Адмирал Империи – 57

– Нет, – голос Зиминой прозвучал твердо, несмотря на хаос вокруг. – Семнадцатая дивизия не сдается. Передайте всем кораблям – продолжаем сражение. Никакой капитуляции. Мы дали присягу и останемся ей верны…

В этот момент «Елизавету Первую» тряхнуло с такой силой, что Зимина едва удержалась в кресле. Второй корабль противника – тяжелый крейсер «Адмирал Сенявин» – протаранил их с левого борта. Теперь флагман был зажат между двумя вражескими кораблями, как между молотом и наковальней. Орудийные башни продолжали вести огонь, но их число неуклонно сокращалось – одна за другой замолкали установки, уничтоженные ответным огнем или выведенные из строя повреждениями систем наведения.

Через иллюминаторы мостика – бронестекло выдержало близкие взрывы – Зимина видела апокалиптическую картину постепенной гибели своей дивизии. Тяжелый крейсер «Флигель-де-Фам», охваченный пламенем от носа до кормы, на последнем издыхании таранил легкий крейсер противника. Оба корабля слились в огненном шаре взрыва – детонация боекомплекта уничтожила их одновременно, разметав обломки на километры вокруг. Линкор «Рафаил», с оторванной кормовой частью, все еще вел огонь из носовых орудий, медленно вращаясь вокруг своей оси, извергая струи газов из разорванных отсеков.

– Связь с машинным отделением потеряна! – старпом докладывал, прижимая к уху наушник. – Главный реактор выходит из-под контроля! Температура активной зоны приближается к критической!

Зимина кивнула. Она знала, что это означает – у них оставались минуты, может быть, меньше. «Елизавета Первая» доживала последние мгновения, как и вся 17-я «линейная» дивизия. Но они выполнили свою задачу – связали боем основные силы Усташи, дали время Александру Ивановичу на то…

Сражение достигло своего апогея. В пространстве сошлись в смертельной схватке почти восемьдесят кораблей. Они кружились друг вокруг друга, сталкивались, расходились, чтобы столкнуться вновь. Плазменные заряды и ракеты летели во всех направлениях, создавая смертоносную паутину огня. Корабли гибли каждую минуту – кто-то взрывался от детонации реакторов, кто-то разламывался от таранных ударов, кто-то просто разваливался на части от множественных попаданий.

Именно в этот момент сражения, когда хаос достиг предела, когда уже невозможно было отличить своих от чужих в этой круговерти смерти и разрушения, на тактических дисплеях всех уцелевших кораблей произошло нечто неожиданное…

…На мостике «Силистрии» первым изменения заметил молодой оператор систем наблюдения. Его крик прорезал грохот близких взрывов:

– Господин вице-адмирал! Массовое появление целей в секторе альфа-семь! Серая зона показывает активность!

Усташи, придерживаясь за поручни – «Силистрия» содрогалась от попаданий уцелевших орудий «Риги» – повернул голову на тактическую карту. То, что он увидел, заставило его кровь превратиться в ледяную воду.

Серая зона на краю сектора боя, которую он все это время игнорировал, считая остаточным следом от скрытного перемещения дивизии Зиминой, вдруг ожила десятками ярких точек. Корабли – множество кораблей – появлялись словно из ниоткуда, сбрасывая электронную маскировку РЭБ-глушилок.

– Идентификация! – голос Усташи сорвался на фальцет. – Немедленная идентификация целей!

– Это… – оператор сверился с данными, и его лицо побелело. – Твою же мать! Это 5-ая «ударная» дивизия вице-адмирала Хромцовой! Господин вице-адмирал, это Агриппина Ивановна Хромцова! Тридцать два корабля! Линкор «Паллада» идентифицирован как флагман!

Усташи смотрел на дисплей, где тридцать свежих вымпелов выстраивались в идеальный атакующий клин, и его единственный глаз расширился от осознания чудовищности ловушки, в которую он только что угодил. Все это время, пока он разбирался дивизией Зиминой, пока атаковал её у Константинова Вала, пока добивал в ближнем бою – все это время корабли Хромцовой, оказывается, спокойно прятались в «тумане войны». Мощнейшие генераторы помех создавали зону электронной тени, невидимую для радаров, и он не обратил на неё внимания, посчитав техническим артефактом от движение кораблей 17-ой «линейной»…

И тут до него дошло с ужасающей, парализующей ясностью. Тот эмоциональный разговор между Васильковым и Зиминой в открытом эфире несколькими минутами ранее… Мольбы Александра Ивановича отступить к фортам, категорический отказ Настасьи Николаевны, её решение остаться и сражаться… Это был гребаный спектакль! Блестяще разыгранный спектакль для одного-единственного зрителя – для него, Валида Усташи!

Зимина специально осталась на открытом пространстве. Специально отказалась отступать. Её корабли стали наживкой – кровавой, жертвенной приманкой, которая заставила его бросить все силы в атаку. И теперь его эскадра была рассеяна, перемешана с остатками балтийцев, связана ближним боем – в худшем из возможных положений для встречи свежего противника.

– Дистанция до кораблей Хромцовой? – Усташи говорил механически, уже зная, что ответ не оставит надежды.

– Меньше миллиона километров и сокращается быстро! При их текущей скорости – десять минут до огневого контакта!

Десять минут. Если бы он атаковал Зимину у Константинова Вала, как планировал изначально, у него было бы время – двадцать, может быть, тридцать минут – чтобы перегруппироваться, выстроить оборону, встретить Хромцову организованным строем. Но здесь, в этой свалке, где его корабли были перемешаны с противником, где половина из них уже получила повреждения, где командиры потеряли друг друга из виду…

– Немедленно свяжите меня с Мамедовым и Должинковым! – приказал Усташи, хватаясь за последнюю соломинку. – Немедленно, я сказал!

Экран связи раздвоился, показывая мостики двух кораблей. Слева – капитан первого ранга Рустам Мамедов, его лицо в крови, китель разорван, за его спиной полыхало пламя. Справа – контр-адмирал Должинков на мостике «Владивостока», относительно невредимый, но с выражением обреченности на лице, так как тоже видимо уже увидел и оценил, что происходит в секторе.

– Выводим корабли из боя! – Усташи говорил быстро, захлебываясь словами. – Немедленно выходим из ближнего боя! Строимся в оборонительную линию!

– Не могу, господин вице-адмирал! – голос Мамедова едва пробивался сквозь помехи. – Мы связаны! Эти безумцы из семнадцатой дивизии нас не отпускают! Они идут на таран, цепляются за нас! Я потерял уже пять кораблей!

– У меня та же ситуация! – Должинков покачал головой. – Пять моих кораблей все еще у станции, остальные пытаются пробиться к основным силам, но застряли в перекрестном огне! Господин вице-адмирал, это мышеловка! Нас заманили!

Усташи отключил связь, не желая тратить драгоценные секунды на очевидное. Да, это была ловушка. Блестящая, жестокая, требующая чудовищной жертвы ловушка. И он, опытный флотоводец с тридцатилетним стажем, попался в неё как желторотый кадет…

…Я же наблюдал за всем происходящим с мостика линкора «Афина», и не мог сдержать мрачного удовлетворения. План, разработанный совместно с Настасьей Николаевной и Агриппиной Ивановной еще за сутки до начала битвы, сработал идеально. Цена была чудовищной – семнадцатая дивизия фактически погибла, принося себя в жертву. Но эта жертва не была напрасной.

– Господин контр-адмирал, – капитан Жила, ухмыльнулся и покачал головой. – Вы снова всех перехитрили! Но… Контр-адмирал Зимина знала, чем это ей грозит?

– Знала, – я кивнул, не отрывая взгляда от дисплея. – Она сама вызвалась добровольцем для этой миссии. Отчего уважение к Настасье Николаевне у меня прибавилось до предела…

– Но как… как можно было пойти на такое?

Я повернулся к нему, и капитан невольно отступил от выражения моего лица:

– Война требует жертв, Аристарх Петрович. Иногда – таких больших жертв. Космоморяки 17-ой «линейной» отдали и отдают в данный момент свои жизни, чтобы враг оказался там, где мы хотели его видеть – связанным боем, дезорганизованным, неспособным к маневру.

На дисплее корабли Хромцовой неслись к сектору боя в идеальном построении. Острый клин с «Палладой» на острие, за ней – линкоры и тяжелые крейсера, на флангах – легкие корабли поддержки. Тридцать два свежих корабля против примерно шестидесяти потрепанных, застрявших в ближнем бою кораблей Усташи. И это не считая «гуляй-города» – тридцати фортов Константинова Вала, которые медленно, но неуклонно приближались с противоположной стороны.

– Александр Иванович! – в эфире послышался голос появившегося на экране Айка Пападакиса. – Форты полностью развернуты и начали движение! Еще минут пятнадцать, и мы сможем открыть огонь!

– Отлично, дружище, – кивнул я. – Готовь системы наведения. Приоритетные цели – крупные корабли противника, начиная с «Силистрии».

Пападакис исчез, а я вернулся к наблюдению за сражением. В секторе творился абсолютный хаос. Корабли Усташи отчаянно пытались оторваться от остатков семнадцатой дивизии, но те цеплялись за них с яростью смертников. «Баян 2», уже пылающий, с разрушенной кормой, таранил тяжелый крейсер противника. «Святой Андрей» сцепился с «Варягом-2» борт к борту, и оба корабля расстреливали друг друга в упор, превращая броню в решето. Даже маленькие эсминцы шли на таран линкоров, зная, что это означает верную смерть, но не давая противнику вырваться из смертельных объятий.

Клещи начинали смыкаться. С одной стороны – свежая дивизия Хромцовой, с другой – приближающиеся форты. А в центре – дезорганизованная, связанная боем эскадра Усташи, которая билась в агонии, как муха в паутине…

…По мостику «Силистрии» же раздавался устрашающий рев вице-адмирала Усташи, которому надо было край вырваться из этой свалки и сделать это быстро, иначе их просто расстреляют как мишени в тире.

– Всем кораблям! – его голос прогремел по всем частотам связи, срываясь от напряжения. – Слушай мою команду! Выходите из боя! Любой ценой выходите из ближнего боя! Выстраивайте фалангу! Повторяю – немедленно выходите из боя и стройтесь в фалангу! Сукины дети, выполняйте приказ, или мы все покойники!

Глава 3

Место действия: столичная звездная система HD 30909, созвездие «Ориона».

Национальное название: «Сураж» – сектор Российской Империи.

Нынешний статус: контролируется силами императора.

Точка пространства: межзвездный переход «Сураж-Лида».

Дата: 13 августа 2215 года.

Голос Валида Усташи разрывался в эфире, переходя от командного рыка к почти отчаянным призывам. Адмирал с ужасом наблюдал, как его некогда стройная эскадра превратилась в хаотическое месиво из семидесяти кораблей, безнадежно перемешанных с остатками семнадцатой линейной дивизии. Каждая попытка вырваться из этих смертельных объятий оборачивалась новой катастрофой.

– Капитан второго ранга, почему не выполняете приказ?! – Усташи вцепился в микрофон связи, наблюдая на тактическом дисплее, как один из его тяжелых крейсеров замер на месте, не решаясь начать маневр отхода. – Я приказываю немедленно выйти из боя!

Ответ пришел сквозь треск помех, и в голосе капитана слышалась обреченность человека, зажатого между молотом и наковальней:

– Господин вице-адмирал, как только начинаем разворачиваться, балтийцы тут же бьют нам в корму! Их линкор держит нас под прицелом! Если покажем корму – потеряем двигатели и станем неподвижной мишенью!

И такой ответ звучал снова и снова, от корабля к кораблю. Остатки дивизии Настасьи Зиминой, уже истекающие огнем и атмосферой, уже обреченные на гибель, держали корабли тихоокеанцев мертвой хваткой. Это было похоже на кошмарный танец, где партнеры сцепились в объятиях и кружатся над пропастью, и первый отпустивший получит удар в спину. Балтийцы превратили свою гибель в оружие, а свои корабли – в капканы, из которых не было выхода.

Валид Усташи смотрел на дисплей, где красные и синие точки сплелись в немыслимый узор, и его единственный глаз метался от одной группы к другой, лихорадочно просчитывая варианты. Те немногие счастливчики, кому все-таки удалось вырваться из ближнего боя – всего с десяток кораблей из семидесяти с лишним, что начинали атаку на «каре» – оказались разбросаны по всему сектору битвы, как листья после урагана. Они пытались сформировать хоть какое-то подобие боевого порядка, но расстояния между ними были слишком велики, а времени – слишком мало.

В это время к месту действия неумолимо приближался алый клин пятой ударной дивизии – тридцать два свежих корабля под командованием легендарной вице-адмирала Хромцовой. Они шли в идеальном построении, как парадная колонна на смотре, только вместо парада их ждала скорая битва. Дюжина разрозненных, потрепанных кораблей против организованного клина – Усташи прекрасно понимал, что это означает. Его вырвавшиеся из ближнего боя дредноуты просто будут смяты и уничтожены за считанные минуты, разорваны на части концентрированным огнем и таранными ударами, даже не успев сформировать оборонительную «линию».

Мысли Усташи работали с лихорадочной быстротой, перебирая варианты, как утопающий хватается за соломинки. Собрать эскадру невозможно – балтийцы не дадут этого сделать. Встретить Хромцову организованно – нет времени и сил. Отступить – некуда, позади только пустота космоса. И тогда в его голове родилось решение, продиктованное не столько тактическим расчетом, сколько яростным отчаянием загнанного в угол хищника. Если нельзя выиграть большую битву, нужно попытаться переломить её ход одним точным ударом. Уничтожить флагман этой паразитки Настасьи Зиминой, обезглавить семнадцатую дивизию – и тогда, может быть, только может быть, её корабли прекратят это самоубийственное сопротивление, отпустят его эскадру.

– Штурман! – голос Усташи обрел ту ледяную четкость, которая приходит с окончательным, бесповоротным решением. – Видите «Елизавету Первую»? Курс на неё! Максимальная скорость! Идем на таран!

Молодой штурман на мгновение замер, не веря своим ушам. Таранить флагман противника в разгар боя, когда вокруг творится хаос, когда в любой момент можно получить удар с неожиданной стороны – это было безумием. Но взгляд единственного глаза Усташи не оставлял места для возражений.

«Силистрия», несмотря на зияющие пробоины в левом борту, несмотря на дым, струящийся из поврежденных отсеков, все еще оставалась грозной боевой машиной. Двенадцать тысяч тонн брони и оружия, флагман тихоокеанского флота, корабль, построенный для того, чтобы ломать и крушить. Её двигатели взревели, выбрасывая столбы раскаленной плазмы, и стальная махина рванулась вперед, набирая скорость с каждой секундой.

Впереди, в каких-то нескольких десятках километров, находилась её цель – линкор «Елизавета Первая», флагман Настасьи Зиминой. Но корабль был не один – он был намертво сцеплен магнитными тросами с тяжелым крейсером противника, и между ними уже шла абордажная схватка. В разрывах обшивки, пробитых плазменными зарядами, мелькали вспышки выстрелов. Фигуры в боевых скафандрах перемещались по изуродованным корпусам, цепляясь за выступы, ведя огонь из личного оружия. Два корабля слились в единое целое, как сиамские близнецы, соединенные не плотью, а металлом и магнитными полями…

…На «Елизавете Первой» контр-адмирал Настасья Николаевна Зимина в последний момент увидела приближение «Силистрии» на единственном уцелевшем экране. Времени на маневр не было – даже если бы её корабль не был связан с крейсером противника, даже если бы двигатели работали на полную мощность, уйти от тарана было уже невозможно. Расстояние сокращалось слишком быстро, а «Силистрия» шла прямо на них, как снаряд, выпущенный из орудия.

– Всем постам! – голос Зиминой разнесся по внутренней связи, пробиваясь сквозь грохот близких взрывов и треск пожаров. – Приготовиться к удару! Закрепить раненых! Загерметизировать все переборки! Удар через тридцать секунд!

Но даже эти тридцать секунд растянулись в вечность. Зимина смотрела на приближающийся таран и думала о своих людях – тех, кто сражался в коридорах с абордажными командами, тех, кто горел заживо в орудийных башнях, тех, кто задыхался в разгерметизированных отсеках. Все они пошли за ней, доверились её решению остаться и принять бой. И теперь все они погибнут здесь, в этом холодном космосе, так далеко от дома.

Удар пришелся точно в корму «Елизаветы Первой», туда, где располагались главные двигательные установки – сердце любого космического корабля. «Силистрия» врезалась в линкор и её усиленный таранный форштевень пробил броню, словно она была сделана из бумаги. Металл смялся, переборки лопнули, как натянутые струны, три главные силовые установки были уничтожены мгновенно. Реакторы, каждый размером с дом, просто перестали существовать, превратившись в спрессованную массу искореженного металла и разорванных труб.

Ударная волна прокатилась по всему кораблю, от кормы до носа, срывая людей с ног, разбрасывая их по отсекам, как кукол. Те, кто не успел закрепиться, полетели в переборки, ломая кости. Незакрепленное оборудование превратилось в смертоносные снаряды, проносящиеся по коридорам. Свет погас на несколько секунд, прежде чем включилось аварийное освещение, окрасив все в зловещий красный цвет.

«Елизавета Первая» содрогнулась и замерла. Без двигателей она превратилась в огромный металлический гроб, дрейфующий в пространстве. Корабль все еще мог стрелять из уцелевших орудий, все еще мог сопротивляться, но маневрировать, уходить, атаковать – все это стало невозможным. И теперь к нему были прикованы сразу два вражеских корабля – крейсер спереди и «Силистрия» сзади, вцепившиеся в добычу, как два хищника, делящие тушу.

После удара наступила странная пауза, словно все три сцепившихся корабля переводили дыхание после этого чудовищного столкновения. Но длилась она недолго. Шлюзы «Силистрии» начали открываться, и оттуда через рукава-переходы хлынули штурмовые отряды – морская пехота тихоокеанского космофлота, элита из элит, люди, для которых абордажный бой был не просто специальностью, а искусством. Они шли волна за волной, и во главе их шел сам вице-адмирал Усташи – его фигуру в боевом скафандре нельзя было спутать ни с кем другим.

Защитники «Елизаветы Первой» встретили их огнем, но силы были слишком неравными. Контрабордажные команды корабля уже вели бой с космопехами с крейсера, сцепившегося с ними спереди двадцать минут назад. Они сражались в носовых отсеках, отстаивая каждый коридор, каждую каюту, но теперь на них обрушился удар с другой стороны. Зажатые между двумя потоками атакующих, с врагами и спереди, и сзади, балтийцы были вынуждены постепенно отступать к центральным отсекам корабля.

Бой в коридорах линкора был жестоким и беспощадным. В узких проходах, где негде было укрыться, где каждый поворот мог стать последним, люди убивали друг друга с расстояния в несколько метров. Автоматические винтовки выплевывали очереди, пули рикошетили от переборок, искры высекались из пробитого оборудования. Гранаты взрывались, выбивая целые секции, превращая отсеки в завалы из искореженного металла. Враги были в три раза многочисленнее, и с каждой минутой это превосходство только росло – все новые и новые штурмовики вливались в бой через пробоины в корпусе.

Получасовой бой в замкнутом пространстве корабля превратился в кошмар для обеих сторон, но для защитников – в особенности. Они теряли людей с каждой минутой, отступали все дальше, оставляя за собой коридоры, устланные телами. Машинное отделение пало первым – последние техники заперлись там и сражались до конца, но их было слишком мало. Орудийные башни замолкали одна за другой, когда штурмовики добирались до них через вентиляционные шахты и аварийные люки. Медотсек держался дольше других – даже раненые взяли оружие и сражались, лежа на койках, но и они были сметены превосходящими силами противника.

В конце концов, последние защитники – всего примерно три десятка человек – оказались заблокированы в ангаре номер три. Это было огромное помещение, предназначенное для челноков и вспомогательных судов, но сейчас там были только обломки, следы боя и последние защитники «Елизаветы Первой». Среди них была и контр-адмирал Зимина – её адмиральский китель был изорван и покрыт кровью, не вся её собственной, но она все еще держала оружие и все еще командовала.

Защитники заняли позиции за обломками, приготовились к последнему бою, прекрасно понимая, что это конец. Снаружи уже слышались голоса штурмовиков противника – их было не меньше сотни. Взрывы сотрясали массивные двери ангара – противник готовился к финальному штурму. И тогда двери распахнулись, но вместо атаки наступила неожиданная тишина.

В проеме появился вице-адмирал Валид Усташи собственной персоной. Он поднял руку, останавливая своих людей, и сделал несколько шагов вперед. Его единственный глаз внимательно осмотрел ангар, задержался на фигуре Зиминой, и на его лице появилось выражение, похожее на уважение.

– Контр-адмирал, – его голос разнесся по ангару, усиленный динамиками скафандра. – Вы и ваши люди сражались как герои. Нет смысла продолжать эту бойню. Я предлагаю вам почетную капитуляцию.

Настасья Николаевна вышла из-за укрытия, все еще держа оружие наготове. Между ними было метров двадцать – дистанция, которую пуля преодолеет за долю секунды. Но оба знали, что стрелять она не будет.

– Я же уже вам говорила, семнадцатая дивизия не сдается, вице-адмирал, – её голос был хриплым от дыма и усталости, но не дрожал. – Мы будем сражаться до конца.

Усташи покачал головой и сделал еще шаг вперед, показывая, что не боится её оружия:

– Послушайте меня внимательно, Настасья Николаевна. То, что я сейчас предложу, я не предложил бы никому другому. Это не просто капитуляция. Прикажите вашим кораблям – тем, что еще сражаются – прекратить огонь. Позвольте моим кораблям выйти из боя, не стреляя им в корму. Взамен я не просто сохраню жизнь вам и вашим людям – я верну вам контроль над вашим кораблем.

В ангаре повисла тишина. Даже раненые перестали стонать, понимая важность момента. Предложение было неожиданным, почти невероятным. Зимина прищурилась, пытаясь понять, что кроется за этими словами:

– И зачем вам это? Что вы получите взамен?

– Свободу маневра, – ответил Усташи просто. – Мои корабли смогут выйти из этой проклятой свалки и встретить Хромцову организованным строем. После того как я разберусь с ней, я уйду от Константинова Вала. Клянусь честью офицера – мы не сделаем по вам ни единого выстрела. Форты останутся вам и Василькову. Вы получите свой корабль, своих людей, свою победу. Все от этого только выиграют.

Зимина молчала, обдумывая услышанное, и тогда Усташи решил разыграть свою главную карту:

– Ну же, Настасья Николаевна, подумайте – кто ваш настоящий враг? Я, который веду честный бой за то, что считаю правильным? Или эта Агриппина Хромцова, предательница, на чьих руках кровь тысяч ваших балтийцев?

Имя Хромцовой подействовало на Зимину, как удар под дых. Воспоминания нахлынули против воли – проигрыш от Шереметьева, когда командующий Балтийским космофлотом – адмирал Юзефович погиб от его руки. Тысячи балтийцев, павших в той бойне, преданных и убитых. И всего этого могло не случиться, если бы не прибывшие на помощь тихоокеанцам корабли Хромцовой…

– Разве вы забыли? – голос Усташи стал мягче, почти сочувствующим. – Юзефович был вашим наставником. Он учил вас тактике, он продвигал вас по службе, он верил в вас. И его убила Хромцова. Тысячи ваших товарищей погибли от её приказа. И их души не требуют отмщения?

Зимина закрыла глаза. Да, она прекрасно это помнила.

– Посмотрите на себя, Настасья Николаевна, – продолжал Усташи, чувствуя её колебания. – Вы сражаетесь на одной стороне с убийцей ваших космоморяков – этой гадиной Хромцовой. Она использует вас. И когда вы станете ей не нужны, она предаст и вас. Где же ваша честь? Где совесть? Где верность памяти павших товарищей?

– Перестаньте, Усташи… Я сражаюсь на стороне нашего императора, – голос Зиминой обрел твердость, хотя в глазах блестели непрошеные слезы. – Не на стороне Хромцовой, а на стороне законной власти Российской Империи.

Валид, не сдержав эмоций, дико расхохотался – резкий, горький смех, от которого эхо прокатилось по ангару:

– На стороне императора? Этого малолетнего щенка, посаженного на трон в результате подложного завещания? Мальчишки, который играет в императора, пока за него правят регенты и временщики? Неужели вы готовы умереть за эту фикцию, за этот фарс? Неужели память Карла Юзефовича и тысяч балтийцев ничего не значит против этой лжи?

Зимина выпрямилась, стряхнув с себя сомнения, как капли воды. Её голос зазвучал твердо и ясно:

– Нет, вице-адмирал. Я сражаюсь за императора Ивана Константиновича – законного и единственного государя Российской Империи. За того, кому я давала присягу. И эта присяга сильнее личной мести, сильнее памяти о погибших, сильнее…

Она не договорила. В этот самый момент в шлеме Усташи, который уже поднял винтовку и направил ее в грудь непокорной командующей 17-ой «линейной» дивизии, раздался голос – спокойный, с легкой иронией, по зашифрованному каналу прямой связи. Голос человека, которого он не ожидал услышать именно сейчас, в этот критический момент. Мой голос. Я говорил негромко, почти лениво, но от этого мои слова ударили по голове Валида сильнее любого плазменного заряда: