Осада

Исмаил Шомурадов

Осада

Начало истории

XVI век!

После Великого Амура Темура Мавераннахр погрузился в смуту: борьба за трон между потомками Тимура и Чингизхана истощила силы как знати, так и народа. Государство, централизованное Шайбани-ханом, продержалось недолго – вскоре оно распалось. Ситуация обострилась до такой степени, что каждый узбекский род стал провозглашать собственного хана. В Мавераннахре исчезли не только следы централизованного правления, но и сама основа государственности.

Империя, некогда сотрясавшая мир, распалась на крошечные ханства. Народ стоял на грани утраты национального самосознания и целостности. И вот именно в этот трагический момент на историческую арену вышел молодой Абдулла султан, сын Искандар-хана, правителя Кармины.

Когда его дальний родственник Навруз Ахмад-хан двинул войско на Кармину 1 , Искандар-хан, не дождавшись поддержки, бежал за реку. Но юный Абдулла не отступил. Он сразился, победил Навруза Ахмад-хана и понял: миссия объединения Мавераннахра и возрождения великой державы легла именно на его плечи. Он посвятил себя этой цели.

Серия непрерывных войн расширила пределы страны. Абдулла султан завоевал Бухару, вознёс отца на престол Мавераннахра, а сам занялся объединением территорий, денежной реформой и развитием государства. (Позднее Абдуллахан, как и Амир Темур, стал символом благоустройства в регионе.)

Но вскоре после смерти Навруза Ахмад-хана его сыновья – Дарвешхан и Бобо султан – подняли мятеж против Абдуллы, начали грабить земли, устраивать набеги. В то время Туркестан и, в особенности, Ташкент находились под их контролем.

В сражении с войсками Бухары победа осталась за Абдуллой. Дарвешхан подчинился, но Бобо султан не счёл это достойным и отступил, продолжая борьбу. Абдулла оставил Дарвеша в Ташкенте, а сам вернулся в столицу. Однако Бобо, охваченный завистью и злобой к брату, в 1574 году захватил Ташкент и бросил Дарвеша в темницу.

В 1578 году Абдулла разбил Бобо у Зомина 2 . Его торжественно встретили в Ташкенте, освободили Дарвеша и вновь возвели его на трон. Бобо бежал в земли мангытов и, отправив к Абдулле посолов, предложил мир. Ему было даровано правление в Туркестане 3 как сюйургал (удел).

Но Бобо нарушил условия мира: объединившись с кочевниками и беглыми самаркандскими султанами, вновь разорил земли Мавераннахра. Вскоре он вторгся в Ташкент и, свергнув Дарвеша, казнил его.

Страна снова погрузилась в хаос. Абдулла султан ясно понимал: если немедленно не принять меры, его постигнет судьба недавних поверженных ханов, государство окончательно утонет в трясине феодальной розни. Он объявил мобилизацию, чтобы наказать Бобо и вернуть Ташкент – город, без которого держава неполна.

Тем временем Бобо поручил Ташкент своему сыну Абдулгаффору и брату Тахир-султану, а сам отступил к Туркестану, собирая войско для нового похода. Он отправил посолов к своим извечным врагам – казахским султанам – с предложением союза. Однако те, тайно договорившись между собой, решили убить Бобо обманом и казнить посланника. Но палач оказался милосердным – пощадил посланника и отпустил.

Казахские султаны, не зная об этом, прибыли в лагерь Бобо, где их уже поджидала кара. Бобо, предупреждённый посланником, схватил их и велел всех казнить.

Узнав об этом, Абдулла султан направил к Бобо своего эмиссара, выразив удовлетворение произошедшим. Он намекнул, что, если Бобо устранит ещё одного врага – Бузахур-султана, – между ними может быть заключён взаимовыгодный мир.

Бузахур, прознав об этом, скрылся. Бобо доложил Абдулле, что ведёт охоту на него, и предложил мир. Абдулла, в свою очередь, направил письмо отцу и своему наставнику – Ходже Саъду, прося совета…

ГЛАВА I

1

После вчерашнего дождя небо засияло ослепительной синевой, но в воздухе всё ещё витала прохлада, отчего по коже пробегал озноб.

Хотя уже полдень, с полей нехотя поднимается лёгкий пар – солнце с трудом прогревает увлажнённую землю. В воздухе чувствуется запах сырости. Капли недавнего дождя сверкают на траве у подножья стены, на свежих, изумрудных листьях деревьев – словно жемчужины, оставленные небесами. Всё вокруг будто только что окунулось в омовение и теперь сияет чистотой – сердце радуется.

У стены стоял юноша Жонпулат.

Ему около двадцати, редкие усы и бородка не скрывали ещё детских черт на лице. Щёки и подбородок усыпаны красноватыми угрями. Он был худощав, в поношенном чапане4 поверх белой рубахи, плечо которого безвольно свисало. На голове – пожелтевший тюрбан, намотанный поверх такия. За седлом широкоспинного и ровного по шагу коня аккуратно скручено и привязано серое пальто. На одной стороне хуржуна – меч и лук, на другой – щит. Всё это говорило о воине, не лишённом спешности и цели.

Он стоял у недавно открытых ворот в стене Ташкента, таких узких, что через них мог пройти лишь всадник. Горожане в простонародье звали их Тешиккопка – «Дырявые ворота».

– Кого ты назвал? – переспросил часовой, склонив голову вбок, будто не расслышав, и, спешившись, пристально посмотрел на Жонпулата.

– Говорю же, к городским султанам, – невозмутимо ответил юноша.

Солдат переглянулся с товарищем и, указав на видавшую виды одежду пришельца, насмешливо сказал:

– А может, ты и к самому хану пожаловал?

– Я только что от него… – Жонпулат не уловил издёвки. – Мне нужно поговорить с султанами… Тахир-султан… Дело важное…

Юноша говорил спокойно, хладнокровно. Часовой насторожился: «Может, он из тайных людей Бобохана?» – подумал он. Осмотрел его внимательнее: конь вспотевший, тревожно переминается с ноги на ногу, от него и всадника веет потом. Под брюхом коня – грязь, брызги от дороги. У путника уставший, посеревший взгляд, лицо обожжено весенним солнцем, но лоб и уши – светлее, как у того, кто не имел времени снять тюрбан и понежиться на солнце.

Он жестом позвал второго стражника и велел:

– Отведи его в орду5, передай Чухра-аге6! Живо!

Жонпулат молча пошёл вперёд. За ним проследовал второй стражник, сев на коня.

– Слышал, будто скоро будет война… – с интересом сказал стражник, поравнявшись с Жонпулатом. – Говорят, с Абдулла султаном договориться невозможно.

– Не знаю, – пожал плечами Жонпулат.

– Но, если и будет, мы ведь победим, правда? – настойчиво продолжал тот, хотя голос его дрожал.

О непреодолимой мощи Абдуллахана уже ходили слухи не только по Мавераннахру, но и по Дашти-Кипчаку, Бадахшану, Хорасану…

– Не знаю!

– Говорят, он жесток. Собрался идти на нас… – пробормотал стражник себе под нос. – Наши полководцы не сдадут город, правда? Хоть бы он повернул обратно… Повернёт ли?

– Не знаю!

– Бобохан, вроде бы, уже что-то предпринимает… Это правда?

Жонпулат, глянув на него с явным раздражением, холодно сказал:

– Мне неизвестно.

Он был явно недоволен. Но стражник, видно, был из тех, кто не чувствует границ и не отличает молчания от негодования и продолжал:

– В этих краях никого нет равного Бобохану!

Жонпулат взглянул на него с нескрываемой неприязнью, но промолчал.

– Видел его мушкеты? – похвалился тот. – Если пальнёт, любую армию разнесёт!

– Нынче армии уже не боятся мушкетов, – буркнул Жонпулат. – Ими можно разве что детей пугать. В бою же каждый знает, лук надёжнее: выстрелил и не дрожишь, не суетишься, не засыпаешь заново порох…

Беседа на этом и закончилась. Стражник понял: этот человек не расположен к разговорам.

Внутренняя цитадель города была обнесена ещё более высокой глиняной стеной. Ворота её были больше, чем у Тешиккопки, доски – ветхие, петли и заклёпки – почерневшие, и были они наглухо заперты. По обе стороны ворот стояли ленивые стражники, рассеянно поглядывая по сторонам.

Солдат, приведший Жонпулата, пересказал всё, что знал и не знал, передал его под стражу и повернул обратно.

Стражники взяли поводья его коня, а самого юношу повели внутрь орды, через узкий дворик – в здание хана. Стоило ему переступить резной порог, как шёлковые занавеси на открытых окнах просторной и длинной залы взметнулись вверх, и в помещение ворвался свежий ветер. Его порыв коснулся лица юноши, в нос ударил запах незнакомого яства, смешанный с затхлым, не согретым за зиму воздухом залы.

Жонпулат застыл у входа, и его взгляд сразу упал на стоящего у трона Тохира-султана, что держался за ножку трона правой рукой. Казалось, он был погружён в безответные размышления, как человек, попавший в плен вопросов без ответов. По крайней мере, так это показалось Жонпулату.

– Ну?! – бросил Тохир-султан, направляясь по ковру, алым покрывавшему пол, навстречу.

Увидев правителя города, Жонпулат обернулся к стоящему позади стражнику и застыл в молчании, словно проглотив язык.

– Возвращайся на место! – велел Тохир-султан, затем уставился на Жонпулата. – Ну?!

– Меня прислал господин Бобохан, – произнёс Жонпулат.

– Ну?! – снова повторил Тохир-султан. – Что он сказал?

Слова «Что он сказал?» прозвучали насмешливо. В голосе не чувствовалось ни уважения, ни должной почтительности.

– Переговоров не будет… – тихо произнёс Жонпулат и добавил. – Хан сказал: «Абдулла султан, видимо, не примет перемирия. Город следует защищать».

Взгляд Тохир-султана вспыхнул. Он этого явно не ожидал.

– Что значит, не будет?! Столько жертв, столько усилий напрасны?!

Он имел в виду исполнение условий Бобохана, убийство казахских султанов и разрыв с Бозахур-султаном.

– Сейчас удача на стороне Абдуллы-султана… – сказал Жонпулат и, поняв, что слова прозвучали не от его имени, поспешил добавить. – Таков был приказ господина…

Он не дал прямого ответа, но прояснил суть дела. Тем самым хотел сказать: «Абдулла султан действует по своей воле, с нашим мнением не считается». Султан понял.

– Где сейчас Его Светлость? – спросил Тохир-султан.

– Отправился в сторону Отрара7, – ответил Жонпулат. – Сказал, соберёт навкаров и вернётся.

Эта весть не обрадовала Тохира. С кем собирать войско, если союз с казахами разорван? Откуда ждать помощи?

В этот момент в зал вбежал юный Абдулгаффор-султан, с лицом, на котором ещё не угас юношеский румянец, с жидкими усами и бородкой, что не шли к его худощавому облику. Он толкнул стоявшего у порога Жонпулата и воскликнул с тревогой:

– Что случилось?! Что за вести?!

«Что-то здесь нечисто, подумал Тохир-султан. – Вестник ещё не доложил, а Абдулгаффор уже в курсе».

– Похоже, перемирия не будет, – с лёгкостью проговорил Жонпулат. – Таков приказ хана…

Оба султана замолчали.

– Какие распоряжения для нас? – наконец спросил Тохир-султан.

– Всё то же… Хранить город как зеницу ока… – сказал Жонпулат. – В случае, если Абдулла султан двинется на Ташкент, не сдавать его. Хан велел: «Этот город дорог нам, это отцовское наследие. Что бы ни случилось – сохранить его. Я вернусь с воинами из степи».

– Абдулла султан направит войско на Ташкент? – тревожно спросил Абдулгаффор-султан.

– Ваш отец полагает, что возможно, – пояснил Жонпулат.

Оба султана переглянулись.

– Хватит ли у нас сил на оборону? – спросил Абдулгаффор.

– Городские стены крепки… запасов хватит… ещё соберём… выдержим, – уверенно сказал Тохир-султан.

– Ещё одно… – Жонпулат обратился к Абдулгаффору. – Ваш отец отправил и вашу сестру. Сказал: «В городе будет в безопасности».

Его лицо покраснело, не знал, куда руки деть.

– Сестру? Мохим?! – удивился Абдулгаффор. – Но она же была у Абдуллы-султана в заложниках!

– Абдулла её вернул…

– Вернул?! Где она?

– У ворот, снаружи.

– Почему не привёл с собой?

– На всякий случай… хотел сначала доложить…

Жонпулат вынул из пазухи свёрнутый лист бумаги и передал его Абдулгаффору.

– Господин велел передать это!

Абдулгаффор торопливо развернул письмо и стал читать.

– Что пишет? – спросил Тохир-султан.

– Пара поручений… – ответил Абдулгаффор и передал письмо Тохиру.

«Абдулгаффор, похоже, нас ждут новые суровые испытания. Вверяю тебе и твоему дяде наш родной Ташкент – это значит, что в эти неудачные времена вы должны хранить его, как свою душу. Ты знаешь, для потомков ханов честь – овладеть городом и удержать его. Если Абдулла султан и впрямь начнёт поход, то ты обязан защищать Ташкент, родину, где покоятся останки нашего благословенного отца, до последнего воина, до последнего жителя, до последнего навкара! Это – приказ! Потеряем Ташкент и вместе с ним потеряем лицо наших великих предков, таких как Навруз Ахмадхон. Наш трон погрузится в бездну забвения, наш скакун по имени Удача утонет в трясине неудач, наш род увязнет в омуте предательства. Люди не признают несчастного хана. Поэтому, что бы ни случилось – не сдавай город. Мы же, как только откроется возможность, вернёмся с войском, больше звёзд на небе. Об этом ты непременно расскажи моему брату Тохир-султану. Пусть знает, защита крепости есть дело жизни и смерти всего нашего рода. Без этого города мы – как песок в степи: бесприютны и лишены отчизны.

Также, я посылаю к вам твою сестру. Устрой так, чтобы она жила вне дворца, в уединении, чтобы никто не узнал, что она из моей крови. Оставь при ней юношу, что вручил тебе это письмо. Он присмотрит за ней. Ему также даны особые поручения.

Да хранит тебя, брат мой, и наш город – Аллах!»

– Всё ясно… Только вот с сестрой не всё понятно… – сказал Абдулгаффор.

– У господина, видимо, были свои соображения, – ответил Тохир-султан. – Делай, как велено.

2

Когда после казни казахских султанов ответа от Абдуллахана так и не последовало, Бобохан понял: ни принять решение в одиночку, ни разгадать молчание противника он не в силах. Он заподозрил коварство. Тогда, в час тревоги, он поручил свою дочь верному слуге, повару и сподвижнику – Жонпулату.

– Сейчас удача на стороне Абдулла султана, – сказал он, словно сам с собой беседуя. – Похоже, примирения не будет… – Затем обернулся к Жонпулату. – Возьми с собой четверых-пятерых навкаров8 и доставь мою дочь Мохим в Ташкент. Я сам отправляюсь в степь, на сбор войск. Если останусь жив, вернусь с большой армией. Передай Абдулгаффору и Тахиру: если Абдулла султан и впрямь вознамерился овладеть Ташкентом, чтобы ни при каких условиях не сдавали крепость. Усек?

Бобохан подошёл ближе, взял Жонпулата за полу чапана, мягко похлопал по плечу, огляделся – даже на стены шатра бросил тревожный взгляд – и что-то прошептал ему на ухо. Настолько тайное, что не доверил даже воздуху между стен.

Лицо Жонпулата побледнело.

– Не может быть?! – отшатнулся он, поражённый. – Не может быть…?!

– Именно так! Это не просьба – приказ!

– Я не смогу! Это выше моих сил! – Жонпулат запнулся.

– Сможешь! Выполнишь, и доложишь мне лично! – голос Бобохана стал жёстким, почти грозным. – Если не исполнишь живым не оставлю! Хоть под землю уйдёшь за ухо вытащу, в небо взовьёшься за ногу стяну, голову с плеч, и всё! Понял?! И главное, об этом задании никто не должен знать. Никто! Даже Тахир и Абдулгаффор! Понял?! Я поручаю это тебе, как брату. Иначе доверил бы тем, кто слово в слово исполняет каждое моё веление! Понял?! Я тебе верю…

Эти последние слова прозвучали с такой душевной теплотой, что Жонпулат и сам не понял, испытывают ли его, шутят или на самом деле от него ждут невозможного. Радоваться доверию или дрожать от страха перед бездной, он не знал. Ясно одно: если выполнит – возможно, сам же будет убит по возвращении. Такие поручения не оставляют свидетелей. А если откажется? Тогда его настигнут – хоть из-под земли. Он ведь не ребёнок, понимает.

Он стоял с опущенной головой. Был ли иной выбор?

После того как Бобохан нарушил перемирие, напал на Ташкент и убил Дарвешхана, гнев Абдуллахана вспыхнул яростным пламенем. Но, несмотря на это, хан Бухары – человек расчётливый, дальновидный. Внезапно, к изумлению, всех, он отпустил Мохим – дочь врага, свою заложницу. В сопровождении трёх наложниц и телохранителей он отправил её назад к отцу.

Зачем он так поступил? Что за умысел кроется? Никто – ни Бобохан, ни его приближённые – не мог понять. Все были уверены: новвоб-хокан казнит дочь изменника или выдаст её замуж за кого-нибудь из верных. Ведь для того и оставляют заложников – как гарант!

Теперь же Бобохан, не колеблясь, отправляет Мохим в Ташкент.

Жонпулат не мог охватить разумом весь замысел. Ему и не полагалось думать. Главное – выполнить порученное безупречно.

Была середина весны.

Накануне моросил дождь… Воздух напоен ароматом полевых тюльпанов, фиолетовых крокусов, пряной земли. Небо – чистое, глубокое, цвета индиго. Всё вокруг – будто омыто небом. Над далями, упирающимися в горы, поднимается лёгкий туман. Ветерок, налетевший со степи, разносит запах сырой земли. Капли дождя на траве постепенно испаряются.

Жонпулат, оставив Мохим с сопровождающими в тени абрикосового дерева у подножия холма, отправился в город один. Девушка с наложницами долго ждали в молчании. Вскоре им наскучило.

– Девушки, пойдём, пройдёмся по окрестностям!

– А если навкары рассердятся? – испуганно спросила одна из служанок, кивая в сторону дремлющих воинов – те растянулись на земле, сняли чапаны, положили седла под головы и спали.

– Пусть только пикнут, – усмехнулась Мохим.

С хохотом девушки побежали за холм.

Когда прибыли посланные Жонпулатом и Абдулгаффором десять всадников, навкары всё ещё спали. Жонпулат пинками разбудил их. Девушек не было. Воины бросились осматриваться, растерянные. Жонпулат вскочил на коня и ускакал за холм.

– Вы пришли? – спросила Мохим, прикрыв лицо шёлковым платком.

– Почему вы ушли? – тихо проговорил Жонпулат, опустив голову.

– Скучно стало…

– Ваш брат ждёт вас…

Они повернули назад. Жонпулат, спешившись, вёл коня в поводу – не счёл уместным ехать верхом перед ханзадой9.

– Город хороший? Вы бывали здесь раньше?

– Хороший… Когда приезжали с Ханом, немного пожили…

– Балх10 был большой, – вдруг вздохнула Мохим. – Но здесь приятнее… Там всё сухо.

– И в Балхе бывали? – удивился Жонпулат.

– Немного… жили…

Мохим погрузилась в молчание. Спустя какое-то время, оглядев всадников и наложниц, тихо спросила:

– У тебя есть дети?

– Нет… Не женат, – ответил Жонпулат, лишь убедившись, что вопрос адресован ему.

Девушка снова умолкла.

3

Мохим ещё не успела как следует устроиться, как дошла весть: Абдуллахан с несметным войском достиг берега реки. В Ташкенте началась паника, поднялся переполох.

Абдулгаффор сидел за дастарханом в обширной зале дворца. Он только начал обедать, когда в сопровождении пререкавшихся стражников вбежал взволнованный Жонпулат.

– Позвольте мне уехать, – произнёс он, остановившись у порога.

Он был чужд этому городу – его душил спертый воздух, раздражали тесные переулки, крошечные комнатушки, где трудно дышать, и дворы, где и на коне не развернуться. Всё здесь было чуждо. Не прошло и дня, как тоска овладела им. Сердце его рвалось обратно, в степь – туда, где можно было мчаться во весь опор, кричать и чувствовать себя живым. Навкары, с которыми он прибыл, уже собирались в обратный путь. Он не желал оставаться. Чем раньше присоединится к ним, тем лучше – иначе мог и лопнуть от тоски. Да и главное – он страшился поручения Бобохана. Уверен был: тот сказал это в сердцах, ошибся. Лучше получить пару пинков от хозяина, чем здесь – погибнуть, выполнив его волю.

Вот почему он предстал перед Абдулгаффором.

Тот, с костью в руке, с явным раздражением взглянул на него. Молодой человек пришёлся ему не по душе. Стерев губы ладонью, зацепив усы, он спросил:

– Поешь?

И, откусив мясо с кости, продолжил жевать.

Комната пропахла варёным мясом. Аппетит у Жонпулата невольно разыгрался, он облизнулся.

– Спасибо… Я сыт…

– Наш отец… Его высочество велел тебе вернуться?

– Нет…

– Тогда почему ослушался и хочешь уехать? Осмелился не подчиниться приказу?

– Я не ослушался! – вспыхнул Жонпулат.

Он побледнел – не ожидал, что это можно расценить как предательство. Ведь за такие слова могли голову с плеч снести.

– Ты останешься здесь, – отрезал Абдулгаффор.

– А что мне тут делать? – нерешительно спросил Жонпулат.

Больше похоже было, что он желает уточнить свой долг.

– Твоя задача ясна, – сказал Абдулгаффор. – В письме Повелителя велено, чтобы ты остался и присматривал за моей сестрой. «Пусть следит за её столом и покоем», – так написано. Разве тебе не говорили?

– Говорили…

Жонпулат растерялся. Оставаться ему вовсе не хотелось, но кто ж спрашивает?

Абдулгаффор внимательно, с прищуром, посмотрел на него. Не взгляд городского правителя, скорее приценивающегося лошадника на базаре.

– Если велено… Чего ж ты приперся? Ступай, исполняй, что велено!

– Как скажете… – тихо сказал Жонпулат, положив руку на грудь и чуть склонив голову.

– Как Повелитель велел, охраняй мою сестру, – распорядился Абдулгаффор. – Впереди большая битва… Каждый навкар будет на счету… Ступай и служи, не хмурься… Странно только чего это отец в нём такого нашёл…

Он пробормотал последние слова себе под нос, но Жонпулат услышал.

Парень обернулся и прямо в дверях столкнулся с Тахир-султаном, спешившим в зал.

– Ты что, ослеп, куда прёшь?! – буркнул тот.

Жонпулат извинился и вышел.

– Всё таскаешь за собой деревенщину, – бросил Тахир, обернувшись.

– Это не я выбрал, отец назначил! Сам же читал приказ!

Но Тахиру это было неинтересно – он устремился к дастархану:

– Раз назначил, сам знает… Ну, давай уже, накладывай!

– Не до церемоний сейчас, время не ждёт, – сказал Абдулгаффор и продолжил еду.

Тахир-султан сел во главе стола, закатал рукава и протянул руки к пище.

– Будем воевать? – спросил Абдулгаффор.

– Есть другой выход? – проворчал тот, жуя.

– Не понимаю отца, – задумчиво сказал Абдулгаффор.

– Он, наверное, что-то знает… – Тахир не отрывал взгляда от еды. Явно был голоден.

– Чего хочет Абдулла султан?

– Крови моего брата!

– Но при чём здесь Ташкент?! Дарвешхан ведь был ближе к отцу, чем к нему! Месть за брата – мечом чужака? Ни в какие ворота!

– На самом деле Абдуллу рассердило, что отец приютил самаркандских султанов… Он требует: «Отдай их мне или прогони!»

– Если выполнить – оставит нас в покое?

– Кто знает…

– Сейчас в Ташкенте кто-нибудь из самаркандских султанов?

Тахир поднял голову и хитро посмотрел на племянника:

– К чему ты клонишь? Шаха Саида имеешь в виду?

– Если выдать его Абдулле, может, тот нас и пощадит. Ведь ни ты, ни я не повинны в гибели моего дяди…

– Кто знает… – Тахир снова углубился в еду.

– Так и поступим, – сказал Абдулгаффор. – Может, это сработает.

– Но впереди решающая битва… Не стоит давать повода к сомнениям. Если отправим Шаха Саида к Абдулле – как отреагирует его войско?

– Всё сделаем тайно… Распустим слух, будто эмиры бежали… Распределим его солдат между собой…

– А другие эмиры? Перестанут нам доверять!

– Всё обставим так, чтоб никто не заподозрил… Всё тихо…

– Боюсь, затея пустая, – засомневался Тахир.

– Если и пустая будет на одного едока меньше.

Пусть эта идея не пришлась Тахиру по душе, пусть он и не верил в её успех – противиться он не стал. Может, подумал: «пока человек жив – надежда есть». А может, просто хотел, чтобы племянник оступился и потерял лицо.

Кто знает, что таится в сердцах тех, кто у власти?

4

Навкары, с которыми прибыл Жонпулат, уехали – он остался один. Несмотря на возражения Абдулгаффора, по распоряжению Тахир-султана Мохим поселили в одинокий, бесхозный двор неподалёку от орды11.

Абдулгаффор – потомок тех ханов, что владели землями от края до края, возмущался: как так, чтобы кровь столь высокородная ютилась на окраине, в безлюдье! Но Тахир-султан не ослушался воли брата. Он знал, что Бобохан человек дальновидный, каждое его действие обдумано. Вероятно, и в этом он видел какой-то тайный умысел. Не расспрашивая лишнего, он распорядился освободить двор давно казнённого бея, где некогда жила его семья.

Абдулгаффор был молод, не испивший ещё всей горечи жизни. Выросший в городе, он тяготел к роскоши и великолепию. Хотел, чтобы Мохим жила как настоящая ханзадэ. Тахир же был опытен, многое повидал. Он знал: излишество – не путь потомков ханов. Отдалённость от пышности ещё не убавляла в человеке чести и достоинства. Он был уверен – величие остаётся с тем, кто скромен.