Станция «Белый лист». Трилогия «Сны наяву»

Девушка поела рагу и остатки убрала. Выключив свет на первом этаже и закрыв все двери и окна, она поднялась к себе. Хотела взять с собой какую-нибудь книгу из гостиной, но ничего интересного для неё не нашлось. Она несколько раз перечитала домашнюю библиотеку, обходя стороной лишь те книги отца. Асмина села у окна, смотря в сторону посёлка. Без отца в доме стояла другая тишина, словно дом сам прислушивался к ней, ожидая, когда она уснёт. В темноте легко можно было представить, как кто-то лезет в окна. Эти мысли девушка смогла отогнать от себя. Кажется, впервые в жизни она осталась ночевать в доме одна. Уснула Асмина поздно, лёжа в темноте и думая о разном, слушая дом.

Разбудила её музыка. Она вскочила на ноги и бросилась к двери комнаты. Внизу, на первом этаже, играл музыкальный проигрыватель, сквозь музыку доносился голос отца, он напевал мелодию. Асмина быстро оделась и умылась, сбежав на первый этаж она, почти крича, спросила отца:

– Где ты был?

Отец стоял у плиты и, обернувшись, ласково посмотрел на дочь. Было видно, что отец не спал всю ночь, обычная добродушная улыбка казалась вымученной.

– И тебе доброе утро. Садись за стол, поедим.

Он выключил проигрыватель и убрал его. На стол поставил сковороду, дочь принялась расставлять приборы. Только сев за стол и открыв крышку сковородки, отец ответил ей:

– Были дела.

Асмина грозно посмотрела на него. Она не могла понять почему отец не хочет рассказать о том, что случилось и где он был:

– Какие дела? Тебя не было так долго!

Он ласково улыбнулся ей и сказал:

– Ешь, доченька. Остынет.

Асмина только хмыкнула. Ей не нравилась скрытность отца. Она вспомнила вчерашний вечер, потухший рано свет и тёмную узкую полосу выключившихся прожекторов наверху.

– Вчера потухла целая полоса. Что происходит?

– Было несколько поломок, но мы справимся с этим. Видишь, всё ведь нормально.

Он отправил в рот вилку с яичницей. Она невольно улыбнулась ему. Завтрак прошёл в тишине. Отец изредка отвечал на её вопросы и спросил только о том, как ей спалось одной. Асмина призналась, что переживала за него, да и за себя тоже. Доев завтрак, отец ушёл спать. Асмина принялась за уборку и быстро закончила с этим. Целый день был в её распоряжении и, включив проигрыватель на малую громкость, она взялась за чтение любимого романа. Конечно же про любовь.

Отец не вышел на обед. Не став будить его, девушка поела одна. После обеда забежал секретарь из тех, что занимал должность неизвестно где. Как обычно немногословный, он оставил конверт с посланием, буркнув ей только: «Это руководителю». После его скорого ухода Асмина взяла в руки конверт. Он был запечатанный и лёгкий. В нём был только один листок бумаги. Никогда ещё Асмина не открывала таких секретных конвертов отца. Ей всегда было любопытно, что в них, но она не смела нарушать приватность. Сейчас ей очень хотелось узнать, почему отец пропадал целую ночь, почему не говорит о том, где он был. Почему вообще начали появляться эти конверты, и кто эти секретари, что несут сюда их и убегают.

Асмина так и не открыла конверт. Может, мешало врождённое чувство доверия родителю или какое-то иррациональный страх того, что, прочитав это послание, она так же, как и секретари, умчится куда-то. Бежали ли они от страха перед посланием, или перед её отцом? Асмина не смогла бы смотреть ему в глаза, узнай он о том, что она вскрыла конверт. Потерялось бы то доверие.

Перед ужином отец вышел из комнаты. Мимолетно глянув на конверт, он ушёл умываться. Асмина за это время приготовила стол. Вчерашнее рагу ему понравилось, он похвалил дочь. За ужином они много разговаривали, будто не было его ночного отсутствия. И не было этого конверта, бросающего тень на их общение. Поужинав и убрав со стола, отец забрал его с собой. Перед уходом к себе в кабинет он сказал Асмине:

– Возможно, свет скоро начнёт пропадать. Только на какое-то время.

– Какое-то?

– Да. Точнее я не скажу. Я работаю над этой проблемой. Теперь, когда вырубят свет, в нашем доме он тоже должен погаснуть.

– Должен?

– Не стоит людям с посёлка видеть наши огни.

– Но почему?

В этот раз отец улыбнулся ей печально. Она редко видела подобную улыбку на его лице. Только когда он говорил о её матери. Он оперся плечом о косяк двери, постучал тихонько пальцем по дереву.

– Асмина, пожалуйста, выключай свет сразу же после общего отключения. В темноте люди могут становиться… Другими. В темноте легко потерять себя. Ты поняла?

– Да.

Девушка пыталась узнать причину, но отец только сказал:

– Всему своё время, ты все узнаешь.

НИКОЛ

Грохот и стук молотов в кузне уже давно стал настолько привычным для юноши, что он не замечал их. Он думал о своём, когда опускал молот на горячий металл, размышлял о насущном, подгоняя изделие под нужный размер. Рядом с ним трудились ещё почти два десятка кузнецов. Они изготавливали инструменты для нужд Уголка. Грабли и лопаты для теплиц. Вилы и подковы для ферм. Кирки и молоты для шахт. Их цех занимался в основном только такими изделиями. Ещё недавно рядом с ним трудился и Антол, но отец забрал его в свой цех. А без товарища, с которым можно было бы перекинуться шуткой, ему было непривычно и скучно. Тоскливо.

Цехов было три. В каждом из них был свой бригадир, который следил за работой, при этом и сам работая. Следующий цех занимался только изготовлением более крупных изделий. Каркасные балки для шахт, теплиц и ферм. Сюда же пригоняли руду – лёд с большим вкраплением металла, земли и других примесей. Из этого получался металл, который весь шёл на производство. Здесь был самый большой цех, здесь трудилось большинство людей их посёлка.

Антол-старший сам руководил третьим цехом. У него был самый маленький цех, и самые лучшие кузнецы. Они занимались тонкой работой – украшениями из золота, найденного во льду. Основной упор шёл на заказы руководства Уголка. Кузнецы этого цеха ковали детали для машин, которые поддерживали атмосферу станции. Смысла этого Никол до конца не понимал, но ясно видел – там делают что-то важное. Попасть в тот цех значило, что тебя отметили среди десятков других кузнецов. Почёт и уважение – вот что это значило. До того, как Антола забрали, Никол и не думал о том, чтобы попасть туда. Он был слишком молод и неопытен в своём деле. Да он и сам не особо рвался в тот цех, предпочтя заниматься уже ставшим привычным для него изготовлением инструментов. Но, после того как, Антол ушёл, Никол всё никак не мог успокоиться. Ему казалось, это несправедливо что он, более сноровистый и умелый, который был к тому же и старше, остался на своём месте.

Но в то же время он хорошо знал товарища. Знал, что у того просто не было выбора, учитывая характер его отца. Антол-старший становился всё более властным с каждым собранием их паствы. Людей становилось больше, места в их маленькой пещере-молельне уже не хватало. Некоторое время назад полукруги перестали соблюдать и все стояли теперь вразнобой. Это не нравилось Николу, который хотя бы пребыванием в полукругах мог чувствовать, что он принадлежит к чему-то более старому, чем все новенькие. Но теперь это уже было не важно. Словно и не было никакой разницы между потомственным кузнецом и шахтером, фермером, тепличником. Эти ворчания и недовольства исходили в основном от старых кузнецов, которые были старше Антола.

Несколько раз у них в кузне, вдали от посторонних глаз и ушей, доходило до громких споров. Старики, руки которых были настолько массивными, что казались бревнами, начали вспоминать старые времена, отца и деда Антола-старшего. При них не было такого, что в молельню вообще заходили посторонние, чтобы кто-то ещё слушал слова Полковника. С каждым громогласным словом стариков Никол вжимался в стену. Он был слишком молод, чтобы вообще слышать эти слова и споры. Но Антол быстро пресек все споры одним только доводом.

– Я Антол. Мой отец был Антолом и дед. И их деды, и прадеды. Не учите меня правилам, я знаю их все. Мне решать кто придёт к нам. Потому что я Антол.

Старики, приученные к многовековым традициям, не нашли, что ответить. Но ворчание никуда не ушло, и во время общих молитв, в этой непривычной для кузнецов давке и гомону, только авторитет Антола удерживал этих стариков от того, чтобы они не принялись раскидывать этих шахтеров и фермеров по округе. Но даже Никол видел, что терпения у кузнецов-ветеранов подходит к концу. Если рванут они, то пострадают многие.

Подходило время следующего собрания и Никол с содроганием думал о том, что ему вновь придётся тесниться в молельне и слова жреца-полковника, пусть и много раз уже повторяемые, вновь едва будут пробиваться через гул и гомон голосов. Но, Никол замечал и то, что с каждым собранием становилось тише. Недавно только новенькие в пастве уже шикали на слушающих впервые. Понемногу налаживался порядок, но только понемногу. Совсем по чуть-чуть.

Уже несколько собраний Антол отвечал на вопросы новых людей в их пастве. Это случалось после молитвы. Несколько мужчин с шахт начали задавать вопросы. Один из них, высокий и бородатый, начал первым:

– Кто такой этот Полковник?

Антол, только поднявшийся на ноги и проведший рукой над паствой, замер. Вопрос прозвучал громко, породив собой тишину. Многие из новеньких здесь либо боялись спросить об этом, либо просто не задавались этим вопросом. Антол, одетый в церемониальный китель, осторожно провел рукой по медалям. Он посмотрел на задавшего вопрос человека:

– Как тебя зовут? Откуда ты?

– Я Конста. Бригадир от ферм.

– Давно ты приходишь сюда?

– Несколько месяцев.

Антолу помогли снять китель и убрали священную вещь в шкаф. Кузнец оправил свою одежду и заговорил.

– Несколько месяцев… Это говорит не о простом любопытстве. Хочешь узнать о Полковнике? О том, кто простоял Долгую молитву на коленях и услышал молчание самой Горды? Он был простым человеком, пока не осознал, что в гомоне нашей жизни слишком мало тишины.

Замолчали все присутствующие. Даже кузнецы, и молодые, и старые. Хотя они слышали это десятки раз. Но очень редко от самого Антола. Тот проводил только церемониал, ведь каждый из старой паствы уже знал основы их религии. Сейчас он решил сам рассказать о Полковнике новым людям. Это было интересно всем. Низкий голос кузнеца звучал словно со всех сторон и заволакивал сознание, вытесняя посторонние мысли:

– Мало тишины для понимания, мало для самой жизни. Только проживание её, прожигание, проедание. Где взять время для самого главного? Полковник нашёл его, а вместе с ней и её – Горду, молчаливую богиню, немую святую. Сейчас мы можем только гадать сколько же молился этот человек, чтобы подняться на такие высоты осознания. Каждый думает о своей цифре. Это могли быть дни, недели. Даже годы. Для нас все эти отрезки времени одинаково далеки. Можно простоять на коленях годы, молчать месяцы, но если нет настоящего, а, значит, простого желания услышать, то все эти потуги зря.

Никол посмотрел по сторонам. Десятки лиц, обращенных в одну сторону, к источнику этого голоса, словно единственному звуку в мире. Сейчас Никол уже не видел чужих для него людей, тепличников и фермеров. Они были чужими только потому, что он ещё не знал их имён. Сейчас он чувствовал с ними связь. Чувство принадлежности к чему-то большему, это согревало.

– Вы приходите сюда. Зачем? Из праздного любопытства? Или для того, чтобы понять, для чего вы живёте? Найти свой смысл жизни, как это сделал Полковник за нас? Он ничем не отличался от тебя, Конста. Или от меня. Просто он хотел чего-то большего. Вот кем он был.

Антол замолчал. Несколько секунд люди по инерции смотрели на него, ожидая продолжения речи. Но кузнец молча начал собирать свои вещи и готовится к уходу. Это вызвало разочарование в людях. Они хотели услышать продолжение, но Антол будто специально оборвал речь. Конста замешкался, ему хотелось задать ещё вопрос. Антол, своим неторопливым собиранием вещей, важностью речи, стал даже выглядеть внушительнее. Он пошёл к выходу, и перед ним покорно расступились, несколько людей слегка склонили головы. Никол не ожидал такого от человека, который редко говорил больше пары предложений. Сегодня в глазах не только новых обращенных, но и своих сельчан-кузнецов Антол стал оратором.

После собрания люди разошлись по своим домам. Кому-то нужно было возвращаться за много километров назад. Никол и Антол-младший как обычно возвращались вместе. Старшего Антола задержали несколько новых людей. У них были вопросы. Юноши не стали дожидаться старого кузнеца, и неспеша пошли к посёлку. Никол стал замечать, что его друг перенимает манеру своего отца. Больше молчит, больше слушает. Теперь у него было меньше времени для праздного гуляния. Работа стала более ответственной и сложной, Антол следил за наследником и хотел сделать из него лучшую версию себя. Лишь изредка теперь друзья могли видеться, даже вечера, обычно свободные, теперь он посвящал изучению чертежей. Этим иногда Антол мог поделиться. Но перестал говорить о Варе. На неё у него тоже не было времени. Возможно, из-за этого друг и выглядел более серьёзным и замкнутым.

– Не знал, что твой отец может говорить так долго.

Никол пытался пошутить, друг только вяло улыбнулся

Последние собрания начинались раньше несмотря на то, что люди, ехавшие издалека, не успевали ко времени. Юноша посмотрел наверх, тёмная полоса на фоне света выделялась. Она не стала шире, но Николу что-то в ней не понравилось. Будто оттуда, из этой полосы, кто-то смотрел за ним. Следил, что делает молодой кузнец. Никол отвёл взгляд от далёкого потолка.

– Он теперь больше говорит. Как там в старом цеху? – Антол поинтересовался у друга.

Это понравилось Николу. Напомнило ему старые времена, когда они болтали обо всем на свете. Теперь это казалось таким далеким. В те дни Антол больше улыбался, и над ним не так сильно нависала тень отца.

– Знаешь, всё как будто по-прежнему. Старые полюбили больше ворчать по любому поводу. Сначала ворчали из-за освещения, потом из-за новеньких в молельне. Ты знаешь, как они любят традиции. А теперь ворчат сразу обо всем. Прямо с утра. Может из-за этого я начал больше делать, чтобы не слушать их.

– Они перестанут ворчать. Сегодня отец удивил всех. Раньше они слушали его

как раз из-за традиций, но теперь он показал им что-то новое. Свой голос.

Никол помолчал. Они почти дошли до посёлка. Наверху свет пошёл рябью, Никол вскинул голову наверх и пригнулся. Он и сам не смог бы сказать, зачем это сделал. Что-то первобытное внутри него шепнуло ему, что это правильно. Лампы быстро гасли и медленно загорались, всё это вразнобой. Через несколько секунд небосвод окончательно погас. Повисла могильная тишина. Никол вцепился в рукав Антола. Он не видел его. Где-то впереди громко, и потому жутко, зарыдал ребёнок. Их мир ослеп, осознание этого вцепилось в Никола, пригвоздив его к месту. Антол молчал, его будто не было, только всё кричал во тьме ребёнок. Через минуту лампы замигали. Постепенно, полоса за полосой, они вновь начали освещать Уголок. Делать свою священную работу. Никол посмотрел на друга. А тот смотрел назад, туда откуда они пришли. Вдалеке к ним шёл его отец. Старый кузнец торопился. Антол с трудом убрал руку Никола, тот никак не мог совладать с собой. Судорога в пальцах была такой сильной, что рука казалась каменной.

Весь посёлок выбежал на улицу. Плачущего ребёнка наконец взяли на руки. Зарёванный, он только смотрел вверх. Как и все взрослые. У всех, кого видел Никол лица побледнели настолько, что казались белыми масками. Все до одного смотрели вверх, ожидая тьмы, оказавшийся такой страшной, такой настоящей. И такой близкой, ближе, чем клятвы любимого человека, ближе, чем даже мысль о нём. Ведь однажды оказавшись во мраке и поверив, что это навсегда, трудно думать о чем-то другом.

Запоздало, и тихо заревела женщина. Ей уже громче вторили ещё несколько. Кузнецы, только что вернувшиеся с собрания, заозирались по сторонам. Они искали Антола. Он был уже близко, даже с расстояния было видно, как он зол. Народ пошёл к нему навстречу, впереди мужчины, за ними женщины. Каждая прижимала к себе ребёнка. Боялись отпустить на землю. Вдруг снова погаснет, и не найти во тьме своего малыша.

Антол запыхался, он торопился навстречу людям. Красное лицо, сжатые большие кулаки, он выглядел пугающе. Он практически крикнул в толпу, опередив их:

– Я узнаю в чем дело. Узнаю! Завтра же потребую объяснения!

Собравшаяся было взорваться негодованием толпа, только дружно заорала, соглашаясь: «Потребуй! Узнай! Объяснений!» Антол не стал задерживаться с ними и, обойдя народ, ушёл в сторону своего дома. Вслед за ним разошлись и остальные. Взгляды то и дело устремлялись вверх. Позже, уже в домах, невысказанные страх и тревога будут вырываться пустыми требованиями. Домочадцы будут обращаться друг к другу с восклицаниями: «Уж Антол им покажет!» Кому и что покажет не обсуждалось. Но они точно знали, что эти кто-то уж точно ответят за всё. Желательно, чтобы всем скопом, чтобы никто не ушёл обиженным.

Никол попытался что-то сказать другу. Вместо слов из горла вырвался тихий хрип. Он откашлялся, и наконец спросил у притихшего Антола-младшего:

– Что же это было, Антол?!

Как будто у юноши могли быть ответы на эти вопросы. Антол только посмотрел на товарища, и грустно улыбнулся. Улыбка эта будет вспоминаться Николу ещё долго. Смотря на неё, он вдруг понял, что давно уже не видел, как его друг улыбается. И смеётся. Антол только похлопал его по плечу и ушёл вслед за своим отцом. Никол остался стоять, он смотрел как друг уходит, пока его не окликнула перепуганная мать.

Весь вечер прошёл в тревожном ожидании. Никол сидел дома, у окна. Пытался читать, но строчки путались и прыгали друг на друга. Он думал о Антолах, о новых людях в молельне. Фоном для этих мыслей, тёмной стеной, нависающей над всем, была тьма. Та, которую он увидел и почувствовал за тот короткий промежуток времени, та, что проникла так глубоко в его душу. Она источник нового страха, первопричина того, что у него немного дрожит рука, а мать, бледная и молчаливая, сидит у другого окна. Оба они, как и весь посёлок заражены страхом темноты и слепоты. То и дело юноша посматривал вверх, ожидая, что свет вновь мигнет и погаснет.

Сон долго не шёл к нему, он лежал и размышлял. Закрывал глаза и открывал их, не ощущая разницы. Представлял себе жизнь такой, где нет разницы между открытыми глазами и закрытыми. Где мир окрашен только в один цвет. Только мужество могло бы помочь ему, но его не хватало.

Утром его разбудила мать, она была встревожена:

– Скоро будет собрание, Антол что-то хочет сказать.

Наскоро позавтракав, они вышли из дома. Народ собирался у кузниц, многие озирались, они ожидали Антола. Иногда люди смотрели на лампы, вверх. Быстро, будто боялись задержать взгляд. Через несколько минут через толпу пошёл Антол-старший, за ним его сыновья. Все серьёзные и сосредоточеные, ни один из них не смотрел по сторонам.

Антол забрался на телегу и оглядел толпу. Все притихли. Кузнец увидел на лицах людей надежду. В груди неприятно защемило, он знал, насколько нужен этим людям, но сейчас почувствовал это сильнее всего. Нужен для того, чтобы договориться о поставке топлива и продуктов с ферм и теплиц, уладить поставки руды и отправку готовой продукции и металла. Но сегодня он нужен им как вождь, предводитель. Взглядом поймал старшего сына и сразу успокоился. Его дело не умрёт с ним, он хорошо готовил сына и тот справиться. Он едва заметно улыбнулся своей мысли и громко начал говорить:

– Здравствуйте! Я собираюсь отправиться в Рубку. Хочу узнать о том, что произошло вчера. Мы не будем работать пока не узнаем правды. Вы согласны?

Одобрительный гул толпы, Никол неожиданно почувствовал себя зябко. Сквозь гул до него донесся перезвон колокольчика. Сначала он подумал, что ему показалось, но люди вокруг начали оборачиваться на звук. Антол смотрел поверх голов и первым увидел катящую к ним повозку. Возница с повязкой на глазу остановил её у самой толпы. Людям пришлось отпрыгнуть в сторону. Одноглазый лишь хмуро молчал и смотрел, кузнецы собрались было стащить его с козлов, но в этот момент с повозки спрыгнул мужчина.

Высокий и худой, он был одет в серый костюм, таких раньше Никол не видел. С непокрытой головой и смуглый, он отличался от жителей этого посёлка. Народ притих, все смотрели на странного мужчину, а он молчал. Антол-старший громко, чтобы слышали все, спросил у чужака:

– Кто ты такой?

Тот продолжил молчать. Улыбнулся зло и ехидно, и пошёл сквозь толпу к Антолу. Кузнецы нехотя пропускали его. Он был для них чужаком, кто-то в толпе крикнул: «Он наверное и виноват!». Толпа замолчала, толпа напряглась как зверь перед прыжком. Где-то в гуще завопила женщина:

– Почему погасло вчера?! Почему?

Следом закричали другие. Среди воплей и криков было не разобрать отдельных предложений. Всем нужен был только один ответ. Может быть и спрашивали они о вчерашнем инциденте, но в первую очередь хотели знать, кто виноват в том древнем ужасе, охватившем их вчера. Чужака не хотели пропускать и окружили, до телеги ему осталось не больше десяти метров. Каждый житель посёлка хотел увидеть его поближе, ведь кто-то же крикнул, что он виноват. Началась давка, мать схватила Никола за руку, их зажали со всех сторон. В этой сутолоке Никол увидел чужака. Тот до сих пор улыбался, только уже не ехидно, а зло. Глаза блуждали по толпе, ни на ком не задерживаясь.

Антол видел его, мог бы призвать людей к порядку, но молчал. Он стоял на телеге и смотрел на чужака. Тот тоже увидел его, глаза недобро сверкнули, а улыбка на секунду превратилась в оскал. Словно определив для себя цель, чужак напрягся и пошёл сквозь толпу. Она нехотя расступалась под напором этого человека. Дойдя до телеги, он легко вспрыгнул на неё, слегка оттесняя Антола. Тот всё молчал, замолчали все. Чужак оглядел толпу и заговорил:

– Меня зовут Сергин. Я из управления ста… из управления Уголка. Ваш посёлок для нас очень важен, как и каждый из вас. Мы уважаем вас. И вашего старосту Антола.

Сергин не смотрел на Антола, но кузнец не отводил от него взгляда. Во всей его фигуре была напряжённость, кулаки сжаты. Никол смотрел на него и гадал, почему Антол напрягся

– Все мы вчера застали затмение. Оно было кратким, мы быстро справились с

этой проблемой. Этот инцидент связан с нерадивым работником, не волнуйтесь, мы отстранили его от работы. Он очень строго наказан. Этого больше не повторится. Но, к сожалению, из-за этого работника свет будет пропадать каждый вечер и зажигаться каждое утро. Это называется ночью. Мы приложим все силы для того, чтобы всё исправить. В пример всему Уголку мы ставим ваш посёлок, как образец дисциплины и порядка. И просим вас работать более усердно и прилежно, ведь от работы каждого зависит общее будущее.

Толпа молчала, кажется, её успокоили эти слова. Лишь несколько человек прокричали вопросы, Сергин успокоил их. Спокойно и рассудительно он ответил каждому. И толпа поверила ему, будто не обвиняла его несколько минут назад. Будто не зажимала его. Сергин спустился с телеги, но не спешил уходить. Он обернулся на Антола, который до сих пор стоял на телеге. Кузнец грузно спрыгнул, и они вместе пошли к повозке Сергина. На фоне Сергина Антол казался квадратным и массивным. Народ, уже более дружелюбный, уступал им дорогу. Дойдя до повозки, они уселись в неё, и возница тронулся с места.

Люди остались стоять, смотря, как они удаляются. Общее настроение сменилось, всех успокоила короткая речь Сергина. Они начали расходиться, кузнецы пошли в кузни. Можно было начинать работать, им дали объяснение.

ИВАН

Иван хоть и был врачом, но оперировать не любил. Не нравилось ему брать в руки скальпель. Он был хорош в этом деле, но не был лучшим. Крови он никогда не боялся. Когда-то хирургию ему преподавал главный врач Уголка Азгин. Невысокий и пожилой мужчина был требователен к ученикам, бранил и ругал всех. Из десятков учеников только единицы слышали от него похвалу. Иван в это число не входил. Не сказать, что Азгин как-то сильно бранился на него, но и не выделял из общей массы. Все они, ученики были для него идиотами и баранами.

Несмотря на то, что Иван не был лучшим во время учёбы, Азгин практически всегда требовал его себе в помощники во время сложных операций. Они мало разговаривали друг с другом, только по работе. Но главному врачу понравились работы Ивана по ботанике и новых полезных свойствах растений. Это льстило Ивану, но он не показывал виду. Они всегда общались холодно и только по делу. Азгин способствовал этому и никогда никого не приближал к себе слишком близко. Он был одиноким человеком и, кажется, был доволен этим.

На фермах произошёл несчастный случай. Огромный бык выломал ограждение и покрушил ферму внутри. Пострадали и другие животные, а вместе с ними несколько рабочих. Одному ударом рога он сломал ногу и откинул в сторону, другого затоптал насмерть. Третий пострадавший получил рогом в живот, его первого привезли в больницу. Разбираться с ногой поставили других врачей, а Азгин занялся ранением в живот. Иван привычно занял место ассистента. Раненый был в сознании, когда его привезли. Очень бледный, практически белый, он лишь тихо стонал и что-то тихо бормотал. Ему было лет сорок, он смотрел только в потолок, капельки пота стекали по вискам, а слезы по щекам. Мужчина не реагировал на врачей, прижимал только руки к животу, сквозь пальцы тонкими ручьями стекала крови. Иван удивился как его вообще живым привезли, путь от ферм был далёк. Раненый был упертым и упрямым, он спорил со смертью, и врачи должны были помочь ему в этом споре.