Виват, моя королева!

Она видела, как гвардеец, стараясь не смотреть на нее, уносил ее сына, его крошечная ручка беспомощно сжалась в кулачок в воздухе. Видела, как леди Серандина, не в силах сдержать торжества, прикрыла рот рукой, но ее глаза смеялись над ее горем. Видела абсолютно бесстрастную, уходящую в темноту коридора спину Теодора, который даже не обернулся.

Ее сопротивление было сломлено. Окончательно и бесповоротно. Слезы текли по ее лицу беззвучными, бесконечными ручьями, но она уже не кричала. Только беззвучно, одними губами, шептала его имя, пока ее насильно, грубо стаскивали с постели, одевали в грубую, колючую дорожную накидку поверх окровавленной сорочки, не дав даже в последний раз прикоснуться губами к головке своего новорожденного сына.

Рию выволокли из покоев, по ледяным, бездушным каменным коридорам, мимо придворных, которые отворачивались, прятали взгляды или смотрели с холодным, жадным любопытством. Ее, почти безжизненную, втолкнули в темную, закрытую карету. Дверца захлопнулась за ней с глухим стуком, замок щелкнул. Повозка с грохотом тронулась, увозя ее прочь от замка, от трона, от всего, что она знала и любила. Увозя ее в изгнание, в каменное забвение.

А позади, в королевской колыбели, в шелках и бархате, подаренных домом Вальтур, оставался плакать ее сын. Ее Лиам. Ее единственная причина жить, которую у нее только что вырвали с мясом и кровью.

И в глубине ее души, под грузом безысходного, всепоглощающего горя, под пеплом отчаяния, шевельнулось и начало прорастать что-то новое. Не страх. Не покорность. Не слезы. А холодный, острый, как отточенное лезвие, осколок чистейшей, беспощадной ненависти. Он был маленьким, но живым. И он обещал вырасти.

Глава 5

Путь на север растянулся в бесконечную череду ухабистых дорог, хмурых небес и коротких, промозглых привалов. С каждым днем воздух станови