ее болезнь ему наказанием, даже не наказанием, карой Господней, по-иному и не назовешь. Говорить о таких своих переживаниях он никому не говорил, разумеется, ни друзьям, ни матери, ни самой Марине, но всем было понятно, что в душе у него такая чернота вдруг образовалась, из которой ему и самому не выбраться и как вытащить непонятно.

Когда Слава после истории с первой своей «женой» Ксюшей в Чечню служить уехал, он себе сначала о любви вообще думать запретил, и вовсе не потому, что в женщинах после предательства Ксюши так сильно разочаровался. Причина была в другом – Ксюшу он продолжал любить, несмотря ни на что, не мог никак из сердца ее вырвать, воспоминания о ней из памяти выкорчевать. Каждую ночь во сне только ее и видел. Ругал себя последними словами за эту слабость необъяснимую, но поделать ничего с собой не мог.

Нет, о том, что Ксюха за свои «заслуги» приговор получила, он не жалел, тут все было не только по закону, но и «по правде», и из жизни своей он ее навсегда выбросил, в этом он тоже не сомневался, но вот только что с сердцем своим делать, которое любить ее продолжало, он не знал. И тогда он сердце это самое решил навсегда закрыть, для всех женщин закрыть, чтобы не было больше в нем никогда и никакой любви ни к одной женщине, а женщин себе впредь выбирать исключительно разумом.

С выбором женщины, в принципе, можно было бы и не торопиться, если бы не Чечня. Приехав туда, Слава очень быстро понял, что здесь ему не Москва или Питер, здесь просто так с женщиной в постели не окажешься. Профессионалки, если и есть, да не про его честь, пришлому мужику там связываться с местной женщиной, даже если и казалось, что она как раз профессионалка, никак не стоило, местные бы не простили, да так отомстили, что жизни можно было мигом лишиться, как говорится, какая ни есть, а она наша!

А уж с обычной местной женщиной, не женившись, нечего было и помышлять о постельных утехах, и сами женщины на это никогда не пойдут, и родственники их многочисленные, если узнают, не просто жизни лишат, о смерти годами молить будешь, как об избавлении от невыносимых мук.

А естество мужское своего требует, да еще как требует, мужиком то Слава тогда еще молодым был. Вот и решил Слава жениться, выбрать умом и с умом достойную женщину, да на ней и жениться, любви то все-равно никакой в его жизни больше не будет, так чего бы и не жениться.

Решил и стал выбирать себе жену, что, кстати, с учетом местных особенностей и обычаев совсем непросто было, чеченку бы за него никто не отдал, зачем чеченке русский муж. Равно, как и даргинку, ингушку или осетинку, например. Искать нужно было среди русских семей, живущих здесь хоть и испокон веков, но по своим правилам.

Нашел, познакомился с Мариной однажды во время командировки в большое село прямо на границе с Чечней, но формально находящееся в Северной Осетии, да, в долгий ящик не откладывая, через пару месяцев и сделал ей предложение.

Марина была последним четырнадцатым ребенком в многодетной русской семье и, по местным меркам, считалась «старой девой», совершенно никаких перспектив замуж выйти не имеющей – ей на момент знакомства со Славой уже почти тридцать исполнилось, ну кто к такой посватается. Братья и сестры ее давно все разъехались по миру, едва границы открыли, отправились все счастья искать в других странах, а Марина осталась за родителями приглядывать. Да так при них и засиделась, образования никакого, помимо школьного, не получила и жениха себе найти не смогла – для местных она русская, а для русских – с Кавказа, вот так и осталась она одна.

Родители уже совсем пожилые, других родственников нет, из всех жизненных навыков только ведение хозяйства, да работа в местной гостинице, которую со времен СССР «приезжей» называли, да не зря называли, это и была приезжая, ничего со времен СССР в ней не поменялось, все та же ванная одна на этаж, почерневшая от грязи, все тот же умывальник, с двумя кранами, в одном вода горячая, в другом холодная, поэтому под проточной водой не умыться, только в том самом умывальнике смешать, а на него смотреть не хочется, не то что в нем умываться, в комнатах все те же кровати панцирные с продавленными пружинами и соломенными матрасами, накрытыми серым от старости постельным бельем с многочисленными прорехами, и тумбочки, шкафы, стулья с дверцами не закрывающимися и ножками ломающимися. Вот в этой приезжей и числилась Марина администратором, работая одна за всех, она и ресепшн, она и кастелянша, она же и уборщица. Работы этой было немного, мало кто в село их в командировку в последние годы приезжал, и к границе с воюющей Чечней близко, а потому боязно, да и просто незачем, бизнеса то никакого в селе их нет, зачем туда приезжать.

В этой приезжей однажды Слава и остановился, остановился, с Мариной познакомился, увидел, что явно ей приглянулся, она даже белье постельное ему из дома вполне приличное принесла и полотенца, да и накормила своими руками приготовленным. Запомнил ее хорошее отношение, информацию о ней аккуратно собрал, он, после истории с Ксюхой, жизнью был наученный информацию о будущей жене сначала максимальную собрать, а только потом жениться, оценил, что в информации той ничего отрицательного не было, еще пару раз съездил в село ее пообщаться да посмотреть на будущую жену, да и посватался.

Родители Маринины сразу же на их брак и согласились, да не просто согласились, на Кавказе принято приданое за девушкой давать, так они со всеми братьями-сестрами ее связались и насобирали такое приданое, что Слава только поразился, им с Мариной денег, родней ее на свадьбу подаренных, по возвращению в Москву хватило на совсем небольшую трешку в панельке девятиэтажной на окраине Москвы по соседству с хрущевкой, в которой Тамара Сергеевна жила. Не ахти какая квартира, но своя и отдельная, Славе тогда, с его милицейской зарплатой, отдельная квартира даже не снилась.

Свадьбу сыграли тихо, Маринины родственники на Родину даже ради такого дела приезжать не захотели, отделались деньгами, в приданое данными, своих родных и друзей Слава также решил близко к зоне военных действий не везти, матери пообещал свадьбу потом сыграть настоящую, уже в Москве, по возвращению.

Да и стали жить, совсем неплохо, кстати, жили, Слава служил, Марина за домом и родителями присматривала, Славу теплом да лаской радовала, детей пока не было, ну, да они пока и не очень хотели, зачем детей рожать там, где война, вот вернутся в Москву, тогда и о детях можно будет подумать. Родители Маринины буквально в один год друг за другом еще до окончания Славиной службы в Чечне из жизни ушли, поэтому, когда у Славы вернуться, наконец, возможность появилась, они только вдвоем в Москву и поехали.

Приехали в Москву, и тут стало понятно, что адаптироваться Марине к московской жизни совсем непросто будет. Уж очень у нее привычки и традиции из другого мира.

Даже Тамара Сергеевна, у которой они поначалу поселились, пока квартиру себе покупали, глядя на Марину, только головой качала. Упрекнуть, вроде, не в чем, даже наоборот, жена у Славы хозяйство вести и за мужем ухаживать приучена очень даже хорошо, можно сказать не по-московски, в Москве так стараться уже давно никто из женщин не хочет и не станет. Вот только бессловесная она какая-то, ни мужу, ни матери его, ни даже Никите, который по московским меркам еще совсем пацан, слова поперек никогда не скажет, не возразит, любую просьбу воспринимает скорее как указание и тут же ее беспрекословно выполняет. И все время пытается угодить, понравиться, что также, как ни странно, здорово Тамару Сергеевну напрягало, создавалось впечатление, что у Марины как бы нет собственной личности, собственных интересов, ей самое главное Славе угодить, да семью его ничем не потревожить, не разозлить. Из всех занятий, помимо хозяйства, одно бесконечное рукоделие, да и с образованием явные проблемы, о чем не заговори при ней, всегда отмалчивается, потому что сказать ей нечего, ни на одну тему, кроме готовки, стирки, да уборки, ничего путного сказать не может. «Как только интеллектуалу Славе с ней не скучно?» – задавалась периодически вопросом Тамара Сергеевна.

Первое время Марина и из дома лишний раз старалась не выходить, и в городе плохо ориентировалась, да и не особенно правильным считала без сопровождения мужа или свекрови по городу шастать, к тому же одета и причесана она была не по моде, сразу внимание каждого встречного этим на себя обращала.