Клуб «Твайлайт». Часть 1

Она уже начала приходить в отчаяние, когда удача, наконец, повернулась к ней лицом. На фуршете в честь открытия очередной ветки газопровода возле Муратова на секунду образовалось свободное пространство. Альбина ввинтилась в него со всей непринужденностью, на которую только была способна, дрожащей рукой положила на тарелку тарталетку и повернулась, словно случайно, к мужчине рядом, изобразив удивление.

Ренат тут же вспомнил сотрудницу консалтингового центра, он вообще хорошо запоминал людей. На какую-то секунду в ее голове мелькнула пугающая мысль, что он все знает, что он следил за всеми ее маневрами и ухищрениями и смеется над ними. Но Муратов заговорил о бизнесе и поблагодарил Альбину за выполненную работу.

Она сделала все, чтобы ему понравиться, превзошла саму себя, развлекая кавалера забавными историями из офисной жизни, не поскупилась на красноречивые взгляды и улыбки. Она могла быть очень привлекательной и желанной, а Ренат, при всей своей неотразимости, оставался обычным мужчиной. Он сам позвонил ей на следующий день, а через неделю свиданий они проснулись в одной постели.

С этого дня и на протяжении года единственной задачей Альбины было сохранить то, чего она добилась, не допустить, чтобы ее «сместила с должности» очередная такая же удачливая охотница. Иногда в голове Альбины мелькала гадкая мысль: по сути, она сотворила то, что до этого презирала – предложила себя парню и рада-радешенька была, что тот ею воспользовался. Но утешало ее то, что она влюбилась в Рената прежде, чем узнала, кто он. Да и год назад Муратов еще не был так богат, как теперь, когда клуб «Твайлайт» стал самым популярным местом на побережье.

Он никуда не брал ее с собой (она согласилась бы уже на оперу и ненавистный ей джаз), аргументируя отказы тем, что папарацци отслеживают каждый его шаг. Раньше Альбина посчитала бы это хвастовством, но не сейчас: популярность клуба росла, город знал по именам всех его танцоров и певцов, зрители дрались из-за билетов, и, само собой, Рената коснулся всеобщий ажиотаж.

Она знала о тех, кто был до нее – собрала информацию во время «охоты». Кара Ильменева, хореограф из «Твайлайта», их роман с Ренатом был коротким и необременительным, они до сих пор в прекрасных отношениях. Знаменитая Алена Донькова, журналистка местного журнала «Кофе», рыжая и нахальная бестия. Елена Стейз, выпускница Гарварда, они с Муратовым познакомились в Америке, сейчас Елена замужем за известным американским фотографом – тот редкий случай, когда бросили Рената, а не наоборот. И еще несколько имен, для кого-то лишь строчки на страницах желтой прессы, а для Альбины – вечное напоминание о том, как непостоянно взаимное влечение.

Иногда ей казалось, что она может ощущать запах всех женщин Рената в их постели, хотя дом был новым и Муратов переехал в него, когда они уже встречались. Но был кто-то еще! Кто-то, кого Альбина так и не смогла отследить по светской хронике. Кто-то, кому Ренат каждый вечер отсылал электронное письмо, сидя внизу, а если Альбина спускалась выпить воды, закрывал свой тонюсенький ноутбук и терпеливо ждал, когда она уйдет. Он делал это даже в Тоскане, в отеле, в их единственную романтическую поездку, когда думал, что она заснула после его страстных ласок. Рядом с ними всегда был кто-то третий.

Альбина трудилась изо всех сил, лелея их отношения, оставаясь мягкой, покладистой и желанной. Но в последние несколько недель Ренат словно задался целью вывести ее из себя – дать проявиться тому раздражению и страху, что незаметно копились и зрели в глубине ее души. Уже почти восемь месяцев прошло с тех пор, как Аля ушла из конторы, а Муратов снял ей милую квартирку в новом комплексе на набережной, но она ни разу не услышала от него признания в любви, не говоря уже о предложении руки и сердца.

И сверх того – выводящие из себя привычки, усиливающаяся мрачность и переменчивое настроение бойфренда. Ренат ничего не объясняли, а она не решалась потребовать объяснений. На днях он прервал деловую поездку, а потом весь день где-то пропадал, даже не предупредив Альбину, что вернулся. А еще это случай с браслетом, давний, но из-за которого в сердце, словно раковая опухоль, все больше разрасталась тревога…

Вчерашний день добавил переживаний. Муратова, как почетного выпускника, пригласили в ЮМУ на встречу с абитуриентами. Сначала в машине Ренат нервно признался, что не был в родном вузе девять лет и до этого дня отклонял подобные приглашения. Альбина легкомысленно спросила, почему, а Ренат ответил ей таким взглядом, что она поспешила замолчать и отвернуться к окну.

В университете он сократил подготовленное накануне выступление до пары предложений и ушел со сцены. Потом бродил по полупустым коридорам, все больше мрачнея, минут двадцать сидел, прислонясь к стене, на корточках в стеклянном переходе между зданиями.

Альбина измаялась, выглядывая из-за угла, но страшась поторопить любимого в его странном паломничестве. После этого она потеряла Рената в бесконечных закоулках и отправилась искать его снаружи, ковыляя на шпильках по щербленым дорожкам студенческого городка. Ренат нашелся возле факультетского общежития – там он стоял и пялился на балконы. Сказал с тоской:

– Убрали. Они убрали решетку. Вот там только остался кусок. И вон там.

Семиэтажное здание общежития радовало свежей краской и пластиковыми окнами. Лишь на втором этаже Альбина разглядела остатки гипсовой решетки в стиле архитектуры восьмидесятых по бокам балконов. Раньше, наверное, балконы соединялись между собой, и веселые студенты пользовались ими как лестницами.

– Что, к подружкам в спальни лазал? – осмелилась пошутить Аля.

И удостоилась вторым за день тяжелым, почти ненавидящим взглядом. По дороге домой Ренат не проронил ни слова. И сексом они в тот вечер не занимались, опять, она уже и не помнит, когда это было в последний раз. И проснулась Альбина под свист жаркого ветра. А если пожалуется сейчас, наверняка услышит:

– Вставать надо раньше.

Да, как ты, в шесть. И на пробежку вдоль моря до самых причалов. И гуляй потом, Альбина, без кофе и с темными кругами под глазами весь день.

Они давно не общались, доверительно и свободно, как раньше, когда между ними еще была новизна познания, и Ренат был совсем другим: он много говорил с ней, выпытывал ее секреты и пристрастия, оказывал ей трогательные знаки внимания.

Альбина со стоном поднялась и пошла в ванную. В безжалостном зеркальном свете ее лицо оказалось припухшим и помятым. Вот и куда ушли все усилия косметологов, на которые у Али уходило ползарплаты? Она тайком от Рената выпила перед сном большой бокал вина в ванной, хотя знала, что поутру будет «вознаграждена» отекшими веками и пальцами.

Наклонившись над раковиной, Альбина принялась кидать в лицо пригоршни ледяной воды. Целый год жизни – было двадцать восемь, стало двадцать девять. Молодость и красота – все, что у нее есть. Каждый потраченный впустую год, словно вырванная с кровью и нервами плоть. Да, они были прекрасны, эти двенадцать месяцев, но за все прекрасное рано или поздно приходится платить.

– Сволочь… чертов… долбанутый… не́русь, – бормотала Альбина, дрожа под ледяным душем.

Ренат опять отключил подогрев воды. Зачем он это делает? Ведь знает же, что Альбина не переносит холод.

Она закуталась в полотенце, пытаясь остановить дрожь, вытрясла на мраморную столешницу косметику из сумочки, больно ткнула щеточкой в глаз, подкрашивая ресницы трясущейся от холода и гнева рукой. Окончательно взбесилась, расшвыряла тюбики с помадой, разбила дорогую пудреницу, выхватила из шкафа в гардеробной первую попавшуюся рубашку Рената, натянула ее на еще влажные плечи и бросилась к выходу, намереваясь высказать все, что накипело. Но у дверей гардеробной остановилась и обернулась, задумчиво глядя на высокие деревянные шкафы с раздвижными дверцами.

Где-то здесь хранится вожделенная коробочка с вытесненным на крышке известным брендом. С самого Валентинова Дня Альбина борется с искушением смахнуть с полок аккуратно сложенные стопками свитера, сбросить с плечиков отутюженные рубашки, выкинуть из держателей дорогие часы, носить которые, как ей доподлинно известно, Муратов совсем не любит, и искать. Искать и найти.

После ссоры он отнес коробочку именно сюда, спрятал, пока она отходила от шока, сидя на кровати в спальне. Аля уже неоднократно пыталась обнаружить браслет, однажды Ренат чуть не застукал ее за поисками. Переложил? Убрал в сейф? Альбина вздохнула и, стиснув зубы, решительно направилась к лестнице. Она надеялась, что выглядит соблазнительно в мужской рубашке на еще влажном, голом теле.

Ренат стоял у раздвинутого окна с чашкой кофе в руке. Альбина поискала глазами свою чашку, но не нашла, сердце ее тревожно стукнуло. Солнце уже поднялось над морем, разогрело воздух до густоты и дрожания, залило террасу, ворвалось на первый этаж через высокие панорамные окна. Под легким морским ветерком в бассейне трепетала вода, перекатывая лепестки роз, сорванные ночным бризом с кустов кремово-розовой Акварели. Горько пахло бархатцами, скошенной травой и солью.

Альбина застыла на середине лестницы, щурясь и шмыгая носом. Вот-вот разыграется аллергия. Дом открыт всем ветрам, в нем слишком много солнца и запахов, а зимой придут бора и холод. Поэтому Альбина почувствовала странное облегчение и опустошение, когда Ренат обернулся и посмотрел на нее. Муратов сказал, отведя взгляд:

– Ты проснулась? Нам нужно поговорить.

– Говори сейчас, – хрипло сказала Альбина, собственными словами окончательно разрушая хрупкий сказочный мир двенадцати последних месяцев.

– Нам нужно расстаться, – сказал Ренат. – Давай расстанемся.

***

Боря поколдовал над бывшим телефоном и вернул его Марине со словами:

– Ты теперь тоже рыбка в мировой сети. Пользуйся моей добротой.

Не рыбка – муха в паутине, подумала Марина, разглядывая смартфон, даже паук по ее душу имеется. И неожиданно для самой себя провела вечер, с головой погрузившись в новейшие развлечения интернета. Древний ноутбук, купленный еще в Швеции, с выбитыми клавишами и рябым дисплеем, жадно пожирал мегабайты обновления через мобильный вай-фай. Марина подключила один из популярных мессенджеров и тут же получила от Бори яркую картинку с радостной глупомордой собакой и сообщением:

> эй, подруга, похоже, мы завтра выходные!!!

> почему? – набрала Марина.

> мчс передает штормовое. не улети!

Марина раскрыла балконную дверь, задохнулась от влажного, удушающего порыва. Южак. Даже бора более предсказуема, чем южный ветер. Море в белых барашках. Отсюда волны кажутся небольшими, но и в Черном, и на Азове капитанами небольших судов южак проклинается больше, чем норд-ост.

Телефон звякнул:

>я подъеду завтра, посмотрю крепления на контейнере.

>что, все так серьезно?

>береженого бог бережет

Марина сладко зевнула. Выходной, это хорошо. Рука опять потянулась к телефону. Книги, новые книги – вот, по чему она истосковалась. Вся ее цифровая библиотека в ноутбуке пропала весной, когда пришлось менять жесткий диск.

Смартфон охотно открывал страницы сайтов. Марина задумчиво набрала в поиске: «Большие надежды». Сначала загрузились ссылки на библиотеки с одноименным романом Диккенса. Рок-группа «Большие надежды», уточнила Марина. Почти ничего, лишь несколько упоминаний в местных новостях, все годичной давности.

Где сейчас Миша? А бог его знает. Колесит где-нибудь со своей группой, мечтая, чтобы «Большие надежды» заметили в мире большого шоу-бизнеса. В отличие от Миши, Марина мечтала только о том, чтобы ее подольше не замечали. Но это ей поступали заманчивые предложения, это ее несколько раз пытались переманить в другие, более успешные группы. Во время очередных гастролей по дешевым приморским клубам она просто бросила группу и осела на побережье, незаметно для себя самой подбираясь все ближе к Мергелевску. У нее были серьезные причины так поступить.

***

Утром по пляжу носило мусор. Море гудело, палатки трещали. Вазген приехал с сыновьями, свернул торговлю, закрыл контейнеры. Пляжники разбежались. Марина прогулялась до Лесенок, купила клубнику, половину жареной курицы и финики – все то, о чем ненавязчиво мечталось в последние дни, когда похолодало и мысли о еде стали приходить чаще. По дороге домой она увидела Борю. Тот восседал в шезлонге на самом ветру, в темных очках и бейсболке, натянутой на самый нос и смотрел на волны. Вид у массажиста был загадочный.

Марина хотела пройти мимо, но Борис повернул к ней голову, поднял вверх указательный палец и кашлянул. Она подошла, он приподнял очки. Выглядел Танников скверно: красивое лицо его было припухшим на щеках, веки набрякли и отливали лилово-красным.

– Что, плохой день? – поинтересовалась Марина.

– Я бухал, – сухо сообщил Боря, надевая очки и отворачиваясь. – Почти всю ночь.

– Один?

Борис неодобрительно поджал губы:

– Вот зачем ты сейчас так, а? У меня есть, с кем от стресса прокапаться. Сядь, – приятель указал на стопку пластиковых лежаков.

Марина с тоской посмотрела в сторону профилактория, но села, пристроив на песке пакеты с покупками. Боря ее забавлял. А она, похоже, забавляла его. Но не больше. Массажист сунул руку в ее пакет, достал бутылку минералки и с наслаждением забулькал. В ответ на жалостливый взгляд Марины буркнул:

– У меня осмотический дисбаланс.

– Эт че, сушняк? Говори по-человечески.

– Я и говорю. Не всем же зэ о жэ?

– Выглядишь, как чучело. Не пей, козленочком станешь.

– А сама? В пять утра в штормовое купаться. Ты часом не чокнулась, подруга?

– Чокнусь я, если хоть один день не поплаваю. Только так и выживаю, – сказала Марина, устраиваясь на лежаке и постепенно проникаясь атмосферой предураганного моря. – Так ты тут неподалеку, что ли, заливался?

– В Лесенках, в «Ступеньках», знаешь такую забегаловку? Уютный подвальчик с невзрачной вывеской. Очень популярное местечко среди любителей живой музыки и хорошего пива. Мне друг показал, иначе я бы не нашел. Вчера здорово посидели. Пришлось в кабинете досыпать. Пошел на рассвете отлить, а там ты. В смысле, не там, а в море.

– Ко мне дельфины подплывали, двое, – сказала Марина. – Страшно. Издалека они милые, а вблизи такие махины. Захотят поиграть, а плаваю я средненько.

– Не скромничай.

Марина дернула плечом:

– Есть много подтвержденных случаев, когда дельфины толкали утопающих к берегу, но о тех, кого они толкали от берега, статистика, само собой, умалчивает.

– Ты убийца романтизма.

– Я такая.

– И чего так?

– Жизнь, – Марина потянула из пакета вторую бутылку, борясь с непослушной прядью волос, выбившейся из-под полотняной шляпы и липнущей ко лбу.

– А я романтик до мозга костей, – Боря с хрустом потянулся.

– Медузы твои ценят?

– Еще как! Дай!

– Эй, я вообще-то из нее уже отпила!

– Моя микрофлора твою сожрет и не подавится, – Борис быстро приговорил отобранную у Марины вторую бутылку. – Эх, глюкозки капель двести внутривенно.

– Иди спать.

– Не могу. У меня встреча с дамой.

– В таком виде?

– Да это только к лучшему. У нас с моей нынешней медузкой не все гладко. Она поверит, если скажу, что переживал грядущий разрыв и плакал всю ночь?

– И ароматизировался перегаром?

– Ладно, пил от горя и плакал всю ночь от чувств-с. В кабаке. Под грустный анплаг. Как там группа называлась? «Большие Надежды», – Боря прочитал название на помятом флаере, вынутом из кармана. – Подходящее название. У меня на наше с Валюшей расставание большие надежды, если фатум не вмешается… Солистка у них хорошенькая. А так – фигня полная. Башка болит…

Марина взяла из рук массажиста флаер, рассмотрела серьезные лица рок-музыкантов и протянула рекламку приятелю.

– Оставь, – сказал тот. – Они здесь еще недели две торчать будут. Сходи, пива выпей, проветрись. Хотя о чем это я? Тридцать метров в секунду, сиди дома.

– Глобальное потепление, – вставила Марина.

– Глобальное охренение, – согласился Боря. – Ладно, пойду.

Марина доплелась до профилактория, поднялась к себе на третий этаж под неодобрительные взгляды стилизованных мозаичных фигур с пошарпанных кафельных простенков. Таджики тоже бездельничали, носились по коридорам с кастрюлями, приветливо здороваясь, – начальство с удовольствием выгнало бы их на работу и в ураган, но боялось проверок, которые участились на подходящей к концу стройке. Поговаривали, что ветшающий профилакторий скоро расселят и пустят под снос. Пора искать себе другую работу, подумала Марина, желательно подальше от Мергелевска.

День пролетел незаметно, как это часто бывает с щедро отмеренным на безделье временем. К вечеру непогода совсем разгулялась. Казалось, ветер вот-вот выдавит стекла из старых рам. Марина побродила по комнате под вой урагана, поужинала курицей, устроилась в кровати с телефоном, бездумно полистала веб-страницы и незаметно заснула.

В начале девятого в дверь глухо постучали. Марина сонно потопала в прихожую, костеря про себя неугомонных гастарбайтеров, отперла и отлетела к стене коридорчика под весом рухнувшего на нее тела. Безвольные руки повисли у нее на плечах, с них капала кровь.

– Боря?! Какого?! – просипела Марина, с трудом удерживая сползающего на пол массажиста.

Тот оторвал от ее плеча заплывшее багровое лицо и коряво проговорил разбитым в мясо губами, пытаясь криво улыбнуться:

– Фатум… вмешался… все-таки.

– Ты в аварию попал?!

– Не-а, – весело отозвался Борис и закашлялся.

– Тебя избили?!

– А похоже, что… я упал?

– Твою ж…!

Боря что-то прохрипел. Дорогая его футболка была порвана и залита кровью у ворота. Кажется, он начал отключаться. У Марины подгибались колени. Она собрала в кулак все самообладание, ударом ноги захлопнула раскрытую настежь дверь и, стиснув зубы, оторвалась от стены.

Глава 4

– Звонил? – спросил Валера.

Я молча продемонстрировала ему свой телефон. Я так часто проверяла, нет ли пропущенных звонков, что экран не успевал гаснуть.

– Не нервничай. Отпусти. Ты же знаешь, что когда ждешь, ничего не происходит. Зато, как только перестанешь ждать, тут твой Ренат и объявится. А пока сходи с внуком на пляж. Тимошу прихватите, пусть проветрится.

Из комнаты внук, конечно же, вылетел в маске и с трубкой в зубах. Я с трудом уговорила его убрать подводную экипировку в рюкзачок.

… Когда начинается пляжный сезон, мое видение города меняется. Приезжает Савва, еще пахнущий московскими дождями. Мы идем на пляж. И Город, чуя наше особое настроение, принюхиваясь к запаху резины от надувного матраса и пучеглазой маски в сумках, перекатываясь мышцами улиц под серой асфальтовой шкурой. Он задвигает банки, офисы и учреждения в подворотни, выкатывает на середину улиц лотки с лимонадом, квасом и мороженым, смахивает пелену невидимости с кофеин и сувенирных лавок, услужливо выгибается, направляя все дороги к Морю.

Я размышляю о том, каким видит этот город мой внук. Он рвется в него каждое лето, воспринимая его как приключение, не зная его НЕЛЕТНЕЙ версии. Он смотрит на людей, спешащих по своим делам, и все они для него – обитатели рая на земле, вечные отдыхающие, жители У МОРЯ. И Город с охотной снисходительностью старого фокусника кружит его в золотом аттракционе улиц, с клумбами роз и бронзовыми статуями, у которых фотографируются туристы в шортах, катает его на рогатых троллейбусах, которые (Савва был бы удивлен, узнав, что это не так) все, как один, идут по маршрутам к пляжам.

Но меня чудо-зверь уже не пытается зачаровать и закружить, лишь изредка, лениво играясь, напускает морок, в котором я вдруг теряюсь посреди знакомых переулков и нахожу что-то новое там, где годами спешила по своим делам, опустив глаза к холодной серой плитке.

Когда я пишу очередную книгу, Город становится мягким и ласковым. Он урчит, пахнет кофе, отражает в лужах небесную красоту, услужливо доставляет на мои остановки автобусы, троллейбусы, а лучше – юркие маршрутки, где люди вынуждены сидеть близко-близко друг к другу, и в этом интимном единении, где трудно избежать человеческого тепла и мокрых зонтов, я подслушиваю Истории.

Женщина около сорока везет от восьмой поликлиники дочку-подростка. Та цепляется за мамино плечо рукой в бинте, пальцами прижимая к сгибу локтя другой руки пожелтевшую ватку. Женщина обзванивает ветеринарные клиники. Девочку покусал кот. Если взять справку о том, что кот не бешеный, вместо шести уколов будет только три.

«Что можно было с ним делать, чтобы он тебя укусил? Такой спокойный котик… Я не понимаю… Алло, здравствуйте, это ветеринарная клиника?» – скорбно вопрошает мать. Девочка молчит, по ее глазам видно, что ничуть она не раскаивается. Наоборот, пелена мечтательности накрывает ее лицо: то ли она сладко грезит о мести, то ли шесть уколов – малая плата за успешный контакт с загадочным миром дикой природы.

Но Городу надоели моноспектакли и безыскусные миниатюры. Что же еще я могу высосать из своей бедной на впечатления жизни? Пусть радуется, что я в свои пятьдесят девять не сижу на лавочке перед подъездом и не помечаю проходящих мимо соседей клеймом «наркоман» и «проститутка». Хотя, если честно, и те, и другие в нашем доме имеются, а у них свои Истории.

Город задумывается. На фоне его молчания я встречаю дочь и внука на вокзале, как примерная бабушка жарю пирожки и уговариваю Савву:

– Ну потерпи еще недельку, пока вода прогреется.

Но Город уже придумал. Похихикивая и играя солнечными лучами на лобовых стеклах проезжающих машин, он ловит меня у свежепрокрашенной «зебры», среди колясок и толп отдыхающих. Я отвечаю на один-единственный звонок и… вот оно, Норкин, Ренат и новая книга.

Поэтому сегодня часть меня шагает рядом с Саввой и поддакивает ему, а часть парит в воображаемом непознанном…

На море я решилась окунуться всего один раз, а потом сидела на бамбуковом коврике, накрывшись полотенцем, и крепко держала Тимошу за ошейник. Наш пес – нервное и самоотверженное существо. На море он всегда всех «спасает», поэтому находится с ним в воде опасно: он лезет «утопающим» на плечи и отчаянно царапается.

Савва исчез под водой, и Тимоша принялся еле слышно поскуливать.

– Савва! – крикнула я, когда внук вынырнул. – Не ныряй так часто, Тимоша нервничает!

– Хорошо, бабушка! – булькнул внук и снова «погрузился».

«Бабушка» всегда звучит у него как «башка».

Я взялась за поиски столь энергично, что пропустила звонок от дочери. Перезвонила, приплясывая от нетерпения. Лена сидела на больничном с мелкой и, как она сама выразилась, находилась на последней стадии нервного истощения. Активная и изобретательная на шалости Аришка изнемогала от скуки, в трубку было слышно, как она неустрашимо громит детскую.

Отвлеклась Арина только на то, чтобы шмыгая простуженным носом, изложить мрачному Савве, пропустившему из-за непогоды поход на пляж, очередную душераздирающую историю из детсадовской жизни. Кажется, у моей внучки ярко выраженный талант рассказчика. Аришка – очаровательный ребенок. Жду-не-дождусь, когда она выздоровеет, и Лена привезет ее к нам.

Новостей у нас было немного, поэтому разговор с дочерью закончился быстро. Савва неохотно, но без особого сопротивления, помог искать в квартире коробку с розочками на крышке и моими учебными заметками. Разумеется, отыскав ее, он тут же сунул нос внутрь. Я не успела выхватить лежащую на самом верху приметную книжечку с осенними листьями на обложке, и внук, зевая, принялся ее пролистывать. Замелькали странички, исписанные аккуратным круглым почерком синей ручкой с простенькими рисунками.

– Это что? Дневник? Девчачий? Мамин?

– Нет. Не мамин. Одной девочки, моей студентки. Она забыла его в аудитории после семинара. Это было давно. Почти десять лет назад.

– Ты его читать будешь? – допытывался Савва. – Разве можно так?

– Нельзя, – я вздохнула. – Но надо. Мне для работы нужно.

Савва закрыл книжечку, уложил ее обратно и решительно прикрыл коробку крышкой.

– Не читай. Верни. А то работа получится нечестная.

И мне пришлось-таки солгать:

– Хорошо. Ты прав, надо вернуть. Дай-ка мне его сюда.

Когда внук пошел гулять во двор, я села за стол и положила перед собой дневник Марины. Не знаю, сколько я просидела так, вперившись взглядом в осенние листья на вздувшейся пузырями обложке. Скрипнула дверь.

– Ты уверена?

Я подавила тяжелый вздох и честно ответила Валере:

– Нет. Но не могу сопротивляться. Это сильнее меня.

– Ты ведь уже читала его?

– Читала, тогда, десять лет назад, очень бегло. Поняв, кто владелец, пыталась вернуть дневник, но было уже поздно – я не смогла найти Марину. Кажется, именно тогда она уехала.

– Ты могла бы отдать ее Муратову… как его… Ренату.

– Личный дневник? Не знаю… зая, там все тогда так завертелось. Ты ведь как раз в то время в моей жизни появился. Мне было не до чужих переживаний, своих хватало. Хотя…