Дракон и Феникс

Вэйчэнь был поражён и впечатлён этим быстрым и поэтичным ответом. Пожалуй, впервые в жизни он встретил кого-то равного по живости ума и остроте языка. Эта непринуждённая словесная игра была тем, что так ему сейчас было нужно. С ноткой лёгкого восхищения Вэйчэнь ответил:

– Только безумец пытается украсть недостижимое; – в его голосе звучала усмешка, – только глупец стремится погасить то, что освещает ему путь. Я просто пришёл полюбоваться отражением луны в этом тихом пруду. Сегодня она особенно загадочна и красива.

Тинг-Тинг вновь окинула внимательным взглядом незнакомца, посмотрела на него новыми глазами. Его простой наряд горожанина не смог её обмануть: безупречная осанка, размеренная речь, уверенные жесты, остроумие и эрудиция – всё в нем выдавало аристократа.

Глубокий, спокойный голос, непривычный к уличной грубости, в котором слышались сила, образованность и благородство, погружал её в состояние покоя и доверия. Ещё минуту назад она сидела на скамейке у тихого берега пруда, заросшего ивами и осокой. И вдруг – свет полной луны засиял как-то по-особому, погружая всё вокруг в сказочную обстановку: внезапно пруд стал волшебным, а ивы – загадочными и немного мистическими.

Тинг-Тинг решила проверить глубину характера своего таинственного собеседника, и добавила в разговор философскую нотку:

– Отражения обманчивы, гунцзы. Иногда в тихом пруду отражается совсем не то, что светит на небе. А порой и вовсе – в тихой водной глади видна лишь темнота.

Теперь настала очередь Вэйчэня, чтобы удивиться тому, насколько глубоко мыслит эта сяоцзе.

– Вы мудры не по годам, благородная сяньнюй. Ваше сердце, похоже, ищет покоя. От какой суеты вы скрываетесь в этой тишине? Из какой клетки вы стремитесь сбежать?

Тинг-Тинг вздрогнула от неожиданности: «Как он догадался?». Она привыкла быть самым проницательным человеком в своём окружении, во многом благодаря тайному таланту видеть потоки Ци. А у этого сяньшэна Ци текла совсем не как у мага: Тинг-Тинг сказала бы, что он учёный муж или дипломат. И оттого его проницательность вызывала неподдельное уважение. А ещё вызывала доверие. Ложь не имеет силы, когда собеседники видят душу друг друга.

– От места, где каждый шаг нужно выверять, а каждое слово взвешивать. Где слишком много стен и слишком мало неба, – вздохнула и грустно ответила Тинг-Тинг.

Эта фраза поразила Вэйчэня до глубины души, потому что она с поразительной точностью описывала его собственную жизнь.

– Как я вас понимаю… Иногда кажется, что самые прочные стены – это те, что возводят из долга и чужих ожиданий, – голос Вэйчэня стал тише, в нём слышалась горечь узнавания.

Тинг-Тинг вдруг накрыло странное чувство мистического единения: «Он… он понимает. Он чувствует то же, что и я. Но как такое возможно?»

Наступила пауза. Слова были излишни. Оба хранили молчание, но в этом скромном молчании случилось главное – они поняли со всей пронзительностью, что нашли родственную душу. Два одиночества, два узника из разных клеток повстречали друг друга.

Этот тихий момент молчаливого спокойствия, казалось, длился вечно, и ни Тинг-Тинг, ни Вэйчэню не хотелось, чтобы он заканчивался.

Идиллию нарушил голос Би-Би, доносящийся откуда-то издалека:

– Тинг-Тинг! Где ты?!

Имя, произнесённое вслух, развеяло атмосферу волшебства. Тинг-Тинг вздрогнула:

– Простите, гунцзы. Мне пора. – сердце Тинг-Тинг в этот момент стучало быстро-быстро, приятное тепло разливалось в груди. Но вместе с симпатией в ней росла осторожность, вбитая жизнью в стенах Императорской Академии. «Мне нельзя здесь быть. Нельзя разговаривать с незнакомцем. Минг-Минг бы сказала, что я сошла с ума. Мне нужно срочно уйти. Но как же не хочется уходить!».

Похоже, её новый знакомый испытывал то же самое: он сделал шаг вперёд, и взяв её руку, спросил:

– Постойте! Я даже не знаю, как вас звать, милая сяньнюй?

– Зовите меня… Су, – поспешно освободила Тинг-Тинг руку, и собралась уходить.

– Су… Я буду здесь, у этого пруда, через три дня, в этот же час. Я надеюсь, что ласточка вернётся. – бросил ей вслед обещание Вэйчэнь.

Тинг-Тинг не ответила, лишь на миг заглянула в глаза Вэйчэня под маской и исчезла в темноте, оставив его наедине с призрачной надеждой на новую встречу.

***

Тинг-Тинг вернулась в свою крошечную, холодную каморку в Императорской Академии. За те несколько часов, что её не было в стенах Нефритовой Клетки, здесь ничего не поменялось. Но незримо изменилась сама Тинг-Тинг. В её жизни, полной страха и борьбы за выживание, появился опасный, но манящий секрет.

«Мне не стоило разговаривать с незнакомцем. Это может быть очень опасно… если узнает кто-нибудь из дайши, мне несдобровать… Но… как же сладко! Как хорошо и радостно на душе! Мне так нужен был этот глоток свободы, этот короткий разговор в парке. Тот Лунный Лис не видел моего лица, и не мог меня узнать. Он говорил не с Чи Сунгли сяоцзе, не со студенткой Нефритовой Академии, а – со мной, со мной настоящей. Только бы никто не узнал о моём маленьком секрете…»

Глава 5

Для Цзинъи мир в этот вечер был соткан из света и радости. Бумажные фонари – красные, золотые, в виде карпов и драконов – покачивались и плыли над улицами, превращая столицу в волшебную реку света. Воздух пах имбирным печеньем, фруктами в карамели и благовониями. Едва ушла та странная сяоцзе, как словно из-под земли появился Лэй, подошёл сзади и обнял за плечи. Испугал её немного конечно.

Теперь он шёл рядом, обнимая её за шею, свесив руку с её плеча. Цзинъи не нравилось, когда он так её обнимал, особенно на людях; но Лэй всегда говорил, что при их разнице в росте ему так удобнее. Приходилось подчиняться.

В её руке мягко покачивался простой бумажный фонарик в виде белоснежного кролика, купленный Лэем у старого мастера. Его неяркий, тёплый свет озарял их лица.

Они остановились у моста, глядя на отражение огней в тёмной воде канала.

– В следующем году, когда тебе исполнится шестнадцать, мы поженимся. У нас будет свой дом, – сказал Лэй, и в его голосе звучала тихая, но твёрдая уверенность. – Отец обещал весной сделать меня мастером. Я буду работать только на себя, скоплю состояние. И тогда я куплю для тебя фонарь из самого тонкого шёлка, с фениксом. Он будет самым красивым во всей столице.

Цзинъи прижалась к его плечу, и внутри всё стало тихим и ясным, как свет её фонарика. Их будущее казалось таким же простым и понятным, как это маленький огонёк. Они поженятся, построят свой дом. Он станет мастером. Она будет растить их детей. Простое человеческое счастье.

– Он будет светить так ярко, что сам Сын Неба позавидует, – сказала она.

– Пусть завидует, – ответил Лэй. – У него есть вся Поднебесная, а у меня будешь ты.

Толпа вокруг них весело гудела, охваченная восторгом и пьянящими ароматами из ближайших харчевен, и молодые люди, ведомые толпой, и сами не заметили, как оказались на центральной площади.

– Отец просил не задерживаться допоздна, – с сожалением протянула Цзинъи, – Он говорит, что приличные девушки встречают закат дома.

– Давай погуляем ещё чуть-чуть, – Лэй тоже нечасто бывал в городе, и ему совсем не хотелось уходить так рано. – Не бойся, я знаю короткий путь, часто им хожу, когда отец посылает с поручениями. Мы мигом вернёмся, время ещё есть! Давай посмотрим представление в уличном театре!

И они посмотрели. А потом погуляли по обжорным рядам. А потом посмотрели ещё. У них было полно времени, но внезапно стало поздно. Пора было возвращаться домой.

Чтобы срезать путь, Лэй уверенно свернул в тихий, плохо освещённый переулок, который должен был вывести их прямо к её улице. Праздничный шум мгновенно стих, сменившись гулкими отзвуками их собственных шагов. «… не сходи с людных улиц…» – вспыхнуло воспоминание. Но было слишком поздно: они это уже сделали.

Впереди, прислонившись к стене, лениво лузгая семечки, стояли двое вэйбинов.

– Глянь, какой фонарик! Белый… пушистый… – сказал один из них, сплёвывая шелуху себе под ноги.

***

Цзинъи шла не разбирая дороги. Ноги не принадлежали ей – двигались сами по себе, почти не сгибаясь в коленях. Каждый шаг отдавался глухим, рваным толчком где-то внутри. Во рту было сухо, как в пустыне, язык прилип к нёбу.

Мир вокруг всё ещё сиял и смеялся, но его звуки доносились до неё как из-под толщи воды – глухие, искажённые. Свет фонарей был нестерпимо ярким, он резал глаза, заставляя их слезиться, но то не были слёзы горя. Просто физиология. В голове не было ни одной мысли, только белый, звенящий шум и ощущение бескрайнего холода, который пробирал до самых костей, несмотря на тёплую ночь.

Холод был повсюду, кроме одного места меж бёдер. Того самого, что она берегла только для Лэя. Обжигающая, пульсирующая, унизительная боль, которая была настолько сильной, что даже казалась нереальной. Боль была отдельным, живым существом, которое вцепилось в неё и теперь шагало вместе с ней сквозь этот чужой, равнодушный праздник.

Цзинъи остановилась, растерявшись посреди знакомой улицы, не зная, куда идти дальше.

Люди в праздничных одеждах обтекали её, как река обтекает безжизненный камень. Никто не замечал её грязного, оборванного на плече платья, её мёртвых, расфокусированных глаз. Она вдруг стала призраком.

Ноги-колодки сами принесли её к дому. Дверь не заперта. Внутри тихо – родители уже спали. Здесь, в знакомой тишине, её тело наконец настигла дрожь. Крупная, неудержимая, она сотрясала её с ног до головы, заставляя зубы стучать.

Она прошла на кухню. Руки, двигаясь с пугающей, заученной точностью, сняли то, что ещё час назад было её лучшим праздничным платьем. Испачканное, испорченное, грязное, порванное, липкое, хранившее следы их рук.

Она опустила его в чан с холодной водой. Прохладное прикосновение к обожжённой коже было почти приятным. Взяла кусок грубого щелочного мыла и начала стирать. Снова и снова.

Ей казалось, если она сможет отстирать эту грязь, сможет вернуть ткани её первоначальный цвет, то сможет стереть и то, что с ней случилось. Сделать так, чтобы этого просто не было.

Она тёрла сатин костяшками до тех пор, пока не почувствовала новую боль – острую, понятную. Кожа на пальцах была содрана в кровь. Она безучастно смотрела, как алые струйки смешиваются в чане с грязью, делая воду бурой.

В тот вечер её прежняя жизнь сгорела без следа.

***

Утро пришло серым, безразличным светом, который просочился сквозь бумажное окно и лёг пыльными полосами на пол. Цзинъи не спала. Она сидела на своей циновке в той же позе, в какой застыла несколько часов назад, обхватив колени руками. Она не чувствовала ни холода, ни голода. Пустота внутри стала плотной, тяжёлой, как речной камень.

Она слышала, как проснулся дом. Скрип половиц под ногами матери. Тихий звон посуды на кухне. Голос отца, который отдавал распоряжения работникам во дворе. Это были звуки её обычной, вчерашней жизни, но теперь они доносились до неё как будто из другого мира, из-за невидимой стены, которую возвела вокруг неё прошлая ночь.

Мать заглянула в её комнату.

– Цзинъи? Ты почему не встаёшь? Уже поздно.

Цзинъи подняла на неё глаза, но не ответила. Она не могла. Слова, казалось, превратились в колючий ком в горле. Она просто смотрела.

– Ты не заболела? – мать подошла ближе, коснулась её лба. – Вроде жара нет… Что с тобой, дитя? Ты сама не своя.

Мать заметила вчерашнее, всё ещё влажное платье, брошенное на пол. Заметила ссадину на щеке. Но её разум, привыкший к простому и понятному миру, отказался складывать эти детали в страшную картину.

– Ты, верно, упала вчера в толпе? Говорила я твоему отцу, не нужно было отпускать вас одних на этот праздник… Ну да ладно. Вставай, поможешь мне с тестом.

И она ушла, оставив Цзинъи в той же тишине. Мать ничего не спросила. Она не знала. Или не хотела знать. Или просто не могла представить. Ведь это может случиться с кем угодно, только не с нашей Цзинъи.

Но от этого стена отчуждения вокруг Цзинъи стала ещё толще. Она осталась совсем одна в доме, полном людей.

Весь день она двигалась по дому, как заводная кукла. Просеивала муку. Носила воду. Раскладывала на столе палочки для еды. Её руки выполняли привычную работу, но разум оставался пустым. Она делала всё, чтобы не думать. Чтобы не вспоминать. Она ждала.

Каждый скрип калитки заставлял её сердце сжиматься в тугой, болезненный узел. Каждый лай соседской собаки казался шагами. Он должен прийти. Лэй должен прийти. Он увидит её, всё поймёт, обнимет, и этот кошмар закончится. Его любовь была тем единственным, что ещё связывало её с миром, в котором она жила вчера. Он придёт, и всё снова станет как раньше.

Он должен прийти.

Но солнце уже клонилось к закату, а калитка так и не скрипнула. С каждой минутой надежда, которая была её единственной опорой, превращалась в холодный, липкий страх.

Он так и не пришёл.

***

Вэйчэнь шёл по ночным улицам, и на его губах, скрытых под маской, играла лёгкая улыбка. Встреча с загадочной незнакомкой взбудоражила его, как давно не будоражило ничто. Её острый ум, её неожиданная дерзость, её глаза, в которых он увидел нечто большее, чем просто кокетство, – всё это вырвало его из привычного мира донесений, интриг и армейской муштры. Впервые за долгое время он почувствовал что-то похожее на надежду.

Это был хороший вечер. Идеальный вечер.

Но что-то было не так.

Сначала это было лишь лёгкое, почти незаметное, неясное чувство. Словно в идеально настроенной мелодии гучжэна прозвучала одна фальшивая нота. Он пытался отогнать это ощущение, вернуться к мыслям о ней, о Су, но оно назойливо возвращалось, как горький привкус во рту после сладкого вина.

«Что-то я сделал не так… или не сделал… но что именно?»

Он остановился на перекрёстке. Мимо него, смеясь, прошла семья, и маленькая девочка несла в руках фонарик.

И в этот момент его память прорвало.

Вспышка. Не осознание: удар наотмашь, что выбивает дух и заставляет хватать ртом воздух. Он снова оказался в том тёмном, вонючем переулке. Он снова услышал сальные шутки вэйбинов. Он снова увидел, как фонарик-кролик падает в грязь. Услышал сдавленный девичий крик.

И вспомнил, как он, Цзинь Вэйчэнь, наследник одного из великих родов, воин, считавший себя человеком чести, просто отвернулся и ушёл.

Сладость от встречи с прекрасной незнакомкой мгновенно обратилась горечью желчи во рту. Надежда, которую он почувствовал, теперь казалась ему омерзительной насмешкой. Как он смел мечтать о чём-то светлом, когда всего пару часов назад он позволил тьме поглотить чужую жизнь? Очень юную жизнь – совсем ещё ребёнка.

Приказ дяди. Безопасность. Высшая цель. Всё это сейчас казалось жалким, трусливым оправданием. Его вдруг накрыло с головой осознание, что истинный грех – это его собственное бездействие. Его трусость. С его молчаливого согласия свершилась великая мерзость.

Он стоял посреди шумной улицы, но не слышал ничего, кроме оглушающего эха того единственного, оборвавшегося крика. Имя девушки, которую он встретил, принесло ему свет. А имя той, которую он предал, он даже не знал. И от этого на душе было ещё хуже.

Глава 6

Первый день Турнира Пяти Стихий выдался холодным и ясным. От вчерашней тёплой праздничной атмосферы почти ничего не осталось. Рано утром, ещё до рассвета, на улицы столицы вышли сотни уборщиков, и с молчаливой сосредоточенностью подмели улицы и вывезли мусор. Знойное лето вдруг закончилось, и незаметно началась осень.

Огромный центральный полигон Академии Ханьлинь, обычно пустынный и безмолвный, сегодня преобразился до неузнаваемости. Над трибунами для зрителей развевались длинные стяги с изображениями лазурных драконов, алых фениксов, белых тигров, чёрных черепах, золотых цилиней. В воздухе стоял мерный гул от возбуждённых голосов сотен студентов, собравшихся на краю обширного поля. Напряжение, плотное, густое, витало в воздухе.

Между участниками будто пролегла невидимая преграда. С одной стороны, по правую руку от судейского помоста, расположились “парчовые” отпрыски. Они стояли с ровными спинами и гордо поднятыми головами, смеялись и шутили, обменивались подколками и дружескими тычками. Их дорогие одежды из шёлка и парчи красиво переливались в лучах утреннего солнца. Изредка кто-то бросал на соперников короткий, полный снисхождения взгляд. Для многих сегодняшний день был всего лишь развлечением, формальностью, возможностью продемонстрировать свой высокий статус, полученный по праву рождения.

А по левую руку от судей, ближе к зрительским трибунам, сбились в плотную группу студенты из простолюдинов и обедневших аристократов. Их лица были серьёзны, а взгляды устремлены на арену. Никто не смеялся. Они стояли молча, и в этом молчании чувствовалась мрачная решимость. Этот яркий праздник был не для них. Они пришли на суд, который определит всю их дальнейшую жизнь.

– Смотри, как распушили свои павлиньи хвосты, – прошипела Би-Би, кивая в сторону аристократов. – Так себя ведут, будто уже победили.

– Они уже победили, Би-Би, – тихо ответила Минг-Минг, не отрывая взгляда от судейского помоста. – Они родились в нужной семье. Наша задача – не победить их, а просто не проиграть.

Ровно в час Дракона гул голосов стих. На высокий судейский помост, наслаждаясь всеобщим вниманием, взошёл Хуа дайши. Он был одет в роскошные парчовые одеяния, расшитые золотыми пионами, а его длинные рукава почти касались пола. Великий мастер медленно обвёл студентов властным взглядом, не привычным долго ждать. Под его тяжёлым взором толпа быстро притихла, и Хуа дайши начал свою речь, намеренно растягивая слова и придавая голосу бархатные, патетические нотки.

– Юные таланты Чжунъюаня! Будущее нашей великой Империи! – его голос, усиленный магией, был подобен раскатам грома. – Сегодня мне выпала великая честь открыть семьдесят третий Турнир Пяти Стихий! День, когда доблесть встречается с мастерством, а честь – с талантом!

Он сделал драматическую паузу, давая студентам проникнуться торжественностью момента.

– Сегодня начинается первый отборочный тур, «Путь Гармонии». Ваша задача – не просто демонстрация грубой силы, но умения контроля; ибо сила без контроля есть хаос! Покажите всё ваше мастерство, вашу грацию, вашу внутреннюю гармонию!

Он сделал изящный жест рукой, и в центре арены из земли выросла сложная полоса препятствий: вращающиеся каменные диски, стальные колья, водяные завесы, огненные кольца и узкие бамбуковые мостики.

– Каждый из вас создаст конструкт, отражающий чистоту вашей души и силу вашей стихии, и проведёт его через этот путь. Оцениваться будет не скорость, но точность! Не мощь, но изящество! Не ярость, но экономия Ци! Да помогут вам духи великих мастеров прошлого узреть величие в малом! Да начнётся Турнир!

Судьи начали вызывать участников по одному. Первыми шли студенты из аристократических семей, чьи фамилии были у всех на слуху.

Наблюдать за выступлениями было неинтересно. Однообразные, шаблонные выступления быстро утомили Тинг-Тинг, и она отошла в задние ряды.

Наконец, Хуа дайши объявил имя, которое заставило «парчовую» молодёжь оживиться:

– Гао Ян сяньшэн, настало время показать ваше умение!

На арену вышел высокий, самодовольный юноша. Он помахал рукой своим поклонникам (коих на трибунах собралось немало), одаривая их широкой улыбкой во все зубы; и лишь небрежно кивнул судьям, давая понять, что считает их мнение пустой формальностью.

– О, Небо, только не он, – закатила глаза Би-Би. – Сейчас начнётся балаган со скакунами…

Тинг-Тинг вопросительно посмотрела на подругу.

– Гао Ян, – с презрением пояснила Би-Би, – его семья разбогатела на торговле солью всего полвека назад, но ведёт он себя так, будто его предки основали Империю. Классическая «золочёная глина».

Гао Ян, тем временем, начал ткать своё заклинание. Он создал из пламени огромного, ревущего тигра. Заклинание было невероятно мощным и зрелищным, но Тинг-Тинг, видела, как много Ци утекает впустую. Его тигр пошёл напролом и просто снёс полосу испытаний, оставляя за собой выжженную землю.

Толпа аристократов взорвалась аплодисментами. Гао Ян, самодовольно улыбаясь, раскланялся.

Тинг-Тинг видела, что судьи долго спорили, прежде чем принять решение. Хуа дайши заливался соловьём: вероятно, расхваливал «талантливого юношу с нестандартным подходом»; а Те дайши в ответ хмурился: видимо, на него это выступление не произвело впечатления. Но в итоге Гао Яна всё же пропустили в следующий тур.

Возвращаясь на своё место, он намеренно прошёл мимо группы простолюдинов. Его взгляд остановился на Би-Би.

– Бао сяоцзе-э-э, – протянул он с фальшивой вежливостью, – какое эффектное представление у меня получилось, не правда ли? Надеюсь, у славного рода Бао ещё остались деньги хотя бы на приличный фейерверк? А то, говорят, в последнее время содержимое ваших кошельков так же ничтожно, как и ваши амбиции.

Би-Би вспыхнула, её кулаки сжались.

– Следи за своим языком, внук торговца солью! – прошипела она.

Гао Ян лишь усмехнулся.

– Мой дед, в отличие от твоего, сумел приумножить своё состояние, а не растратить его. Учись, Бао сяоцзе. Может, пригодится, когда я приду покупать твою улыбку.

Он развернулся и ушёл под одобрительный смех своих друзей, оставив Би-Би дрожать от сдерживаемой ярости.

В её душе продолжала пылать неукротимая ярость, когда прозвучало имя:

– Бао Юби сяоцзе, покажите своё мастерство!

Би-Би, стараясь превзойти этого выскочку Гао Яна, создала огромного огненного дракона, который медленно и неотвратимо пополз по полосе препятствий. Когда он добрался до бамбуковых мостиков, Би-Би уже с трудом его контролировала. Дракон преодолел последнее препятствие, основательно его подпалив, и спустя мгновение развеялся в воздухе. Би-Би без сил опустилась на землю. Она видела, как Те дайши неодобрительно покачал головой: мол, какая расточительность! – но собой она была очень довольна, ведь в сравнении с её величественным драконом тигр теперь выглядел слепым котёнком. По побледневшей физиономии Гао Яна Би-Би поняла, что всколыхнула его самолюбие до самого дна.

Настала очередь Тинг-Тинг. Помня наставления Минг-Минг «быть незаметной», она создала простое, но надёжное заклинание магии Земли: каменного жука. Жук был настолько мал, что зрителям с задних трибун было его и не разглядеть. Но ведь в правилах и не говорилось, что конструкт должен быть большим и тяжёлым, верно? Аккуратно перебирая лапками, жук спокойно пополз по полосе препятствий: ведь по времени её тоже никто не ограничивал. Судьи оценили старание и выдержку Тинг-Тинг, похвалили её за аккуратность; но высшего балла она не получила.

Когда последний участник покинул арену, Хуа дайши объявил итоги первого тура. Тренировки и волнения последних дней не пропали даром: все три подруги прошли дальше, хотя и с разным результатом.

Студенты, гудя как встревоженный улей, начали расходиться. Би-Би всё ещё кипела от ярости, а Минг-Минг, наоборот, казалась отстранённой, словно её безупречное выступление не стоило ей никаких эмоций.

– Неплохо для начала, – раздался за их спинами спокойный голос.

Девушки обернулись. К ним с тёплой улыбкой подошёл Лонг И.

– А-а-а! Лонг-дагэ! – с визгом восторга бросились девушки ему на шею. Они не виделись уже пару лет, и за это время он стал ещё более мужественным и солидным. Только улыбка оставалась такой же мальчишеской и задорной.

– Ну же, ну же, благородные нюйши! Это уже становится неприличным… – тихо бормотал Лонг И, – Я тоже очень рад вас видеть, но подумайте о своей чести, люди же смотрят… Не нужно дарить им поводов для сплетен. Давайте лучше поговорим о деле.

Девушки оставили шею Лонг И в покое, и он смог продолжить:

– Минг-Минг, как всегда – безупречное выступление, – с уважением сказал он. – Ни одного лишнего жеста, грация и выдержка. Наш шифу Танг Тайфэн может тобой гордиться.

Минг-Минг, обычно сдержанная, позволила себе лёгкую, едва заметную улыбку. Упоминание Танга дайши всегда будило в ней только самые светлые воспоминания.

Затем Лонг И с усмешкой посмотрел на Би-Би, которая всё ещё сверлила взглядом спину Гао Яна.

– А ты, Би-Би, решила, что лучший способ пройти полосу – это просто сжечь её дотла? Твой дракон был великолепен, не спорю. Но, боюсь, ещё один такой, и от тебя самой останется горстка пепла.

– Зато ты видел его лицо! – не унималась Би-Би, хотя в её голосе уже не было злости, только азарт. – Этот «мешок с медяками» чуть дар речи не потерял!

– Видел, – кивнул Лонг И, и его улыбка сразу погасла. – Именно поэтому я и подошёл. Тинг-Тинг, отойдём на секунду.

Они отошли в сторону, под тень одной из колонн. Его голос стал тише и серьёзнее.

– Би-Би полезла на рожон, а ты оказалась рядом. Меня это беспокоит.

– Он первый начал, – попыталась защитить подругу Тинг-Тинг.