Полная версия
Моему собутыльнику тоже всё нравилось.
Когда музыки стало слишком много, мы перестали разговаривать. Заказали ещё по одной, растворились в атмосфере нового бара вместе и каждый в своих мыслях по отдельности, до того момента, как привлёкший похлопыванием по плечу моё внимание Сёма жестом не предложил выйти покурить.
Ловко лавируя между танцующими телами, пробрались к выходу.
– Нет, это место совершенно точно мне нравится.
– Согласен.
– Рискну заявить, что этот бар – лучший у нас в городе.
– Ну, тут не могу ни подтвердить, ни опровергнуть, – ответил Сёма.
– Не хочешь тут задержаться?
– Не сегодня. Староват я уже для того, чтобы тусить всю ночь напролёт, – фраза завершилась фирменной, словно высеченной в камне, улыбкой.
– Как знаешь.
– А тебе хорошего вечера.
– Спасибо. Взаимно.
Мы пожали руки на прощание, и Сёма направился к остановке трамвая.
Я же, затушив в пепельнице окурок, вернулся в бар.
Настало время заплатить бармену за то, чтобы он показал, на что способен. Повестись на ненавязчивую провокацию, что прозвучала, когда я только сюда пришёл.
Проблемой стало то, что я не увидел в меню ни одного знакомого названия. Одно из двух. Либо коктейльная карта здесь, как это модно нынче, полностью «авторская», либо, в попытке выделиться на фоне многих других заведений города, что, на самом деле, лишь больше превращало их в бледные копии друг друга. Либо местный шеф-бармен решил творчески подойти к подбору названий для классики, с которой я хоть в какой-то степени был знаком.
Что в первом, что во втором случае, пользоваться смартфоном и интернетом для сопоставления входивших в меню названий с алкогольными напитками, было бессмысленно.
Оставалось дождаться, пока бармен не закончит то ли флиртовать, то ли принимать заказ у двух подруг, сидевших чуть поодаль.
Пока эти трое болтали о чём-то и смеялись, сам не заметил, как начал постукивать кончиками пальцев по столешнице в ритм игравшей на весь зал песни. Захотелось как можно скорее расслабиться, перестать думать, полностью раствориться в атмосфере заведения, интерьер и музыка в котором к этому располагали.
Для этого не хватало только новой порции выпивки.
Слишком долго себя ждать сотрудник заведения не заставил.
– Итак, о коктейлях, – крикнул я ему в ухо, перевалившись через столешницу барной стойки.
– Я тебя внимательно.
– Нихрена не понял в меню. Может, посоветуешь чего?
– Может, и посоветую.
– Что-нибудь на текиле есть?
– Мне нравится ход твоих мыслей. Есть, конечно.
– Варианты?
– Доверься мне.
Бармен ловко снял с полок четыре бутылки, из которых смог опознать только две – соответственно, с текилой и апельсиновым ликёром. Разлил содержимое каждой из них по льду в шейкере и, завершив смешивание, вопреки моим ожиданиям – без какого-либо типично-барменского шоу с флейрингом и прочими полуакробатическими полутрюками, налил коктейль, словно светившийся бледно-голубым неоном, в бокал на ножке.
Красивая штука.
– Что это?
– Мы называем это «Убить пересмешника». Уверен, тебе понравится.
Его уверенность, конечно, подкупала; однако, вместе с этим и вызывала некоторое недоверие. Которое исчезло полностью, стоило мне попробовать поданный напиток.
Удивительно, но для бармена это было с первой попытки попадание «в десятку».
Коктейль оказался настолько вкусным и, по ощущениям, лёгким, что первая порция была выпита слишком быстро. Бармен даже толком отойти от меня не успел к моменту, когда я заказал следующий.
– Решил налечь на выпивку в гордом одиночестве?
– Второй коктейль. Не так уж и налегаю, – парировал я.
– Ну смотри, он крепче, чем кажется.
– Значит, будет весело.
– Моё дело предупредить. Дальше – любой каприз за твои деньги, – хотя и не мог увидеть лица бармена, кричавшего свои реплики мне в ухо, готов поспорить, где-то под усами, нуждавшимися то ли в расчёске, то ли в бритве, он улыбался.
Не стал отвечать. В конце концов, продолжать разговор через барную стойку при текущей громкости музыки было проблематично. Вернулся в значительно более комфортное, сидячее положение, и достал из кармана кошелёк. Намекая – хотелось, чтобы бармен перестал задавать вопросы, юлить и язвить. И начал делать свою работу.
Раздражение нарастало, однако, не стал его ни коим образом выражать.
Впрочем, он, словно прочитав мои мысли, приступил к выполнению манипуляций со льдом, шейкером и бутылками.
Вопреки громкости музыки, начал слышать разговоры окружавших меня гостей бара. Их голоса пробивались сквозь музыку. Хотя и слышал достаточно громко и чётко, не получалось определить, кому именно они принадлежат. Не получалось разобрать слова. Как будто «Счастливая Семёрка» на самом деле находилась в стране, языка которой я не знал.
Усмехнулся.
И это – после одного коктейля?
Что дальше?
Второй был выпит уже не так быстро. Не знаю, хотел ли я растянуть вкусный напиток, или всё же внял предостережению бармена. В конце концов, за вторым последовал третий.
Рано или поздно, бледно-голубая, будто бы, светящаяся, жидкость в бокале закончилась. Стоило этому случиться, понял, что хочу с кем-нибудь поговорить. Та лёгкость, которую только начинал испытывать от выпивки, улетучилась быстрее, чем успел это заметить.
К горлу подступал ком, который мешал дышать.
Нужно было его выдавить наружу. Раньше, чем задохнусь.
Я начал вспоминать образы.
Ботинок, лежащий на асфальте, немного поодаль от свежих, будто бы дымившихся, чёрных тормозных следов. Холодный бордюр. Окурки под ногами. Чертовски много окурков, целая гора. Не унимающаяся дрожь в руках. Да и во всём теле. Люди в форме, в разных формах, а где-то – в однотипных, бесформенных дождевиках, суетящиеся вокруг.
Много чёрного. Много серого. Много красного.
Красное и синее, то появляющееся, то исчезающее, конусами света вращающихся ламп. Холод и жар, то ли сменявшие друг друга на каких-то неуловимых скоростях, то ли одновременно испытываемые. Темнота и яркий свет вокруг.
Темнота, в которой не было видно абсолютно ничего. До такой степени, что сложно было понять, где верх, а где низ.
Яркий свет от ритмично вращавшихся ламп, синих и красных. Яркий свет, ослепляющий, лишь усиливая тем самым ощущение сменявшей его темноты.
И абсолютно такой же ком в горле, что нужно было выдавить наружу. Однако, сколько бы попыток ни предпринималось, те редкие слова, что получалось произнести, с большим трудом связывались в предложения. Нужно было говорить, когда мне задавали вопросы и, как мог, я пытался это делать.
Не уверен, что это было именно то, чего от меня ожидали.
Кто-то что-то записывал.
Кто-то кому-то звонил.
Кто-то загружал чёрный пластиковый мешок на носилках в белую машину с красными полосами на бортах.
Вспомнил, что лицо тогда было омерзительно мокрым. Не мог понять, от чего именно. Были то слёзы, холодный пот или чужая, ещё сохранявшая какое-то тепло, кровь. Или всё это вместе.
Не знал, что кровь может быть такой вязкой.
Хотелось стереть всё это с лица, очиститься, отмыться. Однако, все попытки сделать это заканчивались только размазыванием склизкой, жидкой массы по лицу и шее.
Мелкие капли противного, холодного дождя ничего не смывали. Только болезненно врезались в кожу, подобно иголкам.
Только добавляли грязи.
Казалось, будто этой грязью теперь покрыт весь мир, и от этого никак не избавиться.
Моргнув, обнаружил себя на улице, пытающимся дрожащими пальцами высечь огонь из дешёвой пластиковой зажигалки. Как только у меня это получилось, понял, что взялся за сигарету не с той стороны, и затянулся плавящимся фильтром.
Откашлялся.
Чёрт возьми, насколько же это было мерзко.
Неожиданный дискомфорт как будто бы вернул в реальность окончательно, и следующую сигарету прикурить получилось правильно, и значительно быстрее.
Воспоминания, яркие и чёткие, не покидали меня.
Это был один из тех моментов, когда я проклинал свою фотографическую память. Чёрт возьми, как же здорово бы было, будь у неё выключатель, или что-то в этом роде. А ещё лучше – кнопка, которой можно было бы попросту избирательно стирать себе память.
Но, в отсутствие таковых, приходилось пользоваться инструментами и средствами, которыми в данный момент располагал.
Когда-то давно кто-то сказал мне, что лучше всего в таких ситуациях выговориться.
Стоило так поступить.
Однако, был ещё слишком трезв для того, чтобы раскапывать воспоминания, что я держал за семью замками, но случайно высвободил под действием зелья из текилы, апельсинового ликёра, и чего-то ещё.
Докурив вторую сигарету, решительно, хотя и всё ещё дрожащей рукой, открыл дверь «Счастливой Семёрки» и направился к барной стойке. Нужно было накидаться до состояния, когда язык окончательно развяжется и я смогу найти какую-нибудь жертву, чьим ушам в ближайшее время предстоит очень много слушать.
Компенсирую дискомфорт угощением моего потенциального слушателя выпивкой.
Пока я искал путь через танцпол, что было бы значительно проще, слушайся меня моё тело в полной мере, голос Мерлина Мэнсона из порталов пел о том, что за гранью всё черно и пути назад нет. Здесь всё начинается, и здесь всё закончится.
Знал эту песню.
Если бы получалось думать о чём-то помимо избавления от пресса давления, что моя душа оказывала на меня же, удивился бы тому, что местный диджей включил её для танцев молодёжи в пятницу вечером.
Казалась для этого несколько мрачноватой.
Оказавшись в скором времени на неким чудом по-прежнему свободным стулом возле барной стойки, облюбованный за этот вечер моей задницей, сел и позвал бармена.
Заказал ещё один коктейль, две рюмки, и попросил не убирать далеко бутылку текилы.
В конце концов, надо же на что-то тратить премиальные?
Глава 3.
Свет – это больно.
Каждый аспект моего сознания начал, буквально, кричать об этом, стоило сознанию вернуться в тело, а телу – попытаться открыть глаза. Потоки мыслей в голове, которых, казалось, секунду назад ещё не было, принялись перемещаться на столь высоких скоростях и по столь непредсказуемым траекториям в черепной коробке, что уследить за ними, хоть за что-то зацепиться – казалось невыполнимой задачей.
И, всё же, я не бросал попыток.
Каждая из них отдавала яркой, болезненной вспышкой серо-зелёно-фиолетового цвета.
Такой цвет вообще существует?
И может ли он быть светом?
Попытки пошевелиться привели к аналогичным попыткам открыть глаза результатам. Каждая мышца моего тела умоляла как можно быстрее и безболезненнее прервать её мучения единственным верным, подходящим для этого, способом.
Следующей блестящей идеей, которую получилось хоть как-то осознать – было не двигаться и не думать.
Попробовать отрубиться ещё раз.
Вероятно, когда оживу в следующий раз, это самое оживание перестанет сопровождаться такой же агонией.
Чёрт возьми, когда, как и зачем я успел так накидаться?
И, что немаловажно – где я?
Для того, чтобы получить ответ на этот вопрос, стоило таки включить восприятие. Болезненное занятие. Но, страх того, что я не знаю, где нахожусь, оказался сильнее боли.
Занятная штука – страх.
Впрочем, ушёл он также быстро, как появился.
Сквозь всё то, чем похмелье искажало мои восприятие и способность мыслить, довольно быстро понял, что нахожусь у себя дома.
На мне нет одежды.
На девушке, что лежит рядом – тоже нет одежды.
Стоп.
Девушка?
Потребовалось некоторое время на то, чтобы глаза, уши и руки убедили меня в том, что рядом со мной лежит, ещё спящая, девушка.
Вполне реальная и живая.
Не являющаяся галлюцинацией, вызванной обильными возлияниями спиртосодержащих напитков. Достаточно привлекательная, хотя и не совсем в моём вкусе. Впрочем, хаотично разбросанные по полу предметы одежды и упаковки из-под презервативов, а также простыни, мятые и грязные – наверное, как и я сейчас – свидетельствовали: не так давно меня этот факт не сильно беспокоил.
Становилось бы всё интереснее и интереснее, если бы не боль и дезориентированность, что правили балом в голове.
Следующей мыслью, которую мне получилось выловить из бесчисленных хаотичных потоков, стала мысль о необходимости выкурить сигарету. Дать организму утреннюю дозу никотина. Может, и не одну. Мысль показалась хорошей, однако, с приведением в исполнение я не торопился. Двигаться было по-прежнему охренеть как тяжело и больно.
Но нужно.
Собрав волю в кулак, встал с кровати, стараясь не потревожить девушку, которой ещё только предстояло проснуться и оценить всю ту палитру ощущений, что испытывал сейчас я.
Было бы, как минимум, не вежливо её сейчас разбудить.
Как максимум – жестоко.
Ходить было тяжело.
Ходить прямо – ещё тяжелее.
Найти джинсы оказалось значительно проще, чем надеть. К счастью для меня, слегка помятая пачка сигарет находилась там, где ожидал её найти – в заднем левом кармане. К несчастью для меня – в оной пачке оставалась последняя сигарета.
Мало.
Впрочем, было бы значительно хуже, окажись пачка пустой.
По крайней мере, я могу выкурить сигарету перед тем, как отправлюсь в магазин за новой упаковкой из двадцати гвоздей в свой гроб.
Чуть не упал несколько раз по дороге на кухню, однако, в конце концов, этот путь был пройден.
Как бы ни старался растянуть на более длительный промежуток времени первую сигарету этого утра и последнюю сигарету этой пачки, всё же, она была ограничена семьюдесятью пятью миллиметрами набитой табаком и смолой бумаги. Сколько бы ни пытался я курить медленней, чем обычно, это не сильно сказалось на времени, через которое, после щелчка зажигателем конфорки и первой затяжки до момента, когда следующая затяжка уже начала бы плавить фильтр.
Кажется, стало легче.
Не достаточно для того, чтобы в полной мере получалось функционировать, как нормальный человек, но достаточно для того, чтобы надеть рубашку и выйти в магазин за новой пачкой и бутылкой пива.
Надеюсь, после короткой разминки ног, дорогу в магазин пройду с меньшим трудом, чем путь от кровати на кухню.
Солнце, свет которого не так давно вызывал желание выковырять себе глаза чайной ложкой, скрылось за тучами к моменту, как я закрыл за собой обшарпанную бордовую дверь подъезда. В некоторой степени, это радовало.
Уже в магазине, стоя возле холодильника, подумал о том, что не стоит ограничиваться одной бутылкой. Не мог вспомнить, когда в последний раз я сталкивался с настолько сильным похмельем, и сталкивался ли вообще; потому сложно было рассчитать необходимое для хоть какого-то облегчения своего состояния, количество холодного светлого.
И, в конце концов, было бы очень не вежливо не оставить пиво гостье.
Гостье, имя которой никак не мог вспомнить.
Несмотря на степень близости нашего с ней знакомства.
Если бы сейчас я не чувствовал себя настолько хреново от сильной интоксикации, прямо здесь же провалился бы под землю со стыда. Однако, вместо этого, лишь достал из холодильника четыре бутылки лагера и направился настолько быстрым и прямым шагом, насколько мог, в сторону кассы.
Решил не дожидаться возвращения в квартиру.
Открыл пиво, отойдя от магазина не больше, чем шагов на десять. Здесь же сел на бордюр. Открыл и пачку сигарет. Хотя голос здравого рассудка, нет-нет, а начинавший пробиваться через хаос души и боль тела, пытался склонить к скорейшему возвращению под безопасную крышу родных четырёх стен, животное начало, требовало обезболиться как можно быстрее и любой ценой. В конце концов, последнее одержало верх в кратком споре о весе мотивации моих поступков.
С каждым глотком холодной газированной жидкости мне действительно становилось легче.
Боль притуплялась, а вместе с ней притуплялись и все остальные чувства. На месте которых возникала сюрреалистичная пустота, а вместе с ней и лёгкость. Такая лёгкость, что, казалось, я могу летать.
Свет солнца, хотя и доходивший до меня через тучи, перестал причинять тот же дискомфорт, что раньше.
Я закурил.
Наверное, прошло не так уж и много времени, прежде чем сознание начало проясняться. Уже получалось удерживать фокус внимания на каких-то мыслях. Начинали вспоминаться и события минувшего вечера.
Покончив с очередным коктейлем, я плюнул на здравый смысл с высоты, которой мог бы позавидовать среднестатистический альпинист. И купил у бармена бутылку текилы целиком. Несколько рюмок выпил вместе с ним. Почему-то он показался мне внушающим доверие собеседником. В достаточной степени для того, чтобы стать слушателем моей исповеди. То ли представители его профессии в целом выглядели по необъяснимой причине людьми, которым можно доверить самое сокровенное. То ли алкоголя в моей крови стало достаточно для того, чтобы вступить в реакцию с непреодолимым желанием выговориться. То ли дело было в его улыбке. Или же, мне просто стало похеру, с кем разговаривать. Лишь бы собеседник обладал одной парой ушей, а также, хотя это и не было обязательно – чем-то между ними, чем можно воспринимать входящую информацию.
Рассказал, что случилось с Надей.
Было странно.
Только сейчас вспомнил, что, игнорируя громкую музыку, мы разговаривали, не крича в уши друг другу. И при этом друг друга прекрасно слышали.
Не придал тогда этому значения.
Был уже слишком пьян?
Рассказал о событиях, которые почти полтора года блокировал в сознании, как мог. О событиях, которые чуть не свели меня с ума в своё время. Казалось, в конце концов, получилось всё это прожить и начать с чистого листа. Не позволять событиям прошлого влиять на настоящее и будущее. Убедить себя в том, что в произошедшем нет моей вины. И навсегда закрыть для себя этот вопрос.
Только вот это «всегда» продлилось до первого с того момента мало-мальски серьёзного алкогольного опьянения. Волна текилы разрушила все стены, что берегли рассудок, и ад сорвался с цепи.
Да, пусть не я был за рулём машины, что сбила её.
Но осознание того, что я был рядом, мог и должен был предотвратить то, что произошло, а смог в конце концов только смотреть на то, как в свете единственной уцелевшей после удара фары белой «Тойоты» жизнь её покидает, перевешивало любые рациональные аргументы и обоснованные доводы.
Не я её убил.
Не водитель белой «Тойоты» её убил.
Это был случай. Судьба. Фатальное невезение. Стечение обстоятельств. Злой рок.
Можно как угодно называть, однако, в какую красивую обёртку ни оборачивай, голос где-то в моей голове продолжал говорить, слишком убедительно говорить, что я мог предотвратить. Не допустить этого. Десятками доступных в тот момент способов сделать так, чтобы произошедшее не произошло. Этот был сильнее десятков других голосов. Голосов внутренних, что, хоть и редко, вступали с ним в спор внутри моей головы. Голосов внешних, что принадлежали либо знакомым, с которыми я обсуждал смерть Нади; либо психологам и психотерапевтам, которых начал тогда посещать с завидным энтузиазмом.
Не я её убил.
Но она умерла из-за меня.
Я снова видел её кровь на своих руках. Снова видел её глаза, в которых отражались синие и красные огни проблесковых маячков машин скорой помощи и полицейских, приехавших слишком поздно.
Три человека не могли уговорить меня отойти в сторону. Три человека смогли оттащить меня от тела Нади, которое я продолжал, не смотря ни на что, держать на руках, только тогда, когда к ним присоединился четвёртый.
Два человека допрашивали меня о подробностях аварии, пока я сидел на холодном бордюре и курил, одну за одной, сигареты, тщетно при этом пытаясь складывать слова в предложения.
Глаза одного человека были закрыты в последний раз.
Я рассказал бармену, что случилось с Надей.
Я рассказал бармену, что до сих пор виню себя в том, что произошло.
Он слушал, продолжая разделять со мной бутылку текилы. Поймал себя на мысли: казалось, что мы с ним выпили очень много, однако, бутылка не пустела, а слушатель не пьянел.
Впрочем, это было не так уж важно.
Куда важнее был последовавший по окончании рассказа диалог со спонтанным собутыльником.
По какой-то необъяснимой причине, вспомнил этот диалог дословно, как будто он случился не больше минуты назад.
– Есть у меня один знакомый, – сказал он, пальцем одной руки поправляя чуть съехавшие очки в тонкой металлической оправе, пальцами другой – перебирая что-то в нагрудном кармане рубашки, словно, в него могла поместиться целая Вселенная полезных мелочей на каждый случай выслушивания загонов очередного пьяницы, – Думаю, он сможет тебе помочь. И нет, не надо на меня так смотреть. Это не психотерапевт, не какой-то другой мозгоправ, и даже не драг-дилер. Вот, приходи по этому адресу.
Он выдержал паузу, протягивая мне найденную в конце концов визитную карточку.
– И кто это?
– Медиум.
– Что, прости?
– Знаю, звучит несколько экзотично…
– В смысле, блядь? Экзотично… Я тут как будто бы нихуя не шутки сейчас шутил, чтобы подъёбки в ответ выслушивать, – сам не до конца понимал, что именно удержало в тот момент от разбития бутылки текилы о патлатую башку бармена.
Однако, стоило вспышке ярости завершиться, понял, что мой собеседник абсолютно серьёзен. Ни единая мышца его лица не выдавала попытки подъебнуть меня.
Либо он действительно верил в то, что говорит, либо я не хотел бы оказаться с ним за одним покерным столом.
Не хотел ничего отвечать. Выхватил визитку и запил это действие очередной рюмкой текилы.
– Он поможет, – сказал в завершение диалога бармен, – Поговоришь с девчонкой, услышишь, что она ни в чём тебя не винит – а я уверен, так и есть – и всё пройдёт. Ладно, может, конечно, и не всё… Но станет легче. Сильно легче. Берёт дорого, но оно стоит каждой потраченной монеты. Главное, делай всё, как скажет медиум. В точности.
Сделав ещё один глоток из почти опустевшей бутылки пива, поставил её на тротуар и принялся шарить по карманам. Очень скоро нашёл визитку, которую вчера получил в «Счастливой Семёрке».
Белый картон, чёрный текст. Номер телефона и адрес. Ничего лишнего. Никаких магических шаров, имён, обещаний, рекламных слоганов и прочих маркетинговых уловок. Всё это, в совокупности с выражением лица бармена, демонстрировавшим исключительную серьёзность, отправляло скептицизм куда-то на второй план.
Может быть, действительно стоит обратиться по указанным координатам.
Скепсис и надежда на избавление едва не сцепились в только-только начинавшем проясняться от похмелья сознание, когда большая, тяжёлая капля воды упала с неба на прямоугольник белого картона, что я держал сейчас в руке.
Следующая капля упала на макушку.
Почувствовал это слишком ярко.
Вот-вот начнётся дождь.
Вознамерившись не принимать таким образом утренние водные процедуры и вспомнив за одно, что вообще-то оставил квартиру не совсем пустой, поспешил подняться с бордюра.
Напрасно поспешил.
Пусть от выпитого пива и стало легче, но пока что не до той степени, при которой можно позволить себе резкие движения.
Игнорируя, как мог, новые вспышки боли в голове и по всему телу, умеренно быстрым шагом направился в квартиру.
Девушка, которую оставил на кровати, начинала приходить в себя, когда закрыл за собой входную дверь изнутри. Она издавала какие-то звуки, держалась рукой за голову, ещё сильнее взъерошивая тем самым длинные каштановые волосы.
Ничего не говорила.
Не стал донимать разговорами и расспросами, лишь протянул ей заранее открытую бутылку пива.
Она принялась пить с завидной жадностью.
Позже, прикрываясь одеялом, как могла, гостья принялась искать на полу свою одежду. Нашла вскоре и очки, почти полностью исчезнувшие под кроватью. В очках девушка стала значительно привлекательнее, хотя я и не мог сейчас в полной мере сфокусировать на этом факте своё внимание.
По крайней мере, понял, почему она мне понравилась минувшим вечером.
Вспомнить бы ещё её имя…
Как такового, диалога между нами, всё же, не состоялось. Каждый раз, когда пытался заглянуть в её глаза, столь же мутные, сколь серые, девушка стыдливо отводила взгляд.
Похоже, проснуться голой в квартире незнакомца не входило в её планы на утро субботы.
Когда она допила пиво и собралась, в чём я ей никак не мешал и не содействовал, гостья подошла и попросила вызвать ей такси. Было заметно: реплика далась гостье с большим трудом, хотя в ней и был отчеканен тихим но чётким, достойным профессионального диктора, голосом, каждый слог.
Звучало как окончательное подтверждение того, что на этом наше с незапланированное знакомство, которое, с большой вероятностью, оба полностью уже никогда не восстановим в памяти, подходит к завершению.