Руна Змея

Йормун краем глаза наблюдал за удаляющейся Хель. Сестра не дура, но слишком доверчива, – подумал он.

– Кстати, о женщинах, – неожиданно сказал Тиу, заставляя Йормуна обернуться к нему. – Могу тебя поздравить.

– С чем? – настороженно спросил Йормун.

– Все уже знают о скорой свадьбе твоей матери и Ньрда.

– Тогда поздравлять следует их, а не меня.

Тиу нахмурился:

– Твоя мать… рада этому браку?

– Я не читаю её мысли, – резко ответил Йормун, чувствуя, как по спине пробежали мурашки.

– После свадьбы все будет по-другому. Вы престанете быть чужими, станете родней Ньрду, а его здесь уважают. Да и наша с Бальдером дружба чего-то стоит.

– Сомневаюсь, что свадьба что-то изменит, – Йормун поймал взгляд Тиу. – Что такого натворил наш отец?

Тиу отвел глаза:

– Дело не в нем.

– Вот как.

– Ты… хороший человек, Йормун. Но очень похож на отца.

Пылинки танцевали в луче света, толпа внизу взревела, почуяв первую кровь.

– Наш отец верит в предзнаменования, – начал Тиу. – Он и Лодур поссорились всерьез. Альфедр сказал… что твой отец делает детей чужим женам, но не своей.

Йормун поднял бровь.

– Это была ложь. У Лодура есть другие дети. Но он разъярился и сказал… что его ирмунсульская семья отомстит за него.

– Вот как.

– Потом жрицы… может, Ванадис… напророчили, что дети Лодура убьют любимого сына Альфедра. Все ожидали, что ты убьешь Йорда в походе.

Йормун фыркнул.

– Йорд любимчик Альфедра? – спросил он с любопытством. – Ни ты, ни Бальдер? Разве вам не следует меня опасаться, раз я убью одного из потомков князя?

Тиу задумчиво погладил бородку.

– Я думаю, отец никого не любит, – сказал он наконец. – Не меня уж точно.

Йормун кивнул. Ему была знакома эта боль.

– Но.. – Тиу замялся. – Если ты все же почувствуешь необходимость совершить это пророчество, прошу – убей Этельгерта.

Брови Йормуна поползли вверх.

– Что?! И ты туда же? Если у Этельгерта столько врагов из детей князя, то почему он еще жив? Не пробовал его отравить? Нанять лихих людей? Подстроить несчастье?

Тиу смотрел на Йормуна приоткрыв рот.

– Все не так просто, – сказал он. – Отец любил мать Этельгерта сильнее, чем кого-либо. Когда она умерла, мир посерел. Неважно, его сын Этельгерт или нет, к нему не подступиться. Нет силы, которые разрушили бы чары моего отца.

– Кроме судьбы, – сказал Йормун все так же глядя на него.

– Кроме судьбы, – согласился Тиу. – Видишь, ты знаешь об этом.

– Моя судьба – танцевать под пение княжеских детей? – спросил Йормун язвительно.

За окном поднялся шум. Тиу снова повернулся к окну.

– Началось. Жрицы предсказали удачные состязания и любовные союзы. Сейчас объявят о свадьбе Ньрда. Пришлось зарезать двух баранов, прежде чем послание стало ясным.

– А что сказали кишки первого? – спросил Йормун. Тиу пожал плечами.

Йормун и Тиу подались чуть вперед, чтобы хоть немного разглядеть церемонию благословения Дочерьми. Белые льняные ризы, скреплённые на плечах медными фибулами, развевались на ветру, словно крылья призрачных птиц. Дочери Луноликой шествовали босые, с распущенными волосами, укрытые полупрозрачными покрывалами, что струились за их спинами подобно туману над болотом. Их погребальная песнь, монотонная и заунывная, вилась над полем, смешиваясь с трепетом бараньей шкуры.

Посреди очищенного круга возвышался медный котёл – такой, в каких варят пиво на зимних студах. Рядом равнодушно стоял жертвенный баран. Самая юная из жриц – та самая девочка, что говорила с Йормуном у шатров, – вынула ритуальный нож с лезвием, отточенным до бритвенной остроты. Солнце сверкнуло на стали, ослепительно, как вспышка зимнего света.

Йормун отметил, как дрожали её руки. Ни следа от прежней расслабленности – только напряжение в каждом движении, в каждом осторожном шаге к жертве.

– Как думаешь, в этих потрохах и впрямь можно что-то прочесть? – шёпотом спросил Тиу, прикрывая рот ладонью.

– Ты сомневаешься в даре Луноликой? – отозвался Йормун, не сводя глаз с церемонии.

– Нет, не то чтобы… У вас в Ирмунсуле бывают подобные обряды?

– Бывают.

Перед внутренним взором Йормуна встало воспоминание: поле после битвы, где белые одежды жриц алели от крови поверженных врагов. Тогда они вскрывали не баранов, а людские животы, и воины толпились в очереди, чтобы узнать свою судьбу по извивам ещё тёплых кишок. Ведь что может быть правдивее человеческих внутренностей?

По учению Дочерей, удача в битве измерялась количеством крови, что наполняла ритуальный котёл.

– С вами не прибыло ни одной Дочери, – заметил Тиу. – Потому я и решил, что вы не из числа ревностных почитателей.

– Вера – как зёрнышко в груди у каждого, – ответил Йормун, – У кого проросло, у кого – нет.

– А ты как полагаешь? – Тиу не отрывал взгляда от жриц.

– Я верю, что Дочери хранят знание, коего и сами не ведают. Кое-что из их тайн мне открылось, но многое ещё сокрыто от моего разумения.

– Бальдер тоже просил тебя наслать проклятье на Этельгерта, не так ли?

– Он тебе сказывал?

– Я понял по намёкам, что ты обронил.

– Хм… Тогда воздержусь от прямого ответа.

– Здесь у каждого есть враг, – проговорил Тиу, – у каждого. Дочери вмешиваются лишь когда им выгодно.

– Мудрое правило.

– Послушай… Этельгерт и впрямь недостоин жизни.

– Вот как?

– И я мог бы предложить тебе кое-что взамен малой услуги.

– Отказываюсь, – отрезал Йормун, и в его голосе зазвенела сталь.

– Йормун, – Тиу придвинулся вплотную, и слова его стали тише шелеста сухих листьев, – ты новоприбывший, без друзей и союзников в этих стенах. Но их можно обрести.

– Сомневаюсь, что ты имеешь вес при отцовском дворе, – холодно отрезал Йормун, – ведь любимчик матери твоей – Бальдер, а отца – Этельгерт. Кто покровительствует тебе? Йорд?

– Тиу дёрнулся, будто под кожу ему вогнали раскалённую иглу.

– Решил говорить правку-матку? Тогда и я не стану юлить.

– С нетерпением жду, – процедил Йормун.

Между тем Старшая Дочь, обвивая пальцами бараньи чрева, уже возвестила собравшимся о грядущем благоденствии – богатом урожае, ясных днях и победах достойнейшим. Толпа ответила восторженным рёвом. Йормун всмотрелся…

– Да ведь это Ванадис, – пробормотал он.

Тиу проследил за его взглядом и крякнул с досадой.

– Так и есть. Дщерь Ньрда. Ты с сестрицей своей сводной уже знаком?

– Мимоходом.

– Йормун. Ты ведь не держишь на меня зла?

Йормун рассмеялся. Они прикрыл лицо ладонью и тихо рыдал, пока растерянный Тиу ждал ответа.

– Нет, – наконец смог совладать с собой Йормун. – Нет. Ты – единственный, кто хоть немного похож на человека, Тиу. У меня мало друзей, но, если бы ты родился в Ирмунсуле – стал бы одним из них.

– Ого, – сказал Тиу.

– Я не буду тебя убивать, обещаю, – сказал Йормун. – Ни просто так, ни из злобы. Так меня сторонится из-за дурного пророчества?

– Нет, о нем никто не ведает, – отмахнулся Тиу. – Только вот очень ты похож на своего отца. Наверное, ждут шуточек, как от Лодура. Отрезание волос ночью, змеи в постелях.

– Что за чушь?!

– У твоего отца грубоватое чувство юмора. Его недолюбливают даже те, кому он не враг. Не пойми неправильно, Лодур неплохой человек. То есть, наверное, не такой уж плохой, но своими кознями насолил многим. И язык у него как помело. Прости мои слова, но так и есть.

– Ага, – сказал Йормун и замолчал. Внизу уже расставили мишени и начались новые состязания – среди лучников хорошей крови, не всякой черни. – Мне надо переговорить… с сестрой, – сказал он наконец.

Тиу кивнул, прощаясь.

***

Ванадис грубо вытерла рукавом заляпанное кровью лицо. Эти бесконечные жертвоприношения доводили её до белого каления. Особенно Фригга с её настойчивостью – каждый день заставляла ворошить бараньи потроха, выпытывая: когда прибудет Ангрбода с отпрысками? Не объявится ли Лодур? Не испортит ли Йорд или другие бастарды Альфедра сватовские планы? И вечные вопросы о Бальдере… Ванадис понимала материнскую тревогу, но её уже тошнило от этого.

«Платье придётся сжечь», – подумала она, с ненавистью глядя на расплывшиеся бурые пятна. Эти бесконечные одинаковые белые одеяния, на которые уходила львиная доля её доходов… Всё ради того, чтобы удовлетворять праздное любопытство Фригг и ей подобных. За столько лет можно было бы привыкнуть, но нет…

– Платье – в огонь, – резко сказала она вслух. – Остальное – в стирку. Отдайте новой прачке… как её…

– Эмма, – подсказала Эгна, самая юная из помощниц.

– Да, ей. И принесите мне чистое платье. Быстро! – Ванадис не могла скрыть раздражения. От неё несло бараньей кровью и потрохами.

– Можно мне тоже переодеться? – Девочка, перерезавшая барану горло, выглядела жалко. Она растопырила окровавленные руки, боясь испачкать одежду ещё больше.

– Да, иди. Воды мне! Приготовьте ванну!

Девочка склонилась в поклоне и выбежала, громко шлёпая босыми ногами по земле.

Полог шатра дрогнул. Ванадис расстегнула медные фибулы на плечах, и тяжёлая ткань соскользнула на пол. Она услышала, как кто-то отодвинул входную завесу, почувствовала поток свежего воздуха, но продолжала раздеваться.

– Я не вовремя?

Голос звучал насмешливо и в то же время мягко. Ванадис медленно повернулась. Молодой мужчина придерживал полог, так что солнечный луч выхватывал её наготу в полумраке шатра. Вспыхивая алыми разводами на бледной коже, она распустила золотые волосы и подошла к нему, нарочито покачивая бёдрами.

– Ну кто у нас тут такой богохульник? – провела она пальцем по его скуле. – Если Эгна вернётся раньше времени, будет скандал.

– Ой-яй, – мужчина опустил полог. – Эгна – это новенькая? Симпатичная?

– Не дури, – Ванадис шлёпнула его по плечу.

– При ближайшем рассмотрении мужчина оказался не так молод, как казалось. В отличие от местных жителей, он был гладко выбрит, лишь над верхней губой топорщились редкие светлые усики. Волосы коротко острижены. Одет он был не по-гладсхеймски – в зелёный, цвета молодой травы, камзол и такие же штаны. На голове – шляпа с пёстрым пером. Сбоку болтался короткий меч, явно больше для щегольства, чем для дела.

– До меня дошли слухи, – начал он, – что вчера к Альфедру пожаловал любопытный гость. Некий Йормун, сын Лодура.

– Вы даже знаете моё имя. Я должен польститься. Наверное, – раздался голос из темноты. Йормун, незаметно проскользнувший вслед за Ингви, усмехнулся. – Ваше имя мне тоже известно, Ингви. Мой будущий сводный брат.

– Йормун наконец перевёл взгляд на Ванадис. Та замерла на мгновение, затем набросила на себя сброшенное покрывало. Полупрозрачная ткань скрывала мало.

– Практически семейный совет, – Ингви выглядел смущённым, но взял себя в руки.

– Полог снова отодвинулся – вошла Эгна с ведром горячей воды и полотенцем. Она замерла в нерешительности, пока Ванадис не махнула рукой, указывая на металлический таз на гнутых ножках.

– Выйдите, – сухо сказала Старшая Дочь. – Я приведу себя в порядок без помощи братьев – родных или сводных.

– Йормун украдкой взглянул на неё. Теперь Ванадис выглядела куда старше той девочки, что угощала его яблоком утром.

– Ингви пропустил Йормуна вперёд.

– Значит, ты знаешь, кто я? – дружелюбия в его голосе поубавилось, стоило им выйти на воздух.

Йормун кивнул. Объяснять он не собирался – вполне естественно узнать всё о семье будущего отчима. Ингви давно жил отдельно от отца, владел своими землями. С Ньрдом отношения были прохладные, но не враждебные. Сестру любил, навещал. Слыл лихим, храбрым и хвастливым. Колдовством занимался – по словам служанки, убирающей в замке. По древней традиции, системно магию изучали только Дочери, но ходили слухи, что наличие жрицы-сестры сильно помогло Ингви в самообразовании.

Жрицы, сновавшие по своим делам, не поднимая глаз обходили их, некоторые прикрывали лица покрывалами. День был ясным, солнце светило ярко, но Йормуну казалось, что вокруг сгущаются тени. Отблески от ярко-красного шатра Ванадис придавали всему нездоровый оттенок.

– Итак, – начал Ингви, – мой отец уже назвал тебя сыном?

Йормун едва не скрипнул зубами.

– Сомневаюсь, что ответ тебя действительно интересует, – парировал он в тон.

– Верно, – Ингви криво усмехнулся. – Но я, в отличие от тебя, говорил с отцом. И он намерен увезти свою новую жену к себе сразу после свадьбы.

– На побережье? – удивился Йормун.

– А куда же ещё? – Ингви фыркнул. Йормун слегка покраснел.

– Моя мать – взрослая женщина, сама решает, что ей делать. Я с этим смирился, твоему отцу тоже придётся. К чему весь этот сыр-бор, Ингви? Что ты на меня волком смотришь?

– Я слышал, ты отказал Бальдеру в одной услуге.

– Да не может быть! – Йормун шлёпнул себя ладонью по лбу. – Вам тут нужны не Дочери, а хорошая порка, чтобы мозги вправить через одно место.

Ингви открыл было рот.

– Я отказываюсь, – перебил его Йормун. – Я второй день здесь, и роль наёмного проклинателя меня не устраивает. Тем более что о просьбе Бальдера знает каждый встречный. Если с этим скальдом что-то случится, меня вздёрнут или сожгут. Вам же хуже – придётся Этельгерта охранять, чтобы он, не дай Луноликая, не протянул ноги.

– Мне есть что тебе предложить, – сказал Ингви.

– Не сомневаюсь.

– Ванадис видела, что ты станешь причиной смерти одного из детей Альфедра. Тебе здесь грозит опасность на каждом шагу.

– Да ну? – Йормун усмехнулся. – Ко мне и так никто лишний раз не подходит.

Ингви приблизился и схватил Йормуна за локоть.

– Ты убьёшь Йорда. Не перебивай. Это то, что она видела и что сказала Альфедру и Фригге. Но сначала погибнет Бальдер.

Йормун закрыл лицо рукой.

– Ты мне не веришь?

Сквозь пальцы Йормун разглядел наглые усики, кривую усмешку, заглянул в светлые глаза.

– Нет, – сказал он. – Не верю. И ты бы на моём месте не поверил. Твоя сестра напустила на меня дурман сегодня утром.

– Или это ты одурманил ее, – возразил Ингви серьезно.

– Мой брат впал в забытье у жреческих палаток, а сестру соблазняет скальд, которого со всех сторон меня просят лишить жизни. Причем он и сам будто нарывается.

– Даже так. – пробормотал Ингви.

– Теперь ты говоришь, что я здесь, потому что твоя сестра раскрыла мою душегубскую сущность. И под предлогом сватовства наших родителей вытащили в это богами забытое место…

– Здесь столица, вообще-то, – прервал его Ингви.

– В это богами забытое место, – с нажимом продолжил Йормун, – именно меня. Тогда почему в забытье впал мой брат, а не я? Что же княжья семейка не отравила меня прямо на пиру? Почему какой-нибудь лучник на состязаниях по случайности не прострелил мне голову?

Ингви молчал.

– Почему твоя сестра не пырнула меня ножом или хотя бы не лишила заклинанием меня рассудка, чтобы домой я вернулся с пустыми глазами и слюной стекающий на воротник?

– Не говори так о моей сестре, – холодно сказал Ингви.

– Я здесь и трех дней не пробыл, – сказал Йормун. – А уже принужден выбрать, в каком порядке душить княжьих детей.

Он слабо улыбнулся своей шутке, но Ингви остался серьёзен.

– Возможно, на исходе третьего дня ты поменяешь свое мнение, сын Лодура. – сказал он. – Не наживай новых врагов, Йормун.

– С врагами я умею разбираться сам, Ингви.

Глава 5

Ангрбода не смыкала глаз всю ночь. Восковые свечи, вмурованные в железные подсвечники, отбрасывали трепетные тени на стены опочивальни, где воздух густел от аромата полынных курений. Ньрд, широкоплечий и неуклюжий, словно медведь, вскормленный в тесной берлоге, протиснулся в дверь бочком, спотыкаясь о кованые ножки ларя. Его плащ из грубой волчьей шкуры зацепился за дверной косяк, но он даже не обернулся, лишь замер у изголовья.

Он молчал, не смея открыть рот. Ангрбода коротко пожала его руку. Йормун, прижав ладонь к холодному камню стены, наблюдал за матерью из темного угла. Ньрд коротко глянул на него, и Йормун скользнул из комнаты. Он не собирался мешать.

Огна, служанка с лицом высохшей яблони, шепнула ему на ухо:

– Неужто не видишь, как иссыхает родник ее сил? Дозволь подлить в молоко капли лунных слез.

– Поднеси, – коротко ответил Йормун. Он и сам не смыкал глаз. Фенрир все бредил, крутил головой на подушке, сбившейся в комок от судорог. Служанка, чьи пальцы напоминали прутья иссохшего терновника, не прерывала молитвы.

– Луноликая, Владычица Серебряных Струй, отведи Тьму от колыбели сего чада…

Слезы катились по ее щекам, растворяясь в морщинах, словно дождь в высохшем русле. Йормуну становилось невыносимо, но и уйти он не мог, пока не явился Ньрд. Тогда впервые закралась предательская мысль, что свадьба… пойдет на пользу его матери.

О свадьбе никто не смел заговаривать. Йормун, прячась за завесой юношеского высокомерия, втайне надеялся, а вдруг отец вернется и заявит свои права на мать, и все станет как прежде, простым и понятным? Но мысли эти стыдливо хоронились в глубине души, где еще жив был мальчишка с деревянным мечом.

Отца все не было, а Ньрд вот он, рядом.

Приковылял старик-знахарь от Фригги. Йормун заступил ему дорогу. Пара крепких воинов стояли у двери и молча смотрели перед собой. Старичок выглядел безобидно, в пропахшем травами балахоне с незатейливой вышивкой. С длинными седыми усами и тонкой стальной палочкой, на которую опирался при ходьбе.

– Ступай, – сказал Йолрмун. – Я благодарен за вежливость твоей хозяйки.

– Я бы, все-таки, взглянул бы на юношу… юноша, – старик пригладил седые локоны под сиреневой шапочкой. – Вы брат мальчика? Дозвольте спросить, про каких обстоятельствах был обнаружен ваш родственник в столь плачевном состоянии?

– Иди у Дочерей спроси, – чуть грубее ответил Йормун. Бессонная ночь скверно сказывалась на его характере.

Старик нахмурился, седые брови поползли вверх. Не сколько возмущение, сколько нервная досада отразилась на его лице.

– Надо осмотреть мальчика. Ситуация может оказаться такова, что промедление может стоить ему жизни, – начал выговаривать он, но Йормун уже смотрел за его плечо с тем же выражением на лице, что и старик на него.

Знахарь обернулся.

– Вспомни, и вот оно, – вздохнул он и неохотно поклонился.

Ванадис явилась в платье из ткани, сотканной из ночного неба, где серебряные нити мерцали созвездиями. Она не удостоила старика и взглядом.

– Позвольте, – сделал еще одну попытку знахарь, – Поверьте, юноша, я не враг вам.

– Ступай мазать бальзамами своих наложниц, – бросила наконец Ванадис. Старик фыркнул и в самом деле, наконец, ушел. Ванадис поспешила было к двери в опочивальню, где лежал Фенрир.

– Не впускать, – бросил Йормун за ее спиной.

Ванадис замерла. Плечи под тонким платьем напряглись и тут же расслабились.

– Кто и что наплел тебе обо мне. что ты камнем лежишь на дороге к благополучию твоего брата? – спросила она ровным голосом. Она обернулась и взгляд ее горел яростью.

Йормун чуть не зашелся в истеричном горьком смехе. Здесь, сейчас же, знахарь толковал ему тоже самое. Будто он пес, которого нужно приучить есть из чужих рук.

– Я благодарен за твой визит, но не тревожь мою мать. Мой брат вне опасности. Полежит пару дней и придет в себя, – сказал Йормун с легкой улыбкой.

– Неужели? – нахмурилась Ванадис. – Что-то непохоже.

– А на что это похоже? – тут же вскинулся Йормун. – Он упал у ваших палаток.

– Я… мы здесь ни при чем! Не богохульствуй! Неужели ты хочешь сказать, что дети Луноликой причинили бы вред твоему брату?

– Я ничего не сказал, – ответил Йормун. – Дочери из Ирмунсуля врачуют не хуже, а у нас есть с собой парочка.

Ванадис фыркнула.

– Что? – резко спросил Йормун. Если она сейчас скажет что-то про отсталость Ирмунсуля..

– Могу я переговорить с этими славными девами? – осведомилась Ванадис.

– Они сейчас очень-очень заняты, – ответил Йормун.

Из покоев вышел Ньрд. Похожий на понурого медведя, он как будто заполнил собой все пространство вокруг.

– Отец! Отец! Меня не желают впускать! – голос Ванадис превратился в голос маленькой капризной девочки. Молодая властительница вдруг исчезла, осталась лишь девчушка с глазами полными слез.

Йормун крепко выругался про себя. Иметь в родственниках Ньрда и всю его семейку снова показалось ему неправильным и невыносимым.

***

Теперь у ложа недвижного отрока дежурили по очереди три Дочери, их бледные лица вспыхивали в дымном воздухе, словно лампады в погребальной пещере.

Йормун избегал этих покоев. Смрад белены и болиголова, смешанный с дымом можжевельника, выедал глаза. В тот день он все же заглянул, прикрыв лицо краем плаща.

– Жив? – спросил он, щурясь сквозь едкий дым.

Бестла, Дочерь с косами цвета ржаной соломы, оторвалась от запястья Фенрира. Ее глаза – два омута в лесу сумерек – встретились с его взглядом.

– Смерть стучится в двери, но не смеет войти. Пока.

Она произнесла это спокойно, как читают погребальные стихи. У Йормуна резануло сердце.

Хель же словно подменили. Та, что в Ирмунсуле носила брата на руках, словно птенца с подбитым крылом, теперь блистала в залах Альфедра как зимняя комета. Этельгерт, скальд с языком острее кинжала, кружил вокруг нее, как пес вокруг костра. Ванадис, застав Йормуна у комнаты брата, схватила его за рукав.

– Твоя сестра… – ее шепот напоминал шелест палых листьев, – какими чарами сковала она певца? Или то не чары, а женские уловки?

– Тебе что с того? – пробормотал он. Ванадис выглядела совершенством. Йормуну нравилось и светлое платье, и тяжелые волосы, уложенные в косу вокруг головы, и хрупкое светлое лицо, как у дорогой куклы, бледное в неровном освещении коридора. Она стояла совсем рядом, запах трав и крови кружил голову.

Йормун высвободил свой рукав и отошел.

– У тебя других дел нет?

– Твоя сестра ведет себя как…

– Как кто? – прищурился Йормун. – Давай, скажи мне. Как-то по-особенному она себя ведет? У вас тут царство разврата и порока, а разговоры только о моей сестре?

– Нет у нас никого порока, и разврата, – поджала губы Ванадис.

Йормун не нашелся что ответить. Он мотнул головой и прошел мимо будущей сводной сестры.

– Я вразумлю ее, – бросил он. Потом все-таки обернулся.

– Скажи мне, вся эта затея со свадьбой, с гаданием и пророчествами – это дело рук Фригги? Я должен убить дитя Альфедра. Дай угадаю, Этельгерт его незаконный приплод, который всем как камень в сапоге, угадал? Она тоже желает смерти скальду и ждет, что я каким-то образом убью его? Не слишком ли рискованно? А вдруг любимый сынок князя – малыш Бальдер, или все-таки Йорд, продолжение его руки и духа?

Ванадис удивленно замерла.

– Я ничего не могу сказать тебе, сын Лодура.

– Так и думал, – сказал Йормун. Он снова повернулся, чтобы уйти. Следовало отыскать Хель и устроить ей взбучку. Если так пойдет дальше, он в самом деле прикончит скальда и его казнят за это. Фенрир умрет, Ангборда выйдет за Ньра, Хель останется опозоренной старой девой. А отцу будет на всё наплевать.

Ванадис снова поймала его за рукав.

– Пойдем, побеседуем немного, – сказала она.

– Время позднее, – возразил было Йормун.

– Ты не ребенок, – оборвала его Ванадис. – Проводи меня.

– Куда?

– Куда скажу.

Она положила ему руку на плечо, так что Йормун неторопливо шел чуть впереди. Ванадис ступала за ним чуть сзади. Вместе миновали они главную лестницу и вышли по боковому коридору, через кухню и комнаты слуг, в знакомый Йормуну сад. Он встретил их тишиной и шорохом листьев, тонким ароматом гнилых яблок и прохладой.

– Здесь нас не услышат, – сказала Ванадис и прислонилась лбом к плечу Йормуна. Он замер, не желая спугнуть ее. – Я хочу предостеречь тебя о твоей сестре.

– Пустое. Лишь забава юной девы с бродячим песнопевцем. Будет хуже, если заиграют свадебные роги.

– Пара выйдет славная, голубка и грифон, – она скользнула руками вдоль его груди.

– Не пойму, шутишь или нет, – он поймал ее ладонь и резко развернулся. Он оказался бы с Ванадис нос к носу, но она была гораздо ниже его, так что ткнулась ему в грудь.

– Чуть руку не сломал, – сказала она и захихикала.

– Это ты наслала проклятие на моего брата? – спросил Йормун.

– Клянусь Луноликой, нет! – Ванадис хотела отпрянуть, но Йормун удержал ее за плечи.

– У шатров ваших с ним приключилось. Кто-то из твоих девчонок опутал его чарами.

– Врешь! Уже сказывала – принес его тот чужеземец из Гардарики. Видал его у шатров? В очах тьма гнездится, а в сердце – цели железный стержень.

Йормун хмыкнул.

– Сказывают, он веру твою хулил, да чудес же просил? Наставь заблудшего, сестра премудрая. Обрати огнем священным в веру праведную.

– Хватит паясничать! – Ванадис рванулась из его объятий. Дунул ветерок. Стало холодней.