На пути к цели

– Да, – и я посмотрел на себя в зеркало, что висело возле двери. Доктор понимающе промолчал.

Из зеркала на меня глянуло серьёзное лицо молодого человека, правую щёку которого наискось пересекал багровый и тонкий, как лезвие скальпеля, шрам. Я смотрел на себя в зеркало и пытался представить, какое впечатление провожу со стороны с этим рубцом. Думается, скорее неприятное, или даже отталкивающее, и шрам придётся заклеивать, пока он не утратит свой багровый цвет.

– Я понял вас, доктор, спасибо за предупреждение и участие.

– Ну, что вы, я просто вам рассказал, что нужно сделать, чтобы избавиться от этого шрама, и объяснил, почему он заживает с таким трудом. А дальше всё в ваших руках, господин барон.

– Спасибо доктор! Я могу идти?

– Да, выписные документы заберете завтра.

– Благодарю вас!

На следующий день я вышел из госпиталя и, тут же поймав извозчика, направился в общежитие. А куда ещё ехать? Там у меня есть своя комната, тем более, Пётр сейчас находится дома у родителей. Он прислал мне три письма, но приехать так и не смог, сначала его не пускали в госпиталь, а потом он уже домой уехал, да я на него и не в обиде. Он спас меня, так что, скорее, я в долгу у него, чем наоборот.

Общежитие встретило меня пустотой, ведь все студенты разъехались на каникулы. Да мне только и нужно, что переночевать. Бросив вещи в шкаф и на кровать, я уселся на стул и стал смотреть в окно, когда в дверь постучали.

– Войдите!

Это оказался комендант.

– А, Дегтярёв, вернулся, стало быть, из госпиталя. Слышал я о том, вернее, уведомили меня в приватной беседе, и предупредили, что ты вернёшься сначала сюда, потому как после госпиталя вряд ли поедешь домой, в свой Крестополь. Далеко это, и нет там уже никого у тебя, почитай, только дальние родственники остались, да и с теми ты не общаешься.

– Да, Ерофеич, почти всё так, – пожал я плечами.

– Ага, а мне вахтёр сказал, мол, приехал постоялец наш, да всё лицо располосовано. Я сразу подхватился, да к тебе, поговорить. Насколько у нас остаться планируешь?

Я невольно коснулся рукой лица, щека была надёжно заклеена широким пластырем, под которым шрама не увидеть.

– До завтра, и в Крестополь поеду.

– Езжай, у тебя там есть что?

– Квартира родительская.

– Угу, мой тебе совет: продавай её и покупай жильё здесь, хотя бы на окраине, насколько денег хватит. Не нужна она там тебе, только мороки следить да платить за неё. Здесь жить станешь в своей, а не хочешь, так можно и сдавать её кому, а самому пока в общежитие жить, лишняя деньга не помешает. У тебя тут полный пансион уже, но ты его заслужил, в отличие от некоторых. Так что, смотри, я плохого не посоветую, да и отучишься, так здесь останешься, с твоим-то даром и образованием инженерным. С ним ты завсегда работу найдёшь, а не найдёшь здесь, так поедешь куда, тогда и решишь, как нужно.

– Согласен, Ерофеич, подумаю ещё, не всё так просто.

– Это твоё дело, Фёдор. Я вот тебе письма принёс, что пришли в твоё отсутствие, просмотри их да почитай, тут и официальные есть, больно любопытно мне стало, что в них пишут, но вскрывать нельзя. Хранил их у себя в сейфе, всё честь по чести. А сам из газет только узнал, что с тобой и с другими нашими студентами в военно-полевых лагерях приключилось. Совсем уже обнаглели, и страх божий потерял эти сволочи! Одни бандиты да шпионы, лезут к нам отовсюду, уже и на студентов напали. Хорошо, что их кое-где здорово прищучили, а так, да, неожиданно всё это.

– В лагере бой завязался, мясорубка почти, меня зацепило, но и я в долгу не остался, а в остальном лучше не вспоминать о том.

– И то верно! Глядя на тебя, Фёдор, я понимаю, что ты в стороне не стоял, и ранение у тебя весьма специфическое, и выжил ты, и рассказывать о том не хочешь, значит, реально повевать с бандитами пришлось. А письма официальные из военных министерств трусам не шлют, это я уж по собственной службе знаю. Ладно, хватит тебя отвлекать, отдыхай, читай, а как станешь съезжать, вахтёру скажи о том, он запишет.

– Хорошо, – кивнул я и забрал принесённые комендантом письма. Как только комендант вышел, я с нетерпением начал их вскрывать и читать.

Первым я вскрыл письмо от моих дальних родственников, в котором указывалось, что квартира стоит пустая и надобно за нею следить и оплачивать своевременно, спрашивали, почему до сих пор я не приехал, нужно обсудить несколько вопросов, и вообще, почему с родственниками не знаешься и не хочешь им помогать. Сплошные вопросы и предупреждения, словно я что-то им должен и обязан во всём отчитываться. Последнее меня весьма удивило. Насколько я помню, нам с матерью никто не помогал, да и некому, собственно, было, а сейчас вот объявились те, о которых я если и знал, то очень отдалённо. Просто слышал, что они есть, и всё. Странные родственные отношения, ну да ладно. Уеду и забуду о них, раз уж так пришлось.

В общем-то, ясно, что квартиру надо продавать и следовать совету коменданта. Всё равно я в Крестополь не вернусь, а оставлять жильё – мороки больше. Учиться мне ещё четыре года, и возвращаться домой я уже не хочу.

Второе письмо оказалось от Петра, видимо, он решил, что лучше написать на адрес общежития, на случай, если я уже выпишусь из госпиталя. Осталось ещё три: одно из них, судя по обратному адресу, исходило из военного министерства, другое – от частного лица, судя по фамилии – Илларионова, от женщины, которую я не знал, и третье – неизвестно от кого. На обратном адресе имелся только герб. Сам герб мне ни о чём не говорил, так как в геральдике я вообще не разбираюсь. Герб сам по себе простой, и в тоже время сложный, единорог, пальмовая ветвь, серебряное и золотое поле, ну и ещё что-то: я даже не понял, что именно изображено на нём ещё. Его я оставил на потом. К моему величайшему сожалению, от девушек не случилось ни одного послания. Да я и не надеялся.

Раскрыв и прочитав письмо от Илларионовой, я понял, что пишет мне слова благодарности жена полковника Илларионова, который остался жив благодаря тому, что я вынес его из огня. Как я смог дотянуть до окна весьма упитанного и очень тяжёлого полковника, до сих пор не представляю, видимо, под влиянием стресса, по-другому никак не объяснишь. Письмо заканчивалось приглашением посетить их имение под Москвой, где-то в Мещерском крае. Что же, надо обязательно съездить и написать письмо-ответ.

Следующим я вскрыл письмо из военного министерства, в котором на официальном бланке, напечатанным с помощью печатной машинки, оказалось следующее послание.

«Барону Фёдору Васильевичу Дегтярёву, студенту второго курса инженерно-духовной академии имени Павла III.

Настоящим уведомляем вас, что вы приглашены на личный приём к заместителю военного министра. В связи с тем, что вы находитесь на излечении в госпитале, просим вас, при получении и прочтении данного письма, уведомить канцелярию военного ведомства о возможности выполнить полученное приглашение в определённый период времени, о чём сообщить письменно. Далее вам будет назначено время и место аудиенции, о которой вы получите аналогичное письменное уведомление».

Дата и подпись».

Я почесал затылок, что же, надо писать ответ и на одно, и на другое письмо, позже займусь этим. Интересно, зачем меня вызывают в военное министерство? И вызывают сразу к заместителю министра? Ответ надо отправить сегодня же, а сейчас приступим к последнему письму. Повертев плотный красивый конверт в руках, я взял письменный нож и вскрыл им краешек письма.

Из письма выпало два бланка. Один, совсем небольшой, оказался приглашением на приём к императору, а другой содержал более подробную информацию об официальном приглашении и пояснение от камергера императорского двора: во что нужно одеться, в какое время оказаться на месте, к какому входу подъехать, к кому обратиться и как себя вести.

Бланк приглашения с гербом Склавской империи, выдержанный в чёрно-золотых тонах с белыми, как бы светящимися буквами, являлся персональным, выписанным на моё имя, и содержал минимум информации. Становилось понятно, почему к нему шло отдельное письмо, с дополнительными объяснениями. Текст его гласил следующее:

«Барону Фёдору Васильевичу Дегтярёву.

Канцелярия Его Императорского Величества уведомляет вас о назначенной вам аудиенции тридцать первого августа в четыре часа пополудни в малом приёмном зале».

Отложив кусочек плотного картона, я взялся за письмо камергера императорского двора и несколько раз перечитал его, чтобы лучше уяснить, что и как мне делать. Меня никто не спрашивал, буду ли я или нет, судя по всему, моё отсутствие на приёме означало бы только одно: я физически не способен явиться на него по причинам, не зависящим от меня лично. Да я и не собирался его игнорировать, у меня даже руки задрожали, когда я понял, что за письмо держу.

Не наказывать же меня туда позвали, а побеседовать и, возможно, наградить. Однако мне надо соответствовать, а у меня нет никакой подобающей мероприятию одежды. Впрочем, за меня уже всё продумали, и камергер в своём письме указал, что я обязан явиться в мундире инженерно-духовной академии. Форма должна быть новой, чистой, идеально сидящей на фигуре. Сам я коротко подстрижен, чисто выбрит, если в этом есть необходимость, или иметь коротко подстриженные усы и бороду, если таковые у меня имелись изначально.

Остальное уже касалось самого прибытия и ожидания. Всё описывалось точно, просто и доходчиво. Оставалось только выполнить все указания, а времени не так уж и много до приёма, но я успею и съездить в Крестополь, и вернуться обратно, как раз к тому времени и мундир новый окажется готов. А ещё мне обязательно нужно уведомить военное министерство и записаться на приём, поэтому в Крестополь я поеду буквально на несколько дней.

Сердце забилось гулко и часто в предвкушении новых событий и впечатлений, но не стоит радоваться заранее, до того времени у меня есть ещё две недели, а за эти недели, учитывая мою везучесть, может произойти всё, что угодно. Учитывая такие обстоятельства, может, не стоит вообще ехать в Крестополь? Впрочем, это уже трусость, ехать обязательно надо, и я это сделаю, только пробуду там недолго, заключу договор с маклером по покупке и продаже квартир, а сам вернусь сюда. Как раз должен ответ прийти из военного министерства.

Прочитав все письма, я стал писать на них ответ, а затем отправился в ателье заказывать себе новую форму для аудиенции. Так день и прошёл, успел ещё купить билет на дирижабль до Ростова-на-Дону. Рейсовые дирижабли в Крестополь ещё не летали, поэтому оставался только наземный путь, хоть и долгий, и не слишком удобный, но зато надёжный. Однако, время поджимало, и я решил добираться до Крестополя с пересадками. Четырнадцатого августа, заказав себе новый мундир, я улетел в Ростов на Дону.

Я ехал в поезде из Ростова в Крестополь, когда все газеты вышли с заголовками о том, что манчжуры, подстрекаемые европейской коалицией во главе с Гасконской республикой, объявили войну Склавской империи, напав на её главный порт на Дальнем востоке.

Одновременно с этим послов Склавской империи в Гасконской республике и Кельтеберийской новой империи вызвали в МИД и вручили ноты, в которых указали о недопустимости боевых действий с манчжурами, так как они претендуют на свои исконные территории. В случае активных боевых действий оба государства не гарантировали своё невмешательство и помощь манчжурам техникой или технологиями.

Об этом писалось в газетах, которые купили на железнодорожном вокзале и теперь читали все пассажиры вагона. Я тоже приобрел пару разных изданий, и теперь вчитывался в страшные строки, пытаясь понять, чем это грозит нашей империи и лично мне. Самые разные мысли теснились у меня в голове, весь мир неожиданно менялся, и чем всё закончится для каждого жителя Склавской империи – неизвестно.

До Крестополя я доехал по расписанию и пробыл там всего три дня, заключив договор с юристом и стряпчим одной из контор по покупке и продаже недвижимости. Обещали, что за три-четыре месяца родительская квартира продастся, тысяч за восемь злотых.

Этих денег как раз хватит на однокомнатную квартиру в Павлограде, а если добавить из своих отложенных, то и на двухкомнатную хватит. Между тем, ситуация в мире становилась всё более тревожная, но Склавская империя пока не начала проводить тотальную мобилизацию, ожидая, что скажет Тевтонская империя, а та многозначительно молчала, уйдя в тень и заняв нейтральную позицию.

Пока войска перебрасывали через всю страну на защиту Владивостока, а местный гарнизон героически оборонялся от войск хорошо вооружённых, но плохо воюющих манчжур, Склавская империя вела дипломатическую войну, пытаясь найти противоречия между странами, входящими в европейскую коалицию и не допуская вхождения туда новых.

Газеты пестрели броскими заголовками, их расхватывали, буквально на лету, раскупая весь тираж, а я, завершив дела в Крестополе, собирался ехать обратно. Не знаю, найдётся ли в связи со сложившимися событиями у императора время на мою аудиенцию. Чувствую, что если ситуация станет ухудшаться, то мне придётся поменять мундир студента на мундир солдата, до офицера я пока не дорос.

Девятнадцатого августа я пустился в обратный путь, вновь решив его сократить и доехать сначала на поезде до Ростова, а там пересесть на дирижабль, что летел в Павлоград.

Почти перед самым отъездом, я зашел в уже знакомый мне оружейный магазин. Приказчик, что там работал, меня тоже узнал.

– Здравствуйте! Как пистолеты? Кажется, мы вам продали два Шварцлозе в прошлый раз?

– Да, спасибо, хорошие были пистолеты.

– Были? – приподнял брови приказчик.

– К сожалению, да. Они оба вышли из строя, один пал жертвой экспериментов, а другой вышел из строя в бою.

Приказчик взглянул на моё лицо, по-прежнему заклеенное свежим пластырем, и не стал уточнять, в каком бою участвовал студент-инженер. Да я бы и не поделился с ним.

– Я так понимаю, что вы зашли за новыми?

– Да, я бы хотел купить, но только один. Мне нужен небольшой короткоствольный револьвер, желательно на мощный патрон.

– Гм, такой мы вряд ли вам подберём. Револьверы есть самые разные, но большинство из них имеют весьма внушительные размеры, а короткоствольные встречаются преимущественно дамские. Сами понимаете, что их калибр не подходит под ваши запросы. Они не предназначены для подобных патронов.

– Я понимаю, – кивнул я, но мне нужен мощный револьвер, и чтобы он легко помещался в карман, для скрытного ношения.

Приказчик на минуту задумался, а потом стал выкладывать передо мной на прилавок разное оружие. К сожалению, выбор оказался не столь разнообразен, как бы я хотел, в основном присутствовали револьверы, для меня не слишком удобные. Не нравятся мне револьверы, сам не знаю, почему, мне удобнее вставлять готовую обойму, а не вкладывать патроны в каждую камору по одному, но это мои предпочтения.

В конце концов, мне приглянулся браунинг, модель №1. Калибр 7,62, не маломощный, также имелся в продаже револьвер уэбли с калибром больше 11 мм, но это уже чересчур, да и точность у него очень плохая, и по размерам он совсем не мал, остальные представленные модели имели либо большие размеры, либо наоборот, слишком уж малые.

– Браунинг хорош? – спросил я у приказчика, указав на интересный для меня пистолет.

– Лучший из всего представленного.

– А ещё лучше есть?

– Ещё лучше есть, но стоит он не 25 злотых, а гораздо больше, и это у нас, а в столице вообще штучный товар, но тяжёлый он очень.

– А что за модель? – заинтересовался я.

– Переделка браунинга, патроны стандартные, но за счёт усилителя пуля вылетает из ствола с большей скоростью, чем обычная. Пробивает, что хочешь, если не свинцовая, а стальная. Такие есть, но дорогие, будете брать?

– Покажите мне его и какова цена?

– Цена – пятьсот злотых, – и приказчик выложил на прилавок пистолет, чтобы я смог его рассмотреть.

– А кто сделал? – спросил я, удивляясь дорогой стоимости.

– Местный умелец.

– Ммм, – неопределённо промычал я, вертя в руках пистолет.

Пистолет мне не понравился, не знаю, насколько он хорош в стрельбе, но судя по его грубому виду, сделан в частной мастерской, и не сильно умело, как бы не утверждал обратное продавец. Да ещё и стоил несусветную цену. Нет, если я разбогатею, то куплю подобный пистолет себе в коллекцию, а пока пусть полежит в магазине.

– Хороший, но денег на такой у меня не имеется, а вот браунинг я, пожалуй, возьму.

– Как скажете, мне всё равно, какой пистолет вы приобретёте, лишь бы купили. Патроны брать будете?

– Да.

– Сколько?

– Немного, пару пачек вполне хватит.

– Хорошо, ещё что-то?

– Нет. Разве что, кобура у вас найдётся под него небольшая?

– Найдётся, мы вчера как раз получили новую партию различных кобур, в том числе и совсем мягких, из кожи ягнёнка.

– Давайте.

– Хорошо.

За пистолет, кобуру и патроны я отдал тридцать злотых и, вполне довольный покупкой, вышел из магазина, сразу же нацепив её на себя, почувствовав себя намного комфортнее. Сев в поезд, я обложился газетами, которые купил утром на вокзале, и всю дорогу читал их, прервавшись только на обед, а вскоре мы уже и к Ростову подъехали.

Когда я ехал в Крестополь, в Ростове не останавливался, почти сразу же пересев на поезд. Город оказался для меня большим, меньше, чем Павлоград, но больше, чем Крестополь. Чем-то особым он меня не поразил, разве что река рядом, а больше ничего. Крикнув извозчика, я поехал на нём в аэропорт, где пришлось проторчать пару часов, пока я смог купить билет на утро, и уехал искать себе гостиницу.

А ранним утром я уже стоял у гондолы рейсового дирижабля Ростов-Павлоград.

Глава 6. Дирижабль

Рейсовый дирижабль медленно подплыл к высокому помосту для посадки пассажиров и застыл, медленно работая двигателями. На площадке засуетилась небольшая кучка людей, собравшихся в путь. Сам дирижабль внешним видом не внушал особого доверия: его гондола оказалась потрескавшейся от частого использования, а обшивка баллона значительно потёртой, но другой придётся ждать полдня, а мне торопиться нужно.

Уже по стародавней привычке я стал внимательно присматриваться к людям, ощущая тяжесть пистолетной кобуры под мышкой. Не знаю почему, мне показалось, что люди старательно избегали моего взгляда, а наталкиваясь на него, поспешно отводили взгляд.

Возможно, я слишком пристально смотрел на них, а может из-за моего шрама, что упорно не желал бледнеть, и мне приходилось каждый день менять на лице пластырь. Один из пассажиров явно занервничал и принялся ходить взад-вперед по площадке.

У меня проверили билет и документы, что стало нововведением после объявления нам войны Великой Манчжурией. Войдя в гондолу, я быстро нашёл и занял своё место, немного позже на входе появился и занервничавший пассажир. Это мне не сильно понравилось, но не выгонять же его теперь? Да и на каком основании? Поэтому я отвернулся и начал смотреть в иллюминатор.

Вскоре, приняв на борт всех желающих, дирижабль сильнее заработал обоими двигателями и поднялся в небо. Лететь до Павлограда нам предстояло около шести часов и я, удобнее устроившись в кресле, раскрыл газету, желая подробнее ознакомиться с последними новостями.

Как оказалось, Великую Манчжурию решил вдруг поддержать Ниппон и, заключив военный союз, собирался направить свои войска на её поддержку. Наше положение, в связи с подобными изменениями, усложнялось в разы. Газеты пестрели заголовками, предрекая то победу, то поражение, обвиняя в том всю Европу, и не только её.

Однако ситуация даже мне, несведущему в политическом закулисье, представлялась очень серьёзной. Как поведет себя император, и какие действия предпримет под его руководством вся Склавская империя, мне лично оставалось неясным, как и всем остальным.

Дирижабль разогнался и теперь скользил в воздушном пространстве, пожирая километр за километром. Внизу проплывала земля, еле видная за облаками, а если я направлял взгляд прямо, то те же самые облака, только намного гуще, полностью закрывали весь обзор. Лишь солнце иногда пробивалось сквозь них, но ненадолго, почти сразу же вновь скрываясь.

Пассажиры гондолы, расслабленно устроившись в креслах, занимались своими делами: спали, читали газеты, а кто-то, как и я, смотрел в иллюминатор, думая о своём. Такая спокойная поездка продолжалось часа два, после чего один из двигателей начал барахлить. Команда дирижабля засуетилась, стараясь при этом не спровоцировать панику у пассажиров.

А двигатель стал чихать или даже «кашлять», захлёбываясь то ли воздухом, то ли керосином, пока окончательно не заглох. Дирижабль стоически тянул гондолу на одном двигателе, а я подумал о том, что моя невезучесть переходит все границы, и я уже устал от неё. Вот если сейчас дирижабль рухнет, что делать? И как вообще быть?

Неработающий двигатель – это не террорист, его в пузырь не возьмёшь, не заставишь работать дальше, и не остановишь, да он и так уже сам остановился. Оставалось только уповать на лётное и техническое мастерство команды, что сражалась сейчас, как за корабль, так и за собственные жизни.

Из рубки управления то и дело выбегал техник и пытался что-то сделать с помощью каких-то рычагов управления в заднем отсеке гондолы. В самой рубке тоже не теряли времени даром, пробуя запустить двигатель дистанционно.

Попытки восстановить работу двигателя продолжались примерно минут десять, и всё это время дирижабль продолжал снижаться. Пока не быстро и не сильно, всё-таки хорошо работал второй двигатель, приняв на себя дополнительную нагрузку, да ещё заработали мелкие двигатели, что обычно использовались для точной стыковки гондолы к помосту. Однако и второй двигатель вскоре стал гудеть с перебоями.

Всё это длилось ещё минут десять, пока капитан дирижабля окончательно не понял, что либо он обратится за помощью к пассажирам, в надежде её получить, либо гондола рухнет, со всеми вытекающими последствиями. Может, и не катастрофическими, но весьма существенными. Поэтому капитан вышел из рубки управления и, встав в центре гондолы, произнес.

– Граждане пассажиры, прошу вашего внимания! Наш дирижабль сейчас медленно опускается, в связи с поломкой первого из двигателей. Мы идём на одном двигателе на снижение и через несколько десятков минут найдём удобную площадку для приземления, где совершим экстренную посадку, но у меня вопрос ко всем пассажирам. Есть ли среди вас люди, имеющие дар?

Я, внутренне сжавшись в ожидании неминуемого и лихорадочно перебирая в голове возможные варианты спасения, тут же насторожился и, подняв голову, внимательно посмотрел на капитана, не торопясь отвечать.

Со всех пассажирских мест тут же раздались возгласы удивления, страха, возмущения, но никто так и не признался, что имеет дар, хоть какой-нибудь. Один лишь мужчина, что изрядно нервничал перед полётом, занервничал ещё больше и после повторения вопроса капитана вскочил со своего места.

– Я владею даром, я!

– Каким?!

– Воздушным!

– Тогда вы можете нам помочь и обеспечить более плавное снижение дирижабля.

– Нет, нет, нет, я не могу, я не умею, я умею своим даром только усиливать ветер и всё, – почти стал биться в истерике мужчина, и у меня появилось подозрение, что у него что-то не то с психикой.

Дольше тянуть нельзя, и я подал голос.

– У меня есть дар, капитан, но не знаю, как он может пригодиться, у меня он защитный и не имеет определённую природу. Очень уж разноплановый, но с воздухом я тоже работаю.

И капитан, и мужчина тут же повернулись ко мне и уставились во все глаза, особенно незнакомец.

– Я умею вот так, – и, описав рукой полукруг, я нарисовал в воздухе корзину с подвешенным в нём двигателем, точно таким же, что висел под баллоном дирижабля.

Все вокруг раскрыли рты, а я убрал картину, вопросительно уставившись на капитана.

– Не поможет, – покачал головой тот, – нам нужно создать тягу и по инерции отпустить дирижабль, как можно плавнее.

В этот момент внезапно чихнул и остановился и второй двигатель. Два вспомогательных взвыли на высокой ноте и один за другим замолкли, издав поочередно громкий хлопок. Наступила мёртвая тишина, которую нарушал только свист ветра за тонкими стенами гондолы, да истерические всхлипывания какой-то мадам.

Дирижабль какое-то время продолжал висеть в воздухе, медленно двигаясь вперёд и одновременно снижаясь, но так продолжалось недолго, и более тяжёлый нос гондолы с рубкой управления стал тянуть его вниз. Осталось буквально пять минут до того, как мы можем воткнуться вертикально в землю.

– Спасите! – взвизгнула какая-то барышня, её поддержала пожилая мадам, и… Решение пришло неожиданно.

– Умеешь делать ветер? – схватил я за плечо мужчину – носителя дара. Почему я схватил его за плечо, я так и не смог потом себе объяснить. Сделал это практически интуитивно, просто почувствовал, что так надо.