Синдром разрушенных воспоминаний

Иванна Мирои

Синдром разрушенных воспоминаний

Синдром разрушенных воспоминаний

Автор: Иванна Мирои

Посвящение: Моему астронавту. Да, спустя столько лет…

Часть 1

– Густ, слушай, тут такое дело… – голос в трубке звучит как-то неуверенно и тихо. Это должно было насторожить, но Август себя чувствует сейчас настолько усталым и разбитым, что даже не пытается делать предположения, что могло послужить причиной звонка. Он молча ждёт, что же поведает ему его редактор в столь поздний час. Должно быть что-то срочное, иначе Риан, как зовут Дориана все вокруг, снижая пафос его имени, не побеспокоил бы. Только поэтому, превозмогая усталость и раздражение, Густ ещё не сбросил к чертям это невнятное бормотание, абсолютно его редактору несвойственное. Хочется верить, что сейчас, наконец, доберутся до сути. И это будет что-то решаемое, после чего он сможет положить трубку и отправиться спать с чувством выполненного долга. Август сегодня работал весь день и заслужил проспать, как минимум, до завтрашнего обеда. Ему необходимо восстановить физический и моральный фон. Особенно моральный.

Почему никто не говорил ему, что писателем быть тяжело?

Еще тогда, когда Август и Дориан впервые встретились. Дориан вел волонтерскую деятельность, ища талантливых детей среди тех самых «брошенок», к которым относился и сам Густ. Риан был подающим надежды студентом – усердный, трудолюбивый, старательный, сам он писательским даром никогда не обладал. Но мог его разглядеть в других. И нарисовать для человека великое будущее, умалчивая о трудностях этого пути. Хотя, разве остановило бы это самого Ройе?

Август устало трет глаза, пытаясь размазать перманентные темные круги бессонных ночей. Смотрит на ночной город за окном. Там стройные многоэтажки рисуют узор освещенными окнами. Там сотни, тысячи людей застряли в огромном муравейнике. Эти спальные районы Москвы отличаются лишь цветом домов и близостью к метро.

В кухне горит только подсветка над столешницей и одна конфорка плиты, на которую парень ставит чайник. Август ерошит и так жутко растрепанные волнистые волосы, которые уже давно пора бы подстричь, чтобы не лезли в глаза. Они оттенка крепкого кофе без добавок. Именно такого, какой предпочитает сам парень по утрам, дням и вечерам, в любое время суток, когда вдохновение не отпускает, организм не выдерживает бессонных периодов лихорадочного писательства, а от энергетиков уже тошнит. Август тянется до хруста в суставах, заглушая чужое «я знаю, ты очень много работаешь… тебе нужен отдых… возможно, это переутомление…» и ещё десятки подобных пустых фраз-предисловий на другом конце, которые все продолжают литься потоком. Густу ещё нет тридцати, физическое здоровье в целом не подводит, но в такие ночи после стольких часов сидения на одном месте и употребления сигарет вместо пищи, он особенно сильно ощущает себя дряхлой развалиной. Кажется, надо вернуть хотя бы плавание пару раз в неделю, иначе скоро Ройе и работать не сможет, а ведь это вся его жизнь, как бы сложно не было последние пару месяцев.

Август весь день таращился на белый лист, усеянный черными буквами, сливающимися в сплошную линию в последний час работы. Эта новая история даётся ему, как никогда, тяжело. Все герои слишком сложные и мрачные, слишком многогранные и ускользающие. Густ работает над каждым, но так и не может до сих пор уловить всех тонкостей. Это огорчает и вносит сумятицу в процесс. Все действия, все причины и итог приходится продумывать и прорабатывать часами, чего раньше никогда не давалось с таким трудом.

Да и вся повесть в целом давит какой-то гнетущей атмосферой с самого первого написанного абзаца, вытягивая из него, как писателя, все силы. Хотя и как обычный человек последнее время чувствует он себя после работы совсем паршиво. Он не знает, в чём проблема в этот раз. Ведь в каждой новой книге стиль и жанр задуманного кардинально отличаются от всех предыдущих. И, вроде, это должно радовать и вдохновлять на очередные подвиги, но что-то продолжает неприятно зудеть где-то в мозжечке. Стойкое ощущение, будто он что-то забыл. Так бывает, когда не можешь вспомнить, выключил ли перед уходом чайник. Перебираешь все свои действия. И вроде кажется, что да. Но может это в памяти другой день? Или все-таки нет? А сам уже находишься на другом конце города, втянутый в диалог всей твоей жизни. И остаётся только принять факт, что, возможно, тебе больше некуда возвращаться. Твой дом сгорел. Вместе с твоим имуществом, твоими соседями и половиной района.

– То, что ты прислал…

Август сонно моргает, безуспешно щёлкая пустой зажигалкой и вслушиваясь в трескучий голос Дориана. Успокаивает. Как на сеансах у психотерапевта. Уже и не вспомнить, с чего начался разговор. Его тембр всегда так действовал – обволакивал какой-то густой массой, в которой не то, что спорить, даже двигаться не хотелось, впадая в чуткое состояние дремы. Он пустым взглядом таращится на темный мир по ту сторону стекла, блуждая в бессвязных разрозненных мыслях.

Когда мир стал таким?

Люди пытаются заявить о своей индивидуальности редким именем, исковерканной фамилией, отретушированной внешностью, все чаще забывая о внутреннем содержании и родовой памяти. Люди победили рак, увеличили продолжительность жизни, придумали «витамины» для любых целей, но так и не избавились от простуд и расстройства желудка. Люди изобрели новые гаджеты, упростили жизнь роботами для любых действий, но погружаются в ностальгию, скупая старые проигрыватели, фотоаппараты и мебель. Все, чтобы заменить людей и заполнить одиночество. Как Август с его зажигалкой, которую давно нужно было заправить.

– В общем… я не могу этого напечатать. Не в этот раз… прости…

Кажется, они добрались до сути!

Голос на том конце затихает, явно ожидая какой-то ответной реакции. Дориан Радовски, наконец, смог из себя выдавить то, что пытался сказать все эти последние десять минут своего пустого монолога, во время которого Август лишь поддерживал тишину. Но сейчас Ройе переваривает услышанное, все-таки прикуривая от включённой конфорки. Первая глубокая затяжка немного прочищает мозги и приводит сознание в чувства.

– Что не так? – хрипло спрашивает Густ. За все три года их сотрудничества Дориан ни разу не отказывался от работ Августа Ройе. Всегда с радостью приступал к редактированию и печати чего-то нового. Будь то короткий рассказ, история или полноценный роман. Их издательство заведовало литературным журналом, где публиковались небольшие работы авторов, отрывки из новых рукописей и анонсы, а также полноценные книги. И писатель Ройе там был местной живой легендой. Автор бестселлеров со своим очень странным, но результативным подходом. Его писанина пользовалась спросом, а свежие истории разлетались словно пирожки в обеденный перерыв на базарной площади. Так было с самой первой работы, которую Август дал почитать другу.

Неужели что-то изменилось? Кто-то за последнюю неделю сумел затмить оторванного от мира Густа? Надо чаще следить за происходящим. Хотя… Да быть такого не может!

– Если что-то нужно подправить – ты же знаешь, в разумных пределах и при обоснованных аргументах я могу идти на уступки…

– Дело не в этом… Ты от компа далеко? – голос Радовски тоже далек от бодрости, словно у человека давно не было выходных и нормального рабочего расписания.

Август смотрит на свою практически целую сигарету, на приоткрытое окно, откуда поддувает холодным ноябрьским ветром, разметая витиеватый узор дыма в прах, на свои босые ноги, на которых поджимаются пальцы. Он далеко. Он сейчас так далеко от всего мира в целом. Особенно от того, что умещается в слова на его страницах. В кабинет сегодня возвращаться совершенно не хочется, но, видимо, придётся.

– Сейчас доползу, – отвечает Густ, вдавливая сигарету в металлическое дно пепельницы и подхватывая кружку с крепким чёрным чаем, который только что заварил. Иногда, как сегодня, перед сном Август решает вспомнить о своём не самом здоровом сердце и сменить кофе на чай, сравнимый по крепости и горечи лишь с чужой тяжёлой жизнью. Окно остаётся приоткрытым, пуская в квартиру ночь – единственную неизменную сожительницу писателя. Вернее, единственную возможную, при условии очень сложного характера, вредных привычек и совершенно неправильного распорядка его дня. Вся его квартира похожа на олицетворение ночи – с мебелью черного дерева, хромированными поверхностями и черными драпировками.

– Надеюсь, это что-то действительно важное, Риан… – немного раздражённо бурчит парень, шаркая ногами по старому скрипучему паркету, что оставлен и отреставрирован в этой квартире был как элемент «древности и вкуса».

– Я тебе скину пару ссылок в чат. Ты просмотри и перезвони мне сразу, хорошо? – голос Дориана стал чуть бодрее. Он оживился после озвучивания проблемы, но словно боится, что кто-то из них двоих в последний момент передумает.

– Да, – коротко бросает Густ в ответ. Телефон затихает, уходя в режим блокировки, а после теряется в кармане широких домашних чёрных штанов. Август в очередной раз трет глаза цвета молочного шоколада, пытаясь их разлепить. Хочется спать, но в то же время парень знает – сон не принесет ему долгожданного отдыха. Наоборот, он проснется ещё более усталым и разбитым, словно пробежал тридцать километров, а потом упал, и его напоследок жестоко отпинали. Уже прошла и вера в снотворное, и надежда, что усталый мозг, наконец, выключится хоть на пару часов. Оставалось лишь зыбкое удовольствие горизонтального положения, когда все мышцы расслабляются, будто конечности наконец отвязали от невидимых ниточек, за которые кто-то дергал весь день. И можно невидящим взглядом тонуть в темноте потолка, отпуская поток мыслей.

Мягкое кресло чуть поскрипывает, вновь встречая хозяина в своих владениях. Август пододвигает к себе ноутбук, оставленный в спящем режиме на письменном столе. Одно касание – и его снова «рады приветствовать». В диалоге мессенджера уже висят две ссылки. Август тыкает на первую. Его рассказ. По дате можно определить, что публикации уже больше полутора лет. «Приходя в твои сны». Парень пробегает глазами. Всего пара страниц. Видимо, писал для какого-то сборника или журнала. Их формат – меньше описаний, больше действий. Во второй ссылке также работа Августа Ройе. Датировано девятью месяцами назад. «Другая реальность». Парень снова прокручивает текст. Тут размер побольше – около двух десятков печатных листов. Спешно выхватывая слова и строчки, он скроллит до самого конца. Какое-то туманное посвящение от издательства, обнадеживающего читателей в скором выходе книги.

Август судорожно пытается выудить телефон из кармана и набрать последний входящий.

– Густ? – звонок принимают практически сразу.

– Я не помню их! – резко выпаливает. Сонное состояние, как рукой сняло. Он хватается пальцами за край стола с такой силой, словно пытается сгладить угол.

– Слушай, я понимаю, много работы, тяжёлый период, – снова врубает знакомую пластинку Дориан. Он знает, что в особо сложные моменты с Августом надо общаться очень аккуратно, потому что тот в штыки воспринимает практически всё. После, подумав и взвесив, писатель возьмется работать над критикуемыми аспектами. Но сегодня и ситуация совершенно иная. – И когда ты прислал второй совершенно в другой стилистике, но с абсолютно идентичной историей рассказ, мы подумали, что это необычно. Как своеобразный флешбек или что-то типа того, но в другой интерпретации. Мы его напечатали, дали в предисловии туманные объяснения и тонкие намеки на скрытые пасхалки, которые твои фанаты вполне надумали бы сами. Трюк прошел, его приняли на «Ура!». Но, Густ, слушай… в третий раз… Я понимаю, они разные… вроде как… но это та же самая история… Может, ты что-то этим хочешь сказать, но я не улавливаю? Что-то донести читателям? Может, я чего-то не понимаю или не замечаю? Тогда, объясни мне…

– Риан, я их просто. Абсолютно. Не. Помню. – Август говорит, отделяя каждое слово, чтобы до человека на том конце, наконец, дошёл весь глобальный смысл. Вся та нереальная суть ситуации, которой сейчас давится горьким осознанием сам автор строк, отраженных на экране.

– В смысле…

– В смысле, @&#&@, не помню! Риан! Не тупи! – Ройе срывается на крик. – Будто я чистку прошёл! Но я не стираю изданных работ, ты же знаешь. Чтобы случайно не написать ту же самую идею дважды. И, оказывается, что я её пишу уже трижды! Как такое вообще возможно?!

– Густ, успокойся, – пытается Дориан. Но именно эта фраза всегда имеет совершенно противоположный эффект.

– Ага, @&#&@! Я, сука, пишу одну и ту же историю, меняя жанр и объём! Историю о своём сне, который у меня уже в печёнках сидит! И ни черта не помню! А ты мне говоришь успокоиться?!

– Ты давно был у Ралины? – вопрос, который приводит, наконец, Августа в чувства. Он глубоко вдыхает и медленно выдыхает, пригвождая лежать беспокойные пальцы на гладкой поверхности.

– Пару недель назад, – голос уже тише и сдержанней. – Было много работы. Над новой книгой. Замотался.

На самом деле, Август чувствует укол стыда, ведь пару месяцев назад клятвенно обещал приложить усилия для решения своих проблем.

– Густ…

Почему-то не покидает ощущение, что он – ребенок, пойманный на лжи.

– Я не знаю. Мне казалось, что всё в порядке. Я уже привык. Всё равно от походов к ней ничего не меняется.

– Это не работает по щелчку. Тебя же мучают кошмары…

– Это не кошмары! Это один и тот же чёртов сон, который я описываю снова и снова… – Август барабанит по столу пальцами, оставляя отпечатки на чёрной лакированной поверхности. – И разговоры о моем детстве никак не прольют свет на то, почему мне это снится! А знаешь, что самое паршивое?

В ответ лишь глухое дыхание в ожидании продолжения.

– Я сегодня прописывал сцену. Весь чёртов день. И сейчас я понимаю, что это снова та же самая картинка. Риан! Я потратил день на описание сна героя, который уже существует в трёх вариациях!

– С этим нужно что-то делать…

– О, я знаю! – подрывается с места парень. Он зол. Ярость прожигает изнутри, заполняя атмосферу раскалённым воздухом. Теперь точно не уснуть до утра. Хочется крушить, хочется разгромить чей-нибудь кабинет, лицо, жизнь. И необходимо найти того, на кого все это можно выплеснуть и обвинить во всех грехах.

Как такое могло случиться?!

Писательство – это единственная неизменная страсть его жизни, смысл существования, свет в самом конце. Август не верит в загробную жизнь, но верит в то, что нужно оставить след в нынешней. И это его способ. Остальное неважно, пока он может писать. Но сейчас… факт, что память стала преподносить такие вот неприятные сюрпризы… Он припрёт виновных к стенке и заставит всё исправить! Неважно как. Но всё снова должно стать, как раньше.

– Я заскочу завтра с утра к Ралине, а после поеду в эту сучью лабораторию! – цедит Август, прижимая трубку к уху, сдавливая края до белых костяшек на руках. – Пусть разбираются, что за косяки в их работе! Такого быть не должно! У меня чётко прописаны пункты, которые подлежат стиранию! Я их по судам затаскаю!

– Эй! Эй! – пытается вклиниться в излияния Дориан. Докричаться до разъярённого Ройе – дело не из лёгких. – Август, перестань!

– Сам перестань! – огрызается в ответ.

– Густ…

– Я им устрою весёлую жизнь! Я их на всю страну прославлю!

– Август…

– Они по миру побираться пойдут! У них ни одного пациента больше не будет!

– АВГУСТ-МАТЬ-ТВОЮ-РОЙЕ!

Голос Дориана громом раздаётся по сети, а ощущение, что он заполняет всю квартиру. И после наступает долгожданная тишина. Пауза, в которой тонет потерянный человек. Август удивлённо моргает в пустоту, словно из неё сейчас появится настоящий Радовски.

– Ты прекрасно знал, на что шёл! – не выдерживает Дориан. У него терпения – вагон, чтобы носиться с этим двадцативосьмилетним ребёнком. Но всё имеет свои границы. Август, конечно, талант и личность, требующая к себе особого отношения. Но это совершенно не мешает признанному писателю частенько быть той ещё задницей. И привычка никого не слушать, а верить только в своё видение правды порой очень злит. Настолько, что хочется выплюнуть тощему напыщенному идиоту всё, что он, как редактор и по тяжёлому совместительству друг, думает по его поводу. Например, то, что Август – не последний виноватый в происходящем.

– Тебя предупреждали о возможных последствиях и побочных эффектах. Ещё тогда, лет пять назад, когда ты всё это затеял. Когда орал на каждом углу, какая охуенная идея тебя посетила. Мне тогда хотелось верить, что ты остынешь или передумаешь. Но нет. Так что не надо сейчас…

– Ага! В контракте! Мелким шрифтом меня предупреждали!

– Вот хоть мне не ври! Когда у тебя появилась возможность осуществить план, тебя понесно. Ты сам периодически перебарщивал. Тот твой период откровенных загонов три года назад, когда ты стирал память, по меньшей мере, четыре раза за полгода… Мне тогда ещё мой младший редактор, который за тебя отвечал, жаловался, что ты бываешь очень тяжёлым в плане сотрудничества. Хоть и восходящая звезда. Думаешь, это всё не могло аукнуться?

– Не надо никого оправдывать.

– Именно, Густ! Не надо! Не снимай с себя ответственности за свои поступки!

– Иди к чёрту! – Ройе нажимает на отбой и бросает телефон на стол. Гулкий стук отзывается в комнате, отдавая прямым выстрелом в голову. Август, словно загнанный тигр, носится по периметру маленького пространства. Они с Дорианом работают в тандеме уже три года. А знакомы лет сто, и Радовски так и не понял, что Август Ройе не бывает «неправ».

Идиоты! Все они идиоты!

Кто конкретно, парень ответить не может. Но себя в этот список явно не включает.

Часть 2

– Девушка целует меня. Знаешь, я даже могу вспомнить привкус бальзама для губ с апельсиновым ароматизатором. Губы пухлые и такие мягкие, что оторваться невозможно. И когда я уже хочу поднять руку, чтобы коснуться её, притянуть ближе, зайти дальше, потому что желание кипятит кровь, она отстраняется. Я запоминаю лишь сияющие глаза нереального древесного оттенка и странный пепельный цвет растрёпанных длинных волос. Я никогда не видел таких красивых людей. И даже то, что я никак не могу запомнить её внешность, уловить отдельные черты, не умаляет этого стойкого ощущения. Я будто не вижу, а чувствую её красоту. А ещё я постоянно думаю о том, что знаю этого человека. И это жутко бесит. Напомни, почему в очередной раз я рассказываю тебе одно и то же? – пустым взглядом Август смотрит на Ралину, сидящую в своём рабочем кресле возле кушетки. На женщине кремовая рубашка мужского кроя и тёмно-серые брюки. Рукава закатаны, воротник расстегнут. Всё навевает мысли о любви к комфорту в любой ситуации. Она выглядит очень хорошо в свои тридцать пять. Шатенка держит в правой руке блокнот, левая замерла на подлокотнике с автоматическим карандашом, на переносице водружены очки. Но психотерапевт уже давно ничего не записывает. Ведь каждый сеанс Август Ройе рассказывает одно и то же, будто выученное наизусть стихотворение.

Август является её постоянным пациентом уже второй год. До этого были попытки, периоды постоянных сеансов и длительные перерывы, ведь сам писатель не особо заинтересован в них. Его позиция во всех вопросах основывается на том, что глубинных проблем у него нет. И Ралина с этим в корне не согласна, ведь знала его ещё мелким непробиваемым мальчишкой со времен своего студенчества.

– Потому что ни о чём другом ты говорить не хочешь? – проницательно рассматривает брюнета Ралина своими тёмно-серыми глазами, в глубине которых читается абсолютное понимание всего мироустройства, будто она познала дзен и все тайны мироздания. И Августа она читает как открытую книгу со всеми его внутренними проблемами, стрессом и попытками найти виноватого. Просто не давит и не пытается на что-то указать, ведь её метод – это понимание самим пациентом своих проблем, принятие их и поиск решений. А у писателя уже на первом пункте трудности. Сколько бы он ни посещал её кабинет, сколько бы ни говорил, сколько бы они ни выворачивали разными сторонами каждый наводящий вопрос, понимать свои проблемы он не хочет. Поэтому и решить их не может. Ему комфортно в его болоте, ведь иначе он столкнётся с действительностью.

На самом деле, Ралина ни раз пробовала направить Августа к другому специалисту, который бы мог взвесить всю ситуацию свежим взглядом, без личной предвзятости, с которой ей самой каждый день приходится вести борьбу. Но Ройе – упрямый баран с очень высоким порогом доверия, которому нужна волшебная пилюля, а не избавление.

– А о чём другом? Моя жизнь не отличается особым разнообразием, знаешь ли, – Август переводит взгляд на большое незанавешенное окно. В нём урбанистический пейзаж в серых оттенках размывается холодной водой с неба. Льёт, как из ведра. По радио опять вещали про аномальные осадки этой осенью в Москве, про затопленные переходы и ураганные ветра. Такая погода совершенно не располагает к хорошему настроению.

Только ненормальные могут любить дождь.

Несмотря на свой писательский опыт, умение складывать слова в кружево захватывающего повествования, в Августе напрочь отсутствует умение видеть прекрасное в обычном мире. Хотя он и не пытается это увидеть. Ему комфортно в его маленьком мире. Отгородившись от всех на недели в своей квартире, писать выдуманные истории о людях из выдуманных городов, но решающих выдуманные проблемы, которые, в отличие от него, умеют чувствовать, любить, ненавидеть, мечтать, жить.

– Давай дальше, – психотерапевт тянется к прозрачному бокалу с водой, что стоит на небольшом журнальном столике возле кресла. В этом кабинете вообще всё всегда под рукой, всё расставлено по своим местам с мыслями об удобстве. Ничего вычурного, громоздкого, ненужного. Единственными элементами декора комнаты в светло-бежевых тонах являются монохромная картина какого-то новомодного экспрессиониста на стене, напольный торшер со странным изогнутым каркасом возле рабочего стола и букет белых лилий на подоконнике.

– Ты знаешь…

– Неважно. Я хочу послушать ещё раз.

– Дальше, – Август тяжело вздыхает, опуская глаза на скрещенные в замок руки. – Дальше она просто начинает от меня уходить. Я стою, пытаясь выкрикнуть имя, которого не знаю. Оно вертится на языке и не даёт покоя. Но девушка уходит всё дальше и дальше по улице. Куда-то в толпу, теряясь среди людей. Я начинаю расталкивать их, пытаясь догнать. Вижу светло-голубой просторный свитер, что мелькает среди прохожих. Я пытаюсь протиснуться, а поток с каждым шагом сгущается всё сильнее. Меня пихают в плечи и топчут ноги. Только тогда я начинаю смотреть по сторонам, понимая, что ни у одного из этих людей нет лица. Совсем. Будто манекены в модном магазине, где вместо голов овальные белые пустышки. Я пытаюсь судорожно пробиться, шарахаясь от каждого идущего мне навстречу. Она так близко. Та девушка. Ещё немного, и я смогу ухватиться. А когда, наконец, мои пальцы тянут за мягкую вязаную ткань… девушка поворачивается и оказывается такой же пустышкой, как и сотни людей вокруг. Абсолютно ровная гладь, без намёка на те самые живые глаза и потрясающие губы, что я целовал всего несколько минут назад. Она отходит от меня. А я замер в совершеннейшем шоке, пока улица пустеет. Толпа рассасывается, оставляя меня одного среди стеклянных витрин магазинов и кафе, в отражениях которых я вижу себя. И у меня тоже нет лица. Нет опознавательных признаков. Нет имени. Я просто не могу его вспомнить. А когда просыпаюсь, то слышу собственный голос, раз за разом повторяющий, словно мантру: «Август Ройе».

Густ прикрывает глаза, пытаясь привести в порядок дыхание. Каждый раз на него накатывает паника, когда он вспоминает ощущения, повторяющиеся с точностью до мельчайших деталей каждую неделю и не дающие покоя. И если так действует воспоминание, то его состояние после таких снов похоже на продолжение кошмара, но уже наяву. После таких снов он долго пытается понять, где находится. Конечности почти не слушаются, голова словно с похмелья.

– Сколько раз за последние две недели? – обыденно спрашивает Ралина, поднося карандаш к белому листу. Это единственные изменения, которые происходят у писателя в обычном, почти приевшемся ритуале.

– Четыре. По два на каждой неделе, – голос Августа звучит так, будто он говорит совершенно нормальные вещи, которые его вовсе не касаются. Волнение выдают лишь неспокойные пальцы, теребящие пуговицу рубашки.

– Участились, – констатирует Ралина. Ей ничего больше не остаётся. Всё, что она могла сделать на таком этапе работы – она сделала. Пока Август сам не захочет двигаться дальше, не захочет выбраться, не захочет помощи, ничего сделать нельзя, потому что парень пытается избавиться лишь от симптомов, которые мешают ему жить и, главное, работать, не пытаясь понять, что с ним не так. Хотя, возможно, он всё знает и просто пытается от этого сбежать в притворно стабильное «здесь и сейчас».