Полная версия
Антон Новиков
Сборник бредовых снов
Заполнена землёй и паутиной
Грозовым летом 2020 умерла моя бабушка, Воронецкая Мария Ивановна. Я узнала об этом находясь на кухне, во время рабочего перерыва. Позвонил наш сосед из Помпово, аккуратно подбирая слова принёс дурную весть. Когда у тебя есть состарившийся родственник ты вроде бы всегда держишь в голове, что любой день в скором времени может стать для родственника последним, с этой мыслью свыкаешься. Но когда это наконец происходит, осознание все равно окатывает тебя пусть уже и не ледяной, но прохладной водой. Особенно, если вы были с этим родственником достаточно близки. А мы с бабушкой были.
–Хорошо, дядя Степан, я поняла. Прибуду сегодня, примерно через четыре часа.
–Давай Маш, только осторожно, мы пока тут убираемся.
–Убираетесь?
–Ну так да. Бардак в доме страшный. Но ты не переживай, приезжай давай.
На этом мы с дядей Степаном попрощались. Я подумала, как странно, какой ещё бардак? Дома у бабушки всегда было чисто-пречисто, что что а порядок она наводить умела. И деду всегда прилетало если не прибирал за собой… Ах дед! Что же с ним теперь будет, он ведь остался сосем один. Не представляю, как ему сейчас тяжело. И надеюсь никогда не узнаю.
Я быстро собралась, побросала в сумку несколько вещей, зарядник, спрей от комаров, и перчатки на всякий случай. На работе объяснила ситуацию, отнеслись с пониманием. К тому же работа у меня на дому, нигде моего непосредственного присутствия не ждут. Позвонила мужу, он выразил соболезнования, опечалился что мне придётся уехать. Я сказала, что это не займёт много времени, максимум дня два, но когда произносила это, было твёрдое ощущение, что я вру. Села на потёртый деревенский автобус на 12, и отправилась в родное село Помпово, впервые за много лет по печальным обстоятельствам. Обычно я ехала туда на пасху, день рождения, пару раз даже праздновала там новый год. Где то читала, что похороны тоже, своего рода праздник. Мол душа отходит в вечное блаженство. Наверное это хорошо успокаивает верующих людей, но я отношусь к этому внезапно пришедшему на память утверждению скептически, наверное просто недостаточно верю. Пока ехала, в голове пронеслось столько воспоминаний о детстве и юношестве. Как маленькая я играла в песочнице с другими детьми на площадке, а бабушка Маша сидела со своими подругами на лавках. Как она позвала меня домой на обед, а увидев царапину на коленке сказала: ай ай, как дурёха! Эта фраза наверное, была её любимой. Бывало возвращались с базара, она меня себе в сумку положит и тащит, мне радость великая, смешно так на неё смотреть, и будто на бесплатной карусели катаешься. Разок она меня так донесла до дому, повесила свою сумку на гвоздь и сказала: -Ну все, ты оставайся, дом сторожи. Я тебя утром заберу. Зашла в дом. Я немного так повисела в недоумении и начала плакать. Поверила что бабушка меня правда тут на ночь оставит. Она тут как тут, давай утишать меня: -Ты что моя хорошая, здесь я, здесь. Ты что ж подумала что я такое сокровище то да и оставлю? Совсем чтоль думаешь бабка дурёха старая? Потом вместе смеёмся. Она до слез, я сквозь слезы. Или вот как то раз поздно я вернулась. Было мне тогда лет 14 наверное, загулялась я с парнем одним интересным. Подхожу к дому, смотрю – над крылечком свет горит, бабушка Маша сидит на ступеньке с какой то тряпкой в руках, и грустно на меня смотря, с некой такой обыденностью говорит: – Ты знаешь я тебя искала? Уж и к Расковичам сходила, до магазину дошла, даже до речки дошла, думала мож ещё купаисся. А как смеркаться стало, мне уж с сердцем плохо. Ну ты думаешь что делаешь нет? Ежели с тобой что случится, мне твои родители всю башку открутят. Говорила ж тебе, ночью на улице нечего делать, особенно девчонке молодой. Знаешь же, у нас ночью всякое происходит, иль не? Ох, а в такие моменты у меня была одна и та же тактика. Каждый раз когда речь бабушки заходила о чем то этаком, я всегда делала удивлённое лицо, что мол, в первый раз слышу. Таким образом из неё можно было выудить очередную мистическую, а порой и откровенно страшную историю. Иногда они повторялись, но ничего. Рассказывать она умела. Можно и переслушать. Не все уж к сожалению помню, но какие то запомнились. Вот например рассказывала она историю из времени когда ещё была молода и работала на посевах. Подружка у неё как то раз ночью пошла с парнем на стогах миловаться в поле. Лежат они довольные жизнью под луной, как вдруг тревога какая то появилась. Парень осматривается, глядь, на горизонте стог сена стоит. И ни она ни он вспомнить не могут, был ли он там. Ну думают, дурость какая то, стога чтоль бояться? Дальше лежат, не лежится уже вообще. Гложит что то. Подруга бабушкина на руках поднимается, от испуга вскрикивает. Парень тоже поднялся, смотрит, а стог сена от них в четырёх метрах. Точно уж его там не было. А вокруг тишина гробовая, ни шороха. Они раз, два, оделись, глаз со стога не спуская, да и домой оттуда. Я потом боялась к полям приближаться, все ждала, что стог сена на горизонте увижу. Помню как лежим с ней на кровати, я у стены, она с краю. В детстве все понять не могла, и как бабушке ночью не страшно на краю кровати спать. Там же всякие… Горит свечка в абажурчике возле икон, стены от этого становятся какого то пещерного цвета, багрово – кирпичного. Лежим, она рассказывает: -Вот была я как мы маленькая, родители прям допоздна работали, всегда мне говорили чтоб к дверь не то что не открывала, а даже чтоб не подходила к ней. Строго настрого запрещали. Как то раз они так уж задержались, что совсем мне страшно стало, братики младшие потихоньку начинают канючить. И тут слышу я шум во дворе, вроде как идёт кто. Я на своих шикнула, а сама аккуратно к двери. Прислушалась. Слышу, идёт кто то к двери. Шаги уверенные, тяжёлые. Как мужик идёт в ботинках рабочих. Топот около двери прекращается, какое то время тишина, а потом жааалобный, нарочито детский голосок: -Пусти погреться, деееевочка мааааленькая. Деееевочка мааааленькая. Деееевочка мааааленькая. И слышно как доски на крыльце от тяжести скрипят. Ну, я пулей обратно, родителей только к утру дождались. Я её хотела расспросить про ту ночь, она все говорила что потом расскажет. Так и не рассказала. Такие у неё были истории. И вот я перед бабушкой своей извиняюсь, обнимается, даёт строгий наказ, говоря мне в плечо, чтоб больше её так не пугала, я говорю что не буду. И не знала она, что совсем недалеко от нас в кустах сидел мой тогдашний кавалер, провожал меня до дома, не думал что бабушка будет меня ждать. Перед тем как я к бабушке вышла, он быстро поцеловал меня в щеку и метнулся в кусты. Думаю, он сделал это специально, когда я была растеряна, как пластырь раз и все. Теперь меня переполнял не только стыд но и чувство смущения. А так поздно я и правда больше никогда не возвращалась, как солнце заходит, всегда шла домой, как бы кто не уговаривал. Вскоре, утопая в воспоминаниях я провалилась в неглубокий тревожный сон.
Проснулась, когда уже подъезжали к остановке. На часах было почти четыре вечера. Когда вышла то увидела Стаса. К сожалению. Он никогда не упускал возможности попытаться побыть со мной наедине, ухаживал за мной уже очень давно. Но как человек он был не очень.
–Какие люююди, сто лет не виделись Машка!
Он подошёл и заключил меня в объятия, я вся скукожилась. Как жаль что никто кроме этого придурка не пришёл меня встречать. Он выразил свои соболезнования и сразу предложил взять его под руку. Я конечно, отказалась. Даже такие уникумы знают как девушки уязвимы в моменты горя, активно это используя. Мерзость. Мы шли, он постоянно говорил что то про автомобили, что вот вот купит или что то вроде этого. Его болтовню заглушали воспоминания. Сколько я сюда не приезжала? Месяца четыре? Может пол года? Ну точно не год..
–Ты меня слушаешь вообще? – Спросил Стас.
–Мне сейчас немного не до твоих машин, ты это надеюсь понимаешь?
–А, ты про конкретно вашу ситуацию эту. Грустно конечно, но оно так всегда бывает, это, стерпится там, слюбится. Нормально все будет короче.
–Что стерпиться слюбится, похороны? – Сказала я, недоумевающе посмотрев на него.
Он в растерянности посмотрел куда то себе под ноги, видимо понял что сказал полную херь.
–Да ладно тебе, чего ты взъелась то, я же как, поддержать хотел…
–Историями про машины?! Расскажешь мне как работает катафалк? – не сдержалась я.
–Ну чё ты чё, все я понял, понял я.
Оставшийся путь мы слава Богу, прошли почти молча, изредка вспоминая что происходило на той или иной улице. Например, как они с друзьями воровали яблоки, и хозяин участка пальнул оному из них солью в зад. Подошли к моему дому. С той же стороны как той ночью когда я припозднилась. Только сейчас я шла со Стасиком, а те кусты куда прыгнул мой тогдашний парень, уже превратились в небольшие деревья. У калитки стояли четыре бабушки, две из них плакали, во дворе ещё четыре соседа, что то обсуждали с моим дедом, стоящим на крыльце, оперёршись на дверной косяк. По-видимому он в стельку. Я его не виню. Чем ближе становился дом, тем громче становились всхлипы и шёпот. Дойдя со Стасом до калитки я спросила:
–Ну как, не хочешь мне помочь?
Он мельком глянув мне за спину сказал:
–Да мне с тачкой надо бы повозиться, говорил же.. Но ты звони если что, или в гости приходи. Помнишь же где я живу, помнишь же?
–Да помню я, иди уже, а.
–Ну, я пошёл тогда, ага.
И Стас наконец ретировался, оставив меня в покое с моим горем. Поздоровавшись с бабушками у калитки прошла во двор. Поздоровалась с теми кто общался с дедом, подошла к нему. Он ненадолго пощурился и воскликнул:
–Машка! Так ты ж приехала!
–Приехала дед, приехала.
Мы крепко обнялись. Он грустно посмотрел мне в глаза и говорит:
– Все, померла бабка твоя. И моя… -на этих словах его голос дрогнул – пойдём посмотришь хоть.
Пройдя через сени мы завернули налево, в зал, в центре которого стоял гроб с бабушкой. По дому все ходят люди и поднимают с пола какие то тряпки, кружки, ещё какой то мусор. Как странно. Появилось то неприятное чувство, когда у тебя есть место, в котором живёт детство, со всеми его лучами солнца, запахами, открытиями. С переживаниями, сказками и тем непередаваемым трепетом с которым ребёнок познает мир. У вас в голове это место казалось неизменным, оно как есть как и будет. Но вот в этом месте стоит гроб с бабушкой, окружённый свечами, и всё, картинка ломается. Не совсем конечно, но бесповоротно. Тебе кажется, что так неправильно и несуразно выглядит этот деревянный ящик с мертвецом в месте, где вы с этим самым мертвецом играли в жмурки, прятки, пели песни. Вскоре появился наш священник с монашками, стали отпевать, нараспев вытягивая тоскливые, ноты. Я прошлась по дому, вспоминала. Иконы печально смотрели на меня из каждой комнаты, будто сочувствуя. Дом выглядел более менее, но все равно ощущалось, что бабушка будто, давно не прибиралась. Почему соседи приходили помогать убираться в доме? Странно. Пока спрашивать никого не стала, решила подождать окончание таинства. К тому же впереди будет целая ночь, что бы все это обсудить. Нашла свою старую куклу. Она мне и нравилась и не нравилась одновременно. Она была милой, но в её голосовую коробку были загружены странноватые песенки. Ничего криминального, но порой становилось не по себе от её колыбельных. Её мне подарил дед, тот самый который сейчас сидит возле гроба и думает. Он её купил как я поняла на базаре, так что откуда именно она взялась непонятно. Нажала легонько ей на грудь, один глаз прикрылся и больше ничего. Нажала посильнее, и она выдала: -Раз два три, во дворе много зайчиков, сосчитать мне не хватает пальчиков, может тогда мы с тобою вдвоём, их сосчитаем и гулять ууууххххуууввв. И тишина. Я с некоторой теплотой посмотрела на неё. Хорошо что из других комнат её не слышали. Подумали б что ополоумела. Положила куклу на полку в шкафу, отправилась к остальным.
Через некоторое время песнопения закончились, все перекрестились, батюшка с монашками ушли. А за ними и большая часть народа. Дед сидел в раздумьях у гроба и грустно смотрел на лицо покойной бабушки, которое заметно побледнело. Аккуратно наложенный на лоб белый венчик, навсегда закрытые глаза, чёрные провалы ноздрей, и что то странное с шеей. Будто глубокий синяк, который старательно попытались скрыть работники похоронного бюро. Столько вопросов. В этот момент подошёл сосед, дядя Степан, тот кто меня сюда и вызвал.
– Соболезную, Машенька. Как чувствуешь себя?
– Как как дядя Степан, жалко. Я то думала увидимся ещё.
– Эх прости, не подумал. Мы ж люди простые, что думаем то и говорим тут все.
– Ничего – я выдохнула – слушай, дядя Степан, а что тут все так разбросано? Бабушка же всегда все уберёт, поправит, а тут ураган какой то…
– Про то не знаю. Это тебе лучше у деда твоего спросить, хотя его ж дома то не было. А мы то что, просто помочь пришли. Дед твой первым делом ко мне пришёл. Стучит стучит, я открываю, он мне с порога: “Манька у мя померла” и давай плакать. Ну, я его приобнял, пошли мы с ним. Он в ночь то на рыбалку уходил, сутра пришёл, а тут такое.
– А ты ничего не слышал ночью этой? Соседний дом все таки.
– Вообще ничего, ночь как ночь. Мне тебе тут это, кое что нужно поведать…
– Ты погоди, я вот заметила у бабушки на шее синяк какой то…
– Так и я как раз об этом. Пойдем.
Мы вышли с дядей Степаном во двор. На земле почему то валялась лопата. У дома уже почти никого не было. Да и темнело уже.
– Как врачи нам сказали, инсульт её сразил. Но это не все. Сразил он её аккурат возле забора – Дядя Степан закурил и своей длинной рукой указал на заборчик возле калитки. Он высотой был у нас может чуть больше метра – бабушке твоей как плохо стало, так она и упала. На забор. И шеей прям и напоролась.
Я закрыла лицо руками. Стало так тошно, воображение тут же визуализировало это.
– Ну а утром, дед твой с рыбалки возвращался да и нашёл её.
Мне сразу же представилось, как слегка захмелевший дед идёт себе с рыбалки на рассвете, подходит к родному дому, а там что то белеет на заборе. “Кот чтоль” – возможно подумал дед. Подошёл ближе, а там на заборе искажённое лицо его жены, приветственно развернувшееся как раз в его сторону, невидящими глазами смотрит она на рассвет. Меня тряхнуло.
– Какой ужас. Как же так… Как она тут одна посреди ночи…
– Да вот никто не знает, чего она вышла. А в доме беспорядок. Ничего главное не украли. Ничего не понятно. Уже догадки бабки строят кто во что горазд. То бес её попутал, то мол брат фронтовик на войне погибший её выманил, а как подошла к нему, увидела что то и все. Много болтают сейчас, чего бы путного.
Я стояла не шевелясь, не могла отвести глаз от забора. Дядя Степан докурил и повёл в дом. Внутри стоял запах ладана, воска, дерева, и чего то ещё. Чего то химического. За окном уже совсем стемнело, в доме осталось всего человек восемь, включая меня, Степана и деда. Кто то пил чай, кто то вино, а мне ничего в горло не лезло. Периодически я снова и снова переводила взгляд на загримированную дыру под подбородком, которую сначала приняла за синяк. Время от времени кто то что то вспоминал, рассказывал истории. О том как работали вместе, гуляли на свадьбах, какой бабушка была порой суровой, но задорной. В целом в доме было довольно тихо, а потому, когда старушка рассказывала как её подружка Маша чуть жениха у неё не увела, все услышали песенку. Почти сразу все затихли. Откуда то доносилась мелодия. Я сразу поняла откуда, и сорвалась в соседнюю комнату под недоумевающие взгляды. Забежала в комнату, открыла шкаф, достала свою куклу. Так неприятно детский электронный голосок накладывался на происходящее: -Тени выросли в саду, да из за луны, люди по домам сидят, посиди и ты – пела кукла пока я пыталась её выключить. Перевернула, хотела вытащить батарейки, но голосовая коробка оказалась вшита куда то внутрь. Кукла замолкла, я на тот случай если она снова начнёт петь вытащила её во двор и положила в металлическую бочку возле крыльца.
– Ты уж меня извини… – для самой себя неожиданно произнесла я – лежи тут, сторожи дом, а утром я тебя заберу.
На улице несмотря на ночь было очень тепло. Значит скоро будет гроза. Я накрыла бочку каким то небольшим железным листом, вернулась в дом.
Внутри поминальные гости уже вовсю разговаривали, будто ничего не было. Возможно вино дало о себе знать. Только дед сидел тихо, за всю ночь почти ничего не сказал. Ясно дело, с одним и тем же человеком сорок лет живёшь, все уже про него знаешь, а тут его забирают. Отнимая часть тебя вместе с ним.
Оставшаяся ночь прошла спокойно, как и положено. Я села на свою кровать, на которой когда то проводила много бессонных ночей, размышляя о будущем, взяла в руки своего игрушечного советского зайчика, пахнущего резиной, и наконец разрыдалась. Полностью дошло осознание что человека больше нет, и больше никогда не будет возможности даже ему позвонить. Его голос навсегда остался лишь в памяти, звуча старой военной пластинкой из соседней комнаты.
Утром я решила продолжить прибираться, народ попрощался и разошёлся по домам. Незадолго после этого ливанул такой дождь, что я думала крыша вот вот потечёт. Теперь ещё и землю размоет, как этот дождь вовремя. Мы остались с дедом вдвоём. Он все так же сидел и пил вино, перемещая свой взгляд с гроба на окно и обратно. Сколько я его не спрашивала, ничего ему не было надо. Вещи все более менее по местам расставила, начала пол подметать.
– Не надо так делать. Не по правилам – проговорил дед.
– Дедушка, я просто прибраться хотела, чтоб тебе потом не пришлось.
– Нельзя при покойнике. Или душу загрязнишь или с сором её за порог выкинешь. Не правильно, говорят тебе. Вот как схоронят завтра, так пожалуйста.
– Хорошо, я не буду – виновато произнесла я – тебе может чего принести?
– Вина ещё бутылку, коли не трудно – просипел дед.
Я тут же туда обратно, вина ему подала в надежде, что он наконец что то скажет. И он сказал. Только вот это мне совсем не понравилось. Он откупорил бутылку, налил в бокал, и протянул мне.
– Мне не надо дедушка, я и так…
– А ну возьми – напряжно произнёс он.
В этот момент резкий порыв ветра обрушился на дом, поднялся жуткий вой вперемешку с дождём, и в доме как то сразу потемнело. Я моментально вцепилась в бокал вина, прижав его к себе и испуганно присела. Мне тогда показалось что икона стоящая у стены дрогнула, хотя в таком сумраке вполне могло и показаться. Источником света служили только свечи, пламя которых кстати, не дрогнуло.
– С головой у неё совсем плохо стало перед смертью – он отхлебнул вина – она все искала что то по дому. Я спрашивал у неё что мол случилось, она как в ступор впадает, и вроде как ой, да что это я в самом деле, и дальше своими делами занимается. Только глянет как то по хитрому немного, будто спросить чаво хочет, да и всё. Потом я как то с магазина возвращаюсь под вечер, дверь входная заперта. Я кричу: -Машк а ты чего заперлась то? Это я, Кеша, с магазина пришёл, ты чего? Она дверь открывает, перепуганная вся. Тогда то она мне и рассказала что с ней происходит, ну, как смогла так и рассказала.
– Что рассказала то, дед? – спросила я, тоже пригубив вина.
– А говорила она Маш, что за ней могила гонится, вроде как.
Ветер за окном все крепчал.
– Не то что прям яма а вот как… – он замялся – как надгробие. Она в окно глядит – там надгробие стальное, как у всех. Но без имени, без лет. Она шторы занавесила, к другому окну подходит, там опять то же надгробие. И так она от окна к окну бегала, шторы все закрыла. Говорит дверь когда заперла, слышала как снаружи раздаётся лязг и скрежет железяки какой то.
Мне показалось что вот вот и я раздавлю в руках свой бокал вина.
– Говорю ж, с головой совсем беда сталась. А потом я её утром нашёл вот так. На заборе. Никогда себе не прощу что пошёл на рыбалку ту проклятущую. И ведь не поймал ни черта. Думаю вот, может если бы остался, то может быть бы… – он посмотрел на бабушку – не узнаем мы теперича никогда что случилось. Инсульт то инсультом, оно понятно, но чтоб так упасть да напороться… Что то тут… Не то…
– Дед, ты думаешь её…
– Ничаво я не думаю! Просто что то тут не чисто да и всё.
Он снова отхлебнул вина и уставился на капли дождя, стекающие по оконному стеклу. В моей голове было столько вопросов. А вдруг это у дедушки что то пошатнулось в голове от потери, или выпил уже достаточно. Но так он все это серьёзно говорил. Да и зачем ему придумывать. К тому же в такой момент. Находиться в доме стало совсем уж тошно, но никуда не выйдешь, гроза страшная. Какая ещё могила, это ж надо выдумать. Я, что бы немного отвлечься достала альбом с фотографиями, села к деду и попросила рассказать что когда и где. Поначалу он был сух на комментарии, но со временем немного расшевелился, один раз даже пустил смешок. Атмосфера более менее была разряжена. К вечеру мы вместе пили чай, а гроза стихла. Чуть позже получилось поймать связь и попереписываться с мужем. Сказал что без меня совсем тоскливо, и что в городе, в противовес селу солнечная погода. -Ничего, скоро и до вас дойдёт, городские – пригрозила я ему. Чтож, завтра похороню бабушку, и домой.
Вышла утром на улицу, все развезло от воды. Пришли люди с деревни, приехала грязно – белая газель с чёрно-золотистой надписью “Ритуальные услуги” и номером телефона. Вышли три здоровых суровых мужчины, сказали грузить. Утро было пусть и не прохладное, но сырое и пасмурное. Деревенские наши мужики, в том числе и дядя Степан вошли в дом, подняли гроб, который по взгляду со стороны ничего не весил, и моя бабушка навсегда покинула свой дом, в котором жила почти пол века, ногами вперёд.
Я с крыльца наблюдала как её несли под пасмурным небом в автомобиль. Дорожка во дворе превратилась в сплошную грязь, и один из мужчин, несущих гроб, подскользнулся на грязи, из за чего гроб качнуло, и бабушка на мгновенье дрогнула. У меня замерло дыхание. Снова в моем воображении промелькнула картина того, как гроб качнулся слишком сильно, и бабушка выпадает из него в белоснежном одеянии и с неприятным хрустом падает на землю в грязь, и церемониальная простыня становится грязной, а надпись на чёрной ленте теперь невозможно прочитать. Меня бросило в дрожь от таких мыслей. В такие моменты я искренне ненавидела свой мозг за такие картинки. Хватит! Подумала я про себя, и под руку с дедом мы отправились в грязное такси.
Приехали на Помповское кладбище, вышли. Все надели бахилы, что бы не притащить могильную землю домой. Хотя в такую погоду надевай не надевай, а кусочек да притащишь. А каково тем кто роет эти могилы? Хотя они то скорее всего уже давно в это не верят. За процессией мы аккуратно шли мимо других могил. Сырые и блестящие возвышались они над сырой землёй. Много стальных надгробий с красной звездой. Солдаты. Представилось как лежит там, вероятно молодой человек, в уже истлевшей военной форме, может даже при погонах. Хотя как он так лежит. Гроб уже давно провалился и земля его поглотила вместе с воспоминаниями и надеждами. А сверху стоит памятник, похожий на снаряд, на котором уже давным давно не видно его имени, или оно вовсе закрашено. Кладбища я никогда не любила, очень тоскливое место. Никогда не понимала людей, любящих гулять по кладбищам. Умиротворение они чувствуют. Да какое тут умиротворение, когда идёшь вдоль оградок, и каждый покойник с каждой фотографии пристально на тебя смотрит. Такие мысли кружились у меня в голове пока мы шли к заранее вырытой яме. Вокруг капала вода, стоял запах сырости, листья поблёскивали, отражая серое небо. Гроб поставили на специальные ножки, и все пойдя по кругу попрощались с бабушкой. Потом её накрыли алой крышкой с чёрными шелковыми лентами, и лицо её навсегда скрылось в буквально гробовой темноте. Забили гвозди длинною с мою ладонь в крышку гроба, аккуратно переложили его на деревянные доски, пропустили под ним плотные тёмно-зелёные ремни, подняли, вытащили доски, и медленно опустили гроб в сырую поблескивающую яму. Мы бросили комья земли, обходя яму по кругу, немного помолчали, и суровые мужчины с каменными лицами закопали яму. Поставили временный, совсем новый крест, на чёрной табличке которого было написано: “Воронецкая Мария Ивановна 01.03.1939 – 16.06.2020 Помним, Любим, Скорбим.
Какое то время мы ещё стояли, смотрели на грязные разводы на оградке, на зелень, растущую тут и там. И постепенно все начали расходиться по своим делам. Мы с дедом тоже пошли. Вот и всё. Сняли бахилы, на такси доехали до дома. Первым в дом вошёл дед. Никогда раньше не видела его таким растерянным.
– Ну вот и чего ж мне теперь. Куковать одному. Отвык я, что дома нет никого…
Дом ответил оглушающей тишиной.
– Дед, ты не переживай, я буду тебя навещать почаще…
– Ты уже говорила так…
С этими словами он не оборачиваясь ушёл из сеней в зал, уселся в кресло, и уставился на то место где стоял бабушкин гроб, а мне вдруг стало непомерно стыдно.
