Руна Змея

– Юго-восток вон там, – подсказал Гарриетт, указывая направление.

– Ага, – важно кивнул Фенрир, и они двинулись на поиски жреческих шатров.

Глава 3

В былые времена празднества в Гладсшейне случались чаще, чем раз в год. Пока князь Альфедр оставался молодым и ненасытным до завоеваний, он редко задерживался в родовых стенах – лишь изредка навещал тоскующую в одиночестве супругу. Сначала он любил сам скрестить мечи с врагами, потом – поднимать кубки с теми, кого недавно покорял. Теперь же страх в сердца врагов вселяли лишь старые сказания о его подвигах, да грозный облик его старшего бастарда – Йорда.

Фригга терпеть не могла Йорда. Не столько за кровь мужа в его жилах, сколько за то, что ублюдок походил на Альфедра куда больше, чем её законные сыновья. Что не мешало ей в трудную минуту протягивать руку за помощью. Об этой странной вражде слагали песни и похабные байки, которые тихонько пересказывали за пиршественными столами.

Четверых детей Фригга родила – то ли в присутствии мужа, то ли в его отсутствие. Шептались, что отцом могли быть и братья Альфедра. Пока однажды те не исчезли без следа – то ли сгинули под корнями старого дуба, то ли предпочли бегство княжескому гневу. Фригга не проронила ни слезинки.

Когда князь осел в родных стенах, Фригга даже не подумала уступить ему хоть часть той власти, которою получила пока его не было. Её празднества манили правителей соседних земель, как мёд мух. Теперь золото и люди текли в княжество рекой, обогащая центр города, в то время как окраины обрастали убогими лачугами и дымными мастерскими.

Нынешний пир в честь помолвки Ньрда и Ангаборды казался таким же рядовым развлечением для увядающего князя, как и десятки предыдущих. Бесконечной чередой проносились они перед его взором, хотя всякая победа посвящалась ему. Люди все так же искали его милости, надеялись на дары и клянчили справедливости. Альфедр же думал, что к старости получит мудрость, получил только скуку.

Фригга появилась на состязаниях в платье цвета лесной чащи – настолько тёмного, что могло поспорить с нарядом Зису. Княгиня не обольщалась, что сможет затмить молодость будущей невестки, но всё же попыталась: черепаховый гребень сдерживал серые волосы, а руки и шею опутывали витые цепи из красного и жёлтого золота, звонкие, как зимний ветер.

Ангрбода, подобно дочери, пренебрегла присланным нарядом и появилась в том же платье с лисьей опушкой, что и накануне. Смятая ткань неловко топорщилась, заставляя её то и одёргивать складки. Фригга едва скрывала брезгливость – у этих северных варваров напрочь отсутствовало чувство прекрасного! Лишь сандаловый веер с изображением лисиц, купленный служанкой на базаре, хоть как-то скрашивал этот неприглядный образ.

– Не пойму одного, – Фригга перебирала свой веер из позолоченных перьев, – как женщина твоего круга могла связаться с Лодуром?

Ангрбода прикусила губу:

– Лодур был статен, как молодая сосна. А как умел смешить! Теперь, верно, обрюзг, облысел…

– Вовсе нет, – досадливо фыркнула Фригга. – Мужчины, в отличие от нас, с годами лишь хорошеют. Всё такой же статный, всё такой же весельчак.

– Вот как.

– Неужто пожалела, что так поспешно согласилась на Ньрда?

– Я надеюсь, он станет отцом Йормуну.

– Йормуну? Да он уже почти мужчина!

Ангрбода усмехнулась. Фригга едва ли нравилась ей больше, чем она Фригге и откровенничать вовсе не хотелось.

– Ты же знаешь, Фригга – сыновьям нужен отец. У Хель и Фенрира вместо него был Йормун, потому младший и вырос таким… каков есть. А у Йормуна была лишь я.

– Разве он не помнит Лодура?

– Ему только кажется, что помнит.

Фригга кивнула с притворным пониманием.

– Дело ведь не в союзе с Ирмунсулем, правда? – вдруг спросила Ангрбода.

– Что за мысли, милая?

– Просто… предчувствие

***

Йормун расталкивал толпу у столов с яствами, где воздух гудел от пьяного смеха и звенел хмельными голосами. Если бы ему было одиннадцать, как Фенриру, он первым делом рванул бы сюда – к ароматам жареного мяса и сладковатому духу яблочного сидра. Но младшего брата нигде не было.

Он пытался расспрашивать. Гости Альфедра отворачивались, будто не слышали. Слуги качали головами, избегая встретиться взглядом. Служанки шарахались, как от прокажённого.

Мысль обратиться к своему отряду мелькнула и погасла – мать узнает, что упустил брата. Да и Хильд, их командир, едва понимал местную речь. Его появление только напугает людей, но не поможет в поисках.

В Ирмунсуле они с Хель и бровью не повели бы – там каждый знал их сорванца. Для Фенрира увести чужого жеребенка, опрокинуть воз с рыбой – проверить свежая ли вся, разрисовать охрой покрывала жриц перед обрядом – забава. Йормуну за такое содрали бы кожу, но материнская любовь слепа. От старшего брата малец получал лишь подзатыльник, а Хель… Хель его баловала.

Воспоминание нахлынуло внезапно – то лето, когда у озера поселились тролли. Мелкие, зубастые твари, пахнущие гнилью. Они утащили сына служанки – Хель нашла его изуродованное тельце во дворе. С тех пор она не отпускала Фенрира ни на шаг, хотя характер у брата был хуже осенней грозы.

Однажды, когда Фенрир был еще совсем маленький, на озере возле их дома поселились тролли. Мелкие зубастые существа задирали мелкую скотину, собак и оставленных без присмотра детей. Хель пришла домой в слезах и с пятнами рвоты на подоле, когда обнаружила тело трехлетнего сына служанки во дворе. Фенрира она не отпускала от себя ни на шаг. Характер у него уже тогда был не сахар, но она терпела. Служанкам не доверяла, памятуя о том, что одна из них не доглядела за собственным сыном. Хель побледнела и осунулась, Ангаборда назначила награду за голову каждого тролля, а Йормунганд все искал способы извести пакостников. Он ставил ловушки и рисовал защитные руны, но полностью избавиться от напасти не удавалось.

И все было вроде, как всегда, солнце светило, трава зеленела, мухи кусались, только дети больше не играли возле ручейков, стих собачий лай во дворах, а пастухи и владельцы отар ходили мрачные и хмурые. И Хель обнимала тонкими ручонками младшего брата, будто и правда могла защитить от мерзких плотоядных существ.

Через три недели Йормунганд нашел своего пса с дырой в брюхе и выпотрошенным. Он лежал с оскаленными зубами, пялясь остекленевшим глазом в серое небо. В животе псины зияла дыра. Йормунганд понял, что его потрошили еще до того, как он успел околеть. Наверное, подобное видела и Хель.

Собирался дождь. Йормунганд вышел к озеру и проверил ловушки. Попалось несколько грызунов. Один был еще жив. Йормунганд взял его за голову так, что тот не мог его укусить, уперся ногами и потянул. Тролль коротко и отчаянно заверещал, потом крикнул, в шее тролля хрустнуло, и голова поддалась. Йормунганд взял ее за ухо, челюсть тролля съехала вбок, как в ухмылке, вынес на вытянутой руке к каменному выступу над озером. Заготовленная палка валялась там, где он ее оставил. Заостренное с двух сторон маленькое копье. Йормунганд воткнул палку в землю и нахлобучил сверху голову тролля. Сына Ангаборды никто не учил этому, но он знал, как нужно поступить.

Рядом с воткнутой палкой он начертил руны, складывающиеся в стих, а стих складывался в проклятие. Йормунганд подумал обо всех этих мелких зубастых тварях, сидящих сейчас в темноте, думающих только о голоде и убийстве. Он и сам уже чувствовал, что неплохо было бы поесть, но воспоминание о выпотрошенной собаке отбило у него аппетит.

Через голову Йормунганд стащил с себя испачканную в крови тролля одежду, и завернулся от холода только в синий шерстяной плащ, который соткала для него сестра длинными, зимними вечерами. Глядя в расширенные немигающие желтые глаза, вспомнил о собаке, представил на ее месте маленького Фенрира и всей душой пожелал поганым троллям всяческого зла.

Из- за зловонных маленьких трупиков в озере передохла почти вся рыба. Хель подарила Йормунганду подвеску одновременно и благодарность, и предостережение. Йормунганд носил ее не снимая, постоянно чувствуя холодящее напоминание о собственной силе.

Через пару дней приехал дядя Гримунд поздравить со счастливым избавлением от напасти. Тогда-то Йормунганд и сказал ему, что воином ему не стать, слишком он брезглив к смерти. Дядя лишь пожал плечами и сказал, что тогда он сожалеет, что Хель не родилась мальчиком, а Йормун – девицей. Йормунганд согласился с ним, чем сильно разозлил дядю. Йормунганду тогда едва исполнилось десять, и он многого не знал.

Опасность ушла, но привычка приглядывать за братом у Хель осталась.

В Ирмунсуле Йормунганд нашел бы Фенрира за пару минут. Но колдовать в Гладсшейне он не решался, тем более что ведунов не жаловали. Тем более детей Лодура. Йормунганд еще помнил, какой тишиной встретили его семью на вчерашнем пиру.

Но если он мог бы найти брата с помощью колдовства, то и другие тоже смогут. Йормун поймал за рукав одного из слуг – бородатого крепыша.

– В какой стороне жрицы? – спросил он без лишних любезностей.

– На юго-востоке, как и всегда, – ответил тот сварливо и махнул в сторону шатров, которые Йормунганд и сам уже разглядел.

– Благодарю, – сказал Йормунганд и выпустил рукав.

Крепыш только плечом дернул.

– Что ему нужно, Йорд? – к мужчине подошла златокудрая дева. Она коснулась Йорда и мягко провела пальцами вдоль линии его плеча. Светлое покрывало лежало на ее плечах – бывшая Дочерь, ныне жена великого воина, мать его детей. Нежная Сиф.

– Спрашивал, где найти жриц.

– Это ведь щенок Лодура, верно? – ее зеленовато-голубые проследили за удаляющимся парнем. Рыжие пряди медным огнем горели на неумолимом солнце.

– Похож, будто с самим помолодевшим Лодуром столкнулся. И торопится, стремительный, как и он, – Йорд тоже поглядел вслед Йормуну, но без того интереса, как его жена.

– Будь с ним настороже.

Йорд пожал плечами.

– Надо ли? Я не боюсь старого шутника, с чего думать о его помете?

– И все же, будь настороже, – Сиф откинула золотую прядку, упавшую ей на лицо. – Ванадис очень внимательна к нему.

– Это ее дело.

***

Шатры жриц в Гладсшейме разительно отличались от тех, что Йормун знал. В Ирмунсуле всё, что принадлежало Луноликой, было белым – одежды, полотна, даже лица жриц под прозрачными покрывалами, бледные, как лунный свет. Лишь однажды это однообразие нарушил Фенрир, разукрасив священные покрывала алыми кляксами, словно кровью.

Здесь же его искусство потерялось бы среди кричащих узоров и пестрых красок шатров. Йормун замер, поражённый кощунственной пестротой.

К нему вышла девочка-ученица, закутанная в серую хламиду, словно в саван, поверх которой было наброшено розовое покрывало с вышитыми незабудками. Лицо её казалось болезненным – то ли от серого одеяния, то ли от настоящего недомогания. Йормун заметил её жёлтые, обломанные ногти.

В Ирмунсуле жрицы, лишённые права соперничать роскошью, украшали лишь волосы и ногти. Он помнил, как заворожённо наблюдал за мастерами, превращавшими хрупкие ногтевые пластины в шедевры – мимолётные, как утренний иней.

Девочка не дала ему заговорить.

– Хранительница велела передать: твой брат под её защитой. Она не может принять тебя сейчас – готовится к ритуалу, неведомому в ваших землях.

Йормун нахмурился:

– Мой брат у неё?

Девочка кивнула и развернулась уходить.

– Постой! Я могу его забрать?

Она остановилась, бросила на него взгляд, полный лукавства, и сказала:

– К нам редко заглядывают такие милые мальчики. Оставь его ненадолго. До начала ритуала.

Теперь Йормун по-настоящему встревожился.

– Отдайте Фенрира. Немедленно.

– Иначе наложишь проклятие? – усмехнулась она.

– Да, – вырвалось у него раньше, чем он осознал.

Девочка скривила лицо, будто сама мысль о его угрозе была смешной и жалкой.

– Хорошо. Жди здесь. Брат скоро выйдет.

Она исчезла за разноцветным пологом.

– Йормун!

Он обернулся. Хель спешила к нему, держась за руку с Этельгертом – тем самым скальдом, что так раздражал Бальдера. Что-то изменилось в ее лице, за те минуты, которые они провели порознь, Хель будто немного изменилась.

– Ты нашел Фенрира? – выпалила Хель. – Этельгерт видел его.

– Да. Он здесь, – сказал Йормун.

Будто очнувшись, Хель высвободила свою руку из руки Этельгерта, но Йормун заметил, как пальцы скальда сжались, будто не желая отпускать.

– Гарриетт, – произнесла Хель.

Гарриетт, в одежде теплее, чем следовало, высокий, темный и нескладный, нес Фенрира на руках. Йормун, обрадовавшийся было при виде брата, замер. Выглядел Фенрир плохо. Лицо раскраснелось, губы пересохли. Будто его свалила внезапная горячка. Левая рука безвольно свисла, правая лежала на груди. И Фенрир даже головы не повернул в его сторону.

– Что случилось? – спросил Йормун. Хель ахнула и поспешила к младшему брату.

– Не знаю. Похоже. перегрелся, – сказал Гарриетт.

– Фенрир, – мягко позвал Йормун.

– Отстань. Спать хочу. Жарко, – едва слышно пробормотал мальчик.

Йормун беспомощно посмотрел на Хель. Та едва заметно пожала плечами.

– Унеси Фенрира в наши покои, – сказала Хель Гарриетту. – Я найду мать. Ей надо сообщить немедленно.

– А дочери не могут помочь? Врачевание по их части, – подал голос Этельгерт.

– Там… уже дали малому что-то, – сказал Гарриетт.

– Ему надо отлежаться, – сказал Йормун. – Хель, в самом деле. позови мать. Пусть хоть ради Фенрира снизойдет до собственных детей.

– Йормун, – сурово сказала Хель.

– Жарко… – простонал Фенрир.

– Я тебе устрою жару, – пообещал Йормун, но в голосе его звучала тревога. Хель осторожно прикоснулась к щеке брата – кожа горела, как раскаленный камень.

– Он болен, – прошептала она, и в её глазах вспыхнула та же тревога, что когда-то была в глазах их матери, когда тролли нападали на поселение. – Идемте уже.

Гарриетт расчищал путь сквозь любопытствующую толпу. Состязания уже начались, людей становилось все больше. Толкались и галдели, выкрикивали слова ободрения и спорили о победителе. Йормун торопливо ступал за Гарриеттом, ощущая, как пот стекает по спине.

***

Хель внимательно смотрела под ноги, чтобы не споткнуться или случайно не наступить на чей-нибудь подол. Этельгерт следовал за ней, хоть она и не просила. Он мало нравился ей внешне. Староват, одутловат, наверняка его возраст близился к тридцати годам. Совсем не похож на ирмунсульских мужчин. Но и отец тоже не был похож. Женщины не скрывали интереса к Этельгету, будто желать скальда было чем-то само собой разумеющемся. А на Хель рядом с ним поглядывали с завистью. Ей льстило.

Что ей было до шепотов за спиной? До прилипчивых взглядов, словно мухи на меду? Хель с малых лет научилась плевать на людское мнение. Мать говорила: «Не чужим решать, с кем тебе жить да как».

Тревога о Фенрире утихала – раз Йормун с ним, значит, все в порядке. Хель смотрела то в сторону стрельбищ, то искала взглядом мать. Этельгерт будто нарочно вел ее кружными путями, чтобы побыть дольше вдвоем или чтобы больше людей их увидело. Хель оставалось гадать, какую игру он ведет. Но он ей нравился. Пусть не так, как вообразил брат, но в самом деле нравился.

– А вы, господин скальд, намерены участвовать в стрельбище? Или, может, в кулачном побоище? – спросила она, кокетливо склонив голову.

– Я намерен нынче перепить Хеда на пиру, – ответствовал Этельгерт с неожиданной суровостью. – И сей раз слепой хрыч не устоит.

Хель хихикнула, но тут же подавила веселость. Ее младший брат в беде, а она думает совсем о другом. Взгляд ее скользнул по плечам, светлой бороде. Не так уж он и толст, подумалось ей, это одежда его полнит. Что же, можно и оступиться разок, только лишь никто не узнал. А потом она уедет, и пусть про нее ходят какие угодно слухи. Про нее и так придумают всякого, сделает она дурное или нет.

– Братец твой меня не жалует, – произнес скальд.

– А тебе разве нужно его благоволение? – Хель бросила на него взор, полный насмешки.

– Мне нужно твое, – он усмехнулся одним уголком рта.

– Охо-хо, – протянула она, играя складками платья.

– В чем причина его гнева? Обручена ли ты уже?

– Нет.

– Может, сердце твое занято кем-то из его дружинников?

– Нет. У Йормуна друзей – раз-два и обчелся. Да и ни одному из них я бы не дала слова.

– Хм… Или страшится он, что я опозорю тебя?

– Быть может. Но мнение чужаков для него – не закон.

– Или что я посею в тебе дитя? – Этельгерт отпустил ее руку и обхватил бедро, пальцы впились в плоть.

Хель не дрогнула, лишь усмехнулась.

– Этого-то он уж точно не боится.

– Как так?

– Ты не так понял. Йормун – не просто старший брат. Он – щит мой. У нас нет тайн. Он страшится, что ты сломаешь меня. Используешь. Опозоришь. Разобьешь сердце. – Она резко одернула подол, будто отгоняя дурные мысли.

– Но…

– А главное – ты ему противен. Как липкая патока – одним сладка, другим на зубах вязнет.

– Хель… Я не причиню тебе зла.

– Не причинишь, – легко согласилась она. – Йормун ошибается. Ты не сможешь.

– Самонадеянная девчонка.

– Ха!– Хель повернула голову, чтобы не смотреть на раздосадованного скальда.

– А вот и мать, – сказала она с облегчением. – Прости, сердечный мед, но мне надо сообщить ей, что случилось с Фенриром.

– Здоровья брату, – сказал Этельгерт тем тоном, что Хель резко. обернулась. Но скальд смотрел на ее с таким сочувствием, что она отступила и подняла руку ко лбу.

– Почудилось, – пробормотала она.

Глава 4

Фенриру снилось, будто гонится за ним огромный волк. Не какой-то особенно страшный, с пылающими глазами или клыками, просто большой. Фенрир, как это часто бывало с ним во сне, силился убежать, но не мог. Волк настигал, еще немного и клыки сомкнутся на шее Фенрира.

Тропа петляла среди елей, с шумом осыпались камешки с небольшой насыпи слева. Фенрир оглянулся на звук и споткнулся, упал на колено. Ухватился за еловую ветку и, со стоном, поднялся. Торопка вела все выше – к вершине горы. Фенрир знал ее, видел издали – гора на пути из Ирмунсуля к Гладсшейну. Одна из зачарованных гор, которые скрывают пути к Ирмунсулю от глаз головорезов типа Йорда, да и всего порождения Альфедра.

Фенрир снова споткнулся. На этот раз вставать было тяжелее. Он уже слышал дыхание волка за спиной. Все внутри сжалось, когда мальчик развернулся, чтобы встретить врага лицом к лицу.

– Фенрир, – голос брата совсем рядом. Волк остановился и низко зарычал, расставив мохнатые лапы. Шерсть встала дыбом на загривке. Фенрир быстро огляделся в поисках хотя бы палки, но не нашел.

Волк перестал рычать и чуть приблизился. Фенрир судорожно вздохнул и не двинулся с места. Зверь приблизился еще немного. От него пахло мокрой шерстью, как от любимого пса Фенрира. Дядя обещал присмотреть за ним.

– Стой, – охрипшим голосом произнес Фенрир. – Лежать.

Волк подошел ближе. Фенрир ясно видел вздымающиеся ноздри и желтые, совсем не волчьи глаза животного. Белые клыки виднелись из приоткрытой пасти. Фенрир делал шаг навстречу. Он не боялся.

– Фенрир, что ты делаешь? – голос брата раздался прямо за спиной. Узкая ладонь схватила его плечо и дернула назад, так что Фенрир пошатнулся и упал спиной назад, прямо

в прохладную постель. Брат склонился над ним и вглядывался в его лицо так, будто у Фенрира за ночь отросла борода в три вершка.

– На этот раз мать взгреет тебя, – пообещал Йормун.

– Мама, – прохрипел Фенрир. Он невидящим взглядом обвел комнату. Потом его веки снова сомкнулись. Йормун потянулся откинуть темно-рыжие волосы со вспотевшего лба брата, когда влетевшая в покои Агборда движением руки откинула его в сторону.

– Мама? – Йормун ухватился за стену, чтобы не упасть. Агнгборда будто не видела его.

– Мальчик мой, – прошептала она. Она прикоснулась губами ко лбу Фенрира и отпрянула, ощутив жар.

– Открыть окна, – распорядилась она. – Принесите холодной воды. Лекаря уде позвали:

– Я схожу, – сказал Гарриетт и быстро ретировался.

– Мам, я нашел его у Доч…

– Нашел?! ТЫ должен был следить за ним! ТЫ отвечаешь за его здоровье! – Ангборда обернулась к сыну горя от гнева. – Ты не должен был отпускать его от себя ни на шаг. Мне все равно, какие оправдания ты придумаешь.

– Разве я его мать? – вырвалось у Йормуна. Он пожалел о своих словах раньше, чем они сорвались с его языка. Он думал, Ангборда его ударит.

Анборда хотела. Это было видно по тому, как она привстала, но тут же рухнула обратно и отвернулась. Йормуну стало еще гаже.

– Ступай, – холодно сказала она. – Развлекись, погляди состязания. Твой брат больше не мешает тебе.

Йормун вышел. Сердце колотилось и ему пришлось сделать усилие, чтобы взять себя в руки и не терять лицо перед слугами, которые уже суетливо несли воду, тряпицы, какие-то снадобья. Говорить с матерью теперь нельзя, она не услышит. Йормун знал это ее состояние, в которое она иногда впадала после отъезда отца. Фенриру и Хель доставалось меньше, чем ему. Все-таки Йормун старший.

Он медленно шел вдоль каменного коридора. Любопытные служанки глядели из окон на начавшиеся кулачные бои. Вечером, когда чернь натешится, начнутся хорошие драки с мечами для знати. Гарриетт вызвался было, да Ангборда запретила. Недостаточно знатен и по крови не ирмунсулец.

Тиу стоял возле окна у лестницы, будто ждал Йормуна.

– Айе, – сказал Йормун и остановился рядом, тоже глянул краем глаза – вдруг интересно.

– Тот – Бьёрн-дровосек, а этот – Эйнар-конюх, – сказал Тиу, хотя Йормун ни о чем его не спрашивал.

Бьёрн, могучий дровосек с плечами, как у быка, и разбитым носом, уже успел прописать пару увесистых ударов в ребра своему противнику. Эйнару, коренастому и жилистому конюху, хватило упрямства лишь хрипло крякнуть и принять удар, отступая на шаг, чтобы не упасть в грязь.

– Признавай, твоя кобыла потравила мой овес! – рявкнул Бьёрн, снова идя вперёд, его кулаки, обмотанные грязными ремнями, были размером с кузнечный молот.

– Твои овцы сами сожрали всё до травинки, увалень! – выплюнул Эйнар, пригнувшись и сделав резкий выпад.

Его удар, короткий и точный, пришелся Бьёрну прямо в переносицу. Раздался глухой, влажный хруст. Толпа зевак, собравшаяся вокруг, дружно ахнула. Кровь ручьём хлынула из носа дровосека, заливая рот и подбородок. Он не застонал. Лишь звериное рычание вырвалось из его груди.

Он забыл про технику, про осторожность. Он просто пошёл вперёд, словно бурый медведь, вышедший на тропу войны. Удары сыпались на Эйнара один за другим: в плечо, в голову, в живот. Конюх уворачивался, прикрывался, но один из кулаков всё же зацепил его за ухо.

Эйнар затряс головой, в висках зазвенело, мир поплыл. Он отступил, поскользнулся на раскисшей земле и едва удержался на ногах. В глазах потемнело. Он видел, как Бьёрн, окровавленный и страшный, готовится для решающего удара.

И тогда Эйнар, собрав последние силы, не стал уворачиваться. Он сделал шаг навстречу. Левой рукой он принял на себя весь вес следующего удара, почувствовав, как немеет рука до самого плеча. А правой, собрав в кулак всю свою ярость, обиду и волю, бьющуюся в нём, как пойманная птица, он нанес один-единственный удар.

Короткий, в челюсть.

Бьёрн замер на мгновение, затем его могучие ноги подкосились, и он рухнул в грязь лицом вниз, с глухим чавкающим звуком.

Толпа заревела в восторге. Эйнар вскинул вверх кулак и пошел полукругом. Йормун все ждал, что его противник встанет, но нет, Бьёрн в самом деле получил свое и не двигался.

– Сестра твоя сияет, – сказал Тиу, указывая вниз. Хель выделялась благодаря рыжим волосам, уложенным в тяжелые косы. Она глянула вверх и снова уставилась на дерущихся. Рядом с ней покачивалась шляпа с разноцветными перьями. Этельгерт не отходил от нее ни на шаг.

– Что-то в нем гнилое, – сквозь зубы пробормотал Йормун, когда Этельгерт снова попытался взять Хель за руку.

– Что? – переспросил Тиу. Вышла следующая пара борцов. Победителя определить было несложно, у высокого имелось явное преимущество. Но Йормун все равно поставил бы на мелкого. Он видел его вблизи, когда возвращался с Фенриром – умные бегающие глазки. Такой не будет драться честно и наверняка найдет способ победить.

– Этот Этельгерт… кто он?

– Скальд, – пожал плечами Тиу. – Посредственный, но умеет льстить моей матери. Я бы с ним за стол не сел. Он знает все обо всех. Советую не связываться – мстителен. И сестру держи подальше.

– Охоч до женщин?

– До всего, что движется, если ты понимаешь.

Йормун кивнул:

– Теперь ясно, почему Бальдер его ненавидит.

– Бальдер? Да он за Этельгертом… – Тиу внезапно замолчал, лицо его исказила гримаса. Он тряхнул головой, будто отгоняя навязчивую мысль. Нет. Нет, не может быть…