В этот раз хочу тебя

Я сама делала самостоятельные шаги.

Глава 5

Вся учеба в понедельник, впрочем, как и весь день, словно в тумане. Еле дождалась вечера.

Пришла, как и просили, пораньше. Комната съемок уже не была пустой. В углах копошились техники, что-то проверяли, где-то глухо стучали молотком, в другой стороне щёлкал свет. Атмосфера явно оживилась, по сравнению со вчерашней. Да я и сама приободрилась. Уже как будто все знакомое, не такое страшное.

Но потом в дверях появился он.

Филипп.

Я заметила его раньше, чем он меня – или, может быть, он заметил, но сделал вид, что нет. Лёгкая походка, будто пришёл сюда не работать, а развлечься. Чёрная футболка, обычные джинсы, но на фоне беготни персонала выглядел так, словно вокруг была сцена, и весь свет софитов принадлежал только ему.

Сразу испытала все то, что и на кастинге: то ли страх, то ли странный трепет, от которого хотелось одновременно убежать и остаться.

Мария появилась следом, как всегда собранная. Поздоровалась со мной коротким «привет», потом с ним – таким же деловым тоном. Я заметила: на неё его чары не действовали. Ни улыбки в ответ, ни блеска в глазах – только профессиональная вежливость.

– Так, вы вдвоём здесь репетируйте, завтра отснимем, – сказала буднично и уже разворачивалась уходить.

Я машинально кивнула, но в следующее мгновение меня кольнуло её «вдвоём». Тут озвучила свой вопрос:

– Как вдвоём?

Она взглянула на меня как на ребёнка, которому объясняют очевидное:

– Вдвоём. Сегодня просто прогоны. Завтра камеры, свет и всё остальное. Как раз все сейчас устанавливают.

Махнула головой в сторону ребят, которые уже явно все закончили и собирали инструменты.

Тишина обрушилась почти сразу, как ушла Мария, а за ней и техники.

Я перевела взгляд на Филиппа. Уголки губ дёрнулись в усмешке, глаза чуть прищурились, и в целом он выглядел так, будто вся ситуация его забавляла.

А я стояла с этим сценарием в руках, который притащила из дома, и чувствовала себя пойманной в капкан: «вдвоём», «репетиция», «сцена».

То есть сейчас.

Прямо сейчас.

И от этого слова – «сейчас» – мне стало ещё хуже, чем от всех завтрашних «съёмок».

– Ну, давай, начинай, – спокойно сказал парень, опускаясь на край кровати, как будто это его комната, а я тут так… случайно забрела.

– Начинать… что? – вцепилась в сценарий, как в спасательный круг. – Тут же… никаких реплик.

– Вот именно, – он чуть наклонил голову, и в его голосе прозвучала неприкрытая усмешка. – Значит, текст зубрить не будем.

Сердце бухнуло. И – будто в замедленной съёмке – он снял с себя футболку, повесил на спинку стула. Я замерла. Не скрываясь разглядывала. Даже дышать на секунду забыла.

Филипп это понял сразу. И подыграл. Без стеснения напряг грудные мышцы, демонстрируя товар лицом.

– Разрешаю полапать.

– Что?! – я едва не задохнулась.

– Ложись, – сказал уже более серьёзно и мотнул головой в сторону кровати.

– Ч-что? – переспросила, надеясь, что ослышалась.

– Ложись в кровать, Кариш, – и добавил этот свой пригласительный жест рукой, как официант, который открывает дверь в ресторан. – Мы же репетируем.

– Мы будем репетировать… лёжа? – голос у меня дрогнул.

Он скосил взгляд на постель и ухмыльнулся:

– А у нас есть другая сцена?

Я тоже перевела взгляд на постель. Сердце стучало так, что, казалось, слышно всем в ангаре.

– Ты что, голым будешь? – слова сами вырвались, хотя звучало это скорее как писк, чем вопрос.

– Да, я буду так, – окинул себя взглядом сверху вниз и снова усмехнулся. – Заметь, не голым.

Я сглотнула и попыталась спрятаться за сценарий, как за щитом. Да и вообще, меня уже изрядно потряхивало от его кривой усмешки. Я же ничего смешного тут не наблюдала.

– В кадре будем по плечи, – продолжил он, объясняя очевидное. – Твои тоже должны быть голыми.

– Вот на съёмках и будут! – выдохнула и упрямо вскинула подбородок, хотя чувствовала, что щеки горят.

Филипп склонил голову набок, и в его взгляде снова мелькнула эта насмешка.

– Так, Кариш, давай без вот этого, – голос стал ниже, мягче, но от этого только хуже. – Не переигрывай со своей невинностью. Ложись уже.

Я осталась стоять на месте, сжимая по-прежнему сценарий. В груди всё колотилось, будто меня сейчас бросят с моста в ледяную воду. Он же, спокойно, как будто речь шла не о «постельной сцене», а о разминке перед физкультурой, чуть отстранился и, уже который раз, указал на постель.

– Не тяни, Кариш. Чем дольше думаешь, тем страшнее.

Сдалась. Отложила папку и, разувшись, легла на край кровати, чувствуя себя будто на экзамене, от которого зависит вся моя жизнь. И тут же Филипп оперативно скинул кроссы, и без малейшего смущения забрался сверху, накрывая нас по пояс простыней.

Он держался на вытянутых руках, не придавливая меня, и это отчего-то пугало даже сильнее. Я чувствовала его вес, его близость, но он будто нарочно оставлял пространство, создавая напряжение.

Я боялась дышать. Казалось, даже лёгкий вздох выдаст всё, что происходит у меня внутри: и страх, и смятение, и то странное, колкое тепло, которое то и дело пробегало под кожей.

Прижала кулачки к груди, словно пыталась удержать сердце, которое вот-вот выпрыгнет наружу. Глаза сами собой уставились в его, и я боялась пошевелиться, боялась отвести взгляд. Веки дрожали, как от усталости, но я не позволяла себе моргнуть.

Филипп в это время никуда не спешил. Он как будто смаковал каждую секунду моей скованности. Насмешка в темных глазах перемешалась с каким-то странным интересом. Он явно разглядывал меня не стесняясь. И тут же, в подтверждении моих догадок, приподнял бровь, чуть наклонил голову, пытаясь разглядеть меня под другим углом, и заулыбался.

Я знала эту мимику – та, что выводит из себя, потому что в ней и игра, и вызов сразу.

А я… я лежала и чувствовала себя голой, хоть на мне была и кофта, и всё остальное. Простынь, что укрывала нас двоих, словно стерла все границы. Отчего дыхание становилось всё более рваным, а в сознании звучала только одна мысль: он слышит, как я боюсь.

И я совсем не понимала, чего он ждал. Завис надо мной, словно над добычей, и смотрел, смотрел, смотрел. Вместо того, чтобы побыстрее отрепетировать сцену и разойтись по своим делам.

Мне даже показалось, что если бы в этот момент ассистентка зашла и включила «мотор», я бы сыграла лучше всех – потому что ничего уже не нужно было изображать.

Всё было по-настоящему.

И вот в ту минуту, когда я уже начала думать, что мы просто так и пролежим, глядя друг на друга, Филипп неожиданно сократил расстояние. Медленно, будто проверяя мою реакцию, склонился ниже. Его взгляд не отпускал – я буквально ощущала, как он меня удерживает только глазами, лишая возможности пошевелиться.

И вдруг – его губы коснулись моих. Лёгкий, почти невинный поцелуй. Я успела подумать, что вот так, наверное, оно и должно быть – технически, безэмоционально, по сценарию…

Но он не отстранился.

Задержал этот поцелуй дольше, чем нужно. Слишком дольше. Я даже успела заметить тепло его дыхания, мягкое, уверенное давление губ, и внутри всё закололо, будто электричество пробежало по венам.

Я не знала, что делать.

Должна ли я отвечать? Или моя задача просто позволить более опытному актеру вести в этой сцене?

Но все внимание переключилось на первый поцелуй.

Прислушивалась к себе: как дрожат пальцы, как напряглись плечи, как в животе странное сжатие – не страх, а что-то непривычное. Я не думала о том, как это выглядит со стороны, не пыталась что-то изобразить. Просто отмечала каждое физическое ощущение, фиксировала в памяти.

Когда поцелуй стал чуть глубже, я ощутила, как дыхание у нас смешалось. Вкус – неяркий, просто его. Тепло губ, лёгкое движение. И моё сердце, которое всё это время сбивалось с ритма, теперь будто отбивало чёткий такт где-то в груди, разгоняя кровь быстрее обычного.

Я запоминала всё: давление его губ, то, как у меня закружилась голова не от романтики, а буквально – от нехватки воздуха. Как кончики пальцев стали чуть холодными, а ладони наоборот – горячими.

А он продолжал. Накатил чуть сильнее, прикусил верхнюю губу, потом нижнюю, будто пробуя вкус, будто… будто это уже не «16+».

Я зажмурилась, потому что глаза заслезились от слишком сильных эмоций. Сжала кулачки ещё сильнее.

Он вдруг отстранился, задержавшись на секунду так близко, что я ещё ощущала его дыхание на губах. Смотрел прямо в глаза, которые я тут же распахнула.

– Так, с невинностью ты справилась, – сказал, словно отмечал выполненное упражнение. – Теперь давай страсть включай.

Я моргнула, пытаясь осознать услышанное.

Что? Какая страсть? Я же… Но сообразить ничего не успела.

Филипп наклонился снова – только на этот раз не к губам. Его зубы легко, но ощутимо вонзились в кожу на шее. Укус. Резкий, как вспышка.

Я дёрнулась, но не успела даже выдохнуть, как по телу прокатилась странная волна – смесь испуга и… чего-то ещё, дикого, непонятного, от чего хотелось одновременно и спрятаться, и остаться в этом моменте.

– Ты что… – сорвалось у меня шёпотом, но он не дал договорить.

Сразу пошёл в наступление: скользнул губами по шее, задержался, снова прикусил, и это было уже не аккуратное «для камеры», а как будто он сам позабыл, для чего мы здесь.

Я совсем растерялась. Сердце уже билось, как безумное, и всё, что я могла, – это разжать кулаки и вцепиться в простынь, пытаясь хоть так сохранить контроль над телом, которое меня категорически не слушалось.

Хорошо, что это всего лишь репетиция. Только вот… почему я в это уже не верила?

А просто перестала понимать, где заканчивается эта самая «репетиция» и начинается реальность. В голове шумело, дыхание сбивалось, и я просто цеплялась пальцами за ткань.

И вдруг дверь тихо скрипнула. Вошла ассистентка – спокойная, как будто застать двоих в таком положении было самым обыденным делом. Ни тени смущения. Она проговорила буднично:

– Фил, если вы тут закончили, возвращайся в комнату бара. Там уже все собрались, будут клубную сцену прогонять.

Я чуть не провалилась сквозь кровать от стыда. А он… он даже не засуетился. Нависал всё так же надо мной, только перестал целовать и приподнялся на вытянутых руках.

– Да, иду, – ответил лениво, словно у него всё под контролем. – Дай мне три минуты.

Мария ответила положительно и исчезла, оставив нас.

Я хотела, чтобы он слез немедленно, но парень не сдвинулся и продолжал в упор смотреть – то на мои губы, то в глаза. И вдобавок усмехнулся, после чего произнёс тихо, но отчётливо:

– Ты же реально вся дрожишь. Хочешь – помогу расслабиться после съёмки?

Я тут же резко оттолкнула его грудь обеими ладонями, насколько хватило сил:

– Нет. Спать я с тобой буду только понарошку!

Филипп прищурился. И в этот раз по-настоящему улыбнулся.

Ну, довольно!

Для себя решила: еще секунда и я точно начну колотить его в грудак.

Но как будто догадался о моих намерениях. Встал. Лениво, без спешки накинул футболку, словно и не было всего этого.

– Посмотрим, – бросил с той же самодовольной усмешкой, и вышел, оставив меня на кровати, с горящими щеками и всевозможным калейдоскопом эмоций.

Поэтому я еще долго сидела и думала только об одном: как я теперь завтра это выдержу?

Глава 6

Автобус тронулся рывком, и я машинально прижалась лбом к холодному стеклу. Капли дождя лениво стекали вниз, сливаясь в узкие дорожки, и я смотрела сквозь них на промокший город. Всё будто превращалось в серое акварельное пятно, и именно в этом размытом мире я снова застряла в своих мыслях.

Правильно ли я делаю? Соглашаясь на эту сцену… Постельную сцену.

Перед глазами всплыл пример одной актрисы – ещё совсем недавно её показывали буквально из каждого утюга. Красные дорожки, премии, реклама. А потом – один эпизод с постелью, всего лишь одна сцена. И будто ножницы прошлись по её судьбе: рухнула личная жизнь, рухнула карьера, исчезла с экранов, остались только едкие статьи и сплетни.

А если со мной случится то же самое?

Да, конечно это будет не в таких масштабах. Развод и потеря карьеры мне не грозит пока, но вот испорченная репутация и разочарование в глазах родителей не исключено…

Я так много думала об этом ночью. Долго ворочалась перед сном, но всё равно пришла к однозначному решению: сниматься. Утром проснулась с тем же настроем – решимостью.

Но сейчас… Сейчас всё иначе. Я ехала на съемки с вязкой тревогой внутри.

А так ли уж мне нужна эта галочка, что прошла кастинг, что уже снималась в сериале? Это действительно шаг вперёд или просто ловушка?

Сама сцена уже даже не пугала так сильно. На первый план вышел он. Филипп. Его взгляд, его ухмылка, его доминирующая манера держаться. Он будто впечатывался в воздух и подминал всё вокруг под себя – и меня тоже. Я боялась в этом себе признаться, но ведь именно он тревожил меня больше самой камеры. Он возбуждал, злил, дразнил и ломал во мне что-то привычное.

И вроде бы – ладно. Можно переждать, отснять и забыть. Но внутри всё сильнее ворочалось какое-то предчувствие, будто за этим «понарошку» последует совсем не понарошку.

Я тяжело выдохнула и, чтобы хоть как-то отвлечься, провела пальцем по запотевшему стеклу, выводя на нём нелепые сикамбрические узоры. Всё равно они исчезнут, когда автобус остановится и откроются двери.

А сомнения останутся со мной.

Я едва успела сойти на остановке, как дождь припустил сильнее. Подняла капюшон и ускорила шаг к знакомому ангару.

Позавчера всё это выглядело почти игрушечно, будто я случайно забрела за кулисы какого-то студенческого театра. Сегодня же… всё было иначе.

Комнатка, в которой вчера царила спокойная подготовка, теперь кипела жизнью. Камеры, штативы, провода клубками по полу, какие-то ящики с аппаратурой, люди с наушниками и микрофонами наперевес. Все двигались слаженно, и от этого, суеты казалось ещё больше.

Никакой репетиции – настоящий съёмочный день.

Я только успела осмотреться, как ко мне быстрым шагом подошла знакомая ассистентка. Улыбнулась, но в её улыбке не было ни капли вчерашнего спокойствия – скорее деловая спешка:

– Карин, отлично, вовремя, – и тут же рукой показала в сторону. – Вот там кафе, бери кофе и иди в ту зелёную дверь, переодевайся и гримируйся.

Кивнула, хотя внутри всё похолодело от начавшейся заварушки. Машинально прошла туда, куда указала девушка, стараясь не споткнуться о километры кабелей.

Сердце билось как бешеное. Вчера это была просто «репетиция без камер». Сегодня – роль.

В кафе, что она упомянула, пахло кофе и чем-то сладким, но у меня и кусок в горло не полез бы. Схватила первый попавшийся стакан воды, чтобы руки хоть чем-то занять, и пошла к зелёной двери.

За ней оказался длинный узкий коридор с раздевалками и гримёрками. Таблички на дверях, светящиеся лампы, запах лака для волос и пудры. Зашла в ту, куда указали, и тут же почувствовала себя героиней большой сцены. Огромное зеркало с лампочками по периметру, высокий стул, стол, заставленный баночками и кистями.

– Садись, – гримерша даже не поздоровалась, только быстрым взглядом оценила меня сверху вниз. – Волосы уберём, акцент на глаза. Лицо свежее, трогать сильно не будем.

Я повесила куртку, присела на стул и сложила руки на коленях, чтобы не выдать дрожь. В зеркале увидела слишком напряжённую себя, слишком чужую в этом антураже.

Женщина принялась ловко убирать волосы в свободный пучок, оставляя только пару, якобы выбившихся, прядей.

А я всё пыталась понять: вот оно, правда? Я здесь? И сейчас меня готовят к съёмке? К сцене, от которой у меня сжимается желудок?

Когда закончили с образом, я внимательно осмотрела себя. В отражении на секунду встретилась взглядом – и мне стало страшнее, чем от камер и света. Лицо выглядело будто чужим, более взрослым, решительным. Таким, каким его захотели видеть для кадра.

– Всё, готово, – гримерша отступила. – Переодевай вот тот бежевый боди и иди на площадку. Тебя уже ждут.

Я встала, откинула с плеча невидимую пылинку, хотя внутри всё сжималось так, что хотелось наоборот спрятаться, сесть обратно на стул, закрыть глаза и сказать: «Нет, я не смогу».

Но ноги сами подвели меня к сценической вешалке. Руки сами приступили к смене одежды. И вот я уже иду в халате по коридору, к той самой комнате, где шумели, донастраивали, переговаривались.

Я почти физически чувствовала, как сердце гремит в грудной клетке, будто кто-то барабанит изнутри кулаками.

Постель. Филипп. Его обнаженный торс. И я – в этой дурацкой «маечке», которая сидела так плотно, что будто вторая кожа.

Невольно провела пальцами по тугому узлу пояса, и только тогда вспомнила: пуговицы-то больше нет. Уцепиться не за что будет. Всё моё маленькое «оружие против стресса» осталось в гримерке, на кардигане. И от этого стало ещё хуже. Я распахнула глаза, будто вынырнула из собственных мыслей, и наткнулась прямо на него.

Филипп стоял напротив кровати. Снова расслабленный, уверенный, как будто это, и впрямь, его естественная среда обитания. Смотрел прямо на меня. В упор в глаза. Ни на сантиметр ниже, ни на сантиметр выше. И это было в тысячу раз хуже, чем если бы он позволил себе пробежать глазами по моей фигуре. Потому что в его взгляде было что-то слишком обнажающее.

В это время визажист, не торопясь, проходила кисточкой по его шее, по плечам. У меня в голове крутилась одна идиотская мысль: ну да, конечно, это же тоже работа, у кого-то такая вот профессия – подчеркивать чужую привлекательность.

– Так, все в сборе! – резко скомандовал голос.

Я вздрогнула.

На стул, напротив монитора, опустился мужчина лет сорока пяти, в очках, со строгим выражением лица. Пиджак висел на спинке, рубашка слегка закатана на локтях – и всё в нём говорило: «Я главный здесь».

– Давайте начинать! Сцена короткая, за полчаса должны уложиться!

Полчаса.

Я уцепилась за эту фразу, как за спасательный круг. Полчаса – и всё. Полчаса, и я выбегу отсюда, сверкая пятками. Полчаса – и у меня уже будет первая «роль». Пусть маленькая, пусть постельная, пусть дурацкая, но роль.

А пока… пока стояла, чувствуя себя так, будто меня уже раздели догола, хоть и просто скинула махровый халат, под которым только боди. Тут же машинально села на край постели. Только тут же пожалела – как будто не на кровать, а на раскалённую плиту опустилась. Неловко, неуклюже, не зная, куда деть руки, потом, подчинившись команде помощнику оператора, легла.

Холодная простыня липла к лопаткам, а внутри всё дрожало так, что я едва могла удержать дыхание ровным. Автоматически, снова подняла руки к груди и сжала кулачки.

Маленькая защита от этого огромного мира.

И вот он. Снова сверху, как вчера. Только теперь – не репетиция в пустой комнате, а сцена, освещённая десятком глаз и камер. Филипп навис надо мной на вытянутых руках, лицо близко-близко. И опять этот взгляд. Ни слова. Ни улыбки. Просто смотрит прямо в глаза. И от этого кажется, что время остановилось.

Наверное, всё вокруг действительно перестало бы существовать – если бы не резкий голос:

– Свет приглушите на съёмочной! – отрезал режиссёр. – Ещё! Ещё, говорю! Достаточно. Всё, работаем на камеру!

И как будто по невидимому сигналу – Филипп прижался губами к моим.

Я не знала, что меня страшит больше – камеры, направленные прямо на нас, или то, что чувствовала, как дрожь разливается по телу, как будто под кожей бегают крошечные токи, и едва ли могла вдохнуть полной грудью.

Буквально тут же забыла про яркий свет, про людей, про то, что мы всего лишь изображаем. Я растворялась в этом поцелуе – мягком, но настойчивом. Его губы двигались слишком медленно, задерживаясь дольше, чем нужно. Это было… настоящее.

Когда он начал имитировать движения – чуть заметно, но достаточно, чтобы камера уловила ритмичные толчки, – я вся напряглась. А потом… ощутила у себя между ног его реальное возбуждение.

И все, у меня перехватило дыхание.

Глаза сами собой широко распахнулись. Я замерла, как будто меня ударило током. И в этот же момент раздался режиссёрский голос:

– Стоп! Стоп, стоп!

Филипп тут же остановился и поднял корпус, опираясь на руки. Его дыхание было сбивчивым, неровным, будто мы не сцену играли, а на самом деле… Чёрт. Я не смела додумать.

Главный нахмурился, заглядывая в листок, выискивая моё имя:

– Карина… – он сделал паузу, будто проверяя, правильно ли произносит. – Глаза не распахивай. Наоборот, прикрывай, ты должна наслаждаться. Всё. Еще не отсняли, мотор!

Я судорожно сглотнула, чувствуя, как кровь гулко стучит в висках. Едва успела моргнуть, как снова – этот сигнал, и он наклонился. Только на этот раз не к губам. Его рот нашёл мою шею. Горячее дыхание обожгло кожу. А потом – лёгкий укус. Я вздрогнула и едва не застонала.

Он скользнул выше, к уху. Дыхание щекотало и сводило с ума. Я почувствовала, как кулаки, до боли сжатые у груди, наконец разжались. Сами собой пальцы нашли его плечи, скользнули по мускулам. Ощутила силу под кожей, упругость, и от этого становилось только хуже.

Филипп целовал слишком убедительно. И чем дольше, тем сильнее я забывалась. Никакой игры. Никакой сцены. Был только он. Его губы, его тело, его дыхание.

Я понимала, что реально возбуждаюсь. Что моё тело не умеет притворяться – оно отвечает само. Сердце бешено стучало, кожа горела. И в какой-то момент я перестала осознавать, где заканчивается Карина-актриса и начинается Карина-настоящая.

– Так, стоп, – снова раздалось из-за камер, и у меня внутри всё сжалось.

Я с надеждой посмотрела на режиссёра, вдруг это конец, вдруг хватит… но нет. Он помахал листом, щурясь в него, и лениво бросил:

– Мне нужно сохранить 16+ сцену. Но… добавить чуть-чуть перчинки. Сделаем кадр, что он лезет в трусики. Без фанатизма. Просто движение руки по бедру.

Я чуть не подавилась воздухом. Словно язык проглотила. Хотела возразить, но слова так и не сорвались с губ – все вокруг уже зашевелились, заняли новые позиции. Оператор с камерой придвинулся вплотную, ассистент аккуратно приподняла простынь, чтобы объектив видел правильный ракурс.

А я лежала, совершенно оцепенев, и только сердце грохотало в груди.

Филипп действовал так, будто мы и правда остались вдвоём. Его ладонь легко коснулась моей лодыжки и медленно поползла вверх. По коже прошёл электрический разряд. Я едва сдерживала дрожь, стиснула зубы и перестала дышать.

Пальцы скользнули выше, огладили бедро, а я зажмурила глаза изо всех сил. Все равно камера направлена не на лицо. Я не дышала. Вообще. Только внутренности стянуло.

«Это игра. Это кино. Это постановка», – пыталась внушить себе, но тело выдавало меня.

– Готово! – удовлетворённо скомандовал режиссёр. – Теперь продолжаем сверху.

Ассистент тут же опустила простынь, прикрывая нас, и я почувствовала лёгкое дуновение воздуха.

Распахнула глаза. И зря. Филипп смотрел прямо на меня. С наглой насмешкой во взгляде. Как будто прекрасно знал, что делает со мной, и получал от этого удовольствие.

И тут же медленно наклонился, щекой скользнул по моей, потёрся носом, дразня. И в это же время его рука, лежащая до сих пор на бедре, скользнула глубже в трусики. Пальцы коснулись моей самой явной, горячей влажности.

Я едва не вскрикнула, глаза сами собой снова закрылись. Тело непроизвольно выгнулось навстречу.