Послевкусие

Николай прошел через турникет и вышел на улицу. На выходе досмотр не устраивали. На остановке он был первым. Но скоро к нему присоединились остальные родственники временно изолированных эксов. Все молчали. Никто ни с кем по-прежнему не переговаривался, не делился эмоциями. Казалось, упади на землю в нескольких километрах метеорит, все присутствующие отнесутся к этому с удивлением, но все равно не проронят ни слова. У Николая на секунду в голове возникла мысль – а не спросить ли у кого-нибудь, например, у той самой тетки, рядом с которой Николай просидел всю дорогу до лагеря, не поведал ли ей ее родственник что-то о недавних странных событиях в блоке «И»? Но тут же передумал: тетка явно не была настроена на беседу. Она хмуро таращилась вдаль, нетерпеливо ожидая автобуса, и крепко сжимала в руках уже пустую сумку.

Что же имел в виду Роман Анатольевич? О чем предупреждал сына? Раскин-старший был не робкого десятка. И вызвать в нем тревогу могло лишь действительно серьезное происшествие. Поговорить бы с ним подольше. И наедине. Но Николай прекрасно понимал, что в ближайшее время этому не бывать.

К остановке подъехал «Форд». Люди начали торопливо грузиться в салон. Николай еще раз обвел окрестности внимательным взглядом, стараясь разглядеть ту опасность, о которой предупреждал его отец. Ничего не увидел и последним влез в автобус.

Скоро Николай уже входил в поселок. Чтобы попасть на улицу, на которой располагался его дом, Николаю нужно было свернуть с асфальтированной дороги на обычную проселочную. Делать этого не хотелось. К полудню воздух прогрелся, и грунтовка снова превратилась в полосу грязи. Николай вспомнил о вчерашних словах управляющего магазином, который обещал небывалый завоз товаров, и решил отправиться за покупками. Магазин располагался на центральной улице поселка, которая от остальных выгодно отличалась как раз тем, что была асфальтированной. И Николай решил на время отложить необходимость месить ногами жижу и двинулся прямо.

Он отгонял от себя мысли о том, что главной причиной его похода в супермаркет была возможность увидеть Ладу. Продуктов дома было достаточно. Картошка, хлеб, крупы и даже кофе. А вот бумажных денег становилось все меньше. И, по-хорошему, их нужно было экономить. А то скоро нечем будет расплачиваться даже с водителем автобуса. А значит, ни о каком посещении магазина нельзя было и думать. Но Николай продолжал идти вперед. Аргументировал он это тем, что просто хочет посмотреть. К его приходу полки наверняка уже будут пустыми. Николай был уверен – односельчане все скупили уже в первые минуты после открытия. Но вдруг что-то полезное все же осталось? Пара консервов. Спички. А вдруг завезли яйца, и одна упаковка затесалась где-нибудь в углу? Яичницу Николай не ел уже очень давно – в гуманитарную помощь их не включали. Наверное, потому что они бились.

Спустя пятнадцать минут пешей прогулки Николай вошел в здание магазина. И сразу же посмотрел на ряд касс. Лады не было. За ее рабочим местом сидела другая девушка. Насколько Николай знал, ее звали Аленой. Это была чуть полноватая брюнетка с обильным слоем косметики на лице. Она, чавкая, жевала жвачку и листала старый глянцевый женский журнал. Судя по равномерному движению ее челюстей, завоз товаров сегодня действительно был исключительным – жевательной резинки на полках магазина не было давно.

Николай перевел взгляд на полки. Его предположения подтвердились – на стеллажах еще оставались продукты. Их было немного. Сахар, чай, различные сладости – каждого товара по одной, две упаковки. Но и это поражало. Судя по обилию грязных следов на полу, недавно здесь побывал чуть ли не весь поселок. И то, что на полках осталось хоть что-то, говорило о том, что товаров и правда привезли очень много.

Но Николая это не сильно обрадовало. Да, тот факт, что регулярная поставка продуктов в необходимом объеме постепенно налаживается, безусловно, должен был поднимать настроение. Все-таки это явный звоночек о том, что жизнь возвращается в привычное русло. Но Николай все равно хмурился. Почему? Ему было стыдно себе в этом признаться, но, явно, потому что Лады он сегодня не застал. Наверняка она поехала с сыном в Самару. Или просто была не ее смена. И вообще, с какой стати он решил, что она будет здесь?

Первым порывом Николая было развернуться и уйти. Но тут он поймал на себе вопросительный взгляд Алены. Она быстро отвела глаза, поморщилась и заерзала на стуле. Алена не была из тех редких людей, которые относились к эксам с терпимостью и пониманием.

Николай понял – если он сейчас уйдет, это будет выглядеть подозрительно. Зашел, осмотрелся, ничего не купил, ушел. Наверняка побегут слухи. Учитель знал, что за ним всегда пристально наблюдают. Не напрямую, конечно. Искоса, тайком. Соседи не сводят с его дома внимательных взглядов. То и дело заглядывают через забор. И любое отклонение в поведении Николая от нормы становится поводом для всеобщей тревоги. Все-таки понятия «экс» и «хантер» для многих были мало различимыми.

Поэтому, чтобы не увеличивать градус подозрений, Николай, как в былые времена, взял из стопки корзинку и пошел между рядов. Алена делала вид, что погружена в чтение журнала с просроченными статьями, но Николай знал, что она за ним следит.

В кармане оказались три потрепанные сторублевые купюры. Зачем он их взял в дорогу, Николай не знал. Вполне хватило бы тех двухсот рублей, которые он уже отдал водителю. По-видимому, сработала старая привычка не выходить из дома без денег.

Николай положил в корзинку упаковку овсяного печенья с шоколадными вкраплениями, даже не взглянув на цифры срока годности. Николай был уверен: просроченными в этом магазине были не только статьи в журнале Алены. Неизвестно, сколько до этого пролежало это печенье на складе. Но воротить нос не хотелось. Хоть будет с чем вприкуску пить кофе Лады.

Снова она. Мысли о ней навещали голову Николая с пугающей периодичностью. Когда много общаешься с детьми и сам начинаешь вести себя по-детски, инфантильно. Но в этот раз воспоминание об этой девушке оказалось кстати. Ее нужно было как-то отблагодарить за подарок. Николай заметил на одной из пустых полок пачку конфет «Родные просторы» и тоже положил ее в корзину. Теперь печенью будет не так одиноко.

Трехсот рублей на обе эти покупки хватало впритык. Николай часто задумывался о дефиците бумажных денег. Наверняка, он был не один такой, у кого они заканчивались. Что же делать потом? Питаться исключительно тем, что удается найти в пакетах и коробках с «гуманитаркой»? Без излишеств? Правительству придется отыскать выход из этой ситуации. Вся эта схема выглядела, как минимум, странно. Все знали, что банковская система еще не восстановилась, и эти цветные бумажки, по сути, ничего не стоили, но продолжали ими расплачиваться. И власти это только поддерживали. Это было похоже на попытку предотвратить панику. Показать людям, что прежнее мироустройство не сломалось, а только дало небольшой сбой. Сохранить, как говорится, хорошую мину…

Николай знал, в основном от Анны Маркеловны, что некоторые сельчане уже сейчас берут из магазина продукты, так сказать, в кредит. Просят записать их долги в тетрадку. По-старинке. Может, и Николаю скоро придется делать так же? Он не знал, как будет просить об этом ту же Алену или управляющего. У него и в прошлом-то, еще до эпидемии, плохо получалось кого-то о чем-то просить. Но, по-видимому, надо будет учиться. В конце концов, есть Лада. Которая к нему расположена… Господи! Опять Лада.

Николай тряхнул головой. И тут же настороженно посмотрел на Алену. Не заметила ли она этого его резкого и странного движения? В присутствии посторонних людей ему вообще не рекомендовалось делать резких движений. Но Алена была занята тем, что чесала свою ногу.

Николай направился к кассе – дольше здесь оставаться не было смысла. Из-за стеллажей вышел высокий крупный мужчина. Он опередил Николая по дороге к кассе. После него в воздухе остался шлейф неприятных ароматов. Смесь застарелого пота, намертво впитавшегося в одежду, и еще какой-то вони. Николай никогда не был снобом. Он вырос в поселке и с детства был приучен к неприятным ароматам, исходящим от сараев, деревянных нужников во дворах, с обочин дорог, где в кустах валялась гниющая тушка какого-нибудь мелкого животного или птицы. Но вонь, которой был окутан этот мужчина, заставила бы поморщиться любого. Прислушавшись, Николай понял, что это запах собачьей шерсти. Грязной, сырой, свалявшейся.

Мужчину звали Борисом. Он был знакомым Романа Анатольевича. Насколько знал Николай, у Бориса во дворе жило несколько собак. Мужчина любил поохотиться, и четвероногие товарищи ему сильно помогали в этом хобби. Отсюда, вероятно, и этот запах.

Алена тоже не могла хладнокровно переносить компанию Бориса. Когда мужчина начал выкладывать товары на прилавок, девушка заметно скривила лицо. Уровень ее презрения к Борису, кажется, был даже выше уровня презрения к Николаю. Пробивать товары она старалась очень быстро. Сахар, спички, связка садовых перчаток. Немного замялась девушка только когда в ее руки попала упаковка женских прокладок.

– Собаки подрались, – пояснил Борис, явно, уловив недоумение Алены. – Хорошо кровь впитывают, – кивнул он на прокладки.

Алена вздернула одну бровь, показывая этим, что ей не особо-то и интересно выслушивать объяснения Бориса и хрипловатым голосом сообщила сумму за покупки. Борис вынул из кармана несколько смятых купюр, положил их перед Аленой, торопливо сгреб все купленное в принесенную им сумку и направился своей переваливающейся походкой к выходу. Алена брезгливо расправила полученные купюры.

– А сдача? – крикнула она вслед уходящему Борису.

Мужчина издал растерянное: «А? А, да», – вернулся к кассе, забрал из рук Алены мелочь и снова двинулся к выходу. Алена недовольно протерла краем фартука палец, которым нечаянно коснулась ладони Бориса и посмотрела на Николая. Выражение недовольства с ее лица никуда не делось. Теперь оно относилось к Раскину-младшему. Скрывать свои эмоции кассирша явно не умела и не хотела.

– Дене-ек, – негромко, но так, чтобы Николаю было слышно, проговорила девушка и пробила упаковку печенья и конфеты.

Глава 3

В понедельник осень сделала маленькую уступку. Привычное серое, затянутое облаками небо внезапно прояснилось и землю обогрело скромное солнце. Николай сидел на ограде скверика и нежился в его лучах. Он никогда не любил жару. Лето для него всегда было самым раздражающим временем года – слишком жарко, слишком много людей на улицах, слишком короткие ночи, слишком нагло себя ведут мошки и комары. Но осенью он радовался любому потеплению. Осенью теплая погода не была такой назойливой. Она вела себя деликатно и пристойно. А эти качества Николай ценил не только в людях.

Вечер субботы и последующее воскресенье Раскин-младший провел спокойно и размеренно. Тетради он проверил быстро. К урокам на следующей неделе подготовился тоже без особых сложностей. Николай даже попытался исполнить наказ отца и привести в порядок сарай, но физический труд давался ему куда сложнее, чем умственный. Вынести весь хлам и очистить пол от грязи ему еще кое-как удалось. Но вот когда дело дошло до починки ворот, Николай снова почувствовал свою несостоятельность в плане работы руками. Все-таки внутренне он больше пошел в мать, чем в отца. Она родилась в поселке, но никогда не проявляла особого таланта к ведению хозяйства. Хотя и в плане воспитания ребенка она тоже не была особо успешной. Николай всегда был предоставлен сам себе. И непонятно кем бы он вырос, если бы не врожденная, неизвестно откуда взявшаяся, тяга к книгам.

Из-за угла школы выбежали дети. Кряхтя и сопя, они медленно поковыляли вдоль фасада клуба. Это сумбурное передвижение ногами называлось у них бегом. Николай всегда удивлялся, почему дети способны часами, не уставая, играть в догонялки, но на физкультуре выбивались из сил уже через пять минут после звонка.

– Еще два круга! – крикнул Николай. Ученики почти хором издали неодобрительный возглас и скрылись за углом здания.

Бежал даже Федя. Молча, медленно и вяло, но бежал.

Вообще, с начала октября Николай перенес все занятия физкультурой под крышу. Осень была дождливой и особого выбора у учителя не было. В просторном помещении с высокими окнами, где раньше проходили танцы, ребята бегали по кругу, разминались, играли в «вышибалы» и выполняли еще ряд упражнений, которые Николай помнил еще с тех времен, когда сам был школьником. Он даже умудрился протянуть над полом поперек помещения веревку от одной стены к другой, чтобы дети смогли поиграть в подобие волейбола. Это была, конечно, не сетка, но тоже вполне ничего себе.

Но сегодня на улице было уж очень хорошо. Поэтому Николай перенес занятия за пределы стен клуба. Он пообещал ученикам, что позволит им бесконтрольно порезвиться, если они оббегут здание десять раз. Ребятня восприняла этот вызов с энтузиазмом. Но уже на пятом кругу запал значительно поиссяк. Сейчас они, скорее, быстро шли, чем бежали. Но зато на свежем воздухе.

Николай вспомнил, как совсем недавно по времени, но уже так давно по ощущениям, так же по детской площадке бегала его дочь Лиза, наворачивая с другими ребятишками круги вокруг горки, а он переживал, как бы она не упала, и не отводил от нее внимательного взгляда. Учитель вздохнул, достал смартфон и перелистал несколько старых семейных фотографий – он, его жена Анна и всегда широко улыбающаяся непоседа Лизонька. Удивительно, как же на снимках все всегда счастливы. Ссоры, взаимные упреки и скандалы остаются где-то за кадром. Никто не фотографируется во время ругани. И начинает казаться, что в прошлом все всегда было хорошо. Но нет… Вот, например, это фото в парке, вспоминал Николай, Раскины сделали за несколько минут до того, как Аню облаяла какая-то собака, и женщина потом возмущалась, почему муж в очередной раз ее не защитил? Почему не наорал на владельца псины, не приказал ему увести свое животное куда подальше, не пригрозил физической расправой, а просто увел жену и дочь подальше? Почему он всегда ведет себя, как тряпка? За кадром снимка остались ссора, скандал и ругань, которые в очередной раз испортили впечатление от семейной прогулки.

Николай поморщился и торопливо перелистнул фотографию. На экране появилась Лиза на фоне новогодней елки. Девочке, кажется, шесть. До нового года совсем чуть-чуть. На лице – предчувствие праздника и чуда. В тот день Николай и Анна, кажется, тоже ссорились. Но по какому поводу вспоминать учителю не хотелось. Хотелось смотреть в эти большие детские счастливые глаза и улыбаться.

Рука потянулась набрать номер бывшей жены, чтобы та передала “трубку” дочери – как же он хотел сейчас услышать ее тонкий высокий голосок –, но, разумеется, это было невозможно. Связи по-прежнему не было. Да и он не решился бы. Он – экс, они – люди. Зачем их смущать и отвлекать от нормальной жизни?

Николай убрал смартфон, который теперь выполнял исключительно функции часов, секундомера, фотоаппарата и записной книжки, обратно в правый карман куртки. А из левого вынул овсяное печенье и надкусил его. Это было последнее. Остальные он раздал ученикам еще на первом уроке. Но для себя все же припрятал один кругляш. На язык попала шоколадная горошина. Настроение снова поднялось.

Николай вспомнил о коробке конфет, которая, завернутая в пакет, дожидалась его в кабинете. Утром вручить этот презент Ладе не получилось. Как-то не нашлось удобного момента – сегодня Лада привела Федю с опозданием, когда первый урок уже несколько минут, как шел, и поэтому девушка вела себя торопливо и сумбурно. Наскоро поздоровалась и ушла, чтобы никому не мешать и не отвлекать. Но после шестого урока Николай обязательно вручит ей сладости. И увидит ее улыбку.

К ногам Николая подскочило несколько воробьев. Один из них схватил крошку печенья, которую Николай неаккуратно обронил на землю, и отскочил в сторону. Остальные бросились за ним вдогонку. Один из пернатых шустриков дико завопил, обиженный тем, что ему не досталось лакомства.

Николай вздохнул. Похоже, даже одним печеньем ему сегодня полакомиться не удастся. Он раскрошил коричневый кругляш и бросил крошки на растрескавшийся асфальт. Довольные воробьи тут же принялись растаскивать нежданно свалившееся с небес добро по сторонам.

Николай наблюдал, как птицы таскают овсяные крошки и умиротворенно улыбался. А ведь совсем недавно он мог лишиться удовольствия испытывать эти маленькие радости. Если бы вирус был более живучим, Николай так и торчал бы в погребе своего дома. И вскоре наверняка умер бы от истощения. Как жизнь все-таки переменчива.

– Николай Романович! – раздался звонкий девичий крик.

Учитель поднял голову и увидел, что из-за угла здания выбежали Маша с Дашей. Они были чем-то напуганы. На лицах застыла тревога. Николай отряхнул ладони от крошек и поднялся с ограды.

– Там на нас… Напали…

– Другие… – задыхаясь, говорили девочки.

Николай нахмурился и резко дернулся с места. Он быстро забежал за угол и услышал детские крики и матерную ругань. Как он не заметил этого раньше? Слишком увлекся кормежкой воробьев. Позаботился о птицах, а о детях, которых ему доверили, позаботиться не смог.

Через мгновение Николай выскочил на открытое пространство за зданием. Вова и Боря валялись на земле и боролись с двумя мальчишками, которые были явно старше и сильнее них. Дима стоял у стены и испуганно таращился на эту возню. Полина, выставив перед собой руки со сжатыми кулаками, пыталась пнуть парнишку лет пятнадцати. Тот громко смеялся и угрожающе замахивался.

– Отвалите от него! – орала Полина, кивая куда-то в сторону.

Николай увидел, что недалеко двое мальчишек пинают ногами какой-то комок тряпья. И лишь через долю секунды осознал, что это лежит Федя. Мальчик валялся на земле, свернувшись в калачик, и закрывал лицо руками, а мелкие недоноски безжалостно его избивали и при этом хихикали.

– Гребаные эксы! Валите в свой лагерь! – орал подросток, который боролся с Борей.

Николай сорвался с места и грубо оттолкнул одного из мальчишек, которые пинали Федю. Тот повалился спиной в желтую листву. Остальные подростки резко замерли и испуганно посмотрели на Николая. Они были поглощены дракой – точнее избиением – и заметили учителя только сейчас. И тут же бросились прочь. Первым сиганул через дряхлый, завалившийся забор тот, что сдерживал Полину. Следом за ним помчались остальные. Вова попытался удержать своего соперника за штанину, но получил пяткой в лицо и выпустил ногу. И лишь рыжий полный мальчишка с поросячьим лицом, тот, которого оттолкнул учитель, продолжал лежать на земле и нахально ухмыляться. Николай знал его. Он жил через дорогу от дома Раскиных. Вообще, Николай знал всех этих ребят – каждому из них он еще весной преподавал русский язык и литературу. Но вот с рыжим Женей Гавриловым он был знаком особенно хорошо. Этот переросток всегда вел себя хамовато, никогда не делал уроки и часто задирал младших. Эдакий карикатурный хулиган из «Ералаша».

Гаврилов с вызовом смотрел на Николая, довольно хрюкнул, поднялся с земли, еще раз пнул Федю в ребра и все же бросился наутек – быстро перелезть через забор ему бы вряд ли удалось.

– Валите в лагерь! – донесся его высокий, визгливый голос. Подросток остановился у угла и был готов окончательно скрыться. На долю секунды Николаю показалось, что он различил в глазах этого маленького подонка тревогу и стыд за содеянное, но это ему, разумеется, только показалось – в следующее же мгновение Женя снова мерзко ухмыльнулся и пропал за углом здания.

Наверное, Николаю не следовало стоять, как вкопанный. Нужно было броситься в погоню хоть за кем-то из напавших. Догнать Гаврилова было несложно. Но что бы он тогда сделал? Надрал бы уши этому нахальному мальчишке? Поколотил бы его? Этого в поселке наверняка ждали многие. Подобные действия Николая стали бы отличным доказательством того, что эксы по-прежнему агрессивны. И способны причинять вред нормальным людям. А значит, их место в лагерях, в компании остальных бывших хантеров.

К тому же его помощь требовалась здесь.

Николай торопливо подошел к Феде и склонился над ним. Тот по-прежнему лежал на земле в позе эмбриона – сильнее всего досталось самому слабому и беззащитному. Диму эти мелкие твари, похоже, упустили из виду – так хорошо он слился с серой стеной клуба. А когда побледнел, вообще превратился в невидимку. Но вот хрупкому Феде Мармину не так повезло.

– Федя… Федь… Это я. Николай Романович. Ты меня слышишь? – осторожно тронул мальчика рукой учитель.

Федя перестал жмуриться и медленно открыл глаза. Это было ответом.

– Как он? – донеслось со стороны. Николай повернулся и увидел Вову, у которого из носа обильно текла кровь. Рядом с ним стоял Боря. Оба тревожно смотрели на Федю.

– Иди, умойся, – кивнул Николай в сторону. Вова провел по носу тыльной стороной ладони, посмотрел на размазанную по ней кровь, нахмурился и пошел в указанном направлении. Боря, заметно прихрамывая, поплелся за ним.

– Тебе больно? Можешь встать? – снова обратился Николай к Феде, осторожно положив руку ему на плечо. Рядом с учителем встала Полина.

– Мармин, ты как? – голосом, полным сострадания, поинтересовалась она. – Извини. Я бы их… Но тот не пускал меня.

– Помоги мальчишкам, – сказал Николай Полине.

Девочка торопливо кивнула и пошла вслед за Вовой и Борей.

– Федь… Можешь встать? – повторил Николай.

Мальчик, шмыгнув носом, оперся на руки и медленно поднялся. Похоже, все было не так страшно. Или мальчишки пинали не так сильно, или Федя хорошо прикрыл себя руками и ногами. Но тут он согнулся пополам и его стошнило.

– Твари, – произнес Николай, подхватил ребенка на руки и быстро побежал за угол. – Быстро! В школу! – крикнул он Диме, который все еще стоял у стены.

Астафьев побежал за учителем. У входа в здание клуба Николай остановился и снова обратился к мальчишке с загипсованной рукой:

– Закройтесь. Никого не пускайте. Я скоро вернусь.

Николай взял Федю поудобнее и помчался к дороге.

– Быстро! – крикнул он Диме, который растерянно провожал его глазами. Мальчик вздрогнул и вбежал в здание. Дверь тут же захлопнулась.

Николай помчался по дороге. Он смутно представлял, что будет делать дальше. У Феди явно было сотрясение. В голову приходило лишь одно решение – надо спешить к Ладе. Матери в подобных ситуациях всегда знают, как быть. На интуиции.

Николай бежал по асфальту и старался не трясти мальчика. Скоро он уже вбегал в магазин. За кассой снова сидела Алена. Она грызла семечки, сплевывала кожуру в пластиковый стаканчик и, о чем-то размышляя, таращилась перед собой. Больше никого в магазине видно не было.

– Лада! Где Лада? – проревел Николай. Алена вздрогнула, дернулась и задела рукой стаканчик – он тут же полетел вниз. Влажная кожура рассыпалась по полу.

– Не ее смена, – растерянно ответила кассирша и посмотрела на Федю, которого Николай по-прежнему держал на руках.

– Адрес! – снова крикнул Николай.

* * *

Николай снова бежал по улице. Он уже давно сошел с асфальта и теперь перемещался по грунтовке. Стараться, чтобы Федю не трясло, теперь было куда сложнее. По дороге мальчика еще раз стошнило, прямо на одежду учителя. Но Николая это сейчас мало заботило. Нужно было как можно быстрее доставить ребенка к его матери.

По дороге Николай встретил несколько односельчан. Кто-то шел по своим делам. Кто-то занимался хозяйскими хлопотами у ворот. Но никто не предложил Николаю помощи. Все лишь провожали его настороженными взглядами. Экс вел себя странно. Не создаст ли он им проблем?

Как назло, оказалось, что Лада живет на самом краю поселка. Почти у самой школы. Настоящей школы, той, что для «нормальных детей». Добираться до ее дома нужно было еще минут десять-пятнадцать. И это в лучшем случае. Николай начинал задыхаться. В боку кололо. Руки затекали. Федя не был тяжелым, но и Николай не особо утруждал себя физическими нагрузками и занятиями спортом. Через каждые десять шагов ему приходилось останавливаться и поправлять сползающего мальчика.

Солнце теперь не радовало, а раздражало. Как смеет оно светить так ярко и позитивно, когда с учениками Николая произошло такое?

Из-за спины донесся звук приближающейся машины. Николай, как делал это раньше, еще в прошлой жизни, отошел на обочину, пропуская автомобиль. Это была старенькая четырехдверная «Нива». Автомобиль поравнялся с Николаем и остановился. Из окна высунулся Пал Палыч и тревожно уставился на мальчика в руках учителя.

– Что случилось? – с тревогой в голосе спросил участковый. Это был крепкий пятидесятилетний мужчина среднего роста с красным лицом. В последнее время, после эпидемии, он всегда носил форму. Вероятно, для того, чтобы лишний раз показать жителям, что в поселке есть власть. И что вести себя людям надо подобающе.

– Избили, – коротко ответил Николай.

Участковый нахмурился. Этого одного слова ему было достаточно. Кто избил? Зачем избил? Задавать эти вопросы не было необходимости – он, кажется, и так знал ответы.