Воин-Врач II

– Мне, княже, знать потребно, что задумал ты. Верно сегодня говорено было: разные ниточки от слов да дел тянутся, ох и разные. И объяснять их по-всякому можно, смотря, как повернуть. Давай, чтоб я не верте́л слова твои туда-сюда, ты мне сам поведаешь всё. Так честнее быть должно. Ну, коли правду скажешь.

Дожились. Без году неделя в патриархах ходит, а уже князю начинает вопросы задавать, да на слабо́ пробует взять.

– Я вижу, что разговор со мной причиняет тебе му́ку и очень опечален этим, – вдруг произнёс он неожиданно мягким и будто бы смущённым тоном. А я аж вскинулся за плечом Всеслава, ожидая продолжения, вроде: «но сейчас облака скроют Солнце, и боль твоя уйдёт». Но, конечно, не дождался. Откуда бы тут, в эту тёмную пору, взяться светилам, облакам и знатокам Булгакова?

– Благодарю за сочувствие твоё, отче. Один опытный человек сказал мне, что нет худого в том, чтоб принять дар от сильного, если дар тот от души. А в части сердечности и сочувствия ты всяко посильнее меня будешь, – собравшись с мыслями в звеневшей голове, начал князь. – Мне не нужны все блага и всё золото мира. Мне не нужны шелка и пряности, янтарь и серебро. Мне, тайну тебе открою, и стол-то Киевский не нужен был. Я свою землю Полоцкую от осатаневших от жадности Ярославичей сберечь желал, да вот в яму угодил. А из неё – сюда вот, в терем. Но с той поры, как под руку мою эти люди и семьи их отошли, отвечаю я за них. Хочу я того или нет. А с ними и лесные, что Старым Богам требы кладут. Теперь вот и степной люд, если сладится у нас. Я бы, отче, лучше рыбку ловил на берегу Двины или Полоты, как Андрей-апостол, а не башку себе мучил. Но, как греки древние говорили, каждому своё.

– А ты, княже, как рыбу ловить любишь? – неожиданный вопрос удивил и насторожил. Но, знать, не я один в «да-нет» да другие способы до правды дознаться играть умел.

– Я, Иван, люблю на зорьке на бережку сесть, мушку навязать, да по течению пустить. Надёргать пять-шесть хвостов язей да голавликов, и домой. Чтоб юшки потом к обеду похлебать с роднёй да друзьями. И чтоб сиделось спокойно, без лучников вокруг, без гонцов на потных конях, без колокола вечевого.

– Складно. А я, княже, раньше верши ставить любил. Веришь-нет, и зимой под лёд спускал. На озёрах у нас рыбы было – только вытягивать успевай, – и в глазах его появился какой-то новый блеск, а в голосе – странная, еле уловимая вибрация.

Э, да ты, батюшка, никак решил с нами в гляделки поиграть да силу испытать? А не зря ты у святых старцев столько времени оливки ел, или чем там тебя кормили. Силён. Но против князя – не игрок.

– Верши – дело хорошее, спору нет, – спокойно отвечал Чародей. От возникшего интереса к разговору и чему-то вроде ментального поединка, кажется, даже голова меньше болеть стала. – Да вот беда: забудешь про неё в жару дня на два-три – и вся рыба в ней передо́хнет да сгниёт, вершу надо новую плести. А ещё, бывает, зимой налимов набьётся, только что не в узлы там завяжутся, не вытянуть. А их, отче, коли знаешь, не все есть будут.

– Что ж так? – подхватил манеру разговора патриарх.

– А они, говорят, утопленников жрут. У некоторых племён да родов принято весь улов выпускать, коли в вершу или сеть хоть одна скользкая пятнистая тварь попадётся.

– А ты? – и глаза его стали цепкими.

– Я, отче, всё ем. Ежели правильно приготовить, то и из топора кашу сварить можно. А у налимов печень очень хороша. Надёргаешь печёнок из них, да с лучком изжаришь – что ты! А чего они там жрут – я не смотрел, мне то без надобности, – вернул Всеслав внимательный взгляд священнику.

Некоторое время молчали оба. И видно было, что патриарх понял несложный намёк: лишнего князю не надо, но и своего упускать он не намерен. И того своего взять не постесняется хоть с трупоедов тайных, придонных. Которых вокруг вьётся слишком уж много в последнее время.

– А изжоги не забоишься ли? – не вытерпел первым он.

– А ты? – поднял бровь и улыбнулся Чародей. Знаем мы таких, кто вопросом на вопрос отвечают, и сами тоже так умеем.

Улыбка осветила лицо священника, да так, что и шрамов старых, кажется, видно не стало – они будто все в лучи её превратились.

– Бояться мне, отче, некогда. Больно уж дел много накопилось. Об одном тебя прошу – возьмись за службу Божью вдумчиво, не по книжкам, а по разуму. У нас вон почти половина народу княгиню Ольгу Псковской волчицей почитает, а Владимира-князя – и того хуже да обиднее зовут. Не забыли, да и вряд ли забудут, как он с Добрыней да Путятой смиренно новгородцев вразумлял в христолюбии. Помни и ты, что не один Киев окормляешь – всю Русь! Не дело в спешке да суете учить людей в Бога верить. Он, Бог-то, есть любовь, как в Писании сказано. От спешной любви, сам помнишь, поди, удовольствия никакого, а то и болячка какая привяжется, – продолжал князь. И улыбка Иванова стала ещё шире.

Хорошо поговорили тогда с начинающим патриархом, результативно, успешно. Главное, о том, куда и как идти будем, договорились. И это было третьей победой за день, после митинга на площади. И после посещения в компании Шарукана подвала с отставным митрополитом.

У того уже не хватало ещё нескольких зубов. От надменного важного хозяина жизни, от властителя дум и вершителя судеб осталось мало, ещё меньше, чем тогда, в гриднице, когда Ставр вырвал змее жало. Теперь же змею будто бы переехало гружёной телегой. Дважды. Выслушав откровенные, и от этого ещё более пакостные, рассказы, хан убедился, что Всеслав ни слова не сочинил. А Байгар, задавая вопросы, которые внимательно, очень внимательно слушал стоявший рядом Рысь, под конец разговора сделался мрачен, как грозовая туча. А когда мы поднялись на подворье, исчез в осенних сумерках, как настоящий маг или смерч, что распадается на песчинки, отлетав своё над степными ковылями. И вернулся только после того, как стемнело почти полностью. Рысь рассказал, что за это время из города один за другим вылетели четыре половецких всадника с заводными конями. И ещё семеро просто как сквозь землю провалились, выйдя за ворота. Про тех вышедших прояснил Ставр, как раз приехавший к этому времени на Гарасиме: троих ждали конные в паре вёрст от городских стен, четверо пустились вплавь на двух разных челнах, что стояли под берегом, укрытые раскидистыми ракитовыми ветвями, свисавшими до самой воды. Хотя, по слухам, половецкие ратники речные прогулки не особо жаловали. Эти, знать, были очень специальные.