bannerbanner
На пути к цели
На пути к цели

Полная версия

На пути к цели

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
1 из 5

Алексей Птица

На пути к цели

Глава 1. Госпиталь


Ветер, сильный и порывистый, трепал мои волосы, грозя сорвать с головы форменную фуражку. Одно, особенно сильное дуновение резко дёрнуло её, да так, что я не успел ухватиться за козырёк, и она, сорвавшись, полетела по воздуху, гонимая удалым порывом.

– Стой! – крикнул я, но не услышал собственного голоса. – Стой! – ещё сильнее закричал я, но мой сиплый кашель никто не услышал, даже я сам. Спазм перехватил горло и, согнувшись, я судорожно закашлялся, пытаясь одновременно вдохнуть и выдохнуть, проталкивая через себя спазм.

Ничего не получалось, кашель продолжал душить меня, отчего в глазах темнело, я принялся судорожно хватать себя за горло, пытаясь чем-то помочь, и внезапно очнулся.

Я лежал, таращась в высокий потолок, который украшала бело-голубая лепнина, по моему лицу активно стекал пот, и я кашлял, да так сильно, будто хотел выплюнуть собственные лёгкие, от этого, видимо, и очнулся.

– Где я, что со мной, как попал сюда? – теснились в голове самые разные вопросы, на которые не находилось ответов. Откашлявшись, я откинулся на подушку и, прикрыв глаза, погрузился в глубокий сон.

– Доктор, ну что?! – спросил дородный мужчина, одетый в военный мундир.

Пожилой мужчина в дорогом пенсне, с седоватым ёжиком волос на голове, снял очки и, потерев пальцами покрасневшие от недосыпа глаза, ответил.

– Будет жить! Восстановление предстоит долгое и весьма непростое, возможна частичная потеря дара, хотя юноша явно прошёл дополнительную подготовку по умению его использовать. Чувствуется опытная рука инструктора, но всё равно, выжег его до последней йоты. Это плохая новость. Хорошая же в том, что вызванный лекарством кашель показал правильную работу лёгких, и кислород вновь стал постоянно циркулировать в крови. Если бы не обширная кровопотеря, вызванная применением боевого дара, он очнулся намного раньше, да и вообще, с лёгкостью перенёс все нанесённые ему раны, но…

– Это понятно, что мне докладывать военному министру, а тому – императору?

– Докладывайте, что через месяц барон Дегтярёв сможет самостоятельно присутствовать на аудиенции императора, если таковая вдруг случится для него.

– Это точно?

– Я не господь Бог, и не могу оперировать со стопроцентной вероятностью. Но жить он будет, восстанавливаться тоже, нужный уход здесь, в госпитале, мы обеспечим, а дальше… Конечно, если его начнут посещать родные люди и приносить домашнюю еду, то он скорее пойдёт на поправку, но это окажется всего лишь дополнительным фактором к вышеизложенному.

– Он сирота.

– Понятно, невеста у него есть?

– Насколько я знаю, нет.

– Это плохо. Девушки, они, знаете, – тут доктор неопределённо покрутил в воздухе пальцами, – они такие, некоторых юношей буквально одним только своим видом могут с больничного ложа поднять. Особенно, если обладают эффектной внешностью, нежным голосом и чарующими формами, вы таких знаете?

– Гм, – дородный чиновник военного ведомства смешался и беспричинно оглянулся на сидевшую недалеко от них сиделку, занятую своими делами. Сиделка, женщина далеко за сорок, одетая в длинное, чёрное с белым орнаментом платье, с белой косынкой на голове, не производила впечатления заманчивой женщины и ничем не могла помочь юноше.

– Понимаю, желательно найти прелестницу, раз император лично озаботился судьбой этого юноши, или у него, всё же, есть, пусть не невеста, а добрая знакомая? Хотя, он же сирота, ещё и не из Павлограда, к тому же, учится в инженерной академии, где девиц отродясь не бывало, а если такие вдруг там ненароком и обнаружатся, то станут, скорее, похожи на юношей своим обличьем, чем на прелестных милашек.

– Я узнаю, что можно сделать по данному вопросу, – наконец выдавил из себя красный, как рак, чиновник.

– Узнайте, это не помешает, а поможет. Думаю, что всё нужное я вам сказал, юноша спит здоровым сном. Получать он будет внутривенно питательный раствор и эфирные маски, которые насытят его лёгкие эфирной смесью. Конечно, дорогое удовольствие, но раз военное министерство оплачивает затраты, то это быстрее поставит юношу на ноги.

– Я сообщу обо всём своему начальству.

– Сообщите, а сейчас нам, пожалуй, пора уйти, мы мешаем сиделке, да и, признаться, у меня полно дел: пациентов ещё много, и каждому нужно уделить время и заботу.

– Да-да, прошу меня извинить.

– Извиняться вам незачем, просто примите мои слова к сведению и доведите до должностных лиц, которым поручен надзор за состоянием этого героического юноши, а большего и не нужно.

– Сделаем, – кивнул чиновник и поднялся с тяжело скрипнувшего под его тяжестью табурета.

– Всего хорошего! – попрощался с ним доктор и направился к очередному больному, а чиновник – на выход.

О полученных сведениях посетитель госпиталя вскоре рассказал начальству, а то, хмыкнув, довело до военного министра, на что тот возмущённо отмахнулся и рассказал о просьбе доктора главном жандарму, совершенно случайно, когда состыковывал с ним по телефону какой-то второстепенный вопрос, касающийся произошедших событий.

– М-да, интересный у вас доктор, господин военный министр.

– Какой есть, зато самый лучший, но согласен с вами, весьма своеобразный.

– Все мы своеобразные, но я наведу справки и, возможно, мы найдём девушку, с которой встречался Дегтярёв, вроде, имелась такая.

– Было бы славно, – вежливо ответил военный министр и положил трубку.

Положив трубку, главный жандарм ещё несколько секунд стоял, недоумевая, что за хренью он занимается, но чувство незавершённости дела, порученного лично императором, не дало ему просто покрутить пальцем у виска и забыть о том.

– Дурдом! – вслух сказал он и, крикнув адъютанта, велел вызвать к нему полковника Живоглотова.

Живоглотов вскоре явился.

– Геннадий Петрович, не стану вас пока расспрашивать о ходе расследования, мне поступил сегодня весьма интересный запрос. Скажите, вы помните барона Дегтярёва, юношу из инженерно-духовной академии?

– Так точно!

– Личное дело у вас?

– Нет, у ротмистра Радочкина.

– Ясно, у Дегтярёва есть невеста?

– Нет.

– А девушка?

– Не знаю, я уточню.

– Уточните, надо как-то сообщить ей его местонахождение, чтобы она смогла посетить юношу в больнице. Он очнулся, и его лечащий доктор посоветовал, чтобы его навещали близкие люди, а так как он сирота, то ближе какой-нибудь малознакомой девицы у него и нет. Глупо, конечно, заниматься такими пустяками, а с другой стороны, ему нужны положительные эмоции, а кто, как не девушки, дарят их мужчине, особенно такому храброму и пылкому. Эх, где мои семнадцать лет, но нашему барону и здесь не сильно везёт, так как ни невесты, ни любимой девушки у него, я так полагаю, всё же, нет?

– Да, если бы таковая имелась, мы о том знали.

– Ясно, разбирайтесь, по возможности направьте, если же нет, то нужно с помощью сиделки надоумить парня, когда он очнётся, чтобы сам письмо написал, а вы уже проинформируете мадмуазель о том, что ей к тому будет всевозможная выгода. Выйти замуж за такого перспективного молодого человека не каждой девице дано. Девиц у нас в империи, Слава Богу, хватает, а вот инженеров с даром, да ещё и храбрецов, не так и много.

– Слушаюсь!

– Тогда ступайте и сегодня представьте мне письменный доклад по всем происшествиям в военно-полевых лагерях!

– Слушаюсь!

Граф Васильев после разговора с военным министром и последующей аудиенции у императора, которую чуть было не перенесли на другой день, пребывал в глубоких раздумьях, вспоминая произошедший разговор. Выслушав доклад графа, император стал расспрашивать его о делах губернии, сделал замечания и поставил новые задачи, а также уточнил некоторые весьма серьёзные, а иногда и щепетильные вопросы. Одним из последних оказался вопрос, касающийся академии, где училась его дочь.

– Граф, что вы можете сказать об инженерной академии, в которой учится ваша дочь, не слышали ли вы от дочери какой-либо информации, что может дать пищу к размышлениям?

– Ваше величество! Моя дочь ничего плохого не рассказывала об академии, да я и сам ничего не слышал о том, единственное, что не так давно присутствовали волнения и слухи, дестабилизирующее веру в справедливость, но они довольно быстро были развенчаны, и всё успокоилось. С той поры больше ничего, заслуживающего вашего внимания, там не происходило, насколько я знаю.

– Понятно. У нас есть пострадавшие из числа студентов различных учебных заведений, в том числе и из этой академии, что прискорбно, за их жизнь борются врачи, а многих уже не вернёшь. Враг способен нанести самый неожиданный удар, и я бы советовал вам плотнее заняться дочерью и, если есть такая возможность, назначить ей охрану или перевести на домашнее обучение, сами понимаете, почему. А если не понимаете, то я объясню. Вы – генерал-губернатор одной из основных и значимых губерний империи, у вас учится дочь, одна, в незнакомом городе, в компании разноплеменных студентов, среди которых, наверняка, присутствуют предатели и негодяи. А после такого наглого нападения я уже ничему не удивлюсь. Вашу дочь очень легко захватить и взять в заложники, чтобы требовать от вас невыполнимых условий, или выполнимых, в случае вашего предательства.

– Я никогда не предам Отечество! – вспыхнул от гнева граф.

– Верю, но потерять дочь я никому не пожелаю, тем более, в таком юном возрасте, в котором она находится. Она и ей подобные – будущее империи, его надобно сберегать. Подумайте над моим предложением, вам нужно защитить её в любом случае, ведь сама себя она защитить не сможет. Либо познакомьте её с таким человеком, рядом с которым она всегда будет в безопасности и которого станут опасаться, зная, что он собой представляет. Хотя, я думаю, что последнее недостижимо.

– Я понял, Ваше императорское величество, я подумаю и приму все необходимые меры, вплоть до прекращения очного обучения.

– Это, я думаю, окажется самым правильным решением, а учиться никто не запрещает и на дому, или конспективно, приезжая только на сессии. Это всего лишь совет. Аудиенция закончена, вы можете идти, граф.

– Благодарю вас за участие, Ваше императорское величество, я выполню ваше волеизъявление.

– Это всего лишь совет, граф.

Васильев поклонился и вышел, стараясь сделать это как можно степеннее и, в то же время, очень быстро. Оказавшись за дверью, он, нигде не задерживаясь, вышел из дворца, сел в свою машину и направился домой. Откинувшись на спинку автомобильного сиденья, он стал анализировать разговор с императором и военным министром. А поразмыслить было над чем. Нужно разговаривать с супругой.

Вот только супруга с дочерью сейчас находятся в Крыму и вернутся только в конце лета, а он не может взять даже пару дней для того, чтобы слетать к ним. Положение дел в империи настолько серьёзное, что он не вправе требовать для себя отдых. И всё же, супругу надо предупредить, пусть там наймут себе охрану или всегда берут с собой не только гувернантку, но и кого-нибудь из мужчин, умеющих постоять не только за себя, но и за других.


Глава 2. Женевьева


Женевьева прогуливалась по набережной в сопровождении гувернантки и одной относительно молодой особы, дальней родственницы князей Юсуповых. Болтали о том, о сём, смотрели на море, где скакали на волнах прогулочные шлюпки, курсирующие недалеко от берега, и на белоснежные яхты под косыми парусами, что качались там, где уже еле угадывались.

Обе держали в руках кружевные зонтики от солнца и прогуливались в лёгких льняных платьях, зауженных в талии и немного коротковатых, дань пляжному сезону.

– А вы давно видели Сергея? – обратилась к Женевьеве собеседница, имея в виду Сергея Юсупова, её жениха.

– Давно.

– А вы переписываетесь?

Женевьева молча глянула на собеседницу, что была старше лет на пять, не больше. Ей не хотелось отвечать на подобные вопросы, да и вообще, такое любопытство она посчитала верхом бестактности, но всё же, ответила.

– Нет.

– А почему?

– А почему вы спрашиваете?

– Сергей интересовался вами и намекнул, чтобы я узнала, почему вы не пишете ему.

Женевьева не считала себя невоспитанной графиней, скорее, наоборот, но тут не сдержалась и громко фыркнула. Дальняя родственница князя являлась баронессой, причём не наследной, и много чего не понимала, а если и понимала, то не слишком принимала к сердцу, иногда выдавая бестактности, уподобляясь роте солдат на отдыхе в городе.

– Так пусть напишет мне письмо, и я решу, как ему ответить, и что там написать.

– Так он же князь!

– И что? – Женевьева внезапно остановилась и холодно взглянула на свою собеседницу, зло сжав ручку зонта в белоснежной нитяной перчатке.

– Ну, я думала, что его титул не предполагает просить вас написать ему письмо, и первой должны написать именно вы, и поэтому, дабы не ставить вас в неловкое положение, он поручил разузнать обо всём мне, так что, можете считать, что я официальное доверенное лицо его семьи.

– Послушай…те, Мария…, вас навязала мне в сопровождающие моя мать. Не знаю, с какой целью она это сделала, но несомненно, предполагала самую благую из них. Увы, она несколько ошиблась в вас и вашей роли при мне. Ваш дальний родственник не интересовался мною ни разу за весь год, пока я училась в академии. Более того, он не соизволил написать ни одного письма, а по разговорам родителей я поняла, что наша помолвка стала не более, чем формальностью, если она не являлась таковой с самого начала. И теперь вы позволяете себе говорить со мной в таком тоне, как будто я должна ему писать сама и это является моим промахом? Не много ли вы берёте на себя, мадам?

Мадам смешалась, не ожидая такого отпора, искренне полагая, что раз ей сказали, что можно говорить, значит, она вправе озвучить мнение семьи, и сделать это так, как считает нужным. Сейчас же она оказалась в довольно глупом положении и не могла закрыть рот наглой девице, младше её на пять лет, но гораздо статуснее по положению. От внутренних переживаний пот заструился по лицу мадам, но смахнуть его она пока не смела. Хорошо ещё, что гувернантка довольно сильно отстала и не слышала их беседы.

– Я думала, что вы не позволите себя так вести и говорить в таком тоне! Ваша мать…

– Говорить что? – перебила собеседницу Женевьева, – как вы, бестактности? Увольте меня от подобного, я пока их слушаю только от вас, что меня очень сильно удивляет. Вы говорили с моей матерью на эту тему?

– Да.

– И что она вам сказала?

– Я не стану передавать вам наш с ней разговор.

– Хорошо, но тогда и со мной на эту тему разговаривать больше не нужно. Разговор закончен, лучше посмотрите, сколько чаек летает над морем? Как они прекрасны и как гордо реют над волнами, не то, что люди.

Дама обратила свой взгляд на море и выдохнула.

– Да, очень много чаек, большего о них мне нечего сказать. Не вижу ничего прекрасного в наглых, прожорливых птицах, что гадят на людей сверху.

– У каждого свой взгляд, – дипломатично возразила Женевьева и, закрывшись зонтом, продолжила свой путь.

Достав платок из небольшой замшевой сумочки, Мария промокнула лоб и виски, и замолчала, опасаясь своей речью навлечь на себя гнев хоть и юной, но очень самовлюблённой особы. Однако, надолго их прогулка не затянулась, и вскоре, усевшись в личный экипаж, они отправились на загородную виллу, принадлежащую семейству Васильевых.

Здесь Женевьева покинула навязчивую мадам, уединившись в своей комнате. Распахнув окно в сад, она стала любоваться высаженными строго в ряд стройными кипарисами и аккуратно подстриженными вечнозелёными туями, сейчас выставившими напоказ свои крохотные, пахнущие хвоей, наросты на кончиках упругих сетчатых веток. Мысли её завертелись вокруг больной для неё сейчас темы.

Мать вчера разговаривала с отцом по телефону, а вслед за этим пришла срочная телеграмма, содержание которой осталось для Женевьевы тайной, но после которой мать стала как-то странно посматривать на неё, больше не отпуская никуда одну. О чём она разговаривала с отцом, интересно? Неужели узнала, что она наняла частного детектива и следила за Дегтярёвым, мучаясь ревностью? Вряд ли, слишком всё сложно, да и не совершала она никаких необдуманных поступков, и всё же, мать с отцом чего-то заподозрили.

Эх, как бы хорошо сейчас прогуливаться с Дегтярёвым по набережной, или прогуливаться на морской яхте?! Она бы много ему смогла показать и рассказать, он же моря никогда и не видел! И плавать, наверное, не умеет, а она умеет, и могла бы его научить. Вот только, тут она фыркнула, вот только купаться вместе неуместно, она уже давно девушка, да и Дегтярёв, несмотря на свой иногда откровенно детский вид, вполне себе сформировавшийся юноша, имеющий уже не только платонические желания, но и вполне земные, низменные, так сказать.

А с другой стороны, так хочется обниматься и целоваться, и в этом нет ничего предосудительного, особенно, если они любят друг друга и готовы в скором времени пожениться и…. Тут Женевьева оборвала сама себя, почувствовав, что слишком далеко зашла в своих глупых мечтаниях.

Она отошла от окна и уселась на пуфик, морща лоб в глубоких раздумьях. Чистый, покрытый лёгким загаром лоб девушки открыто сопротивлялся морщинам, что сгрудились на нём в результате напряжённых размышлений хозяйки, но ничего поделать не смог. Слишком неравны оказались силы. И всё же, придётся идти к матери, выяснять, а то всё слишком туманно, и ничего нельзя поделать. Нужно срочно поговорить с матерью и всё выяснить. Не в лоб, конечно, а иносказательно, но так, чтобы полностью понять, что происходит вокруг неё.

Разговор с матерью случился буквально на следующий день, когда они втроём прохаживались по улицам Симферополя, приехав туда прогуляться. С ними вместе следовал и их шофёр, вооружённый револьвером, спрятанным в наплечной кобуре под тонким пиджаком, что весьма удивило Женевьеву.

Нет, их иногда сопровождали мужчины из числа доверенных лиц отца или особо приближённых слуг, но никто из них и никогда не брал с собой оружие. Это нонсенс, однако…, и тут Женевьева заметила, что сумка матери немного раздувалась от несоразмерного для неё предмета.

Внезапная догадка осенила девушку. А что, если это дамский револьвер?! Нам грозит какая-то опасность? Но откуда? Она невольно оглянулась вокруг, но окружающий пейзаж не внушал тревогу: всё обыденно, спокойно.

Люди, как люди, улицы, как улицы. Город жил своей жизнью: неспешно прогуливались отдыхающие, скорым шагом перемещались горожане, торопящиеся по своим делам, скучали извозчики, лениво смотря на проходящих мимо потенциальных клиентов. Магазины, люди, машины – всё буднично, обыденно и без угроз. А тогда, кого бояться?

– Маман, а почему ты взяла с собой шофёра, да ещё и с оружием? – спросила Женевьева, когда, побродив по магазинам, они уселись на открытую веранду в летнем кафе.

Графиня в этот момент задумчиво смотрела в сторону моря, и лёгкий бриз игрался полями её белоснежной шляпки, удерживаемой шпильками на волосах. Она о чём-то думала или мечтала, и вопрос дочери застал её врасплох. Мгновенно выйдя из мечтательного состояния, она вперила строгий и прямой взгляд на виновницу прерывания её тайных грёз.

– Что ты сказала, Женя, повтори?

– Маман, почему ты взяла с собой шофёра, да ещё и с оружием? – старательно повторила вопрос Женевьева, пытливо заглядывая матери в глаза.

Мать помолчала, пристально смотря на дочь, но та не смешалась под её взглядом и продолжала ждать ответа. Графиня чисто машинально заметила в лице дочери новые черты, которые ранее не были ей присущи. Мягкая округлость нежных щёк сменилась некоторой резкостью, которую давали более обозначенные скулы и волевой подбородок, что не был характерен для женщин её рода и до сей поры никак не выделявшийся.

«Девочка растёт, – вздохнула про себя графиня, – и становится излишне дерзкой. Может, наказать её? Нет, слишком поздно, девица уже на выданье, восемнадцать лет исполнилось, она хочет любить и быть любимой, а князь Юсупов…» Графиня вспомнила слащавого, прилизанного юношу, что томным взглядом смотрел на мужчин высшего света, предпочитая находиться скорее в их обществе, чем в обществе экзальтированных и изнеженных барышень, и её настроение, и так не очень хорошее, испортилось ещё сильнее.

Конечно, барышни разные: и красивые, и безобразные, есть и умные, и откровенные дуры, высшего света и полу высшего, холодные в любви и страстные, но если князю они не нравятся, любые, то с этим ничего поделать нельзя, кроме как разорвать помолвку. Правда, для этого нужен достаточно весомый повод, а его всё никак не находилось.

– Ты слышала, как я разговаривала с отцом?

– Нет, но я знаю, что отец звонил тебе, маман.

– Да, так вот, – графиня замолчала, дав возможность официанту расставить чашечки с какао и тарелку с фруктами. – Отец звонил предупредить, чтобы мы приняли особые меры предосторожности, у нас в империи активизировались иностранные агенты. Конечно, мы в долгу не останемся, но пока весь мир против нас, и у наших противников больше возможностей навредить.

– И поэтому ты носишь дамский револьвер в сумочке, маман?

Взгляд графини невольно метнулся в сторону лежащей рядом на стуле сумочки, и тут же вернулся обратно. Она промолчала, не желая говорить ни да, ни нет.

– А ты, маман, умеешь пользоваться им? – не отставала от неё дочь.

– Женевьева, ты дерзишь, у меня нет никакого револьвера в сумочке.

– А, ну тогда извини, – и дочь уткнулась в свою чашку с какао.

Графиня помолчала, но дело касалось их личной безопасности, поэтому молчать ей не пристало, наоборот, уже давно надо поговорить на эту тему, но… графиня опасалась, и вот почему. Если говорить о безопасности, то придётся упоминать о нападениях на военно-полевые лагеря, о чём писали во всех газетах. Женевьева газет не читала, поэтому ни о чём не подозревала, а зря. И всё же, сказать придётся.

– Ты читала последние газеты?

– Маман, ты же знаешь, я не интересуюсь политикой.

– В газетах пишут не только о политике.

– Ну и новостями тоже.

– Это хорошо, но и одновременно плохо.

– Почему? – задала короткий вопрос дочь, отхлебывая при этом какао и вгрызаясь в хрустящий, желтовато-молочный круассан.

Графиня поморщилась, глядя, как аппетитно жуёт дочь, но ничего не ответила, а подозвала к себе официанта.

– Будьте добры, – обратилась она к нему, – принесите мне, пожалуйста, последний выпуск газеты «Вестник Крыма».

– Сию минуту, ваше сиятельство.

– Гм, мама, ты хочешь дать мне почитать газету?

– Да, думаю, тебе интересно почитать о своих сокурсниках, которые, пока ты тут отдыхаешь, продолжали учиться в военно-полевом лагере?! – говоря эти слова, графиня пристально смотрела на дочь, стараясь успеть поймать реакцию на её слова. Любой дрогнувший мускул лица или тела должен о многом ей сказать, сообщить то, чего не скажет язык.

Дочь, дожёвывающая почти съеденный круассан, спокойно проглотила его, запила какао и спросила.

– Опять что-то Дегтярёв натворил? И что на этот раз? – ни один мускул на её лице не дрогнул, только глаза заблестели каким-то насмешливым блеском.

– Ты, видимо, думаешь, что он там развлекался? Впрочем, принесут газету, почитаешь.

Через пару минут подошёл официант, неся на блюде свежую газету и, склонившись перед графиней, отдал её. Взявшись за газету, графиня развернула её, внимательно осмотрела все страницы и, найдя интересующую статью, свернула и передала дочери, указав, где читать. Женевьева приняла газету и полностью погрузилась в чтение. Мать внимательно следила за ней, не прекращая попыток понять её отношение по реакции.

На первой полосе газеты была напечатана статья с громким заголовком:

НАПАДЕНИЯ НА ВОЕННЫЕ ЛАГЕРЯ! ИМПЕРАТОР СДЕЛАЛ РАЗНОС ВОЕННОМУ ВЕДОМСТВУ! МНОГО ПОГИБШИХ И ЕЩЁ БОЛЬШЕ РАНЕНЫХ!

Дальше, собственно, кратко излагались прошедшие события, а в конце перечислялись лагеря, в которых всё и произошло. Отдельным списком шли фамилии погибших и раненых. Женевьева дошла до перечисления фамилий, начала читать, потом перечитывать, и стала стремительно бледнеть.

– Он убит!

– Кто убит? – опешила графиня, которая давно уже изучила все списки и нашла барона Дегтярёва в списках раненых. Об этом она даже упомянула в разговоре с графом, а тот подтвердил, что лично слышал от военного министра, что Дегтярёв ранен и находится в госпитале на излечении, правда, состояние у него тяжёлое, а остальные подробности он опустил, сказав, что расскажет их при личной встрече, и вот теперь такой пассаж.

– Дегтярёв!

– Нет, что с тобой, тебе плохо, дочь?!

– Да, мне очень плохо, очень-очень плохо, – Женевьева, не расслышав ответ матери, откинулась назад в кресле и выронила из рук газету.

На страницу:
1 из 5