Дилогия Тьмы. Книга II. Я во тьме

– Это как-то связано с книгой? – Осторожно, будто ступая по неверной тропе через болото, спросил я. Но Хагамар только покачал головой.

– Нет, – сказал он, – о книге я тогда вообще ничего не знал. Демоны живут не только в ней. Самые страшные демоны, порой, сидят в нас самих. Чуть позже мне было дано страшное предсказание, туманное и неясное, как, впрочем, любое другой. В этом беда всех предсказаний: ты начинаешь понимать их лишь тогда, когда ничего уже нельзя сделать. Пойми я тогда его настоящий смысл, то ни за что на свете не вернулся бы к Роксане. Мы в то время, конечно, еще не были женаты. Я, по правде говоря, даже не думал, что однажды на ней женюсь. Но если бы я знал, чем для нее обернется любовь ко мне, то никогда, никогда бы не показался ей на глаза. Однако после того, как мое путешествие кончилось, мне просто некуда было пойти, и я вернулся в Норденхейм, где вновь встретил ее. Нет, это произошло не случайно, я искал с ней встречи, и она стала моей женой. О предсказании, которое мне виделось сплошным шарлатанством, я и думать забыл. На самом деле я просто не хотел верить в плохое. Наше счастье было до того полным, что казалось, будто ничто не сможет его нарушить. Она родила мне троих детей, а потом… потом началась ее болезнь. Она съедала ее изнутри. Сначала я не связал это с событиями моего далекого прошлого. Да и как я мог предположить, что спустя столько лет давние грехи напомнят о себе, более того, отразятся не на мне, а на здоровье моей жены. Я стал догадываться, что это не обычная болезнь, когда понял, что не могу своими силами излечить ее или хотя бы унять боль на сколь-нибудь продолжительный срок. Я не хотел покидать ее в такой час, но вынужден был отправиться на поиски лекарства. Я его не нашел. Зато нашел ответы, все в том же месте, где когда-то я сделал свой неправильный выбор. Заложник каменного круга, демон, соблазнивший меня чудовищной силой, поведал, что такова моя расплата, и что жизнь моей жены я могу купить только жизнью одного из моих детей. Я предлагал ему забрать обратно всю возвращенную мне магию, предлагал взамен всего себя без остатка, однако мою магию или мою жизнь в качестве платы принять отказались. Погибнуть должен был кто-то, кого я люблю, и мне предстояло принять очередное тяжелое решение: либо оставить жену умирать в муках, либо пожертвовать кем-то из своих детей. Никому не пожелаю оказаться на пороге такого выбора. Признаюсь честно, я раздумывал над тем, кого из них я смог бы убить, и понял, что никого. Слишком крепко я люблю каждого из них. Весь обратный путь я боялся, что Роксана умрет прежде, чем я вернусь, и что я уже никогда ее не увижу. Она, превозмогая боль, дождалась меня, а я поступил трусливо и малодушно. Я рассказал ей об условиях ее спасения. Быть может, втайне я надеялся снять с себя ответственность за это решение и возложить тяжесть выбора на нее, и без того страдающую за мое преступление. Она же оказалась куда сильнее и храбрее меня и приняла решение тотчас же. Она сказала, чтобы я и думать не смел об убийстве наших детей, пусть даже одного из них. Она угрожала, что если я все-таки решусь принести жертву, то она все равно покончит с собой, и жертва моя будет напрасной. Я успокоил ее. Впрочем, я действительно не смог бы так поступить. Но она говорила, что не жалеет ни о чем, что, подарив мне таких чудесных детей, выполнила свое предназначение на этой земле. Она умоляла меня только об одном, чтобы я не винил себя в том, что не смог ее исцелить. Как великодушна она была, как сильно любила. Ее любовь ко мне и детям оказалась сильнее даже той боли, которая все нарастала и нарастала. Я не покидал ее ни днем, ни ночью, поручив детей нянькам. В последнюю неделю я почти не спал, почти ничего не ел, только пил этот проклятый кофе, чтобы не уснуть, и не отпускал ее руку. Я пытался хоть как-то разделить с ней ее боль, и со всей ужасающей ясностью понимал, что не могу. Я содрогался всякий раз, как она, очнувшись от сильного дурмана, вновь начинала кричать. И зная, что смерть неотвратима, и что каждая минута ее жизни пронизана новой болью, я взывал к смерти, как к освобождению. А та все медлила и медлила, заставляя мою жену страдать. И я больше не смог на это смотреть. Своею рукой я прекратил ее муки.

Услышав это, я закаменел, понимая весь страшный смысл его слов.

– Да. – Безжизненным голосом подтвердил он. – Я убил ее. Просто усыпил сном, от которого она не проснулась. Мне и самому хотелось тогда умереть рядом с ней. Но если бы я сделал это, если бы я осиротил наших детей, она бы никогда не простила мне это. Я нашел в себе силы жить ради них, зная, что она осталась и в них тоже. Миранда и Ториэн очень похожи на меня, мне жаль, что в них так мало от их матери, зато каждый раз я вижу ее в глазах Редерика, и это приносит мне успокоение. Детям я, конечно же, ничего не сказал. Даже королю я никогда об этом не рассказывал. Страшно подумать, но никто, кроме меня, не знал правду до сегодняшнего дня.

– И не узнает. – Тихо пообещал я. – Клянусь тебе.

Он благодарно кивнул. Я отхлебнул уже начавший остывать напиток.

– Хотелось бы мне, – тихо продолжил Хагамар, – чтобы вы с Мирандой любили друг друга также сильно, но только чтобы ваша история закончилась безоговорочным счастьем. Однако я не стану вмешиваться в ваши чувства.

Я отвернулся. Мне было стыдно перед Хагамаром за то, что я не чувствую к его дочери того, чего он ожидает. Я боялся чувствовать что-то настолько сильное. Ведь чем сильнее привязанность, тем сильнее и боль возможной потери. А этого опыта мне хватило и с Элиндером.

– Хагамар, мне сейчас тяжело думать о будущем. Прошлое слишком крепко держит меня, и не знаю, отпустит ли. Именно об этом я хотел с тобой поговорить.

– Слушаю. – Глаза Хагамара сверкнули, словно у кошки.

– Книга. – Пояснил я.

– Да, – согласился Хагамар, – я и с сам хотел с тобой поговорить об этом. Это и есть прошлое, которое тебя не отпускает?

– Кроме вины перед Элиндером? Да, это оно и есть.

– И что же тебя так тревожит?

– Удивлен, что ты спрашиваешь! – Воскликнул я. – Меня тревожит все, что связано с этой проклятой вещью. Моих тревог и вопросов так много, что я даже не знаю, с чего начать и какими словами передать свои мысли. А все потому, что я попросту не понимаю природу этой магии. Не то, чтобы я понимал природу какой-то другой магии, но эта мне кажется запредельной. А ты по возвращении так толком и не объяснил мне, что выяснил. Так расскажи теперь. Я же постараюсь понять, сделать выводы, и, если даже не найду ответы, возможно, пойму хотя бы, как задать правильные вопросы. Ты меня понимаешь?

– Я хорошо тебя понимаю. – Ответил он. – Изволь, я постараюсь рассказать тебе все по порядку. Вот только, откуда он, этот порядок, начинается? Когда дело касается такой странной магии, теряешься не только ты, но и я.

– Давай тогда разбираться вместе. – Предложил я. – Как-то ведь нужно начать? Откуда, например, взялась эта книга? Из этой твоей Гипореи?

– Гипербореи. – Поправил Хагамар. – Нет, она не оттуда. Мне в жизни доводилось сталкиваться с осколками этой погибшей твердыни, и могу с уверенностью сказать, что магия книги не похожа на магию Гипербореи.

– Тогда откуда? – Спросил я, допивая остатки кофе и жестом показывая Хагамару, который уже потянулся к кофейнику, что мне больше не нужно.

– Этого я, к сожалению, тебе сказать не смогу. – Вздохнул он, отставляя кофейник в сторону. – Также как не смогу сказать, кто ее создал. Я этого не знаю. Об этой книге мало что известно, поскольку люди, упрятавшие ее в библиотеку, постарались уничтожить всякое упоминание о ней в каких-либо источниках. О ней и ее влиянии на те или иные события в истории. Хотя таковых, полагаю, должно быть немало. Войны, катаклизмы, кризисы. Которые из них были следствием человеческой деятельности, а которые вызваны черным колдовством книги, мы вряд ли когда-нибудь поймем. Но я думаю, что эта книга куда древнее библиотеки, которая ее столько веков защищала. Даже в Черной Розе не сохранилась доподлинная история возведения библиотечных стен, а уж о книге среди наших современных адептов не знал никто. Впрочем, теперь, я делаю вывод, что библиотека была построена только ради этой книги, с тем чтобы сокрыть ее в недрах зачарованной скалы и прочим волшебством замаскировать ее возможное влияние на посетителей. Я думаю, даже Серебряная Завеса была создана только затем, чтобы удержать силу книги внутри. На самом деле, с обнаружением этого артефакта многое становится понятным, но не объясняет главного – природу появления оного артефакта в мире. Это оставляет нас в области одних только предположений.

– Например? – Поинтересовался я.

– Например, – задумчиво протянул Хагамар, – например, я полагаю, сила, действие которой мы наблюдали, была вызвана откуда-то из иных пластов действительности. Очень темных и опасных пластов.

– Из преисподней? – Спросил я.

Хагамар, неуверенно поджал свои и без того тонкие губы.

– Если угодно, это можно назвать и так. Впрочем, идея ада, как такового, довольно груба и примитивна, она рассчитана на ум обывателя. Но это все равно, что рассуждать о сложном строении человека, изучая лишь его тень.

– Хагамар, я и есть простой обыватель, мне не понять всей сложности строения мира, человека или его души. Зато я отчетливо вижу ту самую огромную тень, которую отбрасывает эта книга.

– Я понял тебя. – Ответил Хагамар. – Постараюсь объяснить проще. Эта сила не могла прийти сюда спонтанно. Вопреки тому, что бросается в глаза с первого взгляда, сила, с которой мы имеем дело, не является злом в абсолюте. Она неизбежная часть природы, которой отведен свой механизм действия во вселенной. Она выполняет свою тайную функцию, и продолжала бы выполнять дальше, если бы ее с корнем не вырвали из привычной для нее среды обитания, и не отправили сюда. Любой механизм полезен лишь тогда, когда все его части находятся на своих местах и взаимодействуют друг с другом в нужном порядке. Но, если изменить их расположение или нарушить последовательность действия, механизм неизбежно сломается, перестанет работать, как ему положено. С природой дела обстоят точно так же. Например, вода – она не добрая и не злая. Без воды мы не смогли бы жить, но если она выходит из берегов, то затапливает деревни и города. Вот и эта сила, чем бы она ни была, она не стремится причинить зло, она, вероятно, как прежде, старается выполнять свое назначение, данное ей мирозданием, просто, оказавшись в чужом для нее мире, искажает все вокруг согласно своей природе. И здесь не обошлось без чьего-то сознательного участия. Ей открыли проход, ее привели в этот мир с тем, чтобы заключить в книгу. И ей не нравится ее заточение.

– Кому бы оно понравилось? – Согласился я.

– Да, но неспособная вырваться оттуда самостоятельно, эта сила вынуждена искать себе проводников. Сама же книга все это время служила не только тюрьмой, но и неким промежуточным звеном между силой и твоим братом.

– Я не понимаю, зачем создавать такую страшную вещь?

– Очевидно, ради власти. – Вздохнул Хагамар. – Как часто самые мелочные люди пытаются достичь самого большого могущества, и не потому, что у них есть цель или право на это, а просто в силу своей прихоти. И здесь нельзя выявить общую причину, зачем это нужно. В каждом отдельном случае, причина своя. Кого-то обидели, и он никак не может этого простить, кто-то в детстве жил бедно и всю жизнь пытается восполнить этот недостаток. И никто из них не понимает, что они заложники своего же ущербного детства, а подлинное счастье – это найти себя. Только тогда есть смысл наживать богатство, когда ты счастлив и без него. Только тогда имеет смысл идти к власти, когда, распоряжаясь ею, ты можешь принести пользу. Но ты, наверное, хочешь услышать не мои рассуждения, а принцип работы этого колдовства.

Я не собирался прерывать Хагамара, мне было интересно все, что он говорит, но все же я согласно хмыкнул. Он продолжил.

– Слышал ли ты старую восточную сказку о юноше, чьи желания исполнял плененный дух? Он сидел в кувшине, и его можно было вызвать легким прикосновением.

Что-то такое в детстве я как будто слышал, причем от самого же Хагамара, поэтому вновь согласно кивнул, чтобы слегка поторопить историю. Впрочем, малефик и не прерывался.

– А ведь практика пленения джиннов и дэвов, в самом деле, существовала среди малефиков. Немного не в том виде, в каком ее описывает сказка, но зерно истины есть и там. Заключить дух природы в кувшин или, скажем, вселить демона в человеческое тело, все это магия примерно одного рода: есть сосуд, и есть содержимое. Джинны, демоны, духи стихий – все это незримые силы природы, которые держат мир в надлежащем порядке, и нарушить их работу при должном желании можно. Поместить, например, ураган в бутылку с тем, чтобы после черпать из него мощь. Я видел однажды подобный трюк, один мой друг успешно осуществил его, но скажу тебе, это страшно. А когда-то эта магия была в ходу повсеместно.

– Разве сейчас малефики этим не занимаются? – Спросил я.

Хагамар покачал головой.

– Если и занимаются, то скрытно. Я удивляюсь, как человечество вообще смогло выжить, так играя с природой. Нет, природа, конечно, не глупа, у нее в запасе множество способов, восстановить себя, обрести нарушенное равновесие. Беда в том, что порой, это длиться дольше короткой человеческой жизни. Нам повезло, что мы тоже часть природы, поэтому, наверное, и выживаем вопреки всему. Впрочем, это умение действительно опасно не только для природы, но и для малефика. После такой процедуры выживают не многие, и сейчас все здравомыслящие практики от этого отказались. Жизнь все-таки дороже лишней силы. Тем более, что никакие желания плененная стихия не исполняет. Она может только стать оружием, очень грозным оружием, но у малефика, обычно, и так достаточно средств, чтобы справиться с врагами.

– Какую же стихию поместили в эту книгу?

– И на этот вопрос я не могу пока тебе ответить однозначно. – Улыбнулся Хагамар. – Для начала, я не держал ее в руках, не видел собственными глазами, чтобы можно было делать хоть какие-то выводы. Однако, даже тьма, не темнота, а настоящая действительная тьма, которая правит вселенной и занимает большую ее часть, имеет плотность. Это вещество, субстанция, стихия, если угодно, которую мы пока просто не можем измерить, но которую при желании тоже можно пленить. Но это самая неизведанная и опасная материя, поведение которой невозможно предугадать. Это сила, которая лежит даже вне понимания малефиков.

– Ты очень неясно называешь ее силой, но я никак не пойму, что это вообще такое?

– Сила – она и есть сила. – Вздохнул Хагамар, явно не зная, как донести свою мысль лучше. – Это обратная сторона энергии и материи, которая хоть и не видима для глаз, но существует вокруг нас на высших уровнях бытия. Она обладает и массой, и плотностью, и самосознанием даже большим, чем обладаем мы. Возможно, это и есть плоть величайшего божества.

– Ты хотел сказать дьявола. – Поправил я.

– Дьявол тоже часть бога. – Отмахнулся Хагамар. – Им он и был создан. А эта материя, она соединяет воедино все то, что без нее бы распалось на неизмеримое количество отдельных частиц. Все, что мы условно делим на богов и демонов, на самом деле имеет одну и ту же природу. Это составные части механизма, приводящего в движение все пространство и время во вселенной. И вот одна из таких частей оказалась оторвана от своей привычной среды и поймана в плен. Обыватели называют ее тьмой, мы, областями непроявленного бытия. И если это действительно та самая пресловутая тьма, не могу себе представить, сколько нечеловеческих усилий понадобилось, чтобы сокрыть в той книге хоть небольшую ее часть.

– Меня так мало волнует, что переживали люди, которые осмелились это создать. Меня волнует, что пережил Элиндер, как эта книга повлияла на него и как еще может угрожать людям?

– Для этого завтра я со своими братьями отправлюсь в библиотеку, ведь никто из нас не знаком с этой магией лично. Чтобы подняться со ступени догадок на ступень обоснований, мы должны пройти ступень исследования.

– Могу я пойти с вами? – Тут же предложил я, сам не знаю зачем. Что-то неопределенное тянуло меня к книге, и это чувство мне не слишком-то нравилось, но противиться ему было тяжело, а признаться отчего-то стыдно. Как человек, только что пристрастившийся к спиртному, скрывает свое влечение, пока еще есть возможность, и пьет ночами в едва освещенном доме, так и я скрывал свою новую связь с черным артефактом, надеясь, что ее достаточно долго не смогут обнаружить. Но мне нестерпимо хотелось вновь увидеть изображение Элиндера. Только теперь я понял, что кроме этого изображения, в замке не было ни одного его портрета. Портрет отца висел в одной из галерей, наряду с ликами его праотцов, но вот картин с нами он никогда не заказывал. Также как не было написано ни одного лица матери, чтобы я мог воскресить его во тьме своей памяти. Зато единственное напоминание об Элиндере, единственное вещественное доказательство существования моего брата сейчас хранилось на странице самого опасного предмета не то, что в королевстве, но, быть может, и во всем мире.

Хагамар не сразу ответил на мою просьбу. Он долго молчал, как бы размышляя согласиться или отказать мне. Наконец он сказал:

– Что ж, пожалуй. Не думаю, что это понравится остальным членам ордена, они не слишком рады, когда посторонние люди вмешиваются в наши дела, но я нахожу некоторые причины, чтобы ты оставался поблизости все это время. Все-таки Элиндер был твоим братом, и мне интересно понаблюдать, какое воздействие на тебя попытается оказать эта книга, и попытается ли вообще.

– Интересно понаблюдать? – Фыркнул я. – То есть, ты отвечаешь согласием на мою просьбу только для того, чтобы испытать меня или испытать на мне то, что сам до конца не понимаешь? Не уверен, что мне нравится твой ответ.

– Увы, но только это удерживает меня от того, чтобы тебе отказать. И потом, ты видишь все слишком резко. Я и сам пока не знаю, как поступить правильно. У меня в голове как будто вертится какая-то мысль, но я не могу ее уловить. Быть может, я найду решение, когда книга окажется в моих руках. Или в твоих.

– Ты хотя бы уверен, что это безопасно? – Спросил я.

– Нет. – Ответил малефик и улыбнулся. – Но ведь ты и сам готов идти на риск.

Глава 2 Жить дальше

Был обед. За столом собралась весьма разношерстная компания. Шестерка малефиков сидела справа от меня. Я не назначал никому места. У них была своя очередность рассадки, в которой Хагамар, на удивление, сидел не первым. Меня это удивляло, наверное, потому что его я хорошо знал, а их нет, и мне неведома была их иерархическая градация. К нам не присоединился Хильдерик, лорд Севера, мой двоюродный дядя, который больше времени проводил в лагере со своими людьми, чем в замке. Я, в общем-то, был не слишком удручен этим обстоятельством, не до конца доверяя этому холодному расчетливому человеку, не слишком похожему на того, кто еще пребывает в царстве живых. Возможно, неспособность произвести в этот мир потомство сделала его таким мрачным и нелюдимым, таким похожим на замерзшего во льдах мертвеца. С другой стороны, холода закалили его, и он был на удивление бодр и крепок, несмотря на свою худобу и мужскую неполноценность, вызванную каким-то давним переохлаждением.

Малефики тоже никогда не засиживались за столом, не переедали, не вели светских бесед. Будь то завтрак, обед или ужин, они все, как один, деловито расходились, как только заканчивали трапезу. Даже самый младший из них, который всегда садился последним в шестерке и производил впечатление скорее дамского угодника, нежели грозного повелителя темных сил.

Вот и на этот раз они все, включая Хагамара, разошлись, оставив за столом только нас четверых. Пока они находились в зале, всем передавалось их напряженное молчание, и, казалось, никто не может расслабиться. Но как только они ушли, Редерик шумно выдохнул и вновь сделался весел и разговорчив. Более того, взяв свою тарелку, он бесцеремонно пересел по правую руку от меня и также бесцеремонно спросил.

– Ну, Ваше Величество, ты не хочешь рассказать нам, что же произошло возле обрыва.

Ну, вот. При посторонних Редерик никогда не решился бы задать этот вопрос, но теперь, когда в зале остались только мы, ничто уже не могло его сдержать.

– Редерик! – Грубо осадил его младший брат, но парень и бровью не повел. Он продолжал в упор неотрывно сверлить меня своим цепким взглядом. Впрочем, Ториэн больше ничего не посмел сказать брату, и за столом повисло напряжение, которое напоминало кожу, натянутую на барабан. Казалось, сделай одно неосторожное движение, и оно зазвенит.

Я не хотел ничего объяснять, не хотел вообще поднимать в памяти события того дня. Однако, понимая, что они тоже знали Элиндера, что он не был им безразличен, я не мог пренебречь их правом, узнать истину. Глядя прямо в глаза своей тарелке и отчего-то не решаясь поднять взгляд на друзей, я тихо, но четко, так, чтобы каждое слово было понятно и различимо, ответил:

– Я его не убивал.

– Тогда как случилось, что он погиб? – Тон Редерика стал неожиданно серьезным, но меня каждый раз поражало то, как прямо и без обиняков он может задать даже самый тяжелый для собеседника вопрос. И к этой его прямоте, граничащей с нахальством, мне было очень трудно привыкнуть.

– Послушай. – Вдруг сказал он. – Если в пересудах о тебе появились хоть какие-то намеки на братоубийство, поверь, мы все понимаем обстоятельства и будем последними, кто тебя упрекнет или станет распускать всякие слухи.

Правителю полагается быть выше своих подданных во всех отношениях. Он не должен позволять ни одной провокации выводить себя из равновесия. Я позволил. С досады и злости я даже стукнул кулаком по столу. Как может Редерик, знавший Элиндера, знающий меня, говорить такие слова, сомневаться в моей искренности перед ним? Да разве я когда-нибудь думал о пересудах? Вздрогнули все, кроме Миранды. Ее неизменное самообладание, ее присутствие духа бесконечно удивляли меня.

– Он убил себя сам? – Тихо спросила она.

Как она угадала? В чем секрет ее проницательности? Быть может, в том, что она не сражалась наравне с мужчинами, не проливала кровь, не видела, находясь за прочными стенами замка, столько ужасных и безвинных смертей и потому не относилась к Элиндеру предвзято?

Я лишь кивнул, но этого оказалось достаточно, чтобы Редерик умолк. И не нужно было никаких других слов, чтобы объяснить, почему Элиндер так поступил. Причины всем были ясны.

Я знал, новых расспросов больше не будет, но мрачная тишина и наша всеобщая отстраненность перестали меня удовлетворять. Молчанием я мог наслаждаться и в одиночестве, в своем рабочем кабинете. Там хотя бы не было этих потухших глаз, которые не то сочувствовали мне, не то упрекали. Трудно было понять, о чем они думают, и что они чувствуют, эти мои друзья. Встав из-за стола, я покинул зал.

Сначала я, в самом деле, вернулся в кабинет, но работа как-то сразу не задалась. Спустя несколько часов, убитых на то, чтобы вникнуть в особенности нашей торговой системы, я с тяжелой головой отправился на поиски свежего воздуха. Но нигде в замке его не было. Вскоре я понял, что нахожусь недалеко от замковой библиотеки. Это слово с некоторых пор стало поднимать во мне неприятные воспоминания, однако оно же, в первую очередь, было связано с Элиндером.

Он любил это место больше всего, что было и есть замке. Я же находил его скучным, как старческое брюзжание. Но, прежде всего, я глядел на него совершенно другими глазами. Оно, такое замкнутое, живущее своей застывшей действительностью, напоминало мне о быстротечности моей собственной жизни. И я, боящийся этой скорой погони, старался реже заходить сюда, чтобы не видеть образцы для сравнений. Чтобы не напоминать себе лишний раз о том, что я совсем скоро состарюсь и умру, а книги, пусть и не вечные, но пережившие уже ни одно поколение, будут жить. Однажды и они рассыпятся в пыль, но переживут еще и моих детей, и моих внуков, и, может быть, даже правнуков. Но Элиндер видел иное: где-то за книжными полками его взгляду открывались пространства и миры, которые я никогда не умел разглядеть. Все равно, как смотреть сквозь проем между книгами и видеть не соседний шкаф, а море, горы и лес. Видимо поэтому, Элиндер так сразу проникся той зачарованной библиотекой. В отличие от меня, он умел разглядеть прелесть подобных мест. Просто так, без дела и цели, из чистой своей прихоти я решил туда заглянуть.

Теперь я жалею, что так предвзято относился к этому месту и так мало читал в свое время труды историков, географов и, в особенности, счетоводов. Быть может, прочти я их заранее, то не имел бы теперь таких проблем с пониманием важных бумаг. Надо будет чаще заходить сюда и восполнять нехватку знаний.

Старый хранитель, такой же ветхий, как все его подопечные, поинтересовался, ищу ли я что-нибудь определенное. Я не искал. А впрочем…