Я сохраню твой секрет

Кажется, мой пульс достиг предела, когда «Нива» пошла на обгон. Всё кончится плачевно, если Дарий собирается подрезать меня. Я снижаю скорость, отвлекаюсь от дороги, меньше чем на секунду. Когда наши автомобили выравниваются, мой взгляд задерживается на преследователе. Момент длится миллисекунду, однако мой мозг делает снимок, оставляя в памяти лицо Дария, словно высеченное из камня или отлитое из металла, есть в нём что-то античное.

Я слишком поздно понимаю, что мы приближаемся к повороту, так же как и то, что задумал Дарий. Я снижаю скорость, «Нива» проносится мимо, резкий тормоз, свист покрышек, кузов этого металлического монстра останавливается, перекрывая дорогу, плавно уходящую налево. Свет фар осветил кроны деревьев и густой подлесок.

– Думаешь, загнал меня в ловушку? – хмыкаю я, выкручивая руль и съезжая налево на бездорожье.

Грунтовая дорога петляла среди густых деревьев, свет фар с трудом пробивался сквозь плотную завесу листвы, тяжёлые ветви касались крыши, словно пытаясь ухватиться за гладкую поверхность. Я посмотрела в зеркало, в моих глазах блестел какой-то ненормальный огонёк, но преследователь, похоже, за мной не поехал. Я видела только темноту, в которой сливались силуэты деревьев. В моём теле всё ещё бурлили эмоции, что это вообще было? Погоня? Игра в догонялки? Кошки-мышки?

Я уверенно веду автомобиль по карабкающейся вверх дороге, лесистая местность редела, открывая вид на предгорье, холмистые рельефы с выступавшими из земли камнями, словно зубами великанов. Радовало, что дождь не сильно размыл дорогу, а сейчас он и вовсе прекратился, однако, чем выше я поднималась, тем ощутимее становился ветер, даже в салоне и с закрытыми окнами я чувствовала его сопротивление.

Дорога серпантином забирается прямо в горы, снова появились деревья, но не плотной стеной, поэтому тревожное чувство замкнутости отступило. В определённых местах есть возможность увидеть часть города, погруженного в ночь, и тускло освещённого уличными фонарями. Когда дорога закончилась на каменистой местности, я вышла из машины и набрала в лёгкие свежего влажного воздуха, пропитанного запахами леса и особенной атмосферой, то ли умиротворяющей, то ли гнетущей. Заросли кустарников, расступались в стороны, обнажая протоптанную тропинку.

Не знаю, оказалась ли я здесь из-за преследования Дария или в моей голове маршрут выстроился ещё перед домом, когда я попросила отца взять машину. В любом случае рано или поздно я должна была оказаться здесь. Психология же утверждает, что нужно бороться со своими страхами, переживаниями, воспоминаниями. Первый шаг: прийти на место, которое сниться мне в самых жутких кошмарах, там, где я слышу удаляющийся крик Али. Обычно после таких сновидений я просыпаюсь вся мокрая с застывшими на глазах слезами.

Ветки цеплялись за куртку и джинсы, пока я поднималась. Насколько себя помню, я не боялась темноты или того, что прячется в ней. Тени в углах, неизвестные звуки, чувство, что за тобой кто-то наблюдает – иллюзия, игра разума. И мы сами запускаем программу. Однако есть в жизни вещи пострашнее больного воображения. Например, секреты, которые мы вынуждены хранить в себе, в самом дальнем и мглистом уголке подсознания. Секрет, который способен разрушать судьбы. Мою. Дария. Отца. Как минимум три души разобьются о скалы. Но что делать, когда страшная тайна рвёт тебя изнутри, трясёт за кости, щиплет плоть, прыщет ядом, желая выбраться наружу?

В мрачной задумчивости я ступила на каменный уступ. Ветер, словно сорвавшийся с цепи пёс, накинулся на меня, взметнул в воздух волосы, вгрызся в кожу на лице. Я обняла себя руками, ёжась от холода и не только. Да, тогда я была ребёнком, наивным, не понимающим многих вещей, но знающим точно, что даже за непреднамеренное убийство человека последует наказание. Я не совершала злодеяние, но я соучастница преступления.

Я стараюсь трезво смотреть на вещи, объективно. В тот день всё могло закончиться иначе, разумеется, Аля наговорила гадостей, вряд ли мы продолжили бы дружить, но она могла остаться жива. Либо мёртвой могла оказаться я. Её напор в тот вечер сразил меня, словно молния, расколол на две части, я готова поклясться, что она бы швырнула меня с этого обрыва, не думая о последствиях. Я и не догадывалась, что в действительности она меня так ненавидела. Позже, конечно, я собрала всё воедино: один на двоих отец, который проводил почти всё время со мной, её мать с вечно красными глазами и синяками под ними, наконец, Дарий, который именно в тот день, будь он проклят, решил обозначить их отношения.

Я подошла ближе, до края оставалось метров пять, когда за спиной послышалась возня. От макушки до пальцев ног меня прошиб разряд импульса, желудок скрутился в «Гордиев узел», тени страха вцепились в моё горло безобразными клешнями. В который раз за день моё сердце останавливается, чтобы после забиться с головокружительной скоростью, оно буквально долбилось в грудную клетку.

– Мир уродлив, но здесь это не так заметно, не правда ли?

Глава 7

– Ты чёртов псих! – выкрикивает Лера, но ветер поглощает её убийственный тон. – Что ты устроил на дороге?

Я делаю несколько осторожных шагов к ней навстречу. В её карих глубоких глазах вспыхивают огни, подобно извержению расплавленной лавы из жерла вулкана. Её длинные тёмные волосы треплет ветер. На красивом лице легко читается страх, приправленный гневом. Эмоции и чувства накладываются друг на друга, например, страх – сильное чувство, неконтролируемое, вселяющее ощущение безысходности. Гнев – вполне поддаётся контролю, но далеко не всем под силу подавить бурю, но он также пожирает часть страха. Это похоже на загнанное в угол животное, которое начинает скалить зубы и бросаться с разинутой пастью на обидчика.

– Если ты хотел аудиенции, то мог бы просто прийти на прощание с моей матерью! – тон Леры щекочет мои нервы. – Почему не отвечаешь? Знаешь, ты не грёбаный Каспар Хаузер, если ты пытаешься возвести вокруг себя ореол тайн и загадок! Хотя одна тайна всё же имеется!

– Верно, – спокойно отвечаю я, – и ты будешь нежно хранить её до самой смерти.

Глаза Леры превращаются в две узкие щёлочки, даже в темноте вижу, что к лицу приливает кровь. Как я и думал, она выросла красивой девушкой, её тело скрыто под одеждой, но я уверен, что с ним всё в порядке. Она невысокая, её макушка едва ли достанет до моего подбородка. Я чуть склоняю голову набок, наблюдаю, как с её губ слетает нервный смешок, она смотрит в одну сторону, потом в другую, криво, неискренне улыбается, смотрит мне в глаза. Между нами остаётся шагов десять.

– Зачем ты ехал за мной? – спрашивает она, убирая с лица волосы, брошенные ветром.

Вместо ответа я делаю несколько шагов вперёд, Лера делает два назад, что, само собой, ожидаемо и предсказуемо. Я не похож на психа, наверное, но какого-то чёрта сам понимаю, что мои глаза задёрнуты дымкой помешательства. Я вовсе не одержим. 

Делаю ещё один шаг, Лера отзеркаливает моё движение. До грани остаётся несколько шагов, но она даже не оглядывается назад. Моё сердце всё же пропускает заряд тревоги, я сглатываю, чувствуя, как моё адамово яблоко движется по горлу. Медленно спускаю капюшон, хочу выглядеть нормальным, насколько это возможно, хотя я понимаю, что далёк от этого.

– Тебя больше пугаю я, нежели пропасть за тобой? Ещё шаг – и ты сорвёшься вниз. – предупреждаю я.

– Разве ты не этого желаешь? – с вызовом бросает Лера. – Сам же сказал, что твой секрет я сберегу до смерти! Если так посмотреть, то просто идеальный случай!

– О чём ты? – уточняю я, не двигаясь с места, но кровь в моих венах нагревается.

Лера махает рукой, жестом указывая на пространство за ней. Мои брови сводятся к переносице, щурюсь теперь я, плотно стискивая челюсть.

– Ты же опасаешься, что я выдам твою тайну? – Лера делает крохотный шаг назад.

– Нашу тайну. – сдержанно напоминаю я.

– Нет! – её голос срывается. – Ты столкнул человека с обрыва, а не я!

После её роковых слов моя тёмная сторона вырывается наружу. Мой взор заволакивает чёрно-красная пелена. В одно мгновение я оказываюсь рядом с Лерой, одной рукой ловлю её запястье, разворачиваю её тело, которое мгновенно прижимается к моей груди. Вторая рука безошибочно находит тонкое горло, пальцы сжимаются на нежной холодной коже. Она не визжит, не вырывается, слышу только её сбившееся и громкое дыхание.

– Хочешь, чтобы я тебя отсюда сбросил? – рычу я сквозь зубы, напираю на неё, заставляя приблизиться к самому краю. Мои пальцы плотнее стискивают её горло, вторая рука лежит чуть выше груди, обхватывая маленькие плечи. – Ты действительно этого хочешь? Открой свой рот и скажи мне! Говори же, моя чёрная Птичка, ты готова полетать?

– Только вместе с тобой! – хрипло выдавливает Лера, точно яд сочится из её уст.

Мы стоим на самом краю пропасти, к подножью обрыва подступает густой и тёмный лес, если посмотреть вниз, то можно увидеть выступающие камни и небольшие уступки. Вполне возможно, смерть наступит не от падения, а от удара о выпуклые образования. Я даже на секунду представил, как мы срываемся вниз, я продолжаю держать Леру, но нас раскидывает в разные стороны, когда тела бьются о камни.

Возможно, я ослабил хватку, потому что в следующее мгновение Лера вцепляется в моё запястье. Она разворачивается на месте и хватает меня за грудки, притягивает к себе, ей приходится подняться на носочки, задрать подбородок, чтобы наши лица оказались близко друг к другу. Я крепко обхватил пальцами её руки, не для того, чтобы убрать, а чтобы успеть притянуть к себе в случае непредвиденной ситуации.

Где-то вдали громыхнуло небо, словно предупреждая нас о грядущей или возможной опасности. Мелкие капли дождя падали на нас, впитываясь в одежду. Порывы ветра участились и прибавили сил. Холодный воздух бил Леру в спину, как бы отталкивая подальше от края, меня хлестал по лицу, словно отвешивая пощёчины и приводя в себя.

– Ты всё ещё хочешь полетать? – спрашивает Лера с дьявольской улыбкой на лице. – Ну же, Дарий, открой свой рот и ответь мне!

Лера поразила моё сознание своей пылкостью и брошенным вызовом. Не осталось в ней страха или гнева, лишь холодность, решимость и уверенность. В ночи трудно рассмотреть границы между радужками её глаз и зрачками, будто в них рождалась сама тьма. В нас обоих достаточно темноты, что пожирает душу. Нас объединяет общая жуткая тайна, но что ещё? Почему я так жаждал её увидеть? Что мы можем предложить друг другу, помимо наших мрачных воспоминаний, испещрённых ранами душ и пошатнувшихся рассудков?

Я отступаю, увлекая Леру за собой, грубым движением беру её рукой за подбородок, меньше секунды всматриваюсь прямо ей в глаза, затем приближаю лицо и вонзаюсь своими губами в её мягкие губы, они сухие от ветра, но я увлажняю их своим языком. Она не отстраняется, но её рот плотно сомкнут. Закусываю нижнюю губу, оттягиваю, ловлю её дыхание, снова впиваюсь в губы с острой нуждой и необъяснимым напором, что первое, что второе – чуждое мне. Я надавливаю большим и указательным пальцами на её челюсть, рот Леры приоткрывается и мне этого хватает, чтобы ворваться в неё.

Мне кажется, мой язык возбудился, как и член в штанах, я орудовал им во рту развязно, дико, словно я ждал этого поцелуя вечность, а теперь не могу насытиться. Будто у меня когда-то забрали что-то бесценное, и только сейчас вернули. Я впитывал её в себя, сливался с ней, смешивал наши вкусы и запахи, мне необходимо то, что я делаю. Я целую её, крепче прижимая к себе, я хватаю её за горло, мне нравится, когда боль растворяется в удовольствии. Мой поцелуй углубляется, становясь почти жестоким, и, наконец, Лера отвечает мне взаимностью. Она бросается ко мне навстречу с такой же отдачей. Её язык проникает в мой рот, её маленькие пальчики сильнее сжимаются на кофте, которая стала влажная от дождя.

Мы в эпицентре всего мира, над головами гремит и разверзается небо, точно готовое поглотить всё вокруг, усиливается дождь, воет и сотрясает ветви деревьев ветер. Природа вокруг сокрушается, настаивает прекратить вакханалию, немедленно отпустить друг друга, словно наша соприкоснувшаяся тьма грозится разрушить этот уродливый мир.

И всё же мы дрожали, я почувствовал это лишь спустя время, не знаю, от холода или безумной и стремительной, словно молния, которая прямо сейчас разрезала ломанной линией небо, близости. Я не торопился отказываться от её губ так скоро, но теперь я целовал Леру медленно, посасывал то верхнюю, то нижнюю губу, засасывал её язык, без прежнего напора, с долей какой-то неизвестной мне нежности и заботы. И когда с меня сошёл весь пыл, я подумал, что всё чертовски хреново. Точнее, всё и так было паршиво, но теперь стало до безобразия отвратительно.

Я. НЕ. ОДЕРЖИМ.

Но я не смог удержаться, не хотел, и сейчас, кажется, совершил самую большую ошибку в своей жизни. Почему? Как отныне я смогу жить без неё? В этой жизни нельзя позволять себе такую роскошь, как привязанность, не говоря уже о более глубоких чувствах. Мне слишком мало лет, чтобы говорить о житейской мудрости или многолетнем опыте, но некоторые вещи нас расщепляют на частицы. Я видел, как это бывает.

Мой брат беспробудно пил, когда ему изменила девушка, с которой он встречался больше двух лет. Он пил три месяца, лишился прав, работы, друзья от него отвернулись, околачивался по круглосуточным магазинам, попрошайничал на выпивку и «стрелял» сигареты, не мылся, не брился, стал отдалённым прототипом на человека. К таким последствиям ведут наши чувства, точнее, разочарование в них? Когда на сцене разыгрывается красивый сюжет, представлены самые невероятные декорация, игра теней и света влечёт, но тут задний фоновой занавес падает, открывая вид на серую арьерсцену, и мы видим сотни других декораций, неаккуратно поваленных друг на друга, пыльных, забытых. Вот и весь идеальный образ рушится. Так и в жизни, когда с людей слетают маски.

– Зачем ты меня поцеловал? – озадаченно спрашивает Лера, её глаза широко открыты, она переводит взгляд с одного моего глаза на другой. – Почему?

– Я… я… просто. – отвечаю, чувствуя себя полноценным идиотом.

– Просто? – шепчет она, в её глазах застывают слёзы, но не обиды, а непонимания, и что-то мне подсказывает, что в них выжигается слово: ОШИБКА. Большая и непростительная. – Ты не можешь просто так брать и делать всё, что тебе вздумается! – она злится. – Не имеешь права!

– Кто такой Каспар Хаузер? – неожиданно вспоминаю слова Леры.

– Что? – теперь и она считает меня идиотом. – Ты серьёзно?

– Да, но ладно. Сам узнаю. – я принимаю решение, которое, как я полагаю, задушит вызванные поцелуем ощущения, и сбавит давление в штанах. – Я просто хотел, чтобы ты убралась подальше от обрыва.

– А целовать зачем? – Лера отстранилась от меня, её волосы промокли, на лицо падали капли дождя.

– Просто так. Ко мне поехать не хочешь? – я надеваю маску безразличия. – Продолжить.

Лера захлопала густыми ресницами, её выражение на лице являло полное замешательство, и пока посыл моих слов становился более понятен, вид её менялся – она вновь начинала злиться.

– Пошёл ты, Дарий! – она выплёвывает эту фразу, показывает мне средний палец и уходит.

Я остаюсь один, пытаюсь разобраться в себе, грустно ли мне после её ухода, чего мне хочется? Больше никогда не видеть её или, напротив, ещё раз испытать на нервы? Поцеловать или стиснуть в своей руке тонкую шею? Меня разрывают на части эмоции. Почти точно так же я сейчас хочу спрыгнуть с обрыва и одновременно догнать и признаться, что ждал её возвращения почти шесть лет, меня словно канатами тянут в противоположные стороны, но я должен выбрать одну дорогу.

Глава 8

Я дрожала от холода, противоречивые чувства внутри бились друг об дружку, словно выловленные и брошенные в ведро рыбы, которым не хватает родной стихии. Я сползла на пол, как только закрыла входную дверь, даже не включив свет. Дома стояла тишина, значит, отец уже спал. Похоже, он отрубился сразу же, как вернулся. Какое-то время я так и сидела, чувствуя себя раздавленной и выбитой из привычной жизни. Однако мокрая одежда доставляла коже дискомфорт. Повесив на крючок куртку, я прошла в тёмную кухню, посмотрела в окно, через дорогу на соседний безмолвный дом, мне снова показалось шевеление занавесок. Попыталась вспомнить соседку Лилию на прощании, но тщетно. Тем более последние события затмили собой все предыдущие.

Дарий превратился в придурка, самовлюблённого и высокомерного, но удивляться особо нечему. Он всегда был окружён вниманием, в особенности девичьим, от него так и веяло той самой опасностью, что многие любят романтизировать, он чаще общался со старшими, нежели с ровесниками – мы, видимо, стали исключением. Думаю, что в возрасте пятнадцати лет он не был девственником, не могу утверждать, но возможно, по этой причине он не стал встречаться с Алей, которая ради него была готова на многое. Даже расстаться с невинностью, но что может привлечь мальчика в плоском и несформированном, пусть и женском, теле?

Я поднялась на второй этаж и приложила ухо к двери гостевой комнаты, где спал отец – подозрительно тихо. Я приоткрыла дверь, комната оказалась пустой, по позвоночнику рассыпались мурашки, но всё нарастающее волнение спало, когда я услышала храпение за другой дверью. Я открыла дверь в мамину комнату, не больше чем на щёлочку, мне в нос тут же забрался её запах. От неё часто пахло сиренью, которая цвела в середине мая во дворе дома, но уже как лет семь назад дерево заболело – гниль штамба. Листья пожелтели, засохли и опали, кора в нижней части начала гнить и отваливаться, мама попросила отца спилить сирень, а сама поднялась на второй этаж и не выходила до вечера. На следующий день она отправилась в индийский магазин и купила благовонии для дома с запахом сирени. Я посмотрела на развалившегося в кровати отца и закрыла дверь.

Я зашла в свою комнату, взяла полотенце и домашнюю майку с логотипом команды по греко-римской борьбе, которую так любит папа, но ему она оказалась мала, а мне прикрывает всё, что должно прикрываться. В душе я мечтала смыть с себя весь этот день, но что пишут в книгах, что снимают в фильмах – процедура, очищающая тело, но не его изнанку.

Позже я устроилась в кровати, попыталась уснуть, крутилась с одного бока на другой, пока всё-таки моя навязчивая мысль не перешла к делу. Я достала телефон из-под подушки и зашла в социальную сеть, в поисковой строке ввела: Дарий Огнев. Отобразился лишь один профиль, я сразу перешла на его страничку. Трудно понять, принадлежит ли страница Дарию, какого я знаю, нет ни одной записи в ленте или поста, вместо аватарки стоит картинка, полностью залитая чёрным. Я решаю посмотреть его друзей, но мой палец соскакивает, и я отправляю заявку в друзья.

Чёрт!

Я подскакиваю, сажусь в кровати и судорожно отменяю заявку, но… чёрт! Я стону почти в голос: нет, нет, только не такая банальность! На правом углу его аватарки загорается зелёная точка – в сети. Я отменяю заявку, но поздно. Мне приходит сообщение…

Дарий Огнев: Если хочешь что-то узнать о людях, никогда не ищи информацию в интернете. Здесь ты правды не найдёшь. Или ты передумала и решила приехать ко мне? Прости, что не оставил свой номер.

Вот козёл! Я уже хочу проигнорировать сообщение, но пальцы сами забегали по экрану.

Валерия Пылкова: Если ты думаешь, что интересен мне, то очень заблуждаешься. Меня не заводят психи.

Дарий Огнев: Тогда что ты забыла на моей странице? Признайся, моя чёрная Птичка, тебе понравилась наша гонка и поцелуй… на краю обрыва. Тебя возбуждает опасность, страх, когда вот-вот перейдёшь за черту, адреналин, что будоражит кровь?

Валерия Пылкова: Нет! Не придумывай того, чего на самом деле нет! Или тебе хочется, чтобы так было? Ты хочешь знать, что у тебя есть контроль надо мной, но не сейчас. Не в этом случае. Ты накинулся на мои губы, ты меня преследовал, ты что-то хочешь от меня! А мне плевать, потому как я скоро уеду, и мы больше никогда не увидимся!

Дарий Огнев: Я понял тебя, чёрная Птичка.

Я заблокировала и кинула телефон куда-то на кровать, уткнулась лицом в ладони и закачалась всем телом, сгорбившись, как старуха. В память ворвались воспоминания поцелуя на обрыве, я правда возбудилась, но не от страха или адреналина. Просто его глубина и напор дали возможность мне почувствовать себя живой, нужной, даже более… жизненно необходимой, глотком воды для умирающего от обезвоживания, куском хлеба для голодающего, необходимым воздухом для утопающего, в конце концов, желанным ядом для истерзанного болезнью. Я никогда раньше не ощущала себя более желанной для кого-то. Именно эти чувства меня настигли, когда я ответила на отчаянный поцелуй, но сразу после я поняла, что совершила большую ошибку.

Телефон оповестил о новом уведомлении. Я пошарила рукой в той стороне, куда его кинула. Разблокировала экран и открыла сообщение.

Дарий Огнев: Я желаю тебе доброй ночи, Лера.

Валерия Пылкова: Доброй ночи, Дарий.

Последнее сообщение я отправляю быстро, не раздумывая, чтобы не успеть передумать. Растягиваюсь на всю кровать, переворачиваюсь набок, оставляю телефон под подушкой. На моём лице рисуется, пожалуй, самая глупая улыбка за всю жизнь, я немедленно стираю её с лица. Какое-то время уснуть не получается, мысли ходят по кругу, от матери непременно возвращаются к Дарию. Но спустя время веки тяжелеют, сознание переходит в режим сна.

***

Я просыпаюсь вся в поту, меня лихорадит, щёки мокрые от слёз. На этот раз мне снился сон, похожий на все остальные, но в нём с обрыва меня толкнул Дарий… сразу после поцелуя. И мой спуск или полёт, я не знаю, как это назвать, но длился он, казалось, целую вечность, я не могла открыть глаза, я каждой частичкой ощущала своё падение, моё сознание словно парализовало. Я ещё долго приходила в себя, прежде чем выйти из комнаты.

– Доброе утро, дочка. – приветствует меня отец, возясь с завтраком. – Я вчера… ну… немного перебрал со спиртным.

– При мне ты выпил пять рюмок водки. – сухо отвечаю я.

– Правда? – отец смотрит на меня вполоборота.

– Да, домой отвозила тебя я. – моё тело всё ещё помнит сон, оно кажется мне таким тяжёлым, кости дряхлыми. Я уселась за стол и принюхалась: жареная картошка на сале, грибы, ветчина. – На прощании я кое-кого не заметила.

– Кого же? – интересуется отец, хотя прекрасно понимает, о ком я говорю.

– Матери Али.

– А ещё там не присутствовала половина города.

Отец снова поворачивает голову, наши взгляды задерживаются друг на друге, словно скрещённые мечи в битве. Но если его меч скорее надувной и игрушечный, то мой выкован из прочной стали, заточенный так, что готов срывать кольчуги.

– Почему она не пришла? – холодно спрашиваю я. – Мы никогда не говорим об этом, но всему приходит своё время. Я уже не ребёнок, прекрасно знаю, что ты жил на две семьи.

– Я не жил на две семьи! – повышает тон отец, но деревянная лопатка в его руке не прибавляет ему грозности. В следующую секунду он смягчается, черты лица разглаживаются, он оставляет лопатку на кухонной тумбе и подходит ближе. Его большие ладони упираются в столешницу. Он смотрит мне в глаза. – Лер, я никогда не жил на две семьи. У меня всегда была только ты и твоя мама. Мне нет оправдания, знаю, но я болван, – отец горько усмехается, – всё уничтожил. Я не планировал заводить интрижку, но, ты знаешь, я совсем не умею пить. Мы с твоей матерью жили в официальном браке уже три года, но нам никак не удавалось забеременеть, может, я отчаялся в какой-то момент, напился в баре и… ну там и встретил будущую мать Али. А спустя год твоя мама забеременела. Я никогда не лгал, сказал всё как есть. Твоя мама меня простила, хоть нам пришлось трудно. Именно она мне сказала, что я должен уделять первой дочери внимание, что так сложилась жизнь, но… я не мог. Всё во мне бунтовало, восставало против, понимаешь?

Я не понимала, совсем нет. Отказываюсь понимать, как чувствовала себя моя мама, зная, что у отца есть другая дочь, он целовал и ласкал другую женщину, кутал её в своих объятиях. Не понимаю, с маминой стороны это мудрость или самоистязание? Скорее второе.

– Так ты любил маму?

– Всю свою жизнь. – искренне отвечает отец. – И все жизни «до» и «после» буду любить.

– Тогда почему мы уехали? – спрашиваю я.

Отец смотрит на меня так, словно ответ ясен и прост, будто он написан на всех стенах в этом доме и за его пределами, но я точно ослепла. Он качает головой, поджимает губы и убирает руки со стола, возвращаясь к завтраку. Мой утренний нападок вызван недосыпом, кошмарным сном, я чувствую себя пережёванной жвачкой, которая утратила всякий вкус. Но, по крайней мере, отец поделился со мной тем, о чём никогда прежде не говорил.

– Ты изменил ей только однажды? – лишённым эмоций голосом спрашиваю я.