Руна Змея

– Ну, еще бы, – Йормун оглянулся. На них с Бальдером никто не смотрел. Фенрир успел незаметно улизнуть из-за стола и вертелся рядом с Хель. Тиу разговаривал с одним из родственников. Больше до двух детей и дела никому не было.

– Просто наслать болезнь, слабость. Если не хочешь сделать сам, научи меня.

– Попроси кого-нибудь другого. Ванадис? Кого-нибудь еще.

– Ага, мне еще стразу папу попросить? Уж он поможет с радостью, – сказал Бальдер с горькой усмешкой.

«Он перебрал хмельного меда», – подумал Йормун, – «пьян и не в себе. Он же еще ребенок».

– Кого ты хочешь проклясть? Тиу?

– Нет, Тиу мой брат. Прокляни Этельгерта.

– Кто это? Зачем тебе его? Он что, у тебя подружку увел? Ты вообще понимаешь, о чем просишь? – Йормун чуть не задохнулся.

– Понимаю! – в голос сказал Бальдер. Он горел не детским упрямством, а холодной злобой. Йормун отодвинулся.

– Кто это? – повторил он.

– Придворный скальд, – пробормотал Бальдер уже чуть тише и едва качнул головой в сторону разряженного в шапочку с перьями певуна.

Йормун с секунду смотрел на него.

– Вот как. Рифмоплет, значит, дорожку перешел.

– Прескверный рифмоплет, – угрюмо сказал Бальдер. Теперь он смотрел куда-то вниз, то ли на стол, то ли на сцепленные перед собой руки.

– Что он тебе сделал? Что такого, что ты не можешь рассказать ни отцу, ни сестре, ни… даже матери?

Бальдер покраснел и пошел пятнами. Светлые кудряшки упали на глаза.

– Не могу поведать. У меня есть, что предложить тебе! – он вскинулся с надеждой.

– Неужели? Опять какая-нибудь сумасшедшая колдунья объявила нас троих угрозой всему сущему? – нахмурился Йормун. – И ты, весь такой княжий сын обещаешь покровительство и дружбу? Или деньги? – Йормун скривился. – Ты мал и глуп, Бальдер, и ничего не можешь сделать.

Бальдер вытаращил глаза и открыл было рот, но Йормун наклонился к нему так, что слышал только он.

– Ты не понимаешь, с чем играешь, щенок. Проклятие оставляет след, тонкую нить, которую знающий человек может отследить. Если твой рифмоплет сдохнет – то заподозрят меня, потом тебя. А потом нас сожгут. Понял? Так не докучай мне больше.

Он оставил Бальдер в оцепенении. Только Тиу бросил на него беспокойный взгляд.

***

Йормун знал основы чародейства. Ангрбода не поощряла, но и не запрещала его увлечений. Как он понял, даже в этом он оказался совсем как отец. К тринадцатому году жизни Йормун мог заговорить раны и заставить стрелы лететь куда надо. Он научился манипулировать людьми с помощью магии, подтолкнуть к ссоре, а потом так же стремительно помирить. И да, он умел наложить проклятие. Йормун испытал свое умение лишь раз, и результат испугал его. Еще больше смутило, что сестра обо всем догадалась.

Проклятие било больно, еще больнее оно отзывалось тому, кто наложил его. Несколько лет назад Йормун проклял мужчину, который хотел стать мужем его матери. Он не был плохим человеком, Йормун вовсе не ненавидел его. Но он не смог удержаться, когда тот вслух размечтался, как будут править Ирмунсулем его собственные дети. Ноги у болтливого жениха отнялись на третий день, а еще через пять Йормуна стошнило прямо за обеденным столом.

Хель подарила ему тогда амулет, который он до сих пор носил с собой и никогда не снимал. Маленькие бледно-зеленые камешки назывались у них жемчужиной дракона и считалось, что они прибавляют мудрости тем, кто их носит. Теперь такой круглый камешек в серебряной оправе висел у него на шее, спрятанный под воротом рубахи. Изображение длинного ящера, вцепившегося себе в хвост, опоясывало камешек, а по бокам вырезаны маленькие руны. Хель постаралась, чтобы Йормун не мог наложить порчу одним недобрым взглядом. А ведь люди часто раздражали его.

***

Ангрбода с тревогой смотрела на старшего сына. Ее пальцы сжимали край дубового стола, оставляя следы на полированном дереве. Она видела, как Йормун наклонился к Бальдеру, тени от факелов легли на лицо ее сына резкими штрихами, словно руны проклятия. Его брови сошлись в напряженной гримасе.

– Не беспокойся о нем, – сказал Ньрд, владыка побережья. Его голос напоминал шум прибоя – низкий, насыщенный солью и ветром. Ангрбоде не нравился его запах – морская вода, пропитавшая кожу, смешанная с дымом костра и чем-то звериным, будто он только что снял шкуру с тюленя. Но сам он был крепок, как выброшенный на берег корабельный киль.

– Твой сын не будет противиться.

– Как знать, может, ты и прав. А может и нет, – ответила Ангрбода. Ее ноготь звякнул по краю серебряной тарелки, оставив на металле тонкую царапину. – Йормунганд, Хель, Фенрир – все они носят в себе его кровь. Как носит рана осколок стрелы.

Ньрд откинулся в кресле, и бисерный кафтан его вспыхнул тусклым сиянием, будто чешуя глубоководной рыбы. Его усы, седые, как пена на гребне волны, шевельнулись, когда он усмехнулся:

– Лодур – старый лис, оставивший лишь следы да пустые обещания. Ты же вырастила их крепкими, как дуб, и острыми, как топор.

Ангрбода вздохнула, и прядь её волос, цвета пожухлой пшеницы, выбилась из-за уха. Она не поправила её – пусть видит, какая она: не тонкая дева, а женщина, прошедшая сквозь огонь и лёд.

– Посмотри на меня, – попросил Ньрд.

Его глаза были как вода в проливе – серые, непрозрачные. Ангрбода увидела в них то же, что читала в глазах всех мужчин: расчёт, любопытство, голод.

– Как думаешь, – спросила она, проводя пальцем по ободку кубка, где винный налёт слился с позолотой, – а ты нравишься мне?

– Если бы нравился, ты бы не сжимала кубок, как кинжал.

Она рассмеялась – коротко, без радости.

– Моё лицо – не для твоих песен. Оно помнит и снега, и кровь.

– И от этого оно прекраснее, – Ньрд махнул рукой, и браслеты на его запястьях звякнули.

Взгляд Ангрбоды скользнул по залу.

– Если ты ждёшь, что Лодур вернётся…

– Не смей! – сказала Ангрбода сухо и резко. – Я приехала не ради него, а вопреки. Как корабль, идущий против ветра.

Фригга, уловив напряжение, защебетала, как птица перед грозой:

– А правда ли, что в Ирмунсуле земля промерзает до самого сердца?

– Правда, – бросила Ангрбода. – Зимой – лёд в жилах, летом – солнце, жгущее кожу. И у нас много волков.

– Ох, как страшно! – Фригга прижала руку к груди, где драгоценности сверкали, как лёд.

– Не страшно, – резко сказала Ангрбода. – Страшно – это когда твой муж исчезает, а чужие люди решают, что лучше для твоих детей.

Ньрд внезапно расхохотался. Его смех раскатился по залу, как гром.

– Беру! – произнёс он, хлопнув ладонью по столу. – Такую жену не отпустишь.

– Я не дала ответа, – сказала Ангрбода и поднесла кубок к губам.

– Но ты приехала, – с несвойственной ему мягкостью сказал Ньрд.

***

Пир угасал. Песни сменились танцами, а топот пьяных ног – размеренным гулом разговоров. В центре зала, освещённые дрожащим светом факелов, кружились пары. Дым от очага стелился по потолку, как туман над болотом.

Йормун наблюдал, как Ньрд повёл его мать в танец. Несмотря на мужской наряд – кожаные штаны, тунику с меховой оторочкой – Ангрбода двигалась легко, будто её ноги скользили по льду. Люди хлопали, но глаза их оставались холодными.

Вдруг – будто солнечный луч сквозь тучи – в круг выплыла Ванадис. Её красное платье переливалось, как красное вино в кубке, а чёрноволосый кавалер держал её так бережно, будто боялся раздавить.

Йормун сжал кубок. Ему вдруг захотелось почувствовать, как дрожит её тело под тонкой тканью, вдохнуть аромат её кожи, так, чтоб голова закружилась. Ведьма, – мелькнуло у него. Он резко отпил вина и отвернулся, но сладкий привкус желания остался.

Музыка сменилась. Скальд затянул героическую песнь – о битвах, крови и славе. Гости шумно рассаживались, но Йормун не слышал их смеха – только звон в ушах.

– У нас пиры не такие весёлые, – Хель внезапно возникла рядом, как тень. Фенрир, как в детстве, ухватился за её юбку. Поймав взгляд брата, он нехотя отпустил ткань и надул щёки, изображая взрослого.

– Пусть, – Хель махнула рукой. – Он ещё дитя.

«В его годы я уже не был ребёнком», – подумал Йормун, но лишь потрепал брата по рыжей гриве.

– Станцуешь со мной? – спросил он сестру.

– Почему бы нет? – Хель улыбнулась, и агатовое ожерелье на её шее вспыхнуло, как угли. – Я пьяна, сыта, и меня уже звали… Но для брата сделаю исключение.

– Не упивайся. Что-то не так.

– Ты всегда так говоришь.

– Хм.

– Мы просто в новом месте, – она дотронулась до амулета у его шеи, – Мне и страшно, и… любопытно.

Йормун взглянул на неё: Хель выделялась среди остальных дев – как волчица среди овец. Её платье, сшитое из зелёной шерсти и лисьего меха, облегало стан, а золотые украшения звенели при каждом движении.

– Особенно любопытно насчёт поцелуев? Ты пялилась на скальда так, что даже я краснел, – проворчал он. – Не опозорь нас в первый же вечер.

Хель звонко рассмеялась. Несколько мужчин обернулись, но она и не заметила.

– Что думаешь о Ньрде? – она придвинулась ближе и понизила голос. От нее пахло вином.

– Он староват для тебя, – бросил Йормун.

– Не играй в дурака. Он наследник Альфедра. Его земли богаты, а флот…

– Хель, он старше матери.

– Глупый! – она покраснела. – Я пытаюсь сказать, зачем мы здесь! Мне сказала его дочь – Ванадис. Она думала, мы знаем. Я притворилась, будто знаем.

Йормун замер. На них чуть не налетела другая танцующая пара.

– Ты тоже думаешь, что не из-за отца?

– Чтоб цверги растерзали этого труса! – Хель сжала кулаки. – Он даже не явился! Может, он и не знает, что мы здесь!

– Или Альфедр скрыл это от него, – осторожно сказал Йормун. Он вновь подхватил сестру за талию и вовлёк ее в танец.

Хель вздохнула:

– Мать нам объявит перед самой свадьбой, не раньше. Всегда она такая, – Хель говорила с горечью.

– То есть… Ньрд и… – Йормун широко раскрыл глаза.

– Дурак, – сказала Хель, но без злости.

– Да, дурак, – согласился Йормун, – и слепой, как тот великан.

– Музыка смолкла, – Хель остановилась. – Я утомилась. Завтра новый день. Фенрир! Пойдем, пусть покажут нам наши опочивальни. Пусть мать повеселится без нашего надзора.

Йормун хмыкнул в ответ на ее слова. Он и в самом деле устал, а ведь они только приехали и уже столько всего произошло. Мать выходит замуж? За будущего владыку Гладсшейна? Бальдер с его проклятиями, Тиу с его скользкими расспросами.

Йормун взглянул на дверь чертога. Где-то там, во тьме, ждало будущее – и, как волк в засаде, оно не собиралось быть добрым.

Глава 2

Новый день и впрямь наступил – солнце било в щели ставень, будто норовило выжечь следы вчерашнего пиршества. Йормун откинул шерстяное одеяло, и холодный воздух обжег кожу. Сколькие из вчерашних пирующих молят богов, чтобы утро не настало? – подумал он, потирая виски.

Подойдя к стрельчатому окну, он увидел внизу суетливых слуг. Огороженное поле для стрельбы из лука уже пестрело мишенями. Замковый сад зеленел под первыми лучами. От одного взгляда на плодовые деревья Йормуну захотелось яблок, сочных, покрытых утренней росой.

Натянув поношенные кожаные штаны и высокие сапоги, он накинул синий плащ – дар матери, вытканный серебряными нитями.

***

Кухонные коридоры звенели от скрежета щеток – служанки, прижавшись к стенам, пропускали его, не поднимая глаз. Йормун делал вид, что не заблудился в бесчисленных коридорах замка, а точно знает, куда идет.

В сад он вышел внезапно. Наугад толкнул очередную дверь и оказался среди зелени. Тонка тропинка вела вглубь, мимо пристройки с лопатами и корзинами внутри. Среди разросшихся яблонь девушка сбивала плоды длинной жердью. Ее волосы покрывала косынка, подол она подвернула так, что даже коленки ее стали видны. Услышав шаги, она обернулась, и Йормун оцепенел.

Ведьма.

– Хм, а без краски на щеках ты выглядишь моложе, чем есть на самом деле, Ванадис, – сказал он, склонив голову на плечо.

– Пытаешься поддеть меня, Лодуров щенок? – усмехнулась девушка и бросила ему яблоко.

Йормун поймал его, отер о плащ и надкусил. Он продолжал стоять, таращась на нее, на ее голые ноги, на красную краску на ногтях, которую она не потрудилась снять. На светлые волосы, выбившиеся из-под косынки и румянец во всю щеку. Ванадис больше не смотрела на него, но руки с жердью дрогнули.

– Что тебе нужно? – спросила она резко.

– Ничего, – он пожал плечами и бросил огрызок яблока в траву. – Смотрю и радуюсь удаче. Как сладко сердцу познакомиться с будущей сводной сестрой. Помочь с корзиной?

Он кивнул на большую и очевидно тяжёлую корзину, наполненную яблоками.

– Не нужно. Кликну слуг.

– Почему не приказать слугам собрать тебе яблок? – спросил Йормун.

Ванадис качнула жердью ветвь, и яблоко ударило Йормуна прямо по макушке.

– Ой!

– Я кликну слуг, – сказала Ванадис. – Пусть проводят тебя, раз ты заблудился.

– А Хель говорила, что ты милая, – фыркнул Йормун, потирая ушибленное место. Он сорвал еще пару яблок – для брата и сестры.

– Хель говорила, что ты старший из троих, – ответила Ванадис высокомерно. – А ведешь себя как мальчишка. Деревенский. Так и быть, бери корзину и ступай за мной.

– Пытаешься поддеть меня, дочь Ньрда, – проворчал Йормун, поднял ношу и пошел следом за Ванадис.

***

Комната Хель ослепляла. Свет из открытого настежь окна освещал разбросанные платья из распахнутого сундука, пустые кубки и набережно брошенное поверх серого атласного платья агатовое ожерелье. Сама Хель лежала, завернувшись в одеяло, а Фенрир храпел рядом, раскинувшись, как побитый пес.

– Принеси испить, – простонала сестра, стоило Йормуну скрипнуть дверью. Кувшин с водой стоял недалеко, на низком столике, рядом с чашей для умывания. Йормун налил и подал кубок, избегая брызг.

– С похмелья, сестрица?

– Проклятое вино… – Хель застонала, прикрыв глаза. Она выглядела бледной и растрепанной. Служанка помогла ей переодеться, но прибирать не стала. Может быть, было уже слишком поздно, может быть, и сама была уже пьяна. Йормун положил рядом с Хель яблоко. Он не хотел рассказывать про просьбу Бальдера и не желал даже думать о скором союзе матери и Ньрда. Хотя бы этим утром.

– Я видел Ванадис этим утром, – сказал он.

– Это от нее? – Хель взяла яблоко, повертела в руках и положила обратно. – Не хочу. Будь с ней настороже. Она получила место Старшей Сестры не благодаря крови, поверь мне.

– Неужели? – приподнял бровь Йормун. – Дочь Ньрда верховодит среди Дочерей Луны, а сгодилась бы и дочь служанки?

– Говорят, так и есть, – сказала Хель.

– Дочь служанки? Хм.

– Так говорят, – повторила Хель. – Тебе ведомо, что сие значит. Она сильна, и умеет колдовать не хуже тебя, братец. Будь с ней настороже. Она развратна и спесива, и предвещает всякие несчастья.

– Я думал, она мила тебе, – пробормотал Йормун. – Вчера ты ей улыбалась.

– Я улыбнусь и палачу на плахе, чтобы рубил быстрее и не больно, – фыркнула Хель. Она уже совсем оправилась, глаза заблестели, щекам вернулся цвет. – Ванадис обольстит любого, и многие погибли под властью ее чар.

Йормун вспомнил гладкие светлые ноги Ванадис и тонкую светлую прядку в лучах солонца.

– Так говорят или так и есть? – спросил Йормун. – Чего страшишься? Что я женюсь на будущей сестре?

– Нет! Она же Дочерь! – Хель задохнулась от возмущения.

– Тише, – крякнул Фенрир, не открывая глаз.

– Вести себя надо как агнцы, – чуть тише сказала Хель и погладила младшего брата по голове. – Пусть думают, что мы деревенские простецы, так будет проще обдурить того, кто нам поверит. Но нам с тобою верить не следует никому.

Йормун поцеловал ее в макушку:

– Отдыхай. Состязания начнутся к полудню.

– Ты участвуешь?

– Чтоб меня с моей-то стрельбой? Посмотрю лишь.

– Не прибедняйся, ты должен защитить честь Ирмунсуля.

– Все-то я чего-то должен, – проворчал Йормун чуть слышно и покинул покои сестры.

***

Хель крепко держала Фенрира за руку, хоть мать и клялась, что в Гладсхейме им не грозит опасность. Младший брат ерзал, вытирал пот со лба, и ныл. Хотя они спряталась в тени у развесистого дерева, легче не становилось.

– Жарко же! Скоро мы уйдем?

– Терпи, – одергивала его Хель.

На поле для состязаний понемногу стекался народ – кто праздно шатался, кто мешал слугам завершать приготовления. У кривого дуба тощий старик с лицом, будто вырезанным из старой кожи, принимал ставки на лучников. Фенрир поглядывал на него и звякал монетками в ладони.

– Ты ведь не знаешь, кто здесь кто. Не рискуй деньгами, – сказал Йормун.

– Даже повеселиться нельзя, – надулся Фенрир.

– Невыносимый плакса, – скривила губы Хель.

– Ничего, – успокоил её Йормун. – Как начнётся действо, забудет про всё.

– Видел мать?

– Мельком. Сказала, Фригга звала её на прогулку после состязаний. Сейчас они под навесом, от солнца прячутся.

– Не солнце страшно, – передёрнула плечами Хель. – Эти проклятые мошки! Даже в покоях от них нет спасения!

– Ты ноешь не хуже Фенрира.

Йормуну и самому хотелось ныть. Жара, мошки, томительное ожидание, косые взгляды, за которыми таилась то ли угроза, то ли обычная неприязнь к чужакам. А мать ничего им не говорила, ни про Ньрда, ни про отца. Йормун – старший, но не мог решать ничего, что касалось его матери. Хель погрузилась в свои мысли. Чтобы отвлечь ее. Йормун заговорил о Бальдере и его просьбе.

– Вчера на пиру, стоило переступить порог, а мне уже сделали непристойное предложение, – попытался пошутить он, но сестра не улыбнулась в ответ.

– Ванадис? – спросила она тусклым голосом.

– Бальдер, – он усмехнулся ее удивленному взгляду. Отрешенности как ни бывало. Йормун кратко пересказал ей разговор с младшим сыном князя.

– Скальд Этельгерт… – произнесла Хель и нахмурилась. – Его песни ослепляют сердце. Мальчишка завидует ему или есть что-то большее? Хотя ответил ты отказом, этого довольно. Ванадис мне шепнула, что он может оказаться княжьим сыном, так сам он говорит.

– Слова, слова, слова, – протянул Йормун. – Все о чем-то говорят и редко правду.

Хель ответила ему насмешливым взглядом, он подмигнул в ответ.

– Гляди, а вот и Этельгерт – она кивнула в сторону слуг, накрывающих столы. Среди них, как петух среди несушек, выхаживал мужчина в шляпе с цветным пером. При свете дня он выглядел менее загадочным, чем в полумраке пиршественного зала, но все же подвел глаза темной краской, а бородку завязал в щегольскую косичку. Йормун даже через десяток шагов почувствовал, как сильно скальд ему не нравится.

Заметив Хель, Этельгерт галантно поклонился, так что шляпа чуть не слетела оземь. Несмотря на изящные черты лица, сам скальд напоминал засаленный клубок шерсти – круглый, лоснящийся, от него будто несло затхлостью старого сундука. Однако одежда отличалась богатством, на ногах алые сафьяновые сапоги, кафтан расшит золотой нитью.

– Что за диво ходит среди нас в облике смертной? – голос Этельгерта настолько отличался от его внешности, что Йормун вздрогнул. Хель просияла.

– Хель, дочь Лодура, – сказала она прежде, чем Йормун успел открыть рот.

– Твоя красота – как лунный свет на лезвии секиры: ослепительная, холодная и сулящая неизбежное. Она не согревает, но заставляет трепетать сердца смельчаков, ищущих либо славы, либо гибели у твоих ног, – продолжил лить словесный мед Этельгерт. У Йормуна брови полезли на лоб.

«Луноликая, что он несет?!»

Но Хель, похоже, нравилось.

Хель, которая могла взглядом осадить любого мужчину, таяла от низкого, глубокого и мягкого голоса скальда, будто крестьянка при виде монеты.

– А что, сланых дев при дворе мало или моя сестра выглядит доступнее? – поинтересовался Йормун тем тоном, после которого следует зуботычина.

Скальд перевел на него оценивающий взгляд, да такой, что у Йормуна непроизвольно ладони сжались в кулаки.

– Мало врагов у тебя? – спросил он Этельгерта прямо.

Скальд усмехнулся и молча поклонился. Йормун дернулся, но Хель успела положить ему руки на плечи.

– Тише-тише, ты же не Фенрир, – прошептала она и из-за плеча брата улыбнулась Этельгерту. Тот снова чуть поклонился, повернулся на пятках и быстро ушел, явно довольный собой.

– Интересно, что он в гульфик подкладывает – тряпицу или мочало? – фыркнул Йормун, когда скальд удалился.

Хель шлёпнула брата по плечу.

– Да брось, скальд как скальд. Голос сладкий как варьенье, это верно.

– А ручонки, поди, липкие, как смола, – Йормун загнул пальцы, изображая паучьи лапки.

На этот раз шлёпок прозвучал звонче.

– Я уже взрослая, братец!

«И глупая, как новорождённый поросенок» – мелькнуло у Йормуна.

– И кто же та дева, которая призывала меня к благоразумию утром? Скажи мне, как появится вновь, – поддел Йормун сестру и тут же получил каблуком по ноге.

– Калекой меня сделаешь, сестрёнка!

– Так тебе и надо! Ничего, у меня есть еще один брат. Верно, Фенрир?

Улыбка медленно сошла с лица Йормуна.

– А где… Фенрир?

Хель побледнела, как снег. Пока они перебранивались в тени, младший брат бесследно исчез.

***

На просторном поле кипела работа – слуги в потёртых холщовых рубахах накрывали дубовые столы, откупоривая бочки с пивом, от которого в воздухе уже витал терпкий хмельной дух. Между торчащими из земли пёстрыми колышками натягивали верёвки, огораживая место для состязаний. Лучники, туго перетянутые кожаными портупеями, собрались отдельной кучкой, поочерёдно прицеливаясь в мишени. Сладковатый запах яблочного сидра и свежеиспечённых булочек манил к накрываемым столам.

Фенрир жадно сглотнул слюну. Ловко ухватив за подол пробегавшую мимо служанку, он выхватил из её корзинки румяное яблоко. Девушка лишь рассмеялась, блеснув белыми зубами, и скрылась в толчее.

Никто не обращал на мальчишку внимания – взрослые спешили по своим делам, и Фенриру приходилось ловко уворачиваться, чтобы его не сбили с ног. С каждой минутой его охватывало всё большее разочарование. Здесь было многолюдно, сладко пахло, кругом витала праздничная суета – но ничего по-настоящему интересного не происходило. В Ирмунсуле на осенних состязаниях всё было иначе – женщины переругивались, заранее споря о победителях, нередко дело доходило до потасовок. Фенрир мог важно расхаживать между ними или даже гарцевать на своём скакуне, и люди почтительно расступались, не желая оказаться под копытами. То и дело ему подсовывали сласти, а девчонки заигрывали, пряча улыбки за рукавами.

Йормун считал его ещё маловатым для девичьих утех, но у Фенрира было на этот счёт своё мнение. Просто старшему всегда доставалось больше внимания – даже мать с сестрой души в нём не чаяли. Йормун – настоящая девчонка, да ещё и колдун к тому же! А Фенрира манили охота, кулачные бои и озорные проделки. Дядя Гримунд не раз предлагал Ангаборде отдать младшего сына ему на воспитание – из парня выйдет настоящий воин. На Йормуна дядя давно махнул рукой. Но мать не желала расставаться с младшеньким, да и боялась, как бы брат не настроил Фенрира против старшего сына.

– Эй, малец! – донёсся голос, но Фенрир проигнорировал его, пока чья-то мозолистая лапища не вцепилась ему в загривок. Мальчишка резко развернулся.

– Я те не малец, – Фенрир начал было сжимать кулаки, но тут же расслабился. – Айе, Гарриетт! Сестра тебя послала?

– Сестра? – Гарриет склонил голову набок. – Так ты опять сбежал?

Тёплые карие глаза Гарриетта лучились морщинками, а виски серебрила седина, но в целом мужчина выглядел крепким и добродушным. Безбородое лицо украшали лишь густые усы щёткой. Одежда, некогда дорогая, выцвела и местами прохудилась.

– Я не сбежал, – Фенрир заложил руки за спину. – Просто гуляю.

– Ага, гуляешь. Давай вместе погуляем. Я впервые в этих краях, не подскажешь, где шатры жриц отыскать? – Гарриетт озадаченно оглянулся.

– Я и сам тут впервые, – буркнул Фенрир, поправляя одежду, – Шатров Луноликой не видел. Должны быть на юго-востоке, как водится.

– У нас Луноликой не почитают. Давай, вместе поищем, господин. Так и сестра бранить не станет, а станет – так не сильно. И развлечение.

– Развлечение – искать шатры, – фыркнул Фенрир. – А зачем тебе. Гарриетт? А коли у вас нет Луноликой, на кого молитесь? На солнце? На гром?

– Заговор от хвори нужен. У нас знахарки этим промышляют, – ответил Гарриетт, – Жрицы, думаю, те же знахарки, только спесивее. А молимся и грозе, и солнцу, и небесному змею. Бабам только бабы молятся.

– Такое лучше не болтать. Не знаю здешних порядков, но у нас бы тебе всыпали за такие речи. Ладно, провожу тебя до жреческих шатров, а то ещё набедокуришь. Только больше за шкирку не хватай!

– Будет исполнено, – поклонился Гарриетт, – Очень признателен.

Фенрир покрутил головой, затем поднял взгляд к небу.