Мифы и легенды Южного Бутова 1.1

– Мало ли… Думаю, вам более уютный пейзаж по соседству не помешает.

Он улыбнулся в ответ.

– Это да… Ну, если что – передадим.

– Нашел гнездо оборотней?

– Не знаю, как гнездо, но альфу точно видел. Представительный такой мужчина, пузо размером примерно с тебя.

– Так! – насторожилась Танька.

– Чего? – я невинно улыбнулся.

– Ничего, просто показалось.

– Пойдем, сходим. Посмотрим, что там горело.

– Куда?

– Да пошли, пошли, пока светло.

Я думал воспользоваться одним из разбитых окон, чтобы попасть в Дом, но это не понадобилось. Входная дверь была не заперта и открылась даже без особых усилий.

На первом этаже смутно угадывались бывшие очертания комнат. Вот санузел, сохранивший металлический остов стиральной машинки. Выглядела она, как ископаемый скелет, лишенный не только шкуры, но и мышц, немного покосившаяся и покрытая пылью и ржавчиной.

Бывшая гостиная, превратившаяся в несуразную какофонию самых разных обломков, выглядела совсем странно. Посередине комнаты валялся перекошенный каркас кровати – металлический остов с художественно приделанными к нему обгоревшими кусками ДСП, уже совсем не угадываемого цвета. Из-под него торчал край столешницы и одинокая ножка обеденного стола.

Видимо, кровать рухнула сюда со второго этажа.

Тут не было ни потолка, ни крыши, и по полу были разбросаны принесенные ветром пожухшие листья. Но никаких останков кровли на полу заметно не было. Только пара обгоревших бревен, опиравшихся на межкомнатную переборку, могла быть от конька крыши. Я завертел головой, пытаясь понять, куда делось все остальное. Но так и не понял.

Чуть дальше была видна кухня. Монументальная столешница, образовывавшая рабочую поверхность вдоль одной из стен, сохранилась почти в первозданном виде. На ней хаотично валялось несколько столовых приборов и осколки тарелок. Присутствовало несколько банок из-под пива, явно принесенных сюда такими же любителями заброшек.

– У меня такое чувство, что мы вломились к кому-то в дом, – озвучила мои мысли Татьяна, – и нас сейчас придут и арестуют.

– Есть такое, – я кивнул.

– А почему мы не взяли с собой пивка?

– По неопытности, – горестно вздохнул я.

– Ладно, ты все равно за рулем.

Все, что осталось от лестницы на второй этаж – пара верхних ступеней. На удивление, они были почти не тронуты огнем. Ниже этих ступеней тетива лестницы была обломана и пол был усеян бесформенными обгорелыми останками ступеней и перил.

Залезть на второй этаж можно было попробовать по обгоревшим балкам, которые я принял за остатки конька крыши, но только с перспективой с ног до головы извозиться углем.

– Надо список, – резюмировал я.

– Какой список? – Танька старательно пыталась держаться подальше сразу от всего – стен, мусора, обломков. Выглядело это очень мило, особенно учитывая ее совершенно растерянный взгляд.

– Что брать с собой в заброшки. Пиво – две ш.т., лестница – одна ш.т.

– А пиво – пол-литровые?

– Судя по всему, традиция именно такова.

– Тогда неправильный список. Четыре хотя бы…

– Как скажешь. Пойдем?

– Но ничего не понятно. Если туда нельзя залезть, что за огонек там был?

– Кто-то приходил с лестницей?

– Бомжи какие подготовленные пошли…

– Странно, конечно.

Мы снова перешагнули через огораживавшую участок веревку.

– Я так понимаю, это не последний наш визит? – хитро прищурилась Татьяна.

– Нет? – я улыбнулся в ответ.

– Мне и самой теперь интересно, – она взяла меня за руку. – Когда там следующее полнолуние?

Снег только начинал свою борьбу за существование, но на участке лежал почти ровным слоем, не считая нескольких проплешин, организованных случайными порывами ветра.

Небо было полностью затянуто тяжелыми тучами и Луна была не видна. Было довольно зябко и мы, перебравшись через веревку, встали вплотную к забору, укрывшись от ветра.

Танька, как всегда, мерзла. Даже ощутимо постукивала зубами. Вообще, она – самый яркий пример человека, который непонятно как оказался в совершенно неподходящем ему климате.

– Все, следов никаких, бомжи попрятались, пошли, – констатировала она.

– Мы тогда чуть позже здесь проходили, давай подождем немного?

– Напомни, я же сама это предложила, да?

– Было дело.

– О чем я только думала?

– О любопытстве.

– А надо было – о погоде, – она продолжала негодовать.

– Вообще, в засаде принято вести себя тихо.

– То есть, если всех спугнуть, мы сможем быстренько пойти в теплую машинку?

Я осекся. Удивительно, как часто мы действуем привычным образом, не задумываясь над тем, почему мы делаем именно так? Ну, да, в прошлый раз мы тут шли пешком.

– Да мы можем и сейчас пойти. Припаркуюсь тут у дырки и будем спокойно смотреть.

– Так… А почему мы так сразу не сделали?

– Дураки потому что, – безропотно заключил я.

Я поставил машину правым бортом вплотную к забору, чтобы оставалось достаточно места нас объехать. Впрочем, на улице никого не было.

– Когда мы будем об этом рассказывать, то давай мы сразу все сообразили и не мерзли под забором? – предложила Татьяна.

– Ага, и такие были в черных плащах и обтягивающих трико.

В тепле засада проходила веселее.

Мы болтали, впрочем, не отрывая взглядов от Дома.

– Точно, Ник, я хочу увидеть тебя в обтягивающем трико.

– Почему не в плаще?

– А в плаще буду я, – гордо резюмировала Танька.

Мы закурили, все еще глядя в окно.

– А как вот, интересно, можно сжечь свой дом?

– Например, открыть газ и зажечь свечу.

– Я не имела ввиду технически…

– Ну, не знаю. Ты строил, обустраивал его, а тут какие-то чужие люди будут пользоваться? Не знаю, короче.

– Тут поэтому крыши нет, взрывом снесло? – быстро переключилась Танька.

– Думаю, кое-что тут уже растащили… На металлолом всякий. А что бывает с домом от взрыва газа – честно, не знаю, – задумался я. – Может и не взорваться, а просто вспыхнуть. Там же, небось, определенная пропорция метана и кислорода нужна для взрыва.

– А в чем разница?

Вопрос поставил меня в тупик.

– Может, ты и права. Если полыхнет сто кубов метана, то, наверное, не важно, это он взорвался или загорелся.

– Ой…

Мы замолчали. Окно мансарды снова озарилось теплым желтым светом. Я бросил взгляд на часы, засекая время. Когда поднял взгляд, мне снова показалось, что свет отражается в несуществующем оконном стекле.

– Следы ведь только наши, – зачем-то уточнил я.

– Ага, – тихо протянула Таня. Она не отрываясь смотрела на Дом, замерев, словно настороженный суслик.

– Я пойду, залезу, – я открыл дверь машины.

– Куда? – она любила этим словом заменять многие выражения. В данном случае, видимо – «как, зачем?»

Не ответив, я бросил куртку на водительское сиденье и полез в сугроб, первое время стараясь идти по нашим же следам, пока они не свернули в сторону.

Когда я снова открыл дверь машины, Танька откровенно растерялась. На ее лице ярко выступило сразу несколько эмоций – ей хотелось и ржать и срочно чем-то мне помочь.

– Самое интересное, – не залезая в машину, я принялся рыться в подлокотнике в поисках салфеток, – что, влезая по обгорелой балке, я сначала пытался как-то поменьше испачкаться.

– Тебе удалось, – все-таки прыснула она, – спина совсем чистая.

Одежду я решил оттереть снегом, в результате джинсы основательно промокли. И следующие несколько минут я просто пытался отогреться в машине.

– Там реально свечка горит. В консервной банке. Все новое, словно эти шпроты только что съели.

– А ты ее там оставил?

– В ней кусочек шторы… Я, честно, постремался брать.

– В смысле – шторы?

– Ну, да, тюль, словно обрезанный по краю банки. Почему-то из-за него совсем жутковато. Белая, чистая ткань посреди вот этого всего, – я кивнул в сторону дома.

– Странная какая инсталляция.

– Не то слово. Прям, режет глаза от несовместимости старых развалин и совсем нетронутых вещей.

– И как ее туда принесли?

– И кто, да. В доме никого не было. Он не мог мимо меня пройти.

– Может, сосед? Вдруг там калитка на соседний участок?

Вспоминая Александра, вполне резонно было предположить, что он шляется по ночам на заброшках. Со свечкой и бутылкой портвейна. Картинка в голове вполне складывалась.

– Не было никаких следов вокруг, только мои. Я посмотрел. Этого соседа можно заподозрить в странных поступках, ты права.

– Блин, ну как так-то?

– В следующий раз внутри подождем. Самому интересно.

Свет горел в окне мансарды чуть больше получаса. Дождавшись, когда он пропадет, мы уехали.

– Я столько надела… как там, Надежду, одежду… да, надела. Так вот – на мне столько вещей, что я, блин, вспотела, пока доехали, – пожаловалась Таня.

Я усмехнулся. Непонятно, в чей адрес. Просто потому что я снова лез по сугробам в кроссовках. Взять с собой сменку я хотел, но поленился это сделать.

Мы расположились в самой середине первого этажа. Из-за отсутствия дверей нам было хорошо видно и останки лестницы в мансарду и зал с кухней.

– Чего-то мне ссыкотно. А вдруг они нападут на нас?

– Ты не взяла чеснок? – притворно удивился я.

Сам я чувствовал себя не лучше. С того самого момента, когда я в свете своего мобильного увидел ровно горящую свечу на втором этаже, меня не покидало ощущение некоторой нереальности происходящего. От этого было не по себе.

– Ник, с тобой на оборотней ходить – гиблое дело. Чеснок это от вампиров.

По моим представлениям, оставалось минут пять, и мы пытались подбодриться, болтая о всякой чепухе.

– Да я ж тут бегал уже. Нет тут оборотней. Вот вампир – другое дело, мог прилететь и следов не оставить.

– Я все-таки ставлю на домового. Такого милого, нестрашного гномика с бородой. И ворчливого.

– Поддерживаю идею о нестрашном гномике. Очень подходит. Ночь, зима, обгоревшие развалины… Гномик тут смотрится аутентично.

– Это грустный гномик. Он все ждет новых хозяев для домика…

– Думаешь, это у него ритуал по приманиванию новых хозяев?

– Ну, ты же повелся. Значит – работает.

– Принимается. Надо было тогда молока взять.

– С чесноком?

– И в серебряной миске. Сразу от всего, удобно.

Мы какое-то время молча курили, я старательно оглядывался по сторонам, стараясь ничего не пропустить. И думал о черной кошке в темной комнате – сложно не пропустить непонятно чего.

Потом потянул Таньку за плечо, поворачивая.

– Тебе тоже кажется… – я не договорил.

Уцелевшие верхние ступени лестницы, казалось, начали светлеть. Их словно окутала какая-то туманная дымка, вроде света становилось больше, но различимы они были хуже. Замерцала, чуть вытягиваясь вниз, обломанная струна – на наших глазах лестница начала потихоньку расти вниз. Появились третья ступень, потом четвертая… Зыбкие, призрачные, но вполне различимые, как на зернистой кинопленке из какого-то очень древнего фильма. Свет потихоньку прибывал. Неявный, поэтому его и не было заметно с улицы, будто лестница слегка фосфоресцировала.

Мы молчали, я даже обратил внимание, что стараюсь дышать потише.

Пятая ступень, шестая, была видна уже половина лестницы. И из нижней границы этой зыбкой ряби начало что-то появляться.

Сначала я не разобрал, что именно, просто какая-то круглая тень. Но через несколько мгновений понял, что это голова человека.

Мужчина поднимался по лестнице, словно появляясь из-за границы обрыва ряби. Вот уже видны его плечи.

Идет он медленно, то ли нехотя, то ли сильно задумавшись. Еще два шага и стали видны его руки. В правой он что-то держал перед собой, левой хватался за проявляющиеся перила.

Еще шаг, еще…

В полной тишине он поднялся до самого верха лестницы и повернулся к нам боком, идя в сторону окна.

В руке он нес консервную банку.

Призрак пропал, его загородили появившиеся из ниоткуда туманные доски достраивающегося потолка первого этажа. Несколько секунд мы почти видели Дом таким, каким он был перед пожаром, по крайней мере, эту его часть.

Я замер, не смея двинуться, хотя собирался стряхнуть пепел, но это движение показалось мне слишком бытовым и кощунственным по отношению к происходящему.

Дом показывал нам историю своих последних минут.

Перекрытие первого этажа и лестница почти окончательно проявились в нашей реальности, когда наверху вспыхнул свет. Небольшой огонек свечи, которую поставили на подоконник и зажгли.

Мы замерли. Все смешные истории про оборотней рассеялись, столкнувшись с этим странным призраком из прошлого. Я, кажется, даже боялся пошевелиться. Просто, чтобы ненароком не спугнуть видение.

Но через несколько секунд оно исчезло само.

– Да что вообще это такое?! – Танька, наконец, подобрала слова, выражавшие ее эмоции. – Так же не бывает.

– Не бывает, – я все-таки стряхнул пепел и затянулся. И мы еще немного постояли в тишине, переваривая увиденное.

– Зато я понял, что произошло, – сообщил я, когда мы залезли в машину.

– В смысле?

– Ну, зачем там штора… Так он поджег дом. Штора в банке… когда свеча немного сгорела и огонь опустился до нее, тюль загорелся и начался пожар.

– Кто он?

– Такой себе не самый предсказуемый часовой механизм, – я проигнорировал ее вопрос, договаривая. – Но дал достаточно времени уехать.

– Ты про хозяина?

– Ну, да. Это нам и показали. «Так не доставайся же ты никому», – процитировал я классика.

– Ужас какой, – резюмировала Танька.

Улика

Машка пристроила свою чашку в посудомойку и закрыла дверцу. Потом спохватилась и полезла за таблеткой для нее.

Мама из кухни не уходила, ожидая, когда она закончит убирать со стола, и Маша заторопилась. Такое ожидание обязательно предвещало какой-то разговор, но вдруг получится быстро улизнуть в комнату?

– Маша, – мама начала говорить ровно в тот момент, как Машка распрямилась.

Пауза тянулась и Маша все-таки повернулась к ней лицом.

«Да, маменька» – проговорила она про себя. Ей всегда казалось, что мама ждет именно такого ответа. И чтобы в переднике, и руки чинно сложены. Правда, когда она однажды так ответила, мама высказалась по поводу неуместного старообрядческого обращения. Но ощущение никуда не делось. Да и почему вдруг – старообрядческого? – не переставала задумываться Машка.

Она подняла глаза на мать, и та с вечной полуулыбкой продолжила:

– Ты же помнишь Тамару Дмитриевну?

– Да? – вопрос не подразумевал иного ответа, но Маша споткнулась о мысли в своей голове, и интонация получилась скорее вопросительной.

Имя-отчество напомнили ей, почему-то, о школе. Какая-то бывшая учительница? Других ассоциаций в голове не возникало.

Легкая улыбка на мамином лице не изменилась.

– Всегда удивлялась, как у тебя это получается, – констатировала она без тени удивления.

И даже не уточняя, что именно получается, предоставив Машки самой заполнить пробел.

«Никого не помнить, все забывать», – послушно запрыгали подсказки.

– Это наши знакомые, не так давно купили дом по соседству… – мама чуть подождала и продолжила, – мы недавно были у них в гостях.

– Да, – с облегчением выдохнула Машка, когда воспоминания заполнили голову. Так часто бывало, что имена или лица совершенно ни о чем ей не говорили. Люди ей помнились только по событиям или даже, скорее, ощущениям от них. Облегчение тут сменилось чувством стыда – ощущение от Тамары Дмитриевны было именно такое. В гостях Машка не смогла удержаться и съела тогда два куска торта. Совершенно волшебного торта, Тамара Дмитриевна пекла просто божественно. И теперь точно уверена, что Маша – обжора.

И с лишним весом.

Он-то у нее точно был, она знала это по возникающим на животе складкам. Особенно если сесть в застегнутых ремнем джинсах, то они проявлялись очень отчетливо.

– Как у тебя сейчас с биологией, не всю забыла?

«Тамара Дмитриевна – учительница биологии?» – мелькнуло у Машки в голове.

К счастью, на этот раз мама не стала дожидаться ее ответа.

– У них там какая-то проблема с плесенью, ты помнишь про плесень? – продолжала экзаменовать ее мама.

– Что-то помню, – поспешила защититься Маша, пытаясь выудить из головы хоть какую-то информацию об этих грибах.

Точно, это грибы. Странновато, конечно, но как есть.

Еще вспомнилось, что в сырах используют плесень с очень говорящими названиями: Penicillium roqueforti, Penicillium camemberti… Непонятно, Тамара… – Машка с ужасом поняла, что уже забыла ее отчество – занимается сыроварением?

– Помнишь, чем плесень выводят? А то она жалуется, что все перепробовала уже, но не помогает.

«Ах, ну да, какое сыроварение… В погребе завелась?» – Машка все никак не могла придумать, в чем именно проблема. Уточнять у мамы не хотелось, чтобы не выяснить, что Маша могла бы уже и сама догадаться.

– А какая именно у них плесень? – все еще пребывая в прострации от поворотов разговора, поинтересовалась Маша.

– Тебе стоит самой сходить и выяснить этот момент, – неожиданно предложила мама, остановив поток суетливых машкиных мыслей.

Идти к Тамаре Дмитриевне, которая конечно же запомнила Машу как прожорливую и толстую девчонку, не хотелось совсем.

– Я сейчас почитаю, что там, и подскажу им, – оживилась Машка, найдя возможность закончить, наконец, этот разговор.

Главное, чтобы мама не утвердилась в правильности идеи о личном визите.

В интернете оказалось не очень много способов борьбы с плесенью.

А Тамара Дмитриевна, как выяснилось, хорошо умела пользоваться поисковыми системами и успела перепробовать действительно все – от уксуса и антисептика до осушения воздуха.

– Она, конечно, ничего не говорит, но мы так им расхваливали наш поселок, что мне теперь очень неловко… – посетовала мама и выдержала небольшую паузу, – Она еще и начиталась, что эта плесень очень опасная…

Маша в который раз отметила эту интересную особенность маминых размышлений.

«Мы расхваливали…» – словно смакуя, повторила она.

Но вслух ничего не сказала.

– Тебе все-таки стоит к ним сходить. Я договорилась с Тамарой на завтра, у тебя же нет никаких планов?

План у Маши появился несколько секунда назад, в тот момент, когда прозвучало слово «завтра».

Оказаться где-нибудь в Бразилии, например.

В Рио-де-Жанейро, городе Остапа Бендера и Пауло Коэльо.

Первого Машка не очень любила, хотя смотрела «Двенадцать стульев» много раз, это был один из любимых фильмов ее родителей. Или даже не «хотя», а, наоборот «потому что» – бесконечные просмотры полностью отбили у нее положительное впечатление о фильме. Впрочем, разбираться с причинами своего отношения Машке и не хотелось.

А второго обожала. Не за сложного «Алхимика», понять симолизм которого было совсем не просто, а за неожиданные «Одиннадцать минут», которые в свое время перевернули весь ее мир. Родители, которые всегда поощряли чтение, этот роман не читали.

И только Машка знала, что, оказывается, очень серьезные и всемирно известные писатели пишут в том числе и про проституток и секс. И не просто романы, а красивые сказки.

Она понимала, что это сказка, что не просто так главную героиню зовут Мария, что Коэльо – символист, что…

Мысль со скрежетом остановилась, и Машка вынырнула в реальность.

«Я хотела как раз завтра свалить в Рио», подумала она и покачала головой.

– Нет.

Мама слегка кивнула, они обе понимали, что каких-то планов, которые нельзя было бы отменить и перенести, у Машки быть не может. Раз уж мама уже договорилась.

Она решила надеть брюки и не очень свободную кофту. Такой наряд должен был максимально подчеркнуть отсутствие у нее лишнего веса.

И целый вечер читала про плесень, выяснив, что, в принципе, только черная опасна для здоровья человека и то при длительном контакте с грибком.

Никаких прорывных, неизвестных широкому кругу методов избавления от нее Маше обнаружить не удалось.

Зато она надежно выучила имя-отчество Тамары Дмитриевны.

«У нее же муж есть!» – опомнилась Машка, выйдя из дома и нерешительно обернулась на входную дверь, – «А как его зовут, я, конечно, забыла. И не спросила. Будет очень неловко. Вдруг он меня что-нибудь спросит? Ну, нет, он же не будет спрашивать – а ты помнишь, как меня зовут? Но вдруг придется…»

Что придется, Машка так и не придумала, и все-таки двинулась по поселку. Неторопливо, словно делая вид, что она не совсем идет выполнять мамино поручение по спасению семейной репутации. То есть, как бы и движется в сторону дома Тамары Дмитриевны, но выбирая для этого очень длинный и витиеватый путь.

«Мне просто нужно время, чтобы собраться с духом,» – аргументировала она сама себе. И немного повела плечами, словно пытаясь их немного расправить. Как крылья.

Ей хотелось выглядеть по-деловому и уверенно. Специалистом. Пусть даже и по плесени.

«Тебе идет», – подумала Машка с усмешкой. – «Специалист по тухлым грибам… Звучит, как призвание.»

Мужа Тамары Дмитриевны дома не оказалось. По крайней мере, встречать ее он не вышел.

Зато плесень в углу гостиной на первом этаже цвела очень эффектно.

Обои там были срезаны и даже шпаклевка частично ободрана, обнажая кирпичную кладку. Понятно было, что битва была долгая и упорная, но Тамара Дмитриевна проигрывала.

– Хочешь чаю? – гостеприимно осведомилась хозяйка.

Машка, испугавшись, что сейчас речь пойдет о торте, поспешно отказалась.

– Может, кофе? У нас отличная кофе-машина.

Кофе Машка не любила, но ей вдруг пришло в голову, что хозяйка может обидеться, если ей совсем отказать.

– Я такое люблю… чай, который не чай. Ромашку там всякую, – зачем-то добавила она, тут же решив, что выглядит совсем странно. Ну кто пьет какую-то ромашку? Бабки какие-то, небось…

– Я тоже очень люблю, – обрадовалась Тамара Дмитриевна. – Есть прекрасный каркаде, пойду заварю. А ты посмотри пока.

Машка опустилась на колени в углу гостиной с облегчением уставившись на поле боя.

Плесень была самая обыкновенная, черная, Aspergillus niger. Для аллергиков, действительно, опасная.

Судя по тому, как расползалось черное пятно, эпицентр его был не в самом углу, а на внешней стене, сантиметрах в двадцати от угла

То есть это не была проблема со швом, по которому сочилась бы влага.

Может, тут труба какая?

Машка дотронулась до стены.

Она была теплой и сухой.

Ее тонкие пальцы побежали вдоль стены.

Вот линия среза обоев, вот тут порожек, который образовал срез, по которому отодрали шпаклевку, вот кирпичи…

Зачем она это делает, Машка не знала. На какие мысли ее должно это навести – тоже. Просто оказалось, что это приятно – с умным видом ощупывать стену.

Вроде при деле, и говорить ничего не надо.

Так и за специалиста сойдет.

– Вот все тут и очищали, и покрывали антисептиком, и все равно опять прорастает.

– Да, это удивительно, она же во влажном воздухе растет… – поддержала разговор Машка.

– Ну, может какой новый штамм, – неуверенно предположила Тамара Дмитриевна, наглядно показывая, что относится к этому, скорее, как болезни.

«Дом заболел плесенью» – мелькнуло в голове у Машки, принеся с собой кучу разных образов, включая дом, обмотанный теплый шарфом, из-под которого торчал градусник.

– А там в стене трубы никакой нет? – спросила она, отгоняя детские картинки.

– Нет, тут же только батареи, и трубы для них под полом. Да и в тот угол не доходят, – Тамара Дмитриевна принялась активно жестикулировать, посвящая, как ей казалось, Машу в тонкости устройства домовых коммуникаций.

Машка, как любая студентка со стажем, обладала даром очень активного, но совершенно отстраненного слушания. Она улыбалась, радостно кивала, словно не было на свете ничего достопримечательнее, чем разводка здешних труб. При этом в ее сознание не просачивалось ни единого слова. Она не то, чтобы не слышала, нет, но звуки, которые произносила Тамара Дмитриевна, не складывались у Машки в голове в слова и предложения. Словно были на языке очень красивом и музыкальном, поэтому заставляли ее радостно улыбаться, но совершенно ей незнакомом.

Незаметно для Маши они переместились из комнаты на кухню и оказались за столом.

Под неспешный рассказ Тамары Дмитриевны, кажется, о сложности жизни в своем доме, Машка продолжала видеть перед собой стену, при этом вспоминая каждое ощущение от прикосновения к ней. Плесень, прорастая даже сквозь антисептик, тянулась словно бы из одного из кирпичей. Он отчетливо предстал перед Машкиным внутренним взором.