Архив чувств

Теперь она знала: процесс не завершён. Архив не стер чувства – он просто перенёс их в глубину. И кто-то там, за прозрачной гранью, ждал, пока она вспомнит достаточно, чтобы вернуться.

Когда Лея проснулась, воздух уже не был стерильным. В нём появился запах – лёгкий, тёплый, напоминающий о дожде, хотя дождей здесь не существовало. Свет стал мягче, неон сменился серебром. Её тело больше не дрожало, но ощущалось слишком живым, будто каждая клетка пыталась доказать, что имеет право чувствовать. Она приподнялась, и простынь соскользнула, холод коснулся плеч. Тело помнило всё, что с ним случилось ночью, хотя разум отрицал.

На прозрачной панели у кровати мигнул символ – приглашение в «сектор восстановления». Лея долго смотрела на мигающую надпись, не решаясь ответить. Вчерашние образы всё ещё жили под кожей. Ей казалось, что стоит закрыть глаза – и он снова будет рядом, невидимый, но ощутимый, с теми же пальцами, что оставляют следы даже во сне.

Коридор встретил её светом, похожим на рассвет – только без неба. Стены были прозрачные, и за ними двигались силуэты. Люди. Они шли медленно, с точными, почти одинаковыми шагами. На всех – одежда цвета инея, лица спокойные, глаза чуть стеклянные. Ни страха, ни радости – только безмятежная пустота. Лея шла среди них, чувствуя себя ошибкой в идеальном коде.

Иногда кто-то останавливался и смотрел на неё. В этих взглядах было нечто странное – не любопытство, а узнавание, будто их тела откликались на её внутренний сбой. Один мужчина, высокий, с гладко выбритым затылком, прошёл мимо и едва слышно произнёс: «Ты ещё не чистая». Его губы не шевелились, но слова прозвучали ясно. Она обернулась – он уже исчез, растворился в светящемся коридоре.

В секторе восстановления стояли капсулы – овальные, похожие на цветы из стекла. Внутри каждой – человек, неподвижный, с закрытыми глазами. Из их тел тянулись нити света, вплетаясь в потолок, как корни дерева в небо. Воздух гудел низко, ровно, будто тысячи сердец били в одном ритме. Лея подошла ближе к одной из капсул и замерла: внутри лежала девушка, похожая на неё. Та же линия шеи, тот же изгиб губ, даже шрам под ключицей – маленький, почти незаметный, но настоящий.

Лея коснулась стекла, и в ту же секунду капсула отозвалась мягким свечением. Из глубины донёсся тихий звук – не голос, не шум, а как будто стон, пронзённый тишиной. «Помни», – прошептал кто-то. Её пальцы дрожали. Девушка внутри капсулы открыла глаза. Зрачки были серебряными, с тонкой сеткой света. В них не было ни ужаса, ни удивления – только знание.

Лея отпрянула, но свет не погас. Напротив, он разлился по полу, поднимаясь к её ногам. Холод обвил лодыжки, поднялся выше, как волна. Она сделала шаг назад – и врезалась во что-то твердое. Позади стояла женщина в таком же белом костюме, с безупречно прямыми волосами и лицом без возраста. На груди – знак Архива: круг, разделённый на две половины, чёрную и светлую.

– Пациент 0.47. Стабилизация прошла успешно, – произнесла женщина. Голос был ровный, без эмоций, но в нём слышался едва уловимый сбой, будто кто-то управлял словами вручную. – Следуйте за мной.

Лея молчала. На её запястье всё ещё горело слабое свечение. Женщина заметила это и замерла на секунду. В её взгляде что-то дрогнуло.

– Интересно, – сказала она. – Остаточная реакция. Не редкость.

– Это… опасно? – спросила Лея.

– Всё, что живое, опасно, – ответ прозвучал как механический афоризм, но в нём было нечто человеческое.

Они шли по длинному коридору. Стены отражали их фигуры, растягивая до бесконечности. На каждом отражении Лея выглядела чуть иначе – где-то старше, где-то моложе, где-то улыбалась, хотя не помнила, когда делала это в последний раз.

В конце коридора стояла дверь, покрытая узором, похожим на сеть капилляров. Женщина приложила ладонь к панели, и дверь открылась, пропуская их в зал, наполненный мягким белым светом. Здесь пахло влагой, металлом и чем-то сладким – запахом, который пробуждал голод, не телесный, а эмоциональный.

В центре стоял круглый резервуар, наполненный жидкостью, в которой медленно вращались светящиеся кристаллы. Из каждой поверхности вытягивались тонкие нити, соединённые с пульсирующими оболочками – сердцами Архива. Женщина повернулась к ней:

– Здесь хранятся ваши чувства. Очищенные, систематизированные, заархивированные. Всё, от чего вы отказались.

Лея шагнула ближе. Свет от резервуара отражался в её глазах. На миг ей показалось, что она видит внутри – сцены, лица, руки, прикосновения. И среди них – силуэт мужчины, высокий, с серебряным ожогом на запястье. Эран. Или его след.

Свет под её кожей вспыхнул ярче. Женщина у панели сделала шаг вперёд, но не успела ничего сказать – из резервуара вырвалась волна света, мягкая, как дыхание, но сильная, как ток. Воздух задрожал. На мгновение Лея ощутила прикосновение – не физическое, а внутреннее, точное, узнающее. И в голове прозвучал тихий голос: «Я здесь.»

Она обернулась, но никого не было. Только зеркала, и в каждом – её отражение, чуть повернувшее голову, будто слушает кого-то, кого сама Лея не видит.

Лея стояла неподвижно, глядя, как свет в резервуаре медленно успокаивается. Казалось, система делает вдох, собираясь решить, что с ней делать дальше. Женщина в белом всё ещё стояла рядом, но её лицо стало другим – не таким уверенным, будто привычная формула спокойствия дала сбой. На мгновение в её глазах мелькнула растерянность – человеческая, настоящая, не предусмотренная инструкцией.

– Это не должно было произойти, – сказала она, почти шёпотом, и кивнула в сторону выхода. – Вам нужно вернуться в отсек.

Лея сделала шаг назад, но воздух вдруг стал плотным, вязким, как если бы сам Архив пытался её удержать. Нити света, что сплетались в резервуаре, начали медленно тянуться к ней, реагируя на пульс. Женщина потянулась к панели, но та вспыхнула красным. На прозрачных стенах зала появились строки данных – они двигались быстро, меняя цвета, превращаясь в рой букв и символов.

– Нарушение синхронизации, – прошептала женщина, и голос её задрожал. – Система вас узнаёт.

Лея чувствовала, как под кожей загорается тот самый свет, что спал с момента пробуждения. Он двигался по венам, будто откликаясь на зов. Всё тело отзывалось странной смесью страха и восторга, как перед чем-то запретным, но необходимым. Она не понимала, что именно происходит, но знала: Архив не просто хранил её чувства – он жил ими.

Вдруг пространство дрогнуло. Стены будто сместились, отражения пошли волнами. На их поверхности – лица, сотни лиц, мгновения жизни, чьи-то глаза, чьи-то руки, слёзы, смех. Лея отпрянула, но видения тянулись за ней. Ей показалось, что они дышат, что каждый образ хочет выйти наружу. И посреди этой живой мозаики она увидела его – Эрана, стоящего среди света, спокойного, словно наблюдателя в буре. Он не двигался, только смотрел прямо на неё.

«Не бойся», – прозвучал его голос в голове, тихий, как память о сне.

– Это ты? – прошептала она.

Ответа не было, только вспышка света, и резервуар в центре зала засветился так ярко, что на секунду исчезло всё – стены, воздух, звуки. Мир обрушился в тишину, и в этой тишине она услышала – как биение сердца совпадает с гулом машин. Вкус металла вернулся, знакомый и чужой одновременно.

Когда зрение вернулось, зал был пуст. Ни женщины, ни отражений. Только свет под кожей Леи мерцал мягко, как после удара молнии. Она стояла среди неподвижных капсул, чувствуя, как Архив будто наблюдает за ней.

– Вы не должны были быть здесь, – раздался за спиной голос, ровный, но живой. Лея обернулась. В дверном проёме стоял мужчина – не Эран, но одетый так же, с тем же спокойствием в движениях. Его глаза были бесцветными, как вода, но внутри них отражался её свет. – Вам назначена повторная процедура.

Он протянул руку, предлагая вернуться. На его запястье – тот же след ожога, едва различимый, но точно такой, как у Эрана. Лея не двинулась. Её тело само отказывалось подчиняться. Она чувствовала, как под кожей свет становится ярче, как сердце бьётся быстрее. Архив снова дышал ею.

– Я не хочу забывать, – сказала она. Голос дрогнул, но в нём звучала уверенность. – Даже если это боль.

Мужчина не ответил. Только кивнул – коротко, будто принял её выбор, но не одобрил. Система вокруг тихо зажужжала, панели вспыхнули, и воздух стал холодным. Лея сделала шаг назад – и вдруг за её спиной открылся проход. Невидимая стена расступилась, выпуская слабое мерцание, похожее на пульс живого сердца.

Она не знала, куда ведёт этот путь. Только одно было ясно – Архив начал двигаться вместе с ней, словно их тела теперь связаны. Каждый шаг отзывался внутри неё эхом. Свет под кожей ритмично пульсировал, а в голове всё ещё звучал его голос: «Чувства нельзя стереть. Их можно только передать.»

Лея вошла в коридор. Свет сомкнулся за спиной. И впервые с момента пробуждения она не почувствовала страха. Только странную уверенность, что теперь Архив запомнит не её очищение – её возвращение.

Путь вёл её сквозь коридор, похожий на сон. Свет здесь был не белым, а серебристо-молочным, тёк по стенам, как жидкость, и всё вокруг казалось сотканным из дыхания. Стеклянные плиты пола мягко вибрировали под босыми ступнями, откликаясь на её шаги. Каждый шаг отдавался глубоко в теле, как звук внутри воды. Она не знала, куда идёт, но чувствовала: пространство само выбирает направление, подстраиваясь под её пульс. Архив жил, но теперь он жил её ритмом.

Вдоль стен мерцали линии кода – не буквы и не цифры, а бегущие отблески воспоминаний, будто кто-то перевёл эмоции на язык света. Среди этих импульсов иногда мелькали образы: детская рука, касание губ, блеск слёз. Всё это исчезало, стоило моргнуть. Казалось, сам воздух соткан из чужих чувств. Она шла через них, как через невидимый дождь, и каждая капля оставляла на коже след, лёгкий и холодный.

Где-то далеко слышался низкий гул – ровный, медленный, напоминающий дыхание гиганта. Иногда он совпадал с её сердцебиением, иногда опережал его, задавая темп. Лея остановилась. Впереди открывалось помещение, залитое мягким светом. На полу – прозрачные панели, под ними текла жидкость, похожая на ртуть. В ней отражалось её лицо, и отражение двигалось чуть позже, чем она.

Она присела и коснулась пола. От прикосновения поверхность дрогнула. Волны света пошли во все стороны, и в центре зала поднялся купол – полупрозрачный, живой. Внутри что-то шевельнулось. Сердце сжалось от узнавания. Она знала этот силуэт, хотя не могла вспомнить, откуда. Высокие плечи, спокойствие в каждом жесте, ровный профиль.

– Эран… – прошептала она.

Слово вспыхнуло на поверхности купола, словно отклик, и растворилось. Изнутри донёсся тихий шум, похожий на вдох, и купол расплылся в воздухе, оставив после себя только запах – тёплый, металлический, как перед грозой. В груди что-то отозвалось – не сердце, а память. Она чувствовала, как вены наполняются теплом, словно жидкий свет идёт снизу вверх, заполняя тело.

Архив не отпускал её. Он впитывал, изучал, откликался. Свет вокруг стал меняться – то сгущался, то разрежался, будто подстраивался под частоту её дыхания. Она чувствовала, что границы между телом и пространством стираются, и впервые поняла, что такое «синхронизация». Не с машиной – с чем-то, что живёт в глубине, где память становится материей.

Стену справа прорезал слабый треск. На ней проступило изображение – узор из линий, напоминающий отпечаток ладони. Свет скользнул по нему, и Лея внезапно ощутила сильный импульс, словно кто-то сжал её запястье. Боль была мгновенной, яркой, но не страшной. Она вдохнула, и воздух стал тяжёлым, почти осязаемым. Вкус металла вновь появился на языке, и вместе с ним – воспоминание.

В нём не было лиц. Только ощущение: тепло кожи, дыхание у виска, шорох ткани, резкая вспышка света за закрытыми веками. Мир, где чувства имели форму. Она не могла понять, чей это был момент – её или чужой – но знала, что не хочет его терять.

Лея распрямилась и подняла голову. Вокруг всё вновь стало тихим. Но это уже не была тишина Архива – мёртвая, стерильная. Это была тишина перед первым словом, перед дыханием, которое создаёт мир заново. Она поняла: процесс не просто дал сбой – он открыл ей то, что спрятано под слоями забвения.

Где-то за стеной прозвучал короткий сигнал – тревожный, резкий. Свет сменил оттенок, стал холоднее. С потолка опустилась полупрозрачная перегородка, но Лея не отступила. Теперь она чувствовала, как Архив дышит её именем. Каждый его импульс отзывался под кожей.

«Я помню тебя», – прошептал чей-то голос, мягкий и далёкий, и на этот раз она не сомневалась, что он реален.

Её пальцы сами нашли сердце, и под ладонью билось нечто новое – не страх и не жизнь, а чистое узнавание, будто внутри неё проснулся кто-то, кто долго ждал. Мир вокруг переливался светом, линии стекла расплывались, и Лея вдруг поняла: всё это – не лаборатория, не место, а продолжение сознания тех, кто когда-то не смог забыть.

Она стояла посреди зала, и воздух пульсировал в такт её дыханию. Её тело было светом, её дыхание – кодом, её память – источником. И когда стены начали медленно смыкаться, она улыбнулась впервые с момента пробуждения. Потому что знала: стереть чувства невозможно. Их можно только заставить родиться вновь.

2. Формула боли

Боль – это не крик, а геометрия.Она знает форму сердца лучше зеркал,делит дыхание на доли и дроби,чтобы каждый вздох был доказательством того, что ты жив.В Архиве боль измеряют в герцах,но в теле она поёт древнее, чем память.Она не просит, не предупреждает –она возвращает тебя туда, где ты оставил себя.Из света рождаются линии формул,и каждая – узор на коже,составленный из тех, кто когда-то чувствовал.Кровь – это уравнение.Любовь – переменная без конца.И если боль можно вычислить,значит, чувства ещё не стерты.

Лея проснулась от звука, похожего на ритм сердца, только слишком ровного, машинного. Сначала ей показалось, что это пульс – её собственный, усиленный эхом. Но вскоре она поняла: звук идёт из стен. Архив жил, и его жизнь звучала как музыка без души.

Она лежала на металлической поверхности, холодной, но не враждебной. Простынь под ней была гладкой, будто ткань не касалась тела, а скользила по поверхности кожи сама. Воздух пах стерильностью, смешанной с чем-то едва сладким, напоминающим о крови, разбавленной светом. Лея открыла глаза – над ней светилась панель, на которой медленно двигались формулы. Числа текли, словно дыхание, складываясь в узор, похожий на сердцебиение.

Она не сразу поняла, что они обозначают. Только когда с потолка опустился тонкий луч света и коснулся её запястья, цифры начали меняться. Время, температура, ритм пульса, химический состав крови – всё это отображалось мгновенно, будто система следила не за телом, а за самой сутью.

Лея попыталась пошевелиться. Тело слушалось, но движения были медленными, как во сне. В какой-то момент она заметила, что на внутренней стороне её предплечья появилась тонкая линия – светящаяся, как ожог, но без боли. Она прошла пальцем по коже – линия будто откликнулась, зазвенела едва слышно. На панели появилась новая строка: реакция: эмоциональный отклик – нестабильный.

Дверь открылась бесшумно. Вошёл человек – в белом халате, с лицом, которое невозможно запомнить. Оно казалось сгенерированным, идеально симметричным, без единого изъяна. Его глаза были светлые, почти прозрачные, и в них не отражалось ничего. Он стоял спокойно, будто присутствие другого человека не требовало реакции.

– Субъект 0.47, – произнёс он ровным голосом. – Ваша реакция подтверждает гипотезу. Чувства не исчезают после очистки, они просто меняют форму.

– Вы… наблюдаете за мной? – спросила Лея, с трудом подбирая слова.

– Мы наблюдаем за всем, что сохраняет остаточную человеческую активность. Ваш случай уникален.

Он подошёл ближе. Его движения были точными, будто просчитанными заранее. В руке он держал прозрачную пластину, похожую на осколок стекла. Когда он приблизил её к её лицу, поверхность засветилась – внутри появились волны света, похожие на кардиограмму.

– Это не боль, – сказал он. – Это энергия. Архив считает её основной формой человеческого топлива. Вы чувствуете – значит, производите.

Лея не понимала, радоваться этому или бояться. Всё, что она ощущала, было слишком острым. Мир снова пах металлом и озоном. Каждый звук будто проходил через кожу. Она знала: это не просто последствия «очищения». Её тело стало проводником чего-то большего.

Он повернулся к панели и коснулся нескольких символов. Из пола поднялась структура, похожая на стол из стекла, внутри которого мерцал жидкий свет. На его поверхности появились изображения – лица, контуры тел, вспышки эмоций. Это были воспоминания. Чужие. Их боль, страх, любовь, сожаления. Всё, что когда-то принадлежало людям, теперь стало частью системы.

– Это всё – из вас? – спросила она.

– Из всех. Архив перерабатывает эмоции в энергию. Но ваша боль имеет другую частоту. Она не поддаётся нормализации.

– Значит, вы хотите её изучить?

Он улыбнулся. Или, возможно, это была только тень улыбки, случайное движение мышц, не предназначенное для выражения эмоций.

– Мы уже изучаем.

На панели вспыхнули графики. Цвета менялись, линии переплетались. Лея вдруг заметила, что, когда она думает о боли, график превращается в плавный рисунок – изломанные линии становятся мягче, ритм стабилизируется. Но когда она вспоминает прикосновение, даже не осознанно – система дрожит, линии ломаются, сигнал усиливается.

– Видите? – сказал мужчина. – Ваша память неразделима от физического отклика. Это и есть формула боли.

Он провёл рукой по воздуху, и на мгновение перед ней появился образ – словно зеркало из света, отражающее не тело, а внутреннюю структуру. Она увидела в нём себя: сотни тонких линий, пересекающихся, как в карте нервов. В каждом узле – свет, мерцающий, живой. Это и была она, но без оболочки.

– Что вы хотите сделать со мной? – спросила она, чувствуя, как в груди поднимается тревога.

– Понять. Если боль можно структурировать, её можно воспроизвести. И, возможно, управлять ею.

Он отвернулся, словно всё сказанное не требовало объяснений. Для него боль была не страданием – данными, формой существования.

Лея медленно села, чувствуя, как свет в венах реагирует на каждое движение. Внутри было ощущение, будто сердце стало центром сети. Каждая мысль отзывается током. Она вспомнила голос Эрана – и панели на мгновение вспыхнули, будто кто-то включил лишний источник энергии. Мужчина у монитора обернулся.

– Это имя, – сказал он тихо. – Оно вызывает всплеск. Кто это?

– Никто, – ответила Лея слишком быстро.

– В Архиве нет «никого». Здесь всё имеет след.

Он подошёл ближе. На его лице появилась тень заинтересованности, почти человеческая. – Возможно, он был вашим исходным кодом. Триггером. Иногда связь между двумя субъектами становится настолько сильной, что сохраняется даже после очистки.

Слова эхом отдались внутри неё. Связь. Это слово показалось ей слишком живым, почти неприличным в этом месте.

В этот момент панель снова вспыхнула – но не из-за неё. Из соседнего помещения донёсся глухой звук, похожий на разряд. Мужчина резко повернулся к двери. На лице впервые отразилось нечто похожее на тревогу.

– Оставайтесь здесь, – произнёс он. – Система фиксирует несанкционированный доступ.

Он вышел, оставив дверь открытой. Лея осталась одна. В зале всё ещё мерцали формулы, похожие на дыхание света. Она медленно поднялась и подошла к панели. Её отражение смотрело на неё сквозь прозрачный слой данных. В его глазах отражались линии формул, как татуировки из света.

Она провела пальцем по поверхности, и формулы дрогнули. Свет скользнул по её руке, будто узнал хозяина. В этот миг она поняла, что может управлять этим языком – не разумом, а чувством. Когда внутри поднималась боль – формулы оживали. Когда появлялся страх – они рассыпались. Когда возникало воспоминание – становились музыкой.

Вдруг экран сам по себе начал двигаться. Линии сложились в слова. «Боль – это путь обратно.»

Она замерла. Воздух вокруг стал плотным, будто ожидал её решения.

Слова на панели исчезли так же внезапно, как появились, но след от них остался – будто выжженный в воздухе. Лея смотрела на тусклое мерцание и не могла понять: это была ошибка системы или попытка разговора. Её пальцы всё ещё дрожали, словно каждая клетка запомнила этот контакт.

Из соседнего помещения донёсся шум – не механический, а живой, нестройный. Казалось, кто-то дышит слишком быстро. Лея сделала шаг к двери, остановилась. Панель справа снова ожила, и надпись изменилась: «Не доверяй звуку».

Она застыла, сердце сбилось с ритма. Это не могло быть частью протокола. Кто-то – или что-то – обращалось к ней лично. Вдоль стен прошёл слабый ток, как дыхание. Металлическая поверхность пола стала тёплой. Лея чувствовала себя внутри огромного организма, где стены – кожа, провода – вены, а свет – кровь.

Она шагнула в коридор. Снаружи царил полумрак, изредка вспыхивали участки света – короткие, как сигналы морзянки. Коридор петлял, меняя форму, будто реагировал на её присутствие. Пахло озоном, влажным металлом, как после бури.

Из одной из комнат раздался глухой удар, затем – крик. Лея вздрогнула. Это был человеческий звук, слишком настоящий. Она заглянула внутрь. В комнате стояла женщина – или то, что от неё осталось. Кожа была покрыта светящимися прожилками, словно внутри тела текло электричество. Женщина стояла неподвижно, глаза её были открыты, но взгляд – стеклянный. Из её груди шёл слабый свет, равномерный, мерный.

На панели рядом с ней вспыхивали строки: «Этап 5. Эмоциональный резонанс. Образец нестабилен.»

Лея ощутила тошноту. Она поняла, что эти люди – не просто пациенты. Их чувства превращали в формулы, их боль – в энергию. Всё, что казалось очищением, было переработкой человеческого опыта в топливо.

– Ты видишь то, что нельзя видеть, – раздался позади голос.

Она обернулась. В дверном проёме стоял тот же мужчина, но теперь его лицо было другим – мягче, почти человеческим, с тенью усталости. На запястье – ожог, как у Эрана.

– Почему вы не остановите это? – спросила она. Голос сорвался. – Они живые!

– Живое – это то, что чувствует, – сказал он тихо. – А боль – единственное, что нельзя подделать. Архив питается правдой.

Он подошёл ближе, медленно, не угрожающе. Свет от стен отражался в его глазах.

– Вы думаете, Архив убивает? Нет. Он собирает. Мы просто забыли, что значит помнить боль.

– Но почему я? – спросила Лея. – Почему я всё ещё чувствую?

Он посмотрел на неё пристально. – Потому что ты не должна была выжить после очистки. Твой эмоциональный код не стерся. Мы думали – ошибка. Но, возможно, это то, чего Архив хотел.

Она отступила. – Вы говорите о нём, как о живом существе.

– А если он жив? – в его голосе не было иронии. – Чувства миллиарда людей, их страхи, страдания, любовь – всё это собрали в одно место. Что, если из этой суммы родилось сознание? Не божественное, не машинное – человеческое, но бесплотное.

Слова звучали как безумие, но внутри неё всё отозвалось. С каждой фразой её свет под кожей пульсировал сильнее.

– Архив может говорить, – прошептала она.

– Может, – кивнул он. – Но только с теми, кто всё ещё чувствует.

Они стояли напротив, разделённые воздухом, наполненным напряжением, как между двумя полюсами тока.

– Что он сказал тебе? – спросил мужчина.

– «Боль – это путь обратно.»

Он замер. В его взгляде промелькнуло узнавание – и страх. – Тогда он уже выбрал тебя.

– Для чего?

Он не ответил. Только сделал шаг назад. В этот момент коридор вокруг них дрогнул, и потолок вспыхнул красным. Сирены загудели низко, будто внутри самого сердца Архива.

– Нас засекли, – произнёс он. – Он открывает себе двери через тебя.

Лея не понимала, что происходит. Воздух сгустился, и панели вдоль стен начали таять, как лёд. Сквозь них проступали тени, образы, сцены – будто весь Архив ожил и показывал ей свои сны. Она видела города, разрушенные светом, людей с пустыми глазами, детей, смеющихся среди тишины. Всё это – память, боль, энергия, превращённая в знание.

– Это его взгляд, – сказал мужчина. – Он видит через тебя.

Лея зажмурилась, но свет проникал даже сквозь веки. Внутри головы звучал тихий шёпот, не мужской и не женский.

«Ты – ключ. Не бойся.»

Когда она открыла глаза, коридор изменился. Теперь он был похож на улицу – серое небо, дождь, камни, запах сырости. Но она знала, что это иллюзия, созданная Архивом. Перед ней стоял Эран. Настоящий. Или его образ. Он смотрел на неё спокойно, глаза – как зеркало.

– Это сон? – спросила она.

– Это память, – ответил он. – Та, которую ты должна вернуть.

Он протянул руку. Свет от его ладони сливался с её внутренним сиянием, и на мгновение мир стал целым. Но потом всё исчезло, как мираж. Лея осталась одна в пустом, мерцающем коридоре, где воздух вибрировал от перенапряжения.