Станция «Белый лист». Трилогия «Сны наяву»

Стоять на коленях даже для Никола, привыкшего к этому, утром было утомительно. Никол ждал, когда песнопение кончится и жрец-полковник закончит всё своим «и прибудет тишина в мире, и проснётся в ней Богиня». Наконец это было сказано, и жрец-полковник поднялся на ноги, за ним, постепенно, полукруг за полукругом и остальные. Никол был в предпоследнем полукруге. Поднялся он с неудовольствием ощущая боль в левом колене. Ему было девятнадцать лет, за ним встали совсем молодые парни от четырнадцати до восемнадцати лет. «Зелёные» как их называли. Сам он совсем недавно вышел из этого возраста. В своём полукруге он пробудет ещё шесть лет, до двадцати пяти.

Жрец-полковник обернулся на всех, провёл рукой над их головами, безмолвно благословляя. Он вообще мало говорил вне этого молельного помещения. Невысокий, но плотный и широкий мужчина, ему было лет пятьдесят. Звали его Антол и трудился он кузнецом. Паству свою вёл уже четыре года после того, как почил его отец, тоже кузнец, и тоже Антол. Имя, как и сан, передавалось в их семье по наследству. Сын жреца-полковника стоял за Николом, ему было почти восемнадцать лет. Никол, обернувшись, подмигнул другу. После того, как он сам перешёл в полукруг постарше, он смеялся над ним и дразнил его «зелёным». Всё это были шутки конечно, они дружили с самого детства и вместе учились в школе, затем вместе начали работать в кузне у семьи Антола.

Паства начала расходиться, время было вечерним. Через неделю они встретятся вновь, а пока они займутся каждый своим делом. Кто-то пойдёт в теплицы, кто-то на фермы. Жрец-полковник аккуратно снял с себя церемониальный китель, тихо звякнули и блеснули награды и ордена. Это был священный предмет их веры, его надевал первый Полковник когда-то очень давно. Каждая награда – символ от Богини Горды. Символ любви, символ веры и символ главного смысла. Смысл состоял в одном предложении: «Когда придёт тишина – тогда придёт благословение». Говорят, что это благословение явилось к самому Полковнику во время Долгой молитвы. Одно предложение, и столько поколений толковали его по-своему.

Антол убрал китель в шкаф, к остальным предметам веры. Пистолет, фуражка и старый, перетрепанный дневник почившего святого. Так говорят старики. Когда они были молоды, им зачитывали несколько отрывков. Теперь уже дневник опасно трогать, страницы стали настолько ветхими, что рвутся от малейшего касания. Так что поколению Никола придётся обходиться как-нибудь без него. Про себя Никол был даже рад этому. Как и всё, что связано с верой, слушание дневника проходило бы на коленях, а он этого не любил.

Повесив замок на шкаф, Антол обернулся и пошёл к выходу из залы. За ним последовали его сын и Никол. Они выходили последними. Выйдя на улицу, Никол вздохнул. Освещение в этом краю было скудное и рассеянное, лампы сюда не проводились.

До дома им нужно было идти несколько километров. Антол немного отстал, а два молодых друга ушли вперёд. Время от времени до старого кузнеца долетали их смех и отрывки разговора. Он усмехнулся этому. Человеком он был суровым, жёстким, но простым.

Никол обернулся на Антола-старшего. Лица его толком не было видно, он шёл неторопливо. Никол спросил у друга:

– Как там Варя?

Никол увидел, как покраснел Антол. Он рассмеялся, а Антол пихнул того в бок. Они жили в кузничьем посёлке, домов там было немного, всего тридцать. Все в посёлке занимались делом, так или иначе связанным с кузней. Кто-то готовил гвозди, кто-то ездил за рудой в шахты или за топливом. Кто-то, как Антол-старший и его дом, готовил изделия посложнее. В одном из домов жила Варя, их ровесница. И с некоторых пор Антол начал интересоваться этой девушкой. Он ответил другу:

– У неё все хорошо. Хочу доехать до теплиц. Говорят, там цветы есть. Может привезу ей.

– Поедем вместе. В следующий раз.

Дорога до теплиц была не близкой. На запряженной телеге ехать несколько часов. В той же стороне были и фермы, куда с кузни ездили за топливом и мясом. Напроситься поехать туда было несложно

Они были молоды и пока что только учились профессии кузнеца. Хотя с каждым годом им давали задания всё сложнее, особенно Антолу. У него было ещё несколько братьев, но он был старшим, и ему по наследству перейдут все регалии и обязанности отца. Именно поэтому отец не давал ему спокойно шастать по селу и за его границами.

Дойдя до своего дома, Никол попрощался с Антолами. У обоих была крепкая хватка, старший мог бы легко сломать кисть. Не постучавшись, Никол зашёл в дом. Помещение освещала слабо горевшая свеча. На столе стояла тарелка с супом, мать приготовила ему ужин. Самой её не было, видно, ушла к себе спать. Поев, парень немного посидел за столом в раздумьях. На это у него всегда было немного времени. С утра он уйдёт в кузни, где будет ковать металл, таскать металл, переплавлять металл. С самого детства он привык этим заниматься. Учился у отца, который давно умер. Они с матерью остались вдвоём. Вполне справлялись.

Иногда Никол хотел бросить всё и пойти странствовать по Уголку. В их посёлке мало кто ездил куда-то дальше теплиц, ферм и Рубки, посёлка побольше и населённее. Там проходили ярмарки, куда свозились товары с других краёв. Можно было узнать что-то новое и интересное. Поговорить с разными людьми. Кузнецы не особо разговорчивы, разве что готовы обсуждать свою работу, руду и религию. А молодому Николу хотелось увидеть что-то новое. Но эти мысли всегда были просто несбыточными мечтами, и он сам это понимал. Вся его жизнь была завязана на Кузне.

«И нельзя желать другого покоя, как Тишины, и в ней услышишь шёпот святости. Услышишь и воспаришь духом, воспаришь духом и увидишь Богиню, увидишь Богиню и окажешься в Раю» И эти строчки принадлежали Полковнику. Очередная общая молитва, где-то позади так же на коленях стоял Антол. Николу хотелось повернуться к нему и показать кукиш, но в своём полукруге они стояли так плотно, что он и при желании не мог бы этого сделать.

Несколько лет назад людей в их пастве было меньше. А ещё до этого не было людей с теплиц и ферм. Постепенно вера распространялась, о ней говорили на ярмарках, про неё рассказывали в теплицах, делились ею как тайной на фермах. Новые лица жались к стенам во время молитвы, испуганно или с недоверием наблюдая за происходящим. Кто-то откровенно улыбался и перешептывался. Это не нравилось Николу, привыкшему слышать во время молитвы только голос жреца-полковника. Но сам Антол-старший никак не реагировал, а потому и остальным не стоило обращать на это внимание. Особенно кому-то из предпоследнего полукруга. Но и эти праздно слушающие со временем приходили к ним все чаще, пока не оказывались рядом и не молились плечом к плечу с остальными. Если так продолжится и дальше, то места в этой зале не хватит. Выдолблена она была ещё в старые времена, сейчас на такое уже нельзя было и рассчитывать. Лёд был сильно спрессован. Он прочен почти как металл. Ближе к поверхности он был чистым, но в шахтах он шёл вперемешку с вкраплениями руды и железа, бывало, даже золота. Иногда порода оказывалась богатой, но в большинстве случаев шахтеры уходили всё дальше и дальше вглубь. Об этом Никол только слышал, в их полукруге был один из новеньких, который работал в шахтах. Он и рассказал об этом. Сегодня дома строили из ледяных кирпичей. Тёмные и непроницаемые для света, практически одинаковой формы, они отлично подходили для строительства. Никол тихо выдохнул, его зажали плечами, полукруги частично смешались, и в этой давке голос жреца-полковника зазвучал особенно громко. Все притихли.

ИВАН

Ивану с детства нравились врачи. Они всегда ходили по несколько человек, каждый со своей медицинской сумкой. В них находились лекарства, травяные сборы и настойки, бинты. Видел он врачей два раза, всех в один день. У него маленького заболел бок, и отец в спешке побежал искать врача. К счастью, нашёл. Оказалось, что у Ивана аппендицит, и со слов врача, лица которого он уже не помнил, опоздание значило бы смерть. Тогда эти врачи усыпили его какой-то настойкой, и, проснувшись, он увидел их ещё раз. Один из них осмотрел мальчика, заглянул в глаза, и они ушли, забрав у отца мешок свёклы. Иван помнил, что отец, рослый и большой по сравнению с врачами, заискивающе смеялся и мямлил, а врач, небрежно взяв мешок, вышел не прощаясь.

После этого случая некоторое время все в посёлке только и делали, что приходили и смотрели на ровный шов, оставшийся на боку Ивана. Он был самым популярным и говорил всем, как ему повезло, что этот аппендицит прорезался так рано и его вовремя удалили. Всё это он услышал от врача и накрепко запомнил. Тогда в нём и проснулось желание стать врачом. В их посёлке шахтеров такого ещё не бывало. Отец, сам бригадир шахтеров, конечно же, и не думал, что его подрастающий сын хочет быть врачом. А тот молчал до поры до времени, боясь прогневить родителя.

Каждый день он видел, как отец приходил с работы, с шахт. От него уставшего несло потом. Он молчал по полвечера, думая о чём-то своём, молча ел и изредка замечал родных. Он был добр по-своему, бывало, с интересом спрашивал, как дела в школе и прочее. Мать же, напротив, любящая поговорить, донимала отца этими разговорами, так что он мог просидеть на крыльце весь вечер. Иван тогда выходил к нему, и они вдвоём сидели и смотрели на другие дома, иногда что-нибудь обсуждая. Бывало, что и соседи сидели у себя на крыльце. Может, и их донимали жены.

В четырнадцать лет Иван окончательно решил стать врачом и сказал об этом родителям. К его удивлению, отец был только рад, и вызвался отвезти сына на учёбу. Так и началась новая жизнь Ивана, сначала как ученика, а потом и как врача. За годы обучения он узнал всё, что мог, о целебных травах, настойках и хирургии. Всё, что делало врачей врачами. Только вот не стал Иван молчаливым и собранным. Не был он и серьёзным. Физически он пошёл в отца, был высоким и рослым. Самым большим врачом в Уголке, как иногда говорили о нём. Но жажда разговора ему досталась от матери. Жаль, её и отца он видел теперь редко. Врачей было немного, и его не отпускали надолго.

Врачи жили и учились во Врачебном доме. Это было трехэтажное здание, самое большое в Уголке. Первый, самый просторный этаж, был отведен под библиотеку. Здесь же проходили занятия учеников. Библиотека была большой, большую часть книг в ней Иван уже прочел. На втором этаже жили ученики в общих комнатах. На третьем – врачи, которых оставили работать здесь. Многих отправляли по разным частям Уголка, туда, где была в них нужда. Иван пока находился здесь, и в ближайшем будущем он никуда не собирался.

Благодаря природному любопытству Иван среди своего поколения врачей больше всех знал о травах. Он проводил в теплице целые дни, изучая и записывая всё, что мог узнать. Его работу по правильному сбору трав высоко оценили и даже ввели в программу обучения. В ней он описал, когда лучше всего сажать травы, как их поливать и правильно собирать. Все эти тонкости были разделены на главы и были написаны простым языком. Сказывались все те работы, что он прочел и из которых черпал вдохновение.

Помимо врачебного дома и теплицы врачам принадлежало здание больницы. Оно было небольшим, двухэтажным, ещё старой постройки – то есть, было лучше, красивее и богаче новых домов. Деревянные лестницы и паркетные полы, высокие потолки – всё это делало здание больницы настоящим музейным экспонатом. Больных было меньше десяти человек, и редко когда цифра уходила за отметку. Большинство больных оставались на домашнем лечении, даже рожали дома. Сюда привозили только смертельно больных. Они доживали здесь, не мучая родных и не мучаясь сами. Врачи снимали боль и как могли помогали несчастным. Здесь же проводились операции.

В больницу врачи ходили дежурить по очереди. Сегодня была очередь Ивана, и прежде, чем выйти из теплицы, он сорвал несколько стеблей мяты. Сунув их в карман, он быстрым шагом пошёл в больницу. Внутри на входе сидела дежурная. Это была девушка из учениц. Они тоже приходили по очереди и занимались здесь уборкой и уходом за больными. Иван поздоровался с ней, и та, немного замявшись и покраснев, ответила на приветствие. Иван улыбнулся этому про себя. На первом этаже было несколько палат, ещё несколько – на втором. Половина помещений пустовала в ожидании больных. Иван быстро провел осмотр.

Большинство больных нуждалось только в болеутоляющих. Врачи могли только снимать боль, но не лечить. Смотреть и фиксировать как люди тлеют. Тихие стоны, тихие разговоры – всё это от боли. А когда боль снимали, люди только блаженно спали, глядя на мир немигающим взглядом. Иван радовался, что такие дни были редкими, большинство больных чувствовали себя вполне сносно. Наблюдая за ними, он понимал, насколько сильно они отстали. Они – это врачи. Иван прекрасно знал, что он, как и все прочие здесь, не мог считаться врачом. Целителем, травником, кудесником – названий могло быть много, суть одна. Врачи остались в прошлом, там же, где остались все чудесные лекарства, препараты и знания. Читая их работы, он не понимал некоторых аспектов. Даже понять примерно, о чём именно пишут древние, не всегда получалось. Но он всё же находил крупицы знаний и применял их на практике.

Последним пациентом была пожилая женщина. Она проживала отдельно от остальных, свою палату называла только квартирой, и настоятельно просила сначала стучаться, а потом уже заходить. Но лучше после стука ещё и спросить разрешения. Пациентка находилась на лечении так давно, дольше чем Иван вообще практиковал. Если спросить её саму об этом, то она лишь отмахнется, отшутится или руганью прекратит любые расспросы. Ей вообще не нравились разговоры о времени и возрасте. Она держалась особняком от остальных пациентов и, как предполагал Иван, боялась их. Боялась смерти, что сидела у них внутри, хотя сама уже давно стала для врачей здесь чем-то вроде ассоциации, связанной с вечностью. К ним она обращалась только как дорогуша, милок или дружочек. Имён она не признавала, не запоминала, хотя конечно же притворялась. Звали её Катериной. Без отчества. Без фамилии. Не любила она отчего-то всего этого.

Иван осторожно постучал и, приоткрыв дверь, громко спросил:

– Катерина! Можно ли к вам?

– Кто это там кричит? Милок?

Иван улыбнулся. Может, она и правда не различает их, врачей? Сколько же сменилось их за её век? Кого именно она имела в виду, обращаясь так к вошедшему. Врач вошёл в палату, где пахло цветами. Цветы тоже пребывали здесь очень давно. Иван не видел таких больше нигде, назывались они тюльпанами. Росли в старой половинчатой бочке в углу палаты и не сразу бросались в глаза. Входящий впервые в комнату мог не сразу увидеть их и только гадал, откуда исходит аромат. Таких цветов больше не растили. Цветов сейчас вообще было мало. Дефицит.

– Я это, я.

– Ну, что там?

Катерина лежала на кровати у единственного окна в комнате. Здесь было чисто и убрано, она не любила беспорядка и грязи. В этом они были похожи с Иваном. Седую голову прикрывал платок. У неё было неимоверно старое, будто древнее лицо с глубокими морщинами, крючковатый нос. Только глаза были молодыми, нисколько ни поблекшими. Любопытный, замечающий мелочи взгляд и неожиданно бодрый голос. Смотря на эту пациентку, думаешь, что голос её звучит, так же как она выглядит. Сухо, хрипло, но нет. Голос был намного моложе её самой.

Иван молча достал из кармана стебли мяты и осторожно подал их Катерине. Та только кивнула. С улыбкой она посмотрела на зелёные стебли у себя в ладони. Врач молчал. О её самочувствии было не принято спрашивать. Она нарушила тишину:

– Чего такой довольный? Та дорогуша внизу, наверное, улыбнулась тебе? А, милок?

Иван слегка покраснел. Старуха всё видела и подмечала. Заметив его реакцию, она засмеялась. Затем вновь вернулась к мяте. Она поднесла ладонь к лицу и вдохнула полной грудью. Ей понравился результат, она довольно поцокала языком и осторожно отложила стебли на прикроватную тумбу. Сложила руки, и посмотрела на Ивана. Оба молчали, тот старался заметить какие-либо изменения в ней, может быть, скрываемую боль или новый симптом. Она тоже внимательно смотрела на него. Он не любил этого пристального взгляда. Катерина будто заглядывала под кожу.

– А ты подрос ещё больше. А, милок?

– Куда ещё больше. Все потолки задеваю.

– А я и не про рост, ты вширь уходить начал, а, милок.

Иван только хмыкнул. Он уже собрался попрощаться со старухой, когда та вновь заговорила, потянувшись к тумбе. Она погладила стебли мяты очень осторожно и нежно:

– Что-то с энергией творится. Я слышала гул над нами.

– Не переживайте, Катерина. Все обойдётся.

Старуха лукаво посмотрела на него и улыбнулась:

– Мне и не надо переживать, хватит этого. Но вы, молодёжь, переживайте. Темнота и страх идут рука об руку. В темноте легко потерять себя. Так уже было. И не один раз.

Катерина перестала улыбаться, и неожиданно для себя Иван почувствовал холодок, пробежавший по спине. Старуха жила долго, видела несколько массовых погромов, связанных с дефицитом энергии. Всё это кончалось кровью, пусть и малой, но всё же. Она редко говорила об этом, болтала больше о пустяках. Про гул этот упоминала уже несколько раз. Иногда Ивану казалось, что она снисходительно общается с большинством врачей здесь. Может быть, из-за возраста, а, может, характер у неё всегда был таким. Он подумал, что никогда не видел, чтобы кто-то из родных приходил к ней. Остались ли они вообще у неё?

– Ну, тебе пора. Спасибо за мяту, посажу её позже. Береги себя, а, милок.

Попрощавшись, Иван вышел из палаты с ощущением что его только лишь отпустили на время. Было в ней что-то властное, даже сейчас. Спустившись вниз, он подмигнул девушке, которая вновь покраснела, и вышел из здания. На улице будто немного потемнело. Подняв голову, он увидел, что узкая тёмная полоса ламп по центру небосвода перестала гореть. От края до края – конца не видно. Он обернулся и нашёл взглядом окно Катерины. Думал, что она смотрит на лампы, но в окне никого не было.

АСМИНА

Лёжа в кровати Асмина нащупала наручные часы. Они загорелись белым светом, показывая время: 2:37. Глубокая ночь, но отец внизу у себя в кабинете не спал. До девушки долетали приглушённые голоса. Кажется, кто-то несмотря на позднее время зашёл к отцу. Голоса были мужскими, их было несколько. Кто-то из его секретарей, наверняка, срочный доклад. Асмина лежала и пыталась разобрать хотя бы пару слов. За последние несколько месяцев таких ночных визитеров стало больше. Хотя ещё раньше их не было вовсе. Где-то в глубине станции происходило что-то нехорошее. Те секретари, которых она успевала заметить днем, оставив бумаги отцу, быстро уходили. Вид у них был серьёзен, а торопились они слишком преувеличено, словно не хотели находиться в этом доме. Сам отец был спокоен, но она замечала в нём скрываемую тревогу. Такое было редкостью, отец, как и всегда, был добродушен.

Её отец был Руководителем станции «Белый лист». Хотя сейчас уже никто так не говорил. А тех, кто бы помнил, что раньше она так называлась, было ещё меньше. Сейчас она носила название «Уголок». Должность Руководителя обязывала отца вникать во многие аспекты жизни здесь, быть главным её маховиком. Хотя и видели его редко, не все и не везде. Из старых книг Асмина вычитала что-то подобное про царей и императоров. Народ видит их редко, а слова таких людей несут разные послы, министры, в Уголке – секретари. Эту должность занимало несколько человек. Кто-то вёл дела в Кузне, кто-то в теплицах, на фермах, шахтах. Управляющие Рубки и Катки тоже приходили к отцу. Было ещё несколько секретарей, но Асмина не знала, чем именно они занимаются. Как раз они и приходили, оставляли донесения и быстро уходили, не здороваясь с ней. Отец никогда не говорил про них, только отшучивался.

Отца звали Энтони, в честь какого-то предка. Был он невысок, полноват и практически всегда был в добродушном состоянии. Брился он всегда налысо, а лысую голову закрывал шапочкой. Большинство дел велось в кабинете отца, он лишь изредка выезжал из дома и всегда отсутствовал только день. Где был и что делал, он не говорил. Только эти несколько моментов оттеняли добрые отношения между отцом и дочерью. Асмина, приученная к молчанию на свои вопросы, только изредка пыталась вытянуть что-то из отца.

Жили они вдвоём в большом двухэтажном доме на окраине Уголка. Вдалеке от всяких производств. Только на расстоянии километра от них находился небольшой посёлок, откуда люди ездили работать на фермы. Оттуда же к ним пригоняли крытую повозку, на которой отец уезжал по делам. Продукты завозились тем же путем. С остальным Асмина вполне справлялась и сама, готовила и убирала, хотя раньше у них была даже работница. С взрослением, она, изнывающая от скуки, взяла на себя эти обязанности.

Внизу неожиданно резко рявкнули. Кажется, это был отец, да и кто кроме него мог бы повысить голос у них в доме. Это было странно, он никогда не повышал голоса. Асмина вновь не смогла ничего разобрать, но и услышанного хватило, чтобы она уснула только под утро.

Их обычный с отцом день начинался рано. Он просыпался и уходил в гараж или в теплицу. Или читал на крыльце старые книги по механике и руководству по эксплуатации машин. Асмина только приблизительно знала об этих машинах. Книги эти он читал постоянно, одни и те же. Без того ветхие, они были скреплены и склеены так, что первоначального цвета переплета уже было не узнать. Множество заметок и закладок делали их толстыми фолиантами. Асмина и сама открывала эти книги, отец только поощрял любые стремления к знаниям, но именно в этих книгах она ничего не могла понять. Сплошь технические характеристики и пометки, способы починки и запуска агрегатов. Ничего из того, что девушка могла бы увидеть и пощупать. Для неё всё было лишь эфемерным и далеким, даже чертежи в книгах не могли привнести ясности. Но для её отца это было важно, иначе как объяснить его вечное чтение этих книг.

По утрам готовила она. Иногда отец мог сам приготовить обед или ужин. Блюда его всегда были простыми, но вкусными. Он умел готовить и, наверное, любил это делать. Асмина же старалась использовать в готовке старые рецепты из кулинарных книг, которые отец нашёл для неё. В целом их жизнь была спокойной и хорошей, только молодой девушке хотелось иногда сбежать и найти что-нибудь новое. Как в старых романах, приключения и веселье. Любовь в конце концов. Но она была достаточно умной девушкой для того, чтобы понимать – лучше, чем дома ей нигде не будет.

В это утро отец припозднился к завтраку. Его не было ни в теплице, ни в гараже. Заглянув в его кабинет, а затем и в комнату, Асмина так его не нашла. Отец уехал куда-то совсем рано, до того, как она проснулась. Это было необычно и, видимо, связано с ночным визитом. Для себя одной девушка не стала готовить ничего сложного, обошлась обычной яичницей. Затем принялась за уборку, потом вышла в теплицу, где занималась огородом до обеда. Снова несложное блюдо для себя. В ожидании отца прошёл весь день. На ужин она решила приготовить рагу, любимое блюдо отца. Кулинарная книга была в гостиной, там же, где на столе всегда лежали и книги по руководству эксплуатации. Сегодня их не было на месте. Отец увёз с собой. Это ей не понравилось, раньше он этого не делал. Раньше не было и ночных визитов.

Время шло к вечеру, когда девушка вышла из дома и уселась на крыльце. Вдалеке виднелись дома посёлка, а за домом, как она прекрасно помнила, уже была видна стена станции.

Асмина успела заметить, как тёмная тонкая полоса ламп вырубилась далеко наверху. Асмина испытала внезапный испуг, она смотрела на погасшую полосу, и какой-то первобытный страх тьмы проснулся в ней. Свет вдоль этой полосы только подчеркивал её темноту. Казалось, именно в этот момент она пойдёт вширь и покроет всё вокруг. Как плесень доберётся до людей и заберёт у них крохи тепла.

Несколько минут Асмина не могла отвести взгляда от потолка. Она не сразу заметила повозку, катившуюся к дому. Отец возвращался домой, его не было видно, рабочий с посёлка сидел на козлах. Поднявшись на ноги, Асмина заметила, что сжала кулаки так сильно, что заболели пальцы.

Отца не было в повозке, а рабочий, хмурый и неприветливый мужчина с повязкой на глазу, лишь вяло ответил, что Энтони приедет завтра. Передав растерянной Асмине пластиковую корзину с продуктами, мужчина уселся на козлы и тронулся в обратный путь. Девушка пыталась узнать у него, чем же занят её отец, но рабочий, будто не слыша её, покатил дальше. Девушка осталась стоять у крыльца с корзиной в руках, смотря на удаляющуюся повозку.

Поставив корзину на кухне, Асмина начала разбирать продукты. Яйца, мясо, зелень убрала в холодильник. Она помнила с каким трепетом к холодильнику относилась работающая у них когда-то женщина. И с какой небрежностью отец закрывал и открывал его, хлопая дверцей. Дело привычки, конечно же, но именно эта женщина и подсказала ей, что подобных вещей на станции-Уголке осталось мало. И потому она сама, как и работница, пользовалась домашней техникой осторожно. Ещё у них был фен и музыкальный проигрыватель, играющий несколько десятков треков – его отец никогда не вытаскивал при своих секретарях, да и вообще довольно редко включал. Ещё в доме была энергия. В некоторых книгах её называли электричеством, но ей больше нравилось название «энергия». По дому стояли лампы, несколько было даже в гараже и теплице. Последней роскошью была горячая вода в доме. Асмина и представить не могла, как это мыться в холодной воде.