Поезд до станции N. Хроника одной поездки

Валерий Лонской

Поезд до станции N. Хроника одной поездки

© Лонской В.Я., 2020

© Издательство «Бослен», 2020

Текст публикуется в авторской редакции

* * *

Саморядов очнулся в тот момент, когда он шел по перрону вдоль поезда в направлении головы состава. Рядом неотступно шагал носильщик с чемоданом в руке. Он немного прихрамывал. Вероятно, это мой чемодан, подумал Саморядов. Почему он оказался на вокзале и куда должен был ехать, этого Саморядов не знал. И что было до его появления на вокзале, не помнил. Но что-то внутри подсказывало ему, что надо ехать и его нахождение на вокзале – не случайность, а закономерное развитие событий.

«Автопилот», действующий внутри, довел его до седьмого вагона, возле которого он остановился. Это оказался вагон СВ.

У входа в вагон стояла сухопарая проводница лет сорока, с волосами, крашенными в ярко-рыжий цвет, в форменной одежде. Но, что странно, одежда на ней была необычного вида – черный пиджачок с двуглавым орлом на груди слева и такая же черная юбка; на ногах – туфли красного цвета на низком каблуке. Это что же, поменяли цвет формы у железнодорожников? – удивился Саморядов. – Когда же это произошло?

Саморядов остановился возле проводницы. Носильщик встал рядом, поставил чемодан на асфальт. В кармане, видимо, имеется билет, подумал Саморядов и полез в карманы куртки, которая была на нем. Поиски в карманах ничего не дали, билета не было.

Проводница, увидев, что он озадачен отсутствием билета, успокоила его, сказав, что он может пройти в четвертое купе на свое место. «А какое мое место?» – спросил Саморядов. «Шестое», – ответила проводница.

Носильщик, мужик лет сорока пяти, с грубым пролетарским лицом, со шрамом на лбу, поднялся вслед за Саморядовым в вагон. Вместе они прошли по коридору к четвертому купе. В купе было пусто. Носильщик поднял крышку дивана и поставил чемодан Саморядова в отсек для багажа. Саморядов вновь полез в карманы куртки, на этот раз за деньгами, чтобы оплатить труд носильщика. Носильщик поднял руки ладонями вверх, словно сдавался. «Денег не надо», – заявил он. «А что же тогда?..» – удивился Саморядов. «Счастливого пути!» – пожелал носильщик и удалился.

Оставшись один, Саморядов, оглядев купе, присел на диван возле столика и задумался. Как он оказался на вокзале? И куда должен ехать? Почему с ним не было жены Кати, обычно провожающей его до поезда? Здесь внутренний голос молчал, не способный дать ответы на эти вопросы. Но Саморядов чувствовал, что в этом поезде он оказался не случайно, а в силу каких-то серьезных обстоятельств. Он пытался вспомнить, что же произошло до того, как он оказался на перроне в компании прихрамывающего носильщика, несущего его чемодан. Кстати, надо проверить, что в этом чемодане, подумал Саморядов. И выяснить, куда направляется поезд, до седьмого вагона которого его довел «автопилот».

Саморядов вышел в коридор, желая понять, есть ли кто-либо в вагоне, кроме него. Он услышал женские голоса в конце вагона и увидел двух дам среднего возраста, пестро одетых, беседовавших у окна. Потом значительно ближе он увидел половину мужской спины, появившейся в двери купе, не доходя до дам. Мужчина, видимо, посторонился, чтобы дать возможность попутчику или попутчице положить чемодан в багажный отсек под диваном. Из купе номер два, находившегося ближе к Саморядову, выглянула высокая девушка, одетая в голубые джинсы и светлую курточку. Она устремилась к окну в коридоре и стала высматривать что-то на перроне.

Наличие людей в вагоне подействовало на Саморядова успокаивающим образом: значит, все нормально, жизнь идет своим ходом. Подойти же к той девушке в джинсах или к кому-либо другому и спросить: «Куда следует поезд?» – Саморядов поленился. «Потом спрошу», – решил он и вернулся в свое купе.

Вновь уселся возле столика. Обратил внимание на две бутылки с минеральной водой, стоявшие на нем, и две пачки печенья, лежавшие рядом на тарелке, которые прежде, занятый своими мыслями, не заметил. Вскрыл одну из пачек, вынул одно печенье, механически стал жевать.

В эту минуту в купе вошел крупный мужчина лет пятидесяти, с холеным лицом, с тонкими темными усиками, одетый в серый твидовый пиджак и коричневые брюки. За спиной мужчины стоял носильщик с чемоданом. Самое удивительное, что это был тот же самый носильщик, который двадцатью минутами ранее нес чемодан Саморядова. И когда мужчина полез в карман за деньгами, желая оплатить его работу, тот так же поднял вверх руки и отказался от денег. Потом, пожелав мужчине, как перед этим Саморядову, счастливого пути, удалился прихрамывая.

И в дальнейшем, в течение получаса, пока не отошел поезд, Саморядов неоднократно видел через открытую дверь этого носильщика, носившего чемоданы за вновь прибывающими в вагон пассажирами.

Мужчина в твидовом пиджаке после ухода носильщика сказал, обращаясь к Саморядову:

– Уж коли мы оказались соседями, давайте знакомиться… Меня зовут Антон Петрович…

И он присел на диван напротив Саморядова.

– Павел… – представился тот.

– Прекрасно! – заявил мужчина. И добавил: – Только умоляю, никаких разговоров о политике. Не выношу!

– Я тоже, – успокоил его Саморядов.

– Ну и отлично!

Некоторое время оба сидели молча. Потом Антон Петрович вынул из кармана смартфон и стал что-то изучать на нем.

– Вы не знаете, куда следует наш поезд? – спросил Саморядов.

Антон Петрович оторвался от экрана смартфона, взглянул на него. Судя по выражению лица, его не удивил вопрос соседа по купе.

– Проводница сказала, что поезд следует до станции N, – ответил он.

Саморядов удивился.

– До станции N? Какое странное название.

Антон Петрович пожал плечами.

– Какая разница, как называется конечная станция. – Он сунул телефон обратно в карман пиджака и продолжил: – Самое дурацкое, я не помню, что было со мной до появления на вокзале… Вчера я вернулся из Вены, где пел в местной опере партию Фигаро в «Севильском цирюльнике», а потом… провал в памяти… Начисто! А ведь я не пьющий и еще не маразматик…

Он увидел вскрытую пачку печенья на столе, взял из нее одно печенье, сунул в рот.

– Так вы артист, поете в опере? – уважительно поинтересовался Саморядов.

– Пою, – кивнул Антон Петрович. И добавил с кривой гримасой: – Вы обратили внимание, печенье какое-то безвкусное? Дрянь!

– Первый раз я сижу рядом с оперным артистом, – признался Саморядов, пропустив мимо ушей слова Антона Петровича о печенье.

– Поздравляю! – заявил тот.

– Как ваша фамилия?

– Звездинцев…

Артист неожиданно для Саморядова решил попробовать, как звучит его голос в стенах купе: «Ма-ма-ма-ма! Ми-ми-ми!» И так же неожиданно умолк. Но уже мгновение спустя воскликнул:

– Что же произошло с моими мозгами? И почему я еду на станцию N?

– Вы знаете, Антон Петрович, я тоже не понимаю, почему оказался в этом поезде… – заметил Саморядов.

– Тоже провал в памяти?

– Видимо, да…

– Значит, мы с вами не только соседи по купе, но и товарищи по несчастью! – заявил Звездинцев.

– Быть может, кому-то из нас предстоит сойти раньше конечной станции? – высказал предположение Саморядов.

– Пока не будет полной ясности о цели следования, без разницы, где выходить, – сказал Звездинцев. – Давайте устраиваться… Когда поезд тронется, пойдем в вагон-ресторан, закажем вина, вкусной еды. Я надеюсь, здесь все это имеется, раз мы едем до станции N.

Он снял свой пиджак и повесил его на крючок возле входа. Сел вновь на диван, задумался.

Мимо купе опять прошел прихрамывающий носильщик. На этот раз в руках у него было два чемодана. Судя по всему, он легко, словно играючи, управлялся с ними. За носильщиком проследовали две миловидные молодые женщины в серых модных плащах, блондинка и брюнетка. Они оживленно переговаривались, что-то доказывая друг другу.

Звездинцев обратил внимание на блондинку. На ее изящную походку.

– Красивые ноги! – заявил он. И тут же переключился на другое: – Вы по ночам не храпите?

– Да вроде жена не жаловалась…

– Слава богу! Я однажды, будучи еще студентом консерватории, оказался в одном купе с одной немолодой дамой. Так вот, она так храпела, что над нею колыхалось одеяло. В прямом смысле! Я после этого две ночи не мог уснуть, даже после того, как приехал на место назначения.

– Вы такой впечатлительный?

– Я же артист!

Звездинцев опять взял в руки смартфон и стал набирать телефонный номер. Послушал, отключился. Вновь набрал номер и опять никакого эффекта.

– Связь не работает, – огорченно заметил он. – Чертовски не вовремя… Хотел поговорить с женой и выяснить, что произошло в день моего приезда из Вены, но увы…

Звездинцев отбросил смартфон в сторону.

– Когда же мы все-таки поедем? Пока поезд не покинет вокзал, вагон-ресторан не откроется. А мне уже хочется есть!

И тут машинист, словно услышав слова артиста, нажал на свои рычаги, и поезд, звякнув буферами, тронулся с места и покатил по рельсам, медленно набирая ход.

Саморядов и Звездинцев уставились в окно, желая понять, с какого вокзала уходит состав и какие городские пейзажи последуют за этим.

Пятна света от проплывающих мимо огней запрыгали на потолке и стенах купе. Казалось, кто-то невидимый намеренно перемешивает их с целью сложить из пятен выразительную световую фреску. Пляске пятен аккомпанировал стук колес, хорошо слышимый в купе.

Но что удивило обоих: на платформе, пока мимо нее катился поезд, они не увидели ни единого человека – там не было ни провожающих, ни местных полицейских, ни носильщиков. Пустота. Словно вокзал в одночасье вымер.

Звездинцеву это не понравилось.

– Куда подевались люди? – спросил он.

За окном замелькали неясные очертания каких-то строений; понять, что это – дома, складские помещения или сараи, – было невозможно. Быстро стало темнеть. И что удивительно, в наступившей темноте не оказалось ни одного фонаря, ни одного светящегося в пространстве окна. Только изредка проплывали вдали большие светящиеся шары размером с колесо обозрения, какие обычно можно увидеть в парках отдыха среди аттракционов. И снова всё поглощала тьма.

– Черт возьми! – выругался Звездинцев. – Что же это за маршрут такой? Сплошная тьма египетская…

Тут он увидел проводницу, проходящую по коридору мимо купе, сорвался с места и окликнул ее:

– Уважаемая! Можно вас на минуту?

Женщина вернулась, заглянула в купе. Это была другая проводница, не та, что стояла на перроне возле вагона, видимо, это была ее напарница. Одета она была, как и первая, в черный форменный пиджак с двуглавым орлом на груди и черную юбку. У нее были такие же ярко-рыжие волосы, только она была моложе и лицом круглее.

– Послушайте, красавица! – заговорил Звездинцев. Темнота за окнами, отсутствие огней, непонятные светящиеся шары, изредка появляющиеся вдали, привели его в беспокойное состояние. – Поведайте нам, куда же мы все-таки едем? Я, видимо, торопился, доверился жене, которая обычно занимается организацией моих гастрольных поездок, и не уточнил маршрут…

– Поезд следует до станции N, – ответила проводница. Вид у нее был усталый, словно она не одни сутки провела в дороге. Лицо не освежал даже ярко-рыжий цвет волос.

– Это мы уже слышали… А что такое станция N? Город? Поселок? Или просто платформа посреди степи с тремя лавками на ней?

– Это станция N, – с невинным выражением лица объяснила проводница. – Населенный пункт.

– Я ценю юмор, сам люблю пошутить, но сейчас шуткам не место! – начал сердиться Звездинцев.

– Извините, гражданин, – сказала проводница, – больше мне нечего добавить…

И ушла, оставив мужчин в растерянности.

Звездинцев вытащил из распечатанной пачки печенье и принялся нервно его жевать.

– Вот рыжая бестия! – воскликнул он. – Вы что-нибудь понимаете?

Саморядов лишь пожал плечами.

– Насколько я понимаю, мы с вами оказались в странной ситуации. Мы оба не помним, что с нами было до появления на перроне, и мы не знаем, с какой целью едем до станции N. Если это населенный пункт, как говорит проводница, то, может, N – зашифрованное с неясной целью название? Наши военные, базирующиеся в подобных местах, любят наводить тень на плетень. Это может быть Норильск, Нижневартовск, Нижний Тагил, Нерчинск, Находка…

Неожиданно вернулась ушедшая проводница.

– Скажите, вы Звездинцев? Певец? – спросила она, и лицо ее как-то подобрело.

– Да, он самый, – приосанился артист.

– Я видела вас по телевизору… Смотрела ваш концерт.

– Приятно это слышать, душа моя!

– Дайте мне автограф, – попросила проводница и протянула Звездинцеву авторучку и открытку почему-то с видом Ялты, вынув их из бокового кармана форменного пиджака.

– Как ваше имя?

– Валентина.

Звездинцев взял в руки открытку и авторучку.

– Ялта?.. – улыбнулся он, увидев вид города. И написал размашисто на оборотной стороне открытки несколько слов. – Всё для вас, душа моя.

Проводница прочла написанное артистом и впервые улыбнулась.

– Теперь, я надеюсь, вы расскажете нам про станцию N?

– Как я уже сказала, это населенный пункт… Я сама мало знаю, что там и как… – доверчиво пояснила Валентина. – Проводникам запрещено выходить на конечной станции из вагонов. Мы так и сидим у себя в купе. Лишь только последний пассажир покинет вагон, поезд отправляется в обратный путь. Больше всех осведомлен о деталях маршрута начальник поезда.

Звездинцев сделал удивленное лицо.

– И что же, вам нельзя побегать по местным магазинам на конечной станции? Купить на обратную дорогу колбасы, рыбных консервов? Или что-нибудь из местного ширпотреба?

–Это всё есть в поезде,– сказала Валентина.– Кроме местного ширпотреба.

– Странный у вас поезд, душа моя, – озадаченно произнес Звездинцев.

– Простите, – извинилась Валентина. – Мне надо идти.

И удалилась по своим делам, которых, видимо, у нее было немало.

Звездинцев взглянул на Саморядова.

– Что скажете, друг мой?

– Скажу, что все это мне не нравится… Быть может, нам следует сойти на одной из промежуточных станций? Потихоньку. И бежать как можно дальше от этого поезда?

– Надо подумать… Надо подумать…

Неожиданно в дверях появилась та самая блондинка, на ноги которой Звездинцев обратил внимание при появлении ее в вагоне.

Увидев молодую женщину, артист опять приосанился.

С интересом разглядывал блондинку и Саморядов. «Если бы не Катя, – подумал он о жене, – можно было бы завязать с этой красоткой близкое знакомство».

– Скажите, мужчины, – с беспокойством проговорила блондинка, – куда мы едем? Мы с моей сестрой Наташей ничего не можем понять… Почему-то мы оказались на вокзале, сели в этот вагон… Но куда идет поезд и зачем?.. Кого ни спросишь, никто ничего не знает.

– Мы с моим соседом едем до станции N, – пошутил Звездинцев, расплывшись в улыбке. – А вот куда вы едете, это вам лучше знать…

– А что такое станция N?

– Проводница сказала, что это крупный населенный пункт… – И, желая успокоить взволнованную блондинку, Звездинцев принялся вдохновенно расписывать незнакомое ему место: – Это курортный город… Там есть казино, музыкальный театр, в котором, возможно, мне придется петь… Также там есть санаторий с лечебными водами, где лечатся состоятельные господа. Много фешенебельных ресторанов, где можно отведать блюда различных национальных кухонь. Одним словом, маленький Париж в родных пенатах.

Блондинка, услышав все это, немного успокоилась, повеселела.

Повеселел и Звездинцев.

– Как вас зовут? – спросил он у блондинки.

– Матильда.

– Матильда? – удивился артист. – Редкое в наших краях имя. – И проговорил нараспев: – Ма-тиль-да де ля Моль! Звучит! Надеюсь, вам знаком роман господина Стендаля?

– Моя фамилия Одинцова… а не Моль.

– Тем лучше, душа моя! Позвольте представиться: Звездинцев, Антон Петрович… А это Павел, мой попутчик.

– Вы меня успокоили… – сказала Матильда. – А то едем, едем, за окном всё черно, и никакой ясности… Я тут даже подумала, может, мы случайно попали в поезд, в котором в полной секретности везут людей в какой-нибудь современный Освенцим, чтобы удушить их в газовых камерах. Я недавно смотрела об этом фильм. Ужас!

– В Освенцим свозили в основном евреев… Вы разве еврейка, душа моя? – Присутствие привлекательной, ухоженной женщины отвлекло артиста от неприятных мыслей, и он настроился на флирт.

– Нет. Я – русская…

– Ну вот, вам ничто не угрожает. Мы с Павлом тоже не евреи, хотя я не прочь им стать… Таким образом, наш поезд не может следовать в Освенцим, а направляется в населенный пункт N, где созданы все условия для райской жизни.

– Спасибо вам! – поблагодарила Матильда и выскользнула в коридор.

– Заходите в гости! – бросил вдогонку Звездинцев.

Лишь только Матильда ушла, лицо его вновь стало мрачным. И он опять потянулся за печеньем.

– Надо бы сходить в соседний вагон и посмотреть, что там, – сказал, помолчав, Саморядов.

– Хорошая идея, – согласился артист. – Но сперва давайте перекусим… У меня в минуты неясных состояний просыпается сильный аппетит, и мне стоит немалых усилий сдерживать себя в еде, как ездовую лошадь. Мне нельзя полнеть. Хорош будет на сцене Фигаро с животом Фальстафа!

Он нажал кнопку вызова проводниц. Ждать пришлось долго, минут десять или около того.

На этот раз явилась проводница, которая встречала пассажиров на перроне.

– Что так долго, уважаемая? – недовольно поинтересовался Звездинцев.

– Извините. Вас много, а нас только двое…

– Скажите, душа моя, в каком вагоне находится ресторан?

– В нашем поезде нет вагона-ресторана…

– Как?! – Звездинцев даже подскочил на сиденье. – А как же… – он не договорил и сделал жест рукой, словно кидал себе еду ложкой в рот.

– В поезде имеется блок питания, откуда еда автоматически доставляется в вагоны, – ответила проводница. И положила на столик карточку меню, которую держала в руках. – Вот перечень блюд, выбирайте… – И вышла из купе.

Звездинцев взял в руки меню и со скептическим выражением на лице стал изучать его содержимое.

– Щи постные! – поморщился он. – Кому пришло в голову кормить в дороге постными щами? Есть еще бульон с курицей… Брр! Так и вижу эту синюшную курицу, которую, разморозив, запустили в кастрюлю… На второе – котлета «Пожарская» с картофелем фри… И карп в сметанном соусе… Представляю, сколько костей в этом бедняге карпе!

Саморядов, откинувшись на спинку сиденья, с интересом наблюдал, как Звездинцев комментирует меню. И мысли разного рода одолевали его. «Вся эта история – какой-то абсурд! – думал он. – Станция N, карп в сметанном соусе!.. Куда я еду, черт возьми?! С какой целью? И вправду надо сойти по дороге, на первой же станции… Только надо быть готовым, когда поезд снизит скорость, чтобы тут же не мешкая покинуть вагон. Матильда не так уж была не права, когда сказала, что наш „скорый“ напоминает ей поезд, который в полной секретности следует в концлагерь…»

Затем Саморядов сосредоточился на мысли: брать ли с собой при бегстве чемодан, который принес носильщик и который якобы принадлежит ему, Саморядову? Надо предварительно заглянуть внутрь и проверить, что там. Саморядов не помнил, чтобы у них в доме был чемодан серебристого цвета. Опять же, если чемодан собирала в дорогу жена, Катя, нет вопросов. Но если чемодан попал к нему иным образом и там лежат вещи неизвестного происхождения, его лучше бросить. Решив оставить чемодан в случае бегства, Саморядов задумался. Мучительно старался вспомнить, что происходило с ним накануне отъезда и что теперь по неясной причине стало темным пятном.

После напряженной работы мысли в памяти возникла большая городская площадь с движением множества машин и кучей народа, толпящегося по краю ее в сквере. Лица, лица, молодые и не очень. Приятные, интеллигентные. Больше женщин… Два микрофона на стойках высятся перед толпой… Почему-то их два. Люди друг за другом подходят к микрофонам и что-то говорят по очереди. Потом отходят в сторону. Все это похоже на митинг, но это не митинг, а что-то другое. Над головами пасмурное свинцовое небо, моросит мелкий дождь. Деревья в рыжей осенней листве окружают людскую очередь, двигающуюся к микрофонам. Те, кто занимает место у микрофонов, говорят недолго, скорее даже коротко. Лица их серьезны и печальны. Что это, панихида по какому-то одному человеку или по нескольким умершим сразу? – старается пробудить свою память Саморядов. Трудно, мозг сопротивляется, не спешит объяснять происходящее в сквере… И опять в памяти черная дыра.

В реальность Саморядова возвращает голос Звездинцева:

– Какие напитки предпочитаете, мой друг? Тут приличный выбор! Есть французское красное вино… Рекомендую! Есть немецкая водка «Лев Толстой», французский коньяк «Растиньяк», виски «Марк Твен»…

– Мне кажется, Антон Петрович, – отзывается Саморядов, – это не перечень напитков, а какое-то книгохранилище. Посудите сами, Лев Толстой, Марк Твен, Растиньяк – один из героев ряда романов Бальзака…

– «Марк Твен» – бурбон, причем очень качественный… Насчет «Растиньяка» не знаю.

– Вы пьете бурбон? А как же голос?

– Вы правы, бурбон я не пью… Случается, могу выпить рюмку-две коньяку и не более того. Голос – он как живое существо, с ним надо считаться. Лелеять его, как женщину.

Звездинцев закрыл меню и передал его Саморядову.

– Что выбрали? – поинтересовался тот.

– Я решил заказать рюмку коньяку (посмотрим, что это за «Растиньяк»!), чай с двойным лимоном, пару бутербродов с красной икрой и яблоко.

– И это всё?

– Я не уверен в качестве местной еды… А икра – она и в Африке икра.

– Тогда я последую вашему примеру, – заявил Саморядов.

За окном по-прежнему катилась тьма, в которой не было просвета, и от этого казалось, что поезд движется в черном безвоздушном пространстве. Отсутствие каких-либо источников света и ощутимых для глаза реалий все больше и больше пугало Саморядова.

– Знаете что, – обратился он к Звездинцеву, – закажите на мою долю то же, что и себе. А я схожу в конец вагона, ознакомлюсь с туалетом… Потом попробую пройти в соседний вагон и посмотрю, что там.

Саморядов взял полотенце, лежавшее в комплекте с чистым постельным бельем, набросил его на плечо и вышел в коридор.

Дверь в соседнем купе была открыта. Там Матильда и сестра ее Наташа сидели рядом на диване. У обеих был расстроенный вид. На столике стояли два стакана чая в металлических подстаканниках и лежала нетронутая еда.

Увидев в коридоре Саморядова, Матильда подалась к нему.

– Павел! Так вас, кажется… Можно, мы придем к вам в гости? – спросила она. – А то ужасно мерзко и одиноко…

– Конечно, приходите, – дал согласие Саморядов. – Я отлучусь ненадолго, а когда вернусь, милости просим!

И он продолжил движение по коридору в конец вагона. По дороге обратил внимание на потолок, на котором, в отличие от привычного освещения, имевшего место в обычных вагонах, хаотично мерцало, подобно мелким звездам в ночном небе, множество мелких лампочек.

Казалось бы, такое освещение должно приятно радовать глаз искусной выдумкой дизайнеров, но Саморядову подобное скопление светящихся точек представлялось подозрительным и лишний раз заставило задуматься над странностью происходящего.

Следующее по ходу движения шестое купе было закрыто. Но, судя по голосам, доносившимся изнутри, там тоже находились люди.

В седьмом купе сидела старуха и что-то вязала на спицах. Вид у нее был умиротворенный, как у человека, который всем доволен. Видимо, в том, что происходило с нею, она не видела ничего необычного. Напротив старухи на диване сидела девочка лет пяти, светловолосая, миленькая, и листала книжку большого формата с яркими цветными картинками. Увидев эту книжку, Саморядов уже не впервые подумал о странном стремлении издателей делать книжки для детей большого формата, с трудом помещающиеся в детских руках, будто в расчете на то, что дети обладают плохим зрением. Девочка, в отличие от взрослых пассажиров и подобно старухе, не видела ничего необычного в своем положении. Она находилась в том нежном возрасте, когда на странности происходящего мало обращают внимание… Как потом выяснится, ребенку было сказано, что ее везут к маме, и девочка не испытывала беспокойства.

Далее шло восьмое купе. Там сидели двое мужчин среднего возраста. Один лысый, с желтоватой кожей, другой, наоборот, с густой темной шевелюрой, стоящей дыбом наподобие цирковой лошади.

Увидев Саморядова, лысый мужчина неожиданно сорвался с дивана и, высунув голову из двери, громко позвал его:

– Постойте, уважаемый! Вы не знаете, что такое станция N?

– Это населенный пункт, до которого следует наш поезд… – задержался Саморядов.

– И всё? Не много… – Лысый явно был разочарован таким ответом. – Я и сам догадываюсь, что это населенный пункт.