Свет между строк

Пытались шутить, приглашали, а я не откликалась.

Мне было спокойно в стороне.

Для некоторых —слишком спокойно.

Дрю Харпер.

Она жила иначе.

Смех, голос, шаг —всё в ней звучало громко.

Вокруг неё всегда был круг света: люди тянулись, как мотыльки к огню.

Я не мешала ей.

Но моя тишина, кажется, раздражала её —как эхо, которое не отвечает.

Она не понимала, зачем я молчу.

И, может быть, именно в этом молчании видела вызов.

А это злило её сильнее всего.

Поначалу —мелочи:

подколки, шёпот за спиной,

небольшие толчки на лестнице.

Потом —прямые насмешки.

Я не отвечала.

Молчание всегда было надёжнее слов.

Но однажды, во время перемены, когда аудитория гудела от разговоров,

Дрю бросила:

–Знаешь, Харрис, странно, что при всём твоём умном лицемерии у тебя нет друзей. Может, просто никто не выдерживает скуку рядом с тобой?

Я подняла взгляд от книги.

Спокойно.

–Возможно. Зато не продаю себя за одобрение.

Кто —то прыснул от смеха.

Кто —то отвернулся.

Она покраснела, резко закрыла ноутбук и вышла.

Я снова вернулась к страницам, будто ничего не было.

Но через минуту заметила: руки дрожат.

Не от обиды —от непривычки.

Так давно никому не позволяла достучаться —даже через злость.

Иногда я смотрела на людей, смеющихся в коридоре,

и думала:

может, они просто не боятся быть глупыми.

А я всё ещё боюсь быть живой.

Город вокруг Колледжа жил быстрее, чем я успевала привыкнуть.

Утром он звенел будильниками, дверьми подъездов, голосами торговцев у метро.

К обеду пах лавандовым кофе из маленьких ларьков и пылью от маршруток.

А к вечеру —горячим хлебом и бензином.

Я полюбила этот запах —смесь усталости и движения.

Он был живой, в нём не было приюта, не было жалости.

Только пульс.

Иногда я сидела у окна в библиотеке на третьем этаже —

там стекло дрожало от трамвайных колёс, а за ним текла жизнь, как длинная река: люди спешили, целовались, ругались, и каждый был уверен, что всё впереди.

Я не вмешивалась.

Наблюдала,

как город учит меня не бояться одиночества.

После занятий я шла пешком домой,

мимо книжных лавок, старых домов с балконами, облепленными бельём,

мимо сквера, где уличный музыкант играл на скрипке что —то грустное и знакомое.

Звуки лились, как тёплая вода.

Я ловила себя на мысли, что впервые хочу остаться —в этом городе, в этом теле, в этом мгновении.

Иногда заходила в круглосуточное кафе у вокзала.

Там пахло чаем, маслом и дождём.

Посетители были такие же, как я: студенты, ночные таксисты, усталые женщины с тяжёлыми сумками.

Мы не разговаривали, но я чувствовала с ними родство —каждый просто пытался дожить до утра.

Бариста —высокий парень с чёрными руками от эспрессо —всегда клал в мою чашку больше сахара, чем нужно.

Не спрашивал имени.

И я не спрашивала его.

Этого молчаливого ритуала хватало, чтобы поверить: я —часть чего —то общего.

Город зимой был особенно честен.

В нём не было масок —только пар дыхания и звук шагов по наледи.

Фонари горели жёлтым светом, и снег казался не белым, а золотым.

Я любила гулять поздно, когда улицы пусты, и даже ветер звучит тише.

В такие вечера казалось, что мир можно переписать —чисто, с начала строки.

На последнем курсе Колледж стал тесным.

Не потому что я устала —просто внутри стало больше, чем вокруг.

Я читала всё подряд —от философии до инженерных схем, словно искала в каждом тексте новую грань себя.

Стипендии едва хватало, но я научилась растягивать деньги, как время: немного риса, старый чайник, тетрадь с исписанными полями.

Иногда преподаватели смотрели на меня с лёгким сожалением, а я вежливо улыбалась и думала: пусть жалеют —это безопаснее, чем интерес.

Весной, когда воздух впервые пах асфальтом и талым снегом, я получила письмо —короткое, официальное.

«Назначено жильё по программе сирот».

Квартира.

Своё пространство.

Я перечитала письмо несколько раз,

словно боялась, что буквы исчезнут, если моргну.

Дом оказался на окраине —в районе, где город постепенно уставал от самого себя.

Панельные дома стояли плечом к плечу, их стены покрыты пятнами ржавчины, а балконы —антеннами, как у старых насекомых.

На первом этаже пахло кошками и мокрым бетоном.

Лифт не работал, по лестнице гулко отзывались шаги.

Но дверь —моя.

Ключ —мой.

Внутри —пустота.

Две комнаты, кухня, гостиная, облупившаяся краска на подоконниках.

В углу лежала мятая газета трёхлетней давности и пыльная кружка.

Я открыла окно —в комнату ворвался холодный воздух,

пахнущий железной дорогой и хлебом из соседнего киоска.

Снаружи шумел город: поезда, собаки, голоса, отдалённый звук автобусов.

Он не знал, кто я, и, кажется, не возражал против моего существования.

Это было достаточно.

Я стояла посреди комнаты и слушала.

Тишина здесь была другой —не приютской, а взрослой.

Не тишина страха, а пауза перед выбором.

Я купила лампу с жёлтым абажуром, старый стол с потертым краем и книжную полку.

Когда вечером включала свет, комната выглядела не уютно, но честно.

Тени были настоящими, и даже пыль казалась живой.

Иногда я садилась к окну.

Снизу доносились голоса: дети смеялись на площадке, кто —то выгуливал собаку,вдали звенели рельсы.

По вечерам я возвращалась домой поздно.

Иногда с книгами, иногда просто уставшая.

Включала лампу, садилась у окна.

Смотрела, как дождь режет улицы полосами,

как фары растекаются по лужам,

как трамвай звенит вдалеке.

Город был жив.

Он шумел, ругался, смеялся, спотыкался.

И я вместе с ним.

Мне казалось, всё стало правильно.

Тихо. Предсказуемо.

Я перестала ждать перемен.

Но где —то глубоко внутри всё равно шевелилось —тонкое, едва слышное ощущение, будто мир делает вдох перед очередным поворотом.

Мир любит повторяться.

И я уже знала —даже в тишине всегда есть отзвук чего —то грядущего.

Днём город пах бумагой, пылью и потом.

Я работала в офисе —не потому что мечтала, а потому что нужно было.

Небольшое издательство на четвёртом этаже старого здания, где окна всегда заедали, а кофе —машина плевалась кипятком.

Я редактировала тексты —чужие мысли, аккуратно причесанные в абзацы.

Иногда ловила себя на том, что застреваю в чьих —то словах, читаю медленнее, чем нужно,

потому что чувствую за ними дыхание живого человека.

Офис пах чернилами и несвежим воздухом.

Коллеги разговаривали между собой с усталой теплотой: про транспорт, сериал, начальство.

Я улыбалась, кивала, но оставалась на расстоянии.

Так безопаснее —ни привязанности, ни потерь.

После работы город встречал меня светом.

Вывески кафе, витрины, огни светофоров —всё гудело, как огромный рой.

Я шла домой по набережной,

где ветер пах водой и металлом.

На другом берегу стояли старые склады, их крыши покрыты ржавчиной, и иногда оттуда доносился лай собак.

Мне нравилось это место —никто не задерживался там надолго, и я могла быть частью пейзажа, не вызывая вопросов.

Иногда останавливалась у киоска с жареными каштанами.

Продавец всегда молчал, только кивал и клал орехи в бумажный стакан.

От них шёл мягкий дымок, и я грела о него пальцы.

Шла дальше, а в голове оставался запах —сладкий, тёплый, почти домашний.

Иногда я представляла,

что за каждым окном кто —то живёт по —настоящему.

Кто —то режет хлеб,

кто —то гладит кота,

кто —то спорит о глупостях.

И все эти мелкие движения складываются в жизнь,

которую я не умею вести.

Моя жизнь —между строк.

Между окнами, между шагами, между словами.

Я не жаловалась.

Просто наблюдала.

Всё, что я пережила, научило:

счастье громко не живёт.

Иногда по вечерам я писала.

Не как раньше —в тетрадь, а в ноутбук, чтобы слова выглядели аккуратнее.

Записывала короткие заметки:

о женщине в трамвае, которая держала букет, как щит; о мальчике, засыпавшем на остановке; о старике, ругавшемся на голубей, но всё равно бросавшем им хлеб.

Я называла эти заметки «дыханием».

Каждая из них —одно мгновение, в котором я чувствовала себя живой.

Город ночью был другим.

Неон таял, и под окнами слышались только редкие шаги.

Я любила этот час —между двух тишин.

Когда можно услышать, как сердце совпадает с шумом мира.

Иногда я стояла на балконе, смотрела вниз —на темнеющие дворы, на редкие сигаретные огоньки у подъездов.

Сверху люди казались искрами, а город —огромным костром, который никогда не гаснет, пока есть хоть кто —то, кому нужно согреться.

Иногда мне снился приют.

Не кошмар, просто комната —запах порошка, тёплая батарея, тонкие одеяла.

Я стояла у стены и видела себя —маленькую,

с зажатыми руками и взглядом, в котором не было возраста.

Просыпалась не от страха, а от чувства, что кто —то зовёт.

Не мать, не отец, а та часть меня,

которая ещё не отпустила прошлое.

Я вставала, заваривала чай, садилась у окна и смотрела на город.

Он спал, но где —то вдалеке уже загорались первые окна.

Я думала, что, может, все мы просто дети, которые ищут свет, чтобы не заснуть в темноте.

Иногда я проходила мимо того самого приюта.

Здание стояло на месте, серое, облупившееся, но уже другое —меньше, словно сжалось от времени.

Во дворе бегали дети.

Я смотрела на них издалека, и никто не узнавал меня.

И это было правильно.

Ветер приносил знакомый запах каши, и где —то внутри дрогнуло —не боль, просто память, мягкая, как след от старого ожога.

Я стояла недолго.

Потом пошла дальше.

Пусть этот дом останется им —новым, не обожжённым.

Иногда я вижу во сне девочку —в пальто, слишком большом для её плеч.

Она идёт по улице,

сжимая в руке что —то маленькое,

похожее на обугленную пуговицу.

Я знаю —это её “счастливый круг”.

Она идёт, не оглядывается.

И я больше не зову её.

Пусть идёт.

Пусть будет там, где ей не больно.

Глава 5. Старые тени.

Писклявый голос вырвал меня из мыслей, будто кто —то щёлкнул выключателем.

Монитор перед глазами замерцал, строки отчёта поплыли, и я моргнула несколько раз, возвращаясь в реальность.

Передо мной стояла Дрю Харпер.

Та самая.

Блондинка с идеальной укладкой, зелёными глазами цвета бутылочного стекла и лицом кошки, готовой броситься, если хоть кто —то посмеет дышать громче неё.

После колледжа мы разошлись, но жизнь любит цикличность – Дрю всплыла в моём отделе с новой должностью и тем же голосом.

Заноза. Не просто в заднице —в целой системе координат.

–Мисс Харрис, —произнесла она с тем самым притворным тоном, каким обычно разговаривают с официантами или уборщицами. —Вы меня вообще слушаете? Годовой отчёт должен быть готов к следующей неделе. Хватит витать в облаках, займитесь делом.

Я медленно выпрямилась, оторвала взгляд от экрана и посмотрела на неё поверх монитора.

Голос внутри шептал: не реагируй, не сегодня.

Но я всё —таки заговорила.

–При всём уважении, мисс Харпер, —начала я ровным, почти ледяным тоном, —мистер Томсон поручил это вам. Этот отчёт не входит в мои обязанности. Более того, я не подчиняюсь вам.

Её улыбка дрогнула.

Брови сошлись, в глазах мелькнуло раздражение, будто я укусила её за маникюр.

Рабочий день клонится к вечеру, и последняя вещь, которую я могла бы себе позволить, —это делать чужую работу ради её самоутверждения.

Дома ждал тот, ради кого я вообще просыпаюсь по утрам.

Он —единственный, кто удерживает меня от того, чтобы не шагнуть обратно в ту бездну, где всё сгорело.

Дрю подошла ближе,

опёрлась ладонями на край моего стола,

запах её духов резанул воздух —сладкий, липкий, как обещание, которое никто не собирается выполнять.

–Харрис, —прошипела она, наклоняясь, —если ты не хочешь потерять своё место, советую сделать, как я сказала. Одно моё слово —и ты будешь стоять в очереди на бирже труда.

Я смотрела ей прямо в глаза.

–Серьёзно? —спросила спокойно. —Одно слово? Может, два скажешь —для надёжности?

На секунду она замерла,

улыбка стала жёсткой, будто нарисованной.

–Не испытывай судьбу, —сказала она. —Ты не из тех, кто может позволить себе врагов.

–А ты не из тех, кто умеет их выбирать.

Её щёки вспыхнули, глаза сузились,

она резко выпрямилась, провела взглядом по мне сверху вниз —

оценивающе, с тем самым выражением лица, которым люди смотрят на трещину в стене: раздражённо, но с опаской, что под ней может быть что —то глубже.

–Думаю, у тебя нет дел поважнее на выходные, —бросила она через плечо.

–Забавно, —ответила я, не поднимаясь. —Ты говоришь так, будто тебя кто —то ещё слушает.

Её шаги стихли у дверей,

но в воздухе остался запах лака для волос и раздражения.

Я выдохнула медленно, чувствуя, как челюсть всё ещё напряжена.

Она всё ещё играла в ту же игру, что и в Колледже, просто поменяла декорации.

Теперь внимание искала не в аудитории, а в кабинете повыше этажом.

И, судя по уверенности, кто —то сверху давал ей право чувствовать себя неприкасаемой.

—Ты опять умудрилась вывести её из себя? —голос за спиной прозвучал с лёгкой насмешкой.

Я обернулась.

Кейт стояла, прислонившись к перегородке, с чашкой кофе в руке.

От неё пахло ванилью и табаком —странное сочетание, но ей шло.

На лице —тёплая усталость, редкая в этом офисе вещь.

–Не специально, —ответила я, поворачиваясь обратно к монитору. —Она просто не любит, когда кто —то напоминает, что у неё нет власти.

Кейт усмехнулась.

–А ты не любишь, когда тебе указывают, что делать.

–Верно, —сказала я, не оборачиваясь. —Поэтому у нас стабильный баланс террора.

Она рассмеялась тихо, сделала глоток и присела на край стола.

–Слушай, а тебе не надоело держать всё под контролем?

Я пожала плечами.

–Надоело ещё в семь лет. Потом привыкла.

Кейт замолчала, смотрела внимательно, но без жалости.

И это было почти приятно.

–Ладно, —сказала она наконец, —если что, прикрою тебя с отчётом. Хочу посмотреть, как Харпер выкрутится перед Томсоном.

–Благодарю, —ответила я коротко. —Должна тебе кофе.

–Кофе —слишком мало. Возьми хотя бы выходной.

Я улыбнулась уголком губ.

–Попробую.

–Попробуй не как обычно, а по —настоящему, —сказала она, уходя.

–Без списков, без отчётов, без бронежилета.

Я смотрела ей вслед и подумала, что, возможно, в этом мире ещё остались люди, которые умеют говорить не ради звука.

На улице уже стемнело, когда я вышла из офиса.

Воздух был густой, пах выхлопами, пылью и чем —то жареным —то ли картошкой из забегаловки, то ли чужой жизнью, которой живут после шести вечера.

Небо —мутно —синее, с рваными облаками, и где —то далеко бормотал гром.

Я шагала быстро, не глядя по сторонам.

Мимо скользили лица —уставшие, шумные, живые.

Кто —то говорил по телефону, кто —то смеялся, кто —то просто шёл.

Город жил как мог, и в этом гуле было что —то успокаивающее —всё уже происходит, ничего объяснять не надо.

Офис остался позади, а вместе с ним —Харпер, её духи и глухое ощущение войны, которая никогда не закончится.

Автобус пришёл переполненный, и я, как всегда, втиснулась в самую середину.

Запахи —человеческие, сильные, настоящие.

Мужчина рядом держал букет гвоздик, женщина в наушниках шептала себе под нос текст песни.

Я смотрела в окно —огни улиц мелькали, отражаясь в стекле, и на секунду казалось, что город —это длинный коридор,

в котором никто не знает, куда идёт.

–Вы выходите? —спросил кто —то у плеча.

–Да, —ответила я, хотя не знала, где именно собираюсь выйти.

На остановке пахло дождём и бензином.

Я натянула капюшон и пошла пешком —дворы, мокрый асфальт, редкие фонари.

Из окон домов тёк жёлтый свет, в окнах —чужие вечера:

дети с планшетами, пожилые пары у телевизора, кто —то режет хлеб, кто —то просто стоит, смотрит в темноту.

Мне всегда нравились чужие окна.

Они доказывали, что жизнь продолжается, даже если ты к ней не прикасаешься.

Глава 6. Между днем и тенью.

Дверь щёлкнула мягко —я всегда придерживала замок, чтобы не разбудить тишину.

В квартире пахло бумагой и чем —то тёплым: чай, подгоревшие тосты, жизнь, которая держится на простых вещах.

–Я дома, —сказала я вполголоса.

Из —за стены послышался топот босых ног, потом —голос:

–Опоздала на девять минут. Я засекал.

Я улыбнулась, повесила пальто.

–Ужас. Мировой рекорд по несоблюдению дисциплины.

Тео стоял в дверях кухни —чуть выше, чем я его помнила утром, волосы взъерошены, на щеке пятно муки.

–Суп почти готов, —сообщил он с серьёзностью шеф —повара. —И не смей говорить, что подгорел. Это аромат дымка.

–Если аромат дымка можно есть ложкой —я в деле, —усмехнулась я.

Он фыркнул, наливая по тарелкам.

За эти годы мы оба научились ценить тишину: она была роскошью, не пустотой.

–На работе что —то случилось? —спросил он, не глядя.

–Как ты догадался?

–Ты дышишь, как будто по лестнице бежала.

–Почти. Только лестница вела вниз.

–Значит, выкарабкалась. Как всегда.

Мы ели молча. За окном дождь стучал по подоконнику, как метроном.

Иногда он смотрел на меня слишком взрослым взглядом, и в такие моменты я ловила себя на мысли: он растёт быстрее, чем я успеваю к этому привыкнуть.

Когда он ушёл в свою комнату, я осталась на кухне, слушая, как за стеной выравнивается его дыхание.

Оно звучало спокойно, как напоминание: всё пока под контролем.

Я допила чай, выключила свет и прошла в комнату.

Хотелось одного —тишины, душа и сна без снов.

Но, когда я легла, лампочка над кроватью тихо щёлкнула и мигнула —всего раз, будто кто —то коснулся провода.

В воздухе повис слабый запах металла и мокрого асфальта, как после грозы.

Я натянула одеяло повыше, решила, что, наверное, перегрелся контакт.

Где —то на кухне послышался лёгкий звук —как будто с полки упала ложка.

Я закрыла глаза.

Усталость была сильнее любопытства.

И всё же, прежде чем уснуть, я уловила… дыхание.

Очень тихое, где —то у изголовья.

Будто воздух выдохнул рядом:

«Поздно…»

Я распахнула глаза —пусто.

Сердце билось слишком громко для тишины.

Проснулась от запаха кофе.

Настоящего —не растворимого, не из автомата, а того, что варят с упрямством и смыслом.

–Ты решила, что воскресенье —день сна? —

голос Тео донёсся с кухни.

–Я решила, что воскресенье —день игнорирования реальности, —пробормотала я, сползая с кровати.

На полу валялся плед, у прикроватной тумбы —кружка.

Не помнила, чтобы брала её вчера.

Кофе внутри был холодный, но свежий —будто кто —то наливал недавно.

Я моргнула.

Наверное, Тео решил “порадовать” ночным сервисом.

–Это ты принесла кружку в спальню? —спросила я, входя на кухню.

Он стоял у плиты в майке, слишком большой, чтобы быть его, и перемешивал яичницу.

–Какую кружку?

–У кровати. С кофе.

–Не —а, я не заходил. Ты же просила не тревожить твой “священный ритуал сна”. —Он скривился. —Цитирую: “Если я сплю, я временно не человек”.

–И я была права. Но кофе —не мой.

–Может, твой внутренний демон заботится о тебе?

–Да, точно. Делает кофе, пока я сплю. Осталось только мусор вынести.

Он рассмеялся.

–Удобно, между прочим. Я бы такого себе завёл.

–Ещё чего. Мне и тебя достаточно.

–Обидно прозвучало, —сказал он, пробуя яичницу. —Но комплимент засчитан.

Мы ели на кухне, солнце пробивалось через грязное стекло и падало на стол неровным квадратом.

Тео жевал медленно, смотрел в окно.

–Ты плохо спала, —сказал он.

–Почему ты так решил?

–Потому что утром ты выглядела, как Wi —Fi без сигнала.

Я усмехнулась.

–Спасибо за поэзию.

–Серьёзно, —он нахмурился. —Что —то случилось?

Я замешкалась.

Рассказать? Про шёпот? Про дыхание у изголовья?

Нет. Он начнёт волноваться.

А если я просто… выдумала?

–Просто устала, —сказала я.

–Опять работа?

–Опять люди.

–Тогда можно я брошу школу и пойду жить в горах?

–А я?

–Ты со мной. Но с условием: без интернета и Дрю Харпер.

Я фыркнула.

–Договорились. Только оставь кофе. Без него в горах я долго не протяну.

–О, я уже видел, что бывает, когда ты без кофе. Это будет не “Нова в горах”, а “Катастрофа в горах”.

–Осторожно, я могу тебя не взять.

Он театрально приложил руку к груди.

–Моё сердце разбито. Но я готов его склеить, если дашь мне выходной от домашки.

–Шантаж.

–Наследственное, —сказал он и подмигнул.

После завтрака он ушёл к себе, а я осталась на кухне.

Поставила кружку в раковину —та самая, с кофе откуда —то.

На стенке, под ободком, —странная отметина, будто отпечаток пальца.

Серебристый, как след пепла.

Я потерла губкой —исчез.

Но запах остался.

Металл, дождь и что —то ещё.

Сердце ёкнуло —на секунду.

Потом я рассмеялась.

–Отлично, —сказала себе. —Теперь у нас призрак с бариста —опытом.

–Что? —крикнул Тео из комнаты.

–Ничего! Просто разговариваю с теми, кто не ответит!

–Ага. Признаки стабильности.

Я усмехнулась.

–Зато не скучно.

В полдень мы пошли в магазин.

Улица дышала сыростью после ночного дождя.

Асфальт блестел, машины проносились с брызгами.

Тео шёл рядом, ел мороженое и рассуждал о вселенной, где коты —правители.

–Представь, —говорил он, —парламент котов.

–Они бы всё время спали на заседаниях.

–Да. Но с какой грацией!

–И принимали бы законы, которые никто не выполняет.

–То есть как у людей?

–Именно. Только с хвостами.

Он засмеялся, чуть не уронив мороженое.

Я поймала его за руку.

Мгновение —и в груди снова стало спокойно.

К вечеру вернулись домой.

Я поставила чайник, включила музыку.

Когда опустилась на диван, лампа рядом мигнула.

Раз.

Два.

Как будто кто —то проверял —я заметила или нет.

–Нова, —сказал Тео, выглядывая из комнаты, —у нас опять электричество шалит?

–Возможно. Проверю позже.

–Не вздумай лезть сама. Ты же помнишь, что было в прошлый раз?

–Небольшой инцидент с коротким замыканием не считается.

–“Небольшой”? Ты выбила свет в трёх квартирах.

–Это был творческий подход к ремонту.

Он покачал головой.

–Обещай, что завтра позовёшь электрика.

–Обещаю.

Он исчез за дверью.

Лампа мигнула ещё раз —будто усмехнулась.

Позднее я писала отчёт, пальцы стучали по клавиатуре в ритм дождя.

В комнате —ровный гул электричества,

и вдруг где —то под потолком —едва слышный шорох.

Я подняла голову.

Ничего.

Только шепот —почти неслышный, словно сам воздух дотронулся до уха: —Поздно…

Я обернулась.

Комната пустая.

На экране монитора курсор мигал,

в отражении стекла —моё лицо и за ним…

тень.

Не страшная, не живая —просто чужая.

Я выдохнула, потёрла глаза.

Сон. Нервы. Электричество. Всё вместе.

За дверью послышался голос Тео:

–Ты опять разговариваешь с ноутбуком?

–Да, —ответила я. —Он единственный, кто не спорит.

–Пока не зависнет, —отозвался он.

Я усмехнулась.

–Спасибо, братишка. Теперь мне спокойнее.

И всё же, когда выключила свет и пошла спать,

оглянулась на экран.

Курсор мигал ровно,

но последняя строка, которую я не помнила, как напечатала,

стояла посреди белого поля:

“поздно не всегда про время.”

В офисе было душно. Принтеры гудели, мониторы мерцали, в воздухе витала смесь бумаги и раздражения.

Я успела сделать три отчёта и допить второй кофе, когда Дрю появилась из —за перегородки с папкой в руках и выражением лица, которое предвещало бурю.

–Харрис! —её голос звенел, как натянутая струна. —Где годовой отчёт?

–У тебя в списке задач, —ответила я спокойно, не отрываясь от экрана.

–Я спросила, где отчёт, —повторила она, делая шаг ближе.

–Возможно, там же, где твоя ответственность, —сказала я и только тогда подняла взгляд.

Кейт, сидевшая за соседним столом, прикрыла рот ладонью, чтобы скрыть улыбку.