Полная версия
Архив чувств
Лунеюля Мэрхен
Архив чувств
Теперь, если ночью вслушаться в тишину, можно услышать лёгкое биение – не сердца и не машины, а того, что пережило смерть и память.
Это дыхание Архива.
Или, может быть, – её.
«Архив чувств» – тёмная романтика и психологический триллер о мире, где эмоции можно стирать.
На стыке технологий и чувств рождается зависимость, где память становится оружием, а любовь – вирусом.
Для читателей, которым близки мистика, психологическая драма и эстетика «чувственного ужаса».
В будущем, где можно удалить любую эмоцию, любовь становится самой опасной болезнью.
Художница Лея приходит в «Архив» стереть прошлое, но встречает куратора, который уже хранил её чувства – в себе.
Каждое прикосновение пробуждает воспоминания, каждый взгляд делает их заложниками друг друга.
Когда память начинает возвращаться, границы тела и сознания рушатся – и любовь превращается в вирус, заражающий саму систему.
Интеллектуальная чувственность, атмосферный минимализм, мягкий ужас, философская эротика.
Визуально – стерильный футуризм с поэтическими вкраплениями (свет, кожа, стекло, дыхание).
«Эмоционально – сочетание боли и экстаза.» Я вас хранил в глубинах света,Где пульс миров дрожит в тиши,Где даже смерть найти не смелаОсколков будущей души.Я вас хранил в огне и неге,В изгибах света, на грани снов,Где плоть и мысль в едином бегеСлились в дыханье без оков.Вы шли ко мне сквозь тьму и время,Сквозь боль, сквозь пепел прошлых тел,И в каждой капле, в каждом стонеЯ жил, я чувствовал, я пел.Вы шли ко мне, дрожа, как пламя,Я ждал вас, тайный, неземной,Вкус ваших губ стал словом, камнем,Что вырезал меня собой.Я вас впитал, как плоть – дыханье,Как ночь – огонь, как грех – мечту.Вы – не любовь, вы – наказанье,И я в вас вечность обрету.Я вас впитал, как боль – желанье,Как грех – вину любви густой.Вы – не спасенье, вы – касанье,Что делает меня собой.Не к вам я ныне – к вашей тени,К истоку тайного огня,Ведь вы во мне, как в ожерельеГорит жемчужина маня.Не к вам – к себе в вас возвращаюсь,Сквозь тьму, где память на голе,И, как мольба, в вас повторяюсь –Моя душа – горит в огне. ***
Перед началом
Люди перестали чувствовать – и назвали это свободой. Когда–то чувства были даром. Теперь они – данные. Любовь измеряют импульсами, боль – частотой сигнала, а память – объёмом памяти.
Любовь как болезнь и исцеление.
Память тела и вина за забывание.
Эксперимент над чувствами как форма духовного рабства.
Желание быть свободным от боли – и страх потерять себя вместе с ней.
Токсичная близость как зеркало зависимости от жизни.
То, что ты забыл, всё ещё помнит тебя. Но даже стертая эмоция оставляет след. Под кожей, в дыхании, в дрожи, когда тебя кто–то произносит мысленно.
Иногда, чтобы перестать чувствовать, нужно влюбиться снова.
Пролог
В Архиве пахло озоном и кожей – человеческой, тёплой, почти живой. Полы сверкали так чисто, будто здесь никогда не ступали те, кто плакал. Свет струился сверху ровно, без источника, как будто воздух сам светился изнутри. Каждое движение отражалось в стенах, покрытых прозрачным стеклом, в глубине которого тихо шевелились нити света – не провода, скорее вены здания. Здесь не было времени, только ровное дыхание системы.
– Да, – сказала Лея. – Всё.
Она стояла у стойки приёма, сжимая в ладони крошечный чип – каплю из полупрозрачного стекла, на котором, если присмотреться, можно было увидеть бьющийся пульс. Её собственный. Девушка за перегородкой улыбалась механически, будто и сама уже стерла всё, что чувствовала. На бейджике – просто «Ассистент».
– Удалить – навсегда? – спросила она, ровно, без участия.
Голос дрогнул, как рябь на воде. Она устала. От ночей, где сердце било тревогу, от запаха кофе, который, когда–то был общим, от музыки, что теперь резала, как лезвие. Любовь стала для неё вирусом, чужеродным телом, которое не умирает, даже когда перестаёшь его кормить.
– Добро пожаловать, Лея. Я – куратор вашего очищения.
Когда двери капсулы закрылись, внутри стало тихо, как под землёй. Воздух был плотным, чуть сладковатым, и казалось – если вдохнуть глубже, он заполнит тебя до горла. На стенах мягко зажегся свет – то ли белый, то ли серебряный, без тени, без направления. Из динамиков раздался мужской голос.
– Нет, – ответил он спокойно. – Я просто слышал ваши чувства.
Голос был ровный, низкий, будто привык звучать вблизи. Она не могла понять, откуда он – из динамиков или изнутри.
– Мы встречались? – спросила она, и внутри щёлкнуло: зачем я это сказала?
Он появился, когда свет чуть изменился. Высокий, тонкий, с прямой осанкой и руками, будто созданными для прикосновений. На нём был белый костюм с серебряными вставками – не ткань, а гибкий пластик, отражающий пульс её дыхания. Глаза – холодные, как жидкое стекло. Лицо правильное, но что–то в нём вызывало странное ощущение дежавю, как будто она уже видела его – во сне или в боли.
– Вы хотите удалить любовь, – произнёс он, не вопросом, а диагнозом. – Но любовь не ошибка. Это система. Когда вы стираете её, остаётся пустое место. А пустота всегда голодна.
– Я реставратор, – ответил он. – Возвращаю то, что другие выкинули. Иногда – случайно.
Лея хотела рассмеяться, но в горле не хватило воздуха.
– Вы психолог?
– Положите руку, – сказал он. – Я проверю, что вы принесли.
Он подошёл ближе. Лёгкое движение – и на его ладони зажёгся мягкий свет.
Её пальцы дрожали, когда коснулись его ладони. Импульс – сначала холод, потом разряд, похожий на дыхание. На миг ей показалось, что через кожу проходит кто–то живой. Картинки нахлынули: вода, смех, кровать, слёзы, его руки на её лице, утро, когда всё закончилось. Мир треснул от наплыва памяти
– Тише, – сказал он. – Это просто ваши чувства возвращаются, чтобы попрощаться.
– Ваши эмоции редкие, – сказал он. – Горят даже после изъятия.
Он убрал руку. На кончиках его пальцев остался свет – жидкий, как ртуть. Он смотрел на него с любопытством, как учёный, впервые увидевший живую душу.
Лея не ответила. Она смотрела на него, ощущая странную, непрошеную теплоту. Её тянуло – не к человеку, а к чему–то, что было за ним, под его кожей. К сиянию, которое казалось не телесным, а каким–то старым, как память самого мира.
– Начнём, – сказал он. – И запомните: я не забираю чувства. Я просто храню их.
– Не уходи… – прошептало что–то рядом, слишком близко, будто изнутри.
– Я помню тебя.
Капсула закрылась бесшумно. Свет смягчился. Воздух стал плотнее. В голове – лёгкий гул, будто море пульсировало прямо под кожей. И вдруг она услышала – не слова, не голос, а дыхание, которое совпадало с её собственным.
Она открыла глаза – но никого не было. Только слабое свечение на стене, похожее на отблеск дыхания. И в ту секунду Лея поняла: в Архиве ничего не исчезает. Здесь просто кто–то другой начинает чувствовать это вместо тебя.
1. Память на вкус металла
В безвременье рождается тело – не из крови, а из света, и каждая клетка помнит, как её учили любить. Воздух пахнет стерильным электричеством, а по венам течёт не жизнь, а сигнал. Кто-то зовёт по имени, но имя звучит, как чужая молитва. Она открывает глаза, и мир дрожит от первого вдоха. Всё, что было болью, спрессовано в тепле, всё, что было любовью, растворено в металле. И когда холод стекла касается кожи, она вспоминает, что когда-то это называлось прикосновением. Свет пульсирует под веками, внутри него слышится дыхание, которое не принадлежит ни мужчине, ни Богу. Всё начинается не с рождения – с узнавания.
Пробуждение не имело ни начала, ни конца – как будто кто-то стер границы сна и оставил только тело, обнажённое до нервов. Лея открыла глаза и долго не могла понять, где находится. Комната казалась сделанной из дыхания и света: гладкие стены без швов, потолок, дышащий ровным сиянием, пол – прозрачный, как лёд, под которым что-то пульсировало. Воздух был густым и имел вкус – металлический, сухой, с ноткой озона. Ей показалось, что она вдыхает память машины.
Тело отзывалось странно. Каждое движение было одновременно лёгким и болезненным, будто мышцы вспоминали, как ими пользоваться. Она попыталась приподняться – руки дрогнули, по коже прошла дрожь, похожая на отголосок старого жара. Простынь соскользнула, и прохлада коснулась плеч. Кожа была слишком чувствительной, каждая искорка света отзывалась током. Её сердце билось неровно, словно не могло выбрать между жизнью и покоем.
Над ней раздался низкий, уверенный голос – с тем оттенком усталой теплотой, что свойственен тем, кто слишком часто говорит с теми, кто забыл, зачем живёт. «Вы можете говорить», – сказал он. Лея обернулась. Мужчина стоял у прозрачной консоли, и свет стекал по нему, будто стекло училось быть телом. Высокий, с прямой спиной, широкими плечами, в костюме цвета инея. Лицо строгое, очерченное – линии скул точные, будто вырезанные лезвием, подбородок с тенью небритости. Он был красив тем спокойствием, которое кажется почти угрозой.
– Где я? – спросила Лея, чувствуя, что голос не принадлежит ей.
– В Архиве, – ответил он, не поднимая взгляда. – Первая сессия завершена. Ваши данные стабилизированы.
Он подошёл ближе. Свет под его шагами мерцал мягко, как дыхание земли под снегом. Когда он оказался рядом, Лея почувствовала запах – не парфюма, а чего-то едва уловимого, тёплого, как кожа, прикоснувшаяся к металлу. Его глаза – серые, прозрачные, с металлическим отблеском – задержались на её лице, потом на шее, где ещё пульсировала капелька света – след от процедуры.
Он протянул руку. Перчатка была холодной, но под ней чувствовалось тепло, как будто металл помнил человеческую температуру. Его пальцы коснулись её запястья, и в ту же секунду по коже прошёл импульс – не боль, а узнавание. В ней что-то щёлкнуло, как цепь, замкнувшаяся после долгого перерыва. Её дыхание стало громче, чем хотелось.
– Это реакция системы, – сказал он тихо. – Иногда тело не сразу принимает очищение.
– Я… помню, – прошептала Лея, не понимая, что именно.
Он поднял бровь. – Что?
– Вкус… железа. Вкус его был здесь, – она коснулась губ. – До того, как я проснулась.
Эран – она не знала, откуда знает его имя, но оно всплыло в сознании, как запах дождя перед грозой. Он не ответил. Только отступил на шаг, глядя на её руку. На его запястье был след – тонкий, чуть темнее кожи, похожий на ожог. Точно такой же, как у неё.
– Это совпадение? – спросила она.
– Нет, – ответил он после паузы. – Связь. Побочный эффект синхронизации.
Лея почувствовала, как воздух между ними уплотнился. Он был не просто человеком – в нём чувствовалась дисциплина машины и уязвимость живого, слишком человеческого существа. Она смотрела, как движется его горло, как дрожит вена у виска, как едва заметно подрагивают пальцы, когда он делает вид, что ничего не чувствует.
– Вы – куратор? –
– Реставратор, – сказал он. – Я возвращаю то, что другие решили стереть.
Его голос был спокоен, но в нём звучала тень горечи, будто это признание стоило ему слишком дорого. Лея подняла взгляд. Мир вокруг снова задвигался – капли света ползли по стенам, воздух дрожал от дыхания машин. Но всё казалось живым, даже холод имел пульс.
– Мне странно, – сказала она. – Словно всё вокруг… помнит меня.
– Архив ничего не забывает, – ответил он. – Просто перестаёт напоминать.
Её ладонь всё ещё хранила след его прикосновения. Свет под кожей тихо мерцал, как пульс чужого сердца. В глубине зеркальной стены промелькнуло отражение – их двоих, слишком близко стоящих, чтобы это можно было назвать случайностью. И в этот миг ей показалось, что она уже видела этот кадр – в снах, в боли, в какой-то древней памяти, где всё начиналось так же: свет, холод, дыхание, и мужчина, который смотрит на неё так, будто знает, что она никогда не уйдёт.
Он отошёл первым. На мгновение комната потемнела, и только слабое серебристое свечение под её кожей оставалось живым. Лея лежала неподвижно, слушая, как в тишине Архива бьётся что-то, что не должно биться. Сердце. Или память. Или их смесь.
Тишина не кончилась – она просто сменила тональность. Где-то под поверхностью пола, за прозрачной гладью стекла, проходили волны – не шум, а ощущение, будто само пространство дышит. Лея закрыла глаза, и сквозь веки почувствовала, как свет меняет температуру: то холоднее, то теплее, словно кто-то ведёт пальцем по воздуху вдоль её тела. В какой-то миг она решила, что это он – Эран, но, открыв глаза, увидела только пульсацию потолка. Комната словно наблюдала за ней.
Тело постепенно возвращало память о себе. Ладони ощущали шершавость ткани, плечи – лёгкий вес воздуха, живот – едва заметное сжатие при каждом вдохе. Всё было слишком ясно, как будто реальность вернулась не к ней, а в неё. Она провела рукой по шее, нащупала под пальцами едва тёплое свечение – след импланта. Тепло под кожей двигалось, откликаясь на ритм её дыхания. Казалось, это не кожа, а тонкая мембрана, за которой кто-то живой.
Лея вспомнила, как его пальцы касались её запястья. Прикосновение продолжало гореть под кожей, будто не рассеялось. В висках гулко бился пульс – мерный, металлический, чужой. В нём было что-то отголоском его дыхания. Она попыталась подняться, но пространство вокруг качнулось. На миг показалось, что стены сдвинулись, а пол стал прозрачным до самой глубины. Там, под слоями стекла, что-то мерцало, словно сеть сосудов – живая, бьющаяся, связанная с ней.
«Архив ничего не забывает…» – его слова эхом вернулись. Она закрыла лицо ладонями, но даже сквозь них видела отблески света. С каждым вдохом всё вокруг будто подстраивалось под её ритм – лампы, стены, даже воздух. Комната жила её сердцем.
Издалека донёсся слабый звук – ровный, как шёпот электричества. Он рос, пока не стал похож на дыхание, тихое и слишком близкое. Ей показалось, что это он – Эран – снова рядом, что его тень движется у изголовья. Она не открывала глаз, боясь, что видение исчезнет. Но голос всё равно прозвучал внутри: низкий, чуть усталый, почти нежный.
– Ты чувствуешь? – спросил он.
Лея прижала ладонь к груди. Сердце билось слишком быстро.
– Да, – прошептала она. – Слишком.
Когда она всё же решилась взглянуть, никого не было. Только лёгкое движение воздуха, будто кто-то только что ушёл. Свет дрожал, играя на коже, и в этой игре угадывалось чужое прикосновение – нежность, граничащая с болью.
Она посмотрела на свои руки: кончики пальцев слегка светились, будто в них задержался ток. На ногтях поблёскивали микроскопические искры. Её тело, очищенное от чувств, всё ещё излучало их – как лампа, которая долго не гаснет после выключения. Лея провела ладонью по бедру, и кожа ответила – лёгкой волной тепла, за которой пришло воспоминание, неосознанное, но отчётливое: вкус воздуха, тяжесть чужого взгляда, то мгновение, когда любовь перестаёт быть безопасной.
Она зажмурилась, но изображение не исчезло. Наоборот, стало отчётливее. Тело, силуэт, шаги, ритм дыхания – всё, как в замедленной записи сна. И где-то на грани между сознанием и светом прозвучал его голос: «Мы уже встречались».
Эти слова пронзили её, как электрический ток. В груди стало тесно, как если бы кто-то дотронулся изнутри. Лея откинула голову на подушку и впервые за всё время позволила себе не думать. Комната вокруг дышала с ней в унисон, стены мерцали её пульсом, и в этом единении не было ни страха, ни боли. Только ощущение, что она уже не одна.
Но в тот же миг где-то в глубине Архива сработал сигнал – резкий, как вспышка, нарушившая сон. Свет в стенах мигнул, воздух стал холодным. Сердце пропустило удар. Лея резко села, и в отражении на прозрачной панели увидела движение – мимолётное, но реальное. Мужской силуэт, стоящий в полумраке. Эран. Или то, что от него осталось в её восприятии. Он смотрел прямо на неё. И губы двигались без звука, будто говорил слова, которые нельзя произносить вслух.
Потом изображение исчезло. Остался только холод. И лёгкий привкус металла на языке – будто она попробовала собственное воспоминание.
Когда свет сменился мягким сумраком, Архив перестал быть стерильным. Лея осталась одна – Эран исчез, дверь закрылась бесшумно, и за ней осталось то, что казалось безопасностью. В её отсеке было всё, чтобы забыть: ровный свет, прозрачные стены, постель без запаха. Всё создано для новой, пустой жизни. Но пустота вдруг обрела вес. Воздух стал густым, влажным, будто насыщен дыханием.
Лея сидела на кровати, обхватив колени. Кожа отзывалась на каждый шорох, и даже тишина касалась её, как пальцы. За стеклом струился неон – холодный, с оттенком синего, похожий на луну, если бы она была создана человеком. Её отражение дрожало в прозрачной стене, превращаясь в призрак. В нём было что-то чужое: лицо – её, а глаза – как будто других. Они светились изнутри, с металлическим отливом.
Она попыталась вспомнить, что чувствовала раньше, до очищения, но память была как размытая фотография: очертания есть, но деталей нет. Только тело помнило. Каждое прикосновение воздуха напоминало. Она легла на спину, и матрас принял форму её тела, словно знал, где начинаются и заканчиваются её изгибы. В груди теплилось лёгкое напряжение, похожее на ожидание – будто кто-то вот-вот скажет её имя.
Мир казался слишком тонким. Сквозь стены слышалось нечто, похожее на отдалённые вздохи. Лея прислушалась – и поняла, что это звук, но не механический. Это было похоже на шепот множества голосов, сливающихся в один. Они не произносили слов, а скорее вспоминали. Тишина в Архиве оказалась не пустотой – она была заполнена чужими остатками чувств.
Её пальцы дрожали, когда она провела ими по коже груди, по линии шеи. Свет под кожей ответил слабым пульсом. В этом свете было нечто живое. Он тек по венам, словно жидкое воспоминание, и чем сильнее она дышала, тем ярче становилось свечение. Казалось, внутри неё кто-то просыпается – не душа и не память, а нечто промежуточное, упрямое, жадное до жизни.
Внезапно из потолка спустилась тонкая нить света – не физическая, а скорее отражение. Она дрожала, как паутина, и, когда Лея протянула руку, коснулась кончиков пальцев. Холодок пробежал по телу, но не от страха – от узнавания. Картина мелькнула перед глазами – быстрая, как вспышка: мужчина, его руки, волосы, запах, смех. Не лицо, не имя – только ощущение тепла, прерванного на вдохе. Лея вскрикнула и отдёрнула руку, но свет остался на коже, тонким следом, будто ожог.
– Система фиксирует нестабильность, – прозвучал голос откуда-то сверху. Без интонации, нейтральный, как объявление в поезде. – Пожалуйста, сохраняйте покой.
Она посмотрела в потолок. Там не было динамиков, но голос звучал из воздуха.
– Что со мной происходит? – спросила она.
– Побочный эффект очищения. Ваши эмоциональные следы проявляются как сенсорные фантомы. Они неопасны.
«Неопасны…» – Лея усмехнулась. Всё тело дрожало, как натянутая струна. Каждый вдох был наполнен чужими воспоминаниями, каждый выдох – звоном пустоты. Она подошла к стене. Её отражение стало отчётливее. Оно дышало в противофазе. Когда она делала шаг вперёд, отражение – отступало, но взгляд оставался неподвижным, слишком осмысленным, чтобы быть оптической иллюзией.
Она коснулась стекла. Оно отозвалось вибрацией, и в тот же миг изображение исказилось. В отражении рядом с ней стоял мужчина – тень, очертания плеч, контуры лица, почти прозрачные. Он стоял слишком близко, как будто готов был дотронуться. Её сердце дернулось, и она закрыла глаза, чтобы не видеть. Но даже в темноте видение не исчезло – напротив, стало реальнее.
Внутри век – свет, мягкий, пульсирующий. Она чувствовала его дыхание. Слышала, как кто-то шепчет её имя – глухо, будто из глубины воды. Тело ответило. Лея не знала, это страх или желание. Всё смешалось в едином импульсе. Она выдохнула, и по коже пробежал жар, оставляя под пальцами следы холода.
Когда она открыла глаза, комната была пуста, но стекло ещё сохраняло след ладони – влажный отпечаток, который не принадлежал ей. Он был крупнее, мужской. На поверхности мерцала капля влаги, медленно скользнувшая вниз, как след дыхания.
Лея отступила, и стены стали сжиматься – не физически, а ощущением. Она поняла, что Архив не отпускает её. Что всё, что казалось сном, – его продолжение. Она прижала ладонь к груди, чувствуя, как под кожей пульсирует свет, и подумала: «Если это очищение, я боюсь вспомнить, что такое жизнь».
Тишина в комнате снова сменила оттенок – теперь она звучала низко, как пульс огромного сердца, скрытого под землёй. Свет дрожал в стенах, мерцая так, будто кто-то дышал за стеклом. Лея сидела на краю постели, держась за край, словно боялась, что мир под ней начнёт рассыпаться. Всё было слишком реально, и от этого – неправдоподобно.
Она пыталась вспомнить лицо мужчины, которого видела в отражении. Его силуэт остался в сознании, как отпечаток на внутреннем экране. Тело отзывалось на это воспоминание живо, нервно, будто узнавая источник тепла. Пальцы сами нашли запястье – место, где прежде пульсировал имплант. Под кожей всё ещё теплилось свечение, слабое, но упрямое.
– Ты не должна помнить, – прошептал кто-то за спиной.
Лея резко обернулась. Никого. Только воздух, тёплый и влажный, словно кто-то стоял рядом секунду назад. Она прижала ладонь к стене, и та ответила дрожью. Из глубины стекла донёсся шорох, похожий на вдох. В отражении снова мелькнуло движение – мужской профиль, плечи, взгляд. Он смотрел прямо на неё. Лея потянулась, но поверхность отразила только её собственную руку.
Внутри неё что-то сломалось. Усталость, смешанная с тревогой, превращалась в странное спокойствие. Если Архив умеет хранить чувства, значит, и она может хранить свои – даже если их пытаются стереть. Она легла, укуталась в простыню, и долго лежала, глядя в потолок. Свет там мерцал ритмично, точно подстраиваясь под её дыхание.
Сон пришёл не сразу. Он был похож на воспоминание, которое притворяется сном. Лея стояла в той же комнате, но стены дышали, как живая ткань. Воздух был золотистым, наполненным тонким гулом. Из света вышел он – высокий, в одежде, которая казалась частью тела, а не тканью. Его шаги не издавали звука, но каждый из них отзывался в её сердце.
Он подошёл ближе, не говоря ни слова. Лея чувствовала его взгляд – холодный и обжигающий одновременно. Свет отразился на его лице, и она поняла, что узнаёт эти глаза. Это был Эран, но не тот, что говорил с ней в капсуле. Этот был живее, теплее, почти уязвим.
– Почему ты здесь? – спросила она.
Он склонил голову, и на его губах появилась тень улыбки. – Потому что ты ещё не забыла.
Он поднял руку и коснулся её щеки. Прикосновение было реальным – кожа, тепло, дрожь. Мир вокруг на мгновение потускнел, остались только они двое. Лея ощущала, как в её теле просыпается нечто древнее, не мысль и не память, а зов, который нельзя объяснить словами. Она знала: этот миг принадлежит не разуму. Он был вне времени, вне очищения, вне всего, что можно стереть.
Но когда она моргнула, он исчез. Комната снова стала холодной, и только в воздухе оставался запах – лёгкий, как дым от едва погасшего огня. Она села, глотая воздух, будто только что выплыла из глубины. В груди билось не сердце – сигнал. Где-то под кожей, на запястье, имплант светился ярче, чем прежде. Он вибрировал, словно отвечая на чужое присутствие.
На прозрачной панели у изголовья вспыхнули строки текста – бегущие, как код. «Ошибка синхронизации. Эмоциональный след не удалён. Перенос данных невозможен.» Лея коснулась экрана, но символы растаяли под пальцами, будто были живыми. Из-под стекла донёсся слабый звук – шорох, похожий на тихий смех.
Она поднялась. Воздух был густым, как туман после дождя. На полу появились едва заметные следы – отпечатки босых ног, уходящие к двери. Тёплые. Её не было здесь одна.
Лея не знала, боится ли она. Она подошла к стеклу, где отражение вновь стало двойным. Там, по ту сторону, кто-то стоял, слишком похожий на Эрана. Его глаза светились мягко, почти человечески. Он произнёс беззвучно: «Помни меня.»
Свет вспыхнул, и комната замерла. Всё стихло, кроме дыхания. Оно исходило отовсюду – от стен, от пола, изнутри её груди. Вкус металла снова вернулся на язык. Она провела пальцами по губам, и кожа отозвалась лёгким током.
