Ассасин. Выжить в системе

– Ты всё тот же… – прошептала она с дрожью в голосе, и слеза счастья блеснула в уголке глаза.

Альбери осторожно стёр её большим пальцем, улыбнувшись мягко и гордо, словно хотел сказать: я всегда буду таким.

Глава 6

Кай.

Натянув капюшон белого плаща, я скрыл лицо и свою принадлежность к дому Розарин. В толпе это было просто необходимостью. Улицы столицы гудели, словно улей: ярмарочные площади, крики торговцев, звон колесниц, смех виночерпиев у таверн. Каменные мостовые сверкали после утреннего дождя, отражая витрины роскошных бутиков.

Каждый шаг отдавал в сердце чуждым звоном. Золото и бархат, драгоценные перстни на пухлых пальцах купцов, женщины в платьях, переливающихся жемчугом – всё это было не моё. Я – лишь тень под белым капюшоном, скользящий силуэт среди праздного великолепия.

Люди обходили меня стороной. Взгляд их был устремлён на витрины, где выставляли зеркала в золотых рамах, изысканные кинжалы с самоцветами в рукояти, ткани из стран за морями. Для них я просто мальчишка в плаще, не стоящий их внимания. И в этом было моё преимущество.

Я шагал дальше, слушая гул улиц. В голове крутились слова учителей: «Смотри и запоминай. Тень учится у света, чтобы потом его поглотить». В каждом лице, в каждом жесте я искал слабость, привычку, уязвимость. Старый купец, слишком громко смеющийся – вероятно пьян. Девица у лавки прячет кошель в рукаве – чего-то боится. Гвардейцы у трактира поправляют перевязи мечей – устали, в бою будут медлительны.

Мне всего четырнадцать, но я знаю: мир видит во мне ребёнка, а я смотрю на него глазами хищника. Это и есть дар ассасина.

Толпа впереди зашумела сильнее. На площади у фонтана собрались зрители: уличный маг показывал иллюзию, призывая из воздуха пылающих птиц. Дети смеялись, тянули руки, а взрослые бросали медяки в его шляпу. Я остановился лишь на миг, наблюдая, как огненные крылья тают в воздухе. Красиво, но слишком открыто. В моём мире любая вспышка света мгновенно притягивала клинок.

Я натянул капюшон плотнее и прошёл дальше. В этот день у меня была цель – и я не имел права отвлекаться. Перед глазами вспыхнуло прозрачное окно, будто сотканное из чистого света. Голубоватые буквы вспыхивали и гасли, складываясь в строки:

[Бог Хаоса просит вас найти Алую Розу.]

[Оставшееся время до наказания: 25 минут.]

Я замер, какого черта? Сердце ухнуло вниз, дыхание перехватило. Наказание… только не снова. Толпа по-прежнему смеялась, торговцы кричали, а я стоял посреди улицы, словно в ловушке.

– Что за… – слова застряли в горле.

Я моргнул – окно, к сожалению, не исчезло. Оно висело передо мной, прозрачное, но незыблемое, как приговор. Цифры времени начали медленно отсчитывать секунды.

Алую розу? И что это значит. Цветок? Символ? Человек? Табличка над лавкой? Солянтар кишел всевозможными вывесками и названиями, и каждое второе украшали розами, золотыми, серебряными, рубиновыми. Но алая? Где искать её среди этого хаоса? Эта отвратительная система будто издевается надо мной. Эй, бог Хаоса, катись в жерло вулкана!

Сознание пронзило ледяным страхом. Цифры на прозрачном окне мигали безжалостно, отмеряя секунды. Двадцать четыре минуты. Я стиснул зубы – в тот же миг память ударила, как нож. Мне было десять. Тогда я впервые осмелился ослушаться. Система потребовала от меня выполнить задание, и я решил, что могу проигнорировать её прихоть. Казалось, что наказание ограничится болью или лишением сна. Но как же я ошибался.

В одну ночь стены моей комнаты дрогнули, свет потух, и пол под ногами провалился. Мир разорвался, и меня швырнуло в иное место. Земли Хаоса. Я помню этот мир до мельчайших деталей, будто он въелся в кожу. Воздух там был густым, тёмным, пахнущим серой и кровью. Небо – разорванное, будто покрытое ранами, из которых сочилась алая молния. И существа… Демоны, чудовища, порождения бездны. Их глаза горели ненавистью, а клыки и когти стремились вонзиться в мою плоть.

Я сражался. Меч дрожал в руках, плечи ломило от усталости, лёгкие горели, будто наполненные огнём. Я убивал – и всё равно чудовища шли, одно за другим. Когда силы покидали меня, оставалось лишь бежать. Сквозь леса из чёрных костей, сквозь болота, кишащие тварями. Я падал, вставал, снова бился. И выжил – чудом. Полумёртвый, истощённый, я вернулся, когда время наказания истекло.

С тех пор я знал: игра с Системой – смертельна. Наказания не были пустыми словами. Я вздрогнул, стряхивая наваждение. Передо мной всё так же висело прозрачное окно.

[Оставшееся время до наказания: 23 минуты.]

Сердце стукнуло гулко. Я уже знал, что будет, если не найду эту алую розу. И второй раз мне может не повезти.

Попробовал отвернуться, шагнуть в сторону – окно скользнуло за мной, словно прикованное к моему взору. Ладно, нужно действовать быстрее. Шагнул в толпу, выискивая глазами хоть намёк на красный лепесток среди витрин и лиц.

Паника душила меня ледяными пальцами. Я метался по улицам Солянтары, выхватывая глазами вывески, витрины, цветочные лавки. Каждая красная тряпка казалась розой, но ни одна не отзывалась в сознании. Толпа гудела, смеялась, шепталась, а для меня всё вокруг превратилось в лабиринт, где стены сжимались всё сильнее.

[Оставшееся время до наказания: 9 минут.]

Я ускорил шаг, почти бежал. Люди отскакивали, кто-то выкрикивал ругательства, но я не слышал. Сердце билось в висках, мир сужался до отсчёта в прозрачном окне. Слишком резко свернул, и врезался во что-то мягкое и хрупкое. Удар сбил дыхание, мы оба рухнули на брусчатку.

– Эй! Что с тобой не так?.. – тонкий женский голосок, удивлённый и возмущённый одновременно.

Я поднял взгляд – и замер. Передо мной сидела девушка, не старше меня, может чуть младше. Алые кудрявые волосы падали на плечи, глаза – глубокие, и тоже алые, между прочим, словно сотканные из тех самых лепестков, что я искал. В её лице было что-то светлое, непостижимое.

Прозрачное окно вспыхнуло ослепительным светом.

[Задание выполнено. Вы нашли Алую Розу. Бог Хаоса вами доволен.]

Буквы горели, словно их выжигали на сетчатке. Я замер, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть. Паника отступила, оставив после себя только холодный пот на спине и тяжёлое, странное чувство.

Девчонка всё ещё смотрела на меня, нахмурившись.

– Прости, – выдавил я, голос звучал сухо, как треснувшая кора. Я подался вперёд, подхватил её под локоть и помог встать, чувствуя, как ладонь дрожит. Её взгляд на мгновение вспыхнул – удивление и, может, тень любопытства – затем лицо словно застыло в решительном выражении.

Она резко оттолкнула мою руку и – прежде, чем я успел осознать, что происходит – ладонь её шлепнула меня по щеке. Удар был лёгким, но точным; по лицу прошла дразнящая боль, а в ушах зазвенело. Люди вокруг мигом отвернулись, словно в толпе всегда нелюбимы те, кто умеет быть громче других.

– Смотри, куда идёшь, – прохрипела она, голосом, в котором слышалась насмешка, и, не оглядываясь, развернулась. Её кудри зашевелились, она шагнула в сторону своих подружек – трое девушек в светлых платьях, смех их тут же закрыл мир, будто занавес.

Они приветливо зашептались, бросили на меня хищные взгляды – не злые, скорее исследующие, как животные изучают новую еду, по коже прошлись мурашки. Девушки обступили её, одна поправила на ней тонкую ленту, другая – отряхнула платье. Их движения были лёгкими и уверенными, словно у тех, кто всю жизнь делает это без перерыва.

Я стоял, словно статуя, ощущая, как внутри всё холодеет до прозрачности. Система мигнула где-то в глубине сознания, но надпись о «выполненном задании» уже отлила в глазах анахроничным светом. Почему эта девчонка – «Алая Роза»? Пустяковая случайность? В таких играх случайностей не бывает.

Она смеялась, шумно и легко, и звук этот рвал мою привычную невозмутимость. Я видел, как она проговаривает что-то подружкам, их смех смешался с уличным гулом. В её движениях, в манере держать подбородок, был привкус аристократичности – не дворянской надменности, а той лёгкой уверенности, которую даёт привилегия. Но это лишь догадки.

Я задержался и сделал то, что умею лучше всего: растворился в тени. Держался на расстоянии двух поворотов позади, используя торговые ряды и тень карнизов как прикрытие. Иногда она оглядывалась, хитро улыбаясь, будто чувствуя взгляд следящего, в такие моменты моё сердце сжималось – быть раскрытым не хотелось. Система могла выкинуть что угодно; лучше не искать этого ребенка снова.

Она свернула в узкий переулок, где лавки смолкали, и пропала из виду на пару мгновений. Я остановился у тени колонны и напряг слух – слышал только далёкое щебетание птиц и шаги торговцев. Ничего необычного. Пока она была вне поля зрения, я обдумал план: следовать дальше тихо, и больше не вступать в контакт.

Обогнув ещё один поворот, я замедлил шаг. Узкий переулок пах сыростью и мокрой штукатуркой, под ногами скрипела галька. И – снова она. Стояла, будто ждала меня, руки скрестила на груди, алые кудри вспыхивали в лучах солнца, пробивавшихся через узкий проём между крышами. Её глаза впились в меня с откровенным раздражением.

– Опять ты? – голос звенел, словно тонкая струна. – Что тебе нужно?

Я чуть наклонил голову, стараясь не выдавать смятения, хотя внутри всё переворачивалось. Система молчала, но её присутствие я чувствовал кожей, как невидимый нож у горла.

– Хотел ещё раз извиниться, – сказал я спокойно, глядя прямо в её лицо.

Она вскинула брови, уголок губ дрогнул, в глазах мелькнула тень презрения.

– С такими, как ты… – она сделала короткую паузу, будто подбирала слова. – …у меня нет желания говорить, больше не иди за мной!

Холодное эхо её слов ударило сильнее, чем пощёчина раньше. Она развернулась, будто ставя точку, и шагнула прочь, оставив меня стоять среди каменных стен. Система молчала. Ни звукового сигнала, ни прозрачных букв перед глазами. Пустота. Миссия окончена? Так просто? Сначала она вырывает меня из тренировок, заставляет нестись в город, а теперь… будто и не было ничего. Бог Хаоса, в какую игру ты играешь?

Я тихо втянул воздух, стараясь успокоить сердце. Ладно. Главное – вернуться, пока Лиадрин не очнулась. Слишком рано позволять ей задавать лишние вопросы.

Выбравшись из тени переулка, я натянул капюшон плотнее и влился в людской поток. Улица снова встретила меня гулом – крики торговцев, стук копыт по каменной дороге, звон колокольчиков у лавок. Мир жил своей суетой, а моё дыхание постепенно выравнивалось.

Вскоре впереди показался перекрёсток, а за ним – та самая тёмная улочка, где ждала карета. Экипаж стоял там же, старый, обшарпанный, с потёртой обивкой и тусклым металлом на углах. Неприметная карета – именно такая и должна быть для моих дел.

Возле дверцы, опершись на бок, ждал Рейн. Его высокая фигура в плаще выглядела совершенно спокойной, будто время не имело над ним власти. Увидев меня, он коротко кивнул – знак, что всё в порядке, и бесшумно растворился в темноте узкой улочки. Я поднялся внутрь. Деревянные стены скрипнули, сиденья оказались жёсткими, местами с облупившейся тканью, а в воздухе витал запах сырости и пыли, от чего невольно поморщил нос.

Спустя некоторое время Лиадрин зашевелилась. Сначала тихий стон, затем дрожь ресниц – и вот она медленно открыла глаза. Её взгляд был смятённым, непонимающим.

– Юный господин… – голос сорвался, хрипловатый, едва слышный. – Что произошло? Я… потеряла сознание?.. С вами всё хорошо?

Я наклонился вперёд, чтобы она видела моё лицо. Голос прозвучал спокойно, уверенно, без единого сбоя:

– Всё в порядке. Да, ты ненадолго потеряла сознание. Всё это время мы находились здесь, в карете. Ничего больше не случилось.

Она слабо нахмурилась, будто что-то не сходилось, но в её состоянии сомнения быстро растаяли. Лиадрин тяжело выдохнула, прикрыла глаза, будто соглашаясь со мной и сама уговаривая себя поверить. Я откинулся на спинку жёсткого сиденья, скрестил руки на груди. Посвящать кого-то в систему бога Хаоса – не входило в мои планы.

Лиадрин окончательно пришла в себя – щеки порозовели, дыхание выровнялось. Она откинула с лица выбившуюся прядь и, встретившись со мной взглядом, едва заметно улыбнулась. Словно пыталась скрыть смущение от того, что потеряла сознание перед господином.

Скрипнули ослабленные петли дверцы, и я первым ступил наружу, протянув руку Лиадрин. Она неуверенно оперлась на неё. Улица встретила нас шумом и запахами: приторная сладость угощений, аромат свежеиспечённых булочек, пряная резкость жареного мяса. Толпа двигалась неспешно, разноцветные одежды прохожих мелькали, как узоры в калейдоскопе.

Старая, неприметная карета осталась позади, сливаясь с рядом других повозок. Мы пересекли мощёный переулок и остановились у невысокого здания с коваными решётками на окнах. На витрине переливались в свете ламп кольца и ожерелья, искры рубинов и сапфиров казались осколками рассвета.

– Это… – Лиадрин остановилась, её глаза расширились.

– Ювелирный бутик, – ответил я спокойно, хотя сам невольно отметил, как непривычно она смотрелась здесь – девушка в боевых сапогах, с напряжённым взглядом, привыкшая к клинкам, а не к изысканным украшениям.

Я толкнул массивную дверь. Колокольчик у входа мелодично звякнул, словно приветствуя нас. Внутри царила тишина, нарушаемая лишь мягкими шагами по деревянному полу. Воздух прохладен, пахло полированным дубом, маслом для золота и лёгким ароматом благовоний.

На бархатных подставках под стеклянными витринами покоились драгоценности: изящные серьги, будто сотканные из капель росы; кольца, в которых горели камни, словно миниатюры солнца; ожерелья, где тончайшие цепочки обвивали кристаллы, мерцающие при малейшем движении света.

Лиадрин замерла у ближайшей витрины. В её глазах мелькнуло то ли восхищение, то ли растерянность. Она прижала пальцы к груди, словно стеснялась подойти ближе.

Я невольно отметил: этот мир был для неё чужд, и всё же в глубине её взгляда жила искра – может, забытая девичья мечта, вытесненная долгом перед родом Розарин.

Из-за широкой арки, ведущей в подсобное помещение, торопливо вышел хозяин – седовласый мужчина с аккуратно подстриженной бородой, в длинном сером камзоле, украшенном лишь скромной серебряной цепочкой. Его движения были быстрыми, но не лишёнными достоинства – как у человека, привыкшего обслуживать тех, кто выше его по положению.

Он склонился в почтительном реверансе, но голос его звучал удивительно бодро:

– Чем могу быть полезен столь юному господину?

Я сделал несколько шагов вперёд, скользя взглядом по витринам, и ответил ровно, без тени колебания:

– Мне хотелось бы взглянуть на мужские запонки, – я слегка повернул голову к Лиадрин, уловив, как она замерла рядом, – а также на серьги, которые ныне наиболее популярны среди аристократок.

Глаза старика оживились. Он, кажется, понял, что перед ним не просто любопытный мальчишка, а аристократ, с полным карманом золота.

– Разумеется, господин, – поклонился он чуть ниже и поспешил к дальней витрине. Там, под мягким светом масляных ламп, лежали тонкие бархатные подушки с аккуратно выложенными украшениями.

Первым он выставил передо мной небольшой поднос с запонками. Они были разные: строгие серебряные с гравировкой; золотые с миниатюрными сапфирами, переливающимися при свете; и пара, выполненная в форме стилизованных крыльев дракона, с инкрустацией из чёрного оникса.

– Эти носят юные наследники во время первых приёмов, – пояснил хозяин, указывая на серебряные. – Эти предпочитают послы и дипломаты, – он показал на сапфировые. – А эти… – он замялся, слегка улыбнувшись, – носят те, кто желает показать силу и преданность короне.

Затем он поднял другую бархатную подушку, на которой сверкали серьги. Большие капли рубинов в золоте, тонкие подвески из изумрудов, и крохотные алмазные «звёзды», почти невесомые.

– Среди леди нынче популярно изящество, господин, – старик говорил с заметной гордостью. – В особенности – вот эти, – он бережно показал миниатюрные серьги-лепестки, словно вырезанные из чистого хрусталя. – Говорят, их форма символизирует утреннюю росу, и каждая дама желает хотя бы раз блистать в них на балу.

Я наклонился ближе, внимательно изучая каждую деталь, и краем глаза заметил, как Лиадрин – с виду строгая и собранная – невольно задержала взгляд именно на этих серьгах.

Запонки с сапфирами выглядели безупречно – сдержанная роскошь, говорящая о вкусе и статусе, но без кричащего пафоса. Именно то, что подходило для отца. Драконьи крылья, хоть и эффектные, казались слишком вызывающими. А простые серебряные… они больше годились для учеников академии или младших сыновей купцов.

– Эти, – я кивнул на сапфировые запонки.

Хозяин понимающе улыбнулся и аккуратно отложил их в отдельную коробочку, обтянутую красным бархатом.

Затем я перевёл взгляд на серьги. Витрина сверкала, маня богатством, но именно прозрачные хрустальные лепестки, словно сотканные из утреннего сияния, цепляли взгляд сильнее других, причем не только меня. В них было что-то лёгкое, чистое, совсем не похожее на вычурные подвески с рубинами или тяжёлые алмазные капли.

– И эти серьги, – я указал на хрустальные, – заверните тоже.

Лиадрин чуть вскинула голову, в её глазах мелькнуло удивление. Она явно не ожидала, что я выберу то, на чём только что задержался её собственный взгляд. На миг в её лице появилось что-то мягкое, уязвимое, но она быстро вернула себе холодное спокойствие.

– Отличный выбор, господин, – произнёс ювелир и, ловко орудуя тонкими пальцами, начал упаковывать покупки.

Когда он протянул мне коробочки, я ощутил, как внутри поднимается странное чувство – смесь удовлетворения и напряжённого ожидания. Подарки для родителей были лишь поводом, чтобы не вызвать подозрения, но все же…

– Подержи, – сказал я спокойным тоном, обращаясь к своей спутнице. – И выйди первой.

Её брови едва заметно приподнялись, но она покорно склонила голову в почтительном поклоне и, сжимая коробочки обеими руками, вышла за дверь бутика.

Как только дверь за ней закрылась, я обратился к ювелиру:

– А теперь мне нужно ещё кое-что. Серьги. Удобные, лёгкие… для эльфийки, которая только что вышла.

Глаза старого мастера блеснули пониманием. Он быстро повернулся к задней витрине, достал из хрустальной шкатулки тонкие серьги – серебряные капельки, сплетённые в изящный узор, украшенные маленькими изумрудами. Они выглядели неброско, но в них была утончённость, которая идеально подчёркивала бы эльфийскую грацию.

– Эти будут сидеть легко, – уверенно сказал ювелир, ловко упаковывая их в миниатюрную коробочку, обтянутую зелёным бархатом.

Я кивнул и забрал покупку, спрятав коробочку во внутренний карман плаща. А из другого кармана достал небольшой мешочек с золотыми монетами и, не моргнув глазом, положил его на прилавок. Ювелир приподнял брови, ощупал содержимое и чуть поклонился: монет было больше, чем стоили все приобретённые украшения.

– Благодарю, господин, – сказал я тихо, убирая руки.

Ювелир снова поклонился, чуть шире улыбнувшись, а я, сделав вид, что в его лавке ничего необычного не произошло, направился к выходу, где за дверью уже ждала Лиадрин.

▬▬ι═══════ﺤ -═══════ι▬▬

К заходу солнца Солянтара окрасилась в золото и багрянец. Небо переливалось оттенками пламени, крыши домов горели последними отблесками дня. Колёса старой кареты мерно грохотали по каменной дороге, и шум столицы постепенно стихал, сменяясь шорохом листвы и запахом сырой земли.

Когда мы свернули в аллею, ведущую к поместью, воздух стал чище, тише. Дорога, обсаженная высокими вязами, скрывала нас от чужих глаз. Закатные лучи пробивались сквозь кроны, ложась длинными тенями на окна особняка. Дом встречал нас спокойствием и холодной торжественностью.

Экипаж остановился у главного входа, Лиадрин открыла дверцу, и я первым вышел наружу. На крыльце уже ждала Сириса. Её силуэт в лёгком темном платье с золотой вышивкой, выделялся на фоне массивных дверей – тёплый, живой, совсем не похожий на безмолвный камень дома.

– Кай! – её голос прозвучал мягко, но с упрёком. Она шагнула навстречу, почти бегом, и, не дав мне времени на формальности, обняла. Её руки были тёплыми, запах – знакомым, родным. – Почему так долго? Я уже начала волноваться…

Её слова врезались глубже, чем я ожидал. В груди на миг стало тесно, будто невидимая рука сжала сердце. Я привычно сохранил спокойствие на лице, но обнять её в ответ позволил себе лишь после короткой паузы.

– Все в порядке, матушка, мы с Лиадрин долго выбирали подарки, прости нас, – произнёс я ровно, как будто эти слова могли объяснить всё.

Сириса отстранилась, всмотрелась в меня внимательнее, и на её лице мелькнула тень тревоги, которую она тут же попыталась скрыть. Она ещё не успела задать следующий вопрос, как массивные двери за её спиной распахнулись. На крыльцо поспешно вышел отец. Его шаги были быстрыми, напряжёнными, взгляд метнулся сразу ко мне – и остановился. Он осмотрел меня с ног до головы, будто убеждался, что я цел, что на мне нет ни царапинки.

– Кай… – голос его дрогнул, и, прежде чем я успел что-то сказать, он шагнул ближе и крепко прижал меня к себе. Его объятия были тяжёлыми, сильными, как цепи, и в то же время тёплыми.

Мое тело едва заметно вздрогнуло. О, великий бог Хаоса, что с ними произошло? Эти люди… будто с ума посходили.

Я отстранился ровно настолько, чтобы встретиться с его глазами, и позвал:

– Лиадрин.

Она подошла ближе, по-прежнему держа в руках коробочки. Я взял их из её ладоней и протянул родителям.

– Это вам, – сказал я тихо, но твёрдо.

Альбери нахмурился, будто не верил происходящему, а Сириса улыбнулась так искренне, что на миг я растерялся. Она аккуратно приняла свою коробочку, прижимая её к груди, словно это нечто драгоценное само по себе, даже не зная, что внутри.

Сириса первой осторожно открыла коробочку. На её ладони блеснули серьги – изящные, прозрачные хрустальные лепестки, тонкой работы, которые ловили последние лучи заката. На миг она замерла, глаза расширились, губы дрогнули.

– Сын… – её голос сорвался на шёпот. Она провела пальцами по холодному металлу, и вдруг её лицо озарилось улыбкой – тёплой, искренней, как утренний свет. – Они прекрасны… спасибо…

Она прижала серьги к щеке, словно не верила, что это её. В глазах блеснули слёзы, и сердце у меня почему-то замерло, будто кто-то сжал его изнутри стальными когтями.

Альбери между тем открыл свою коробочку. Внутри лежали сапфировые запонки – строгие, массивные. Его взгляд стал серьёзным, даже тяжёлым. Он взял одну запонку, поднёс ближе к глазам, провёл пальцем по металлической грани.

– Ты сам выбрал? – спросил он глухим голосом.

Я кивнул.

Он долго молчал, и неожиданно крепко сжал моё плечо. В его глазах не было ни гордости, ни привычной холодной требовательности – только что-то другое, непривычное, будто в сердце его пробудилось чувство, о котором он давно забыл.

– Спасибо, сын, – сказал Альбери наконец.

Сириса уже надела серьги, они мягко сияли на фоне ее волос. Она обняла меня снова – осторожно, но крепко, так, будто боялась отпустить.

Я медленно отстранился от матери, её руки нехотя разжались. В груди ещё тлело чужое тепло, но я не позволил ему задержаться дольше. Сделав шаг назад, я достал последнюю коробочку – обтянутую зелёным бархатом.

– Лиадрин, – сказал я ровно, без лишних интонаций, и протянул ей. – Для тебя я тоже прикупил нечто особое.

Она удивлённо вскинула брови, прижимая ладони к груди, словно не верила услышанному.

– Для… меня? – её голос прозвучал слишком тонко, будто нота, случайно сорвавшаяся с лютни. Она шагнула ближе, но замотала головой. – Нет, юный господин… я не могу принять такой дорогой подарок. Это неправильно.

Я твёрдо встретил её взгляд.

– Можешь. И примешь. Приказ молодого господина.

На миг в её глазах мелькнула растерянность, почти испуг, но спорить со мной она не решилась. С осторожностью, будто опасаясь, что коробочка может рассыпаться в её руках, Лиадрин приподняла крышку.

Внутри на маленькой бархатной подушке лежали серьги капельки – тонкие, изящные, с яркими изумрудными камнями, переливавшимися в свете заката. Они были не столь броскими, как серьги Сирисы, но созданными с иным умыслом: они подчёркивали форму, изгиб, утончённость.

– Они… – её голос дрогнул, и пальцы невольно коснулись кончиков ушей. Острых, точёных, уязвимо прекрасных. – Они будто сделаны именно для меня…

Я промолчал, но уголок моих губ едва заметно дрогнул. Сириса и Альбери обменялись быстрым взглядом, а Лиадрин всё ещё не могла отвести глаз от блеска камней. Словно подарок, столь невозможный для неё, оказался реальностью.