Звёздочка

– Ого, – прошептала впечатлённая Лена, – сложно было учиться? Это умным надо быть…

– Да нет, – он махнул рукой, но было видно, что он польщен, – просто сидел, слушал, как какая-нибудь преподша рассуждает о «постмодернистских тенденциях в инсталляциях». Скукота. Но иногда… – он сделал паузу для драматизма, – иногда я сам рисую. Карандашом в основном. Людей. Улицы.

Он сказал это с такой неожиданной, ненаигранной грустью, что Лена наклонилась к нему ближе.

– Правда? А можно посмотреть?

– Может, как-нибудь, – он отмахнулся, снова возвращаясь к роли циника, – а сейчас вот… бизнес, как ты сказала. Квартирный. – Он фыркнул. – Сдаем и продаем с братом квартиры. Сижу, бумажки подписываю. Романтика.

– Здорово. – Выдохнула Лена. – А я… я вот учусь. В колледже. На менеджера по туризму. – Она произнесла это с гордостью, но в голосе слышалась неуверенность.

– Менеджер по туризму? – Переспросил Август, и в его тоне сквозила снисходительность, которую он сам, наверное, считал проявлением интереса. – Ну, это… перспективно. Мир посмотреть, людей…

– Да! – Она оживилась, радуясь, что он не стал смеяться. – Я очень хочу путешествовать. А ты много где был?

– Много. – Он кивнул с видом знатока. – И в Европе, и в Азии… Всё это, в общем-то, одно и то же… – Он осторожно положил ей руку на колено. – А вот знакомиться с новыми людьми… это никогда не надоедает.

Лена засмеялась. Смущение отступало, и она наклонилась к нему ещё ближе – их плечи соприкоснулись.

– Согласна!

В этот момент Юля подняла глаза и взглянула на Августа с явным неодобрением.

– Ну что, «арт-менеджер», расскажешь ей теперь про свою коллекцию редкого японского виски дома? Или сразу перейдёшь к демонстрации рисунков?

Август на мгновение смутился, но тут же нахмурился.

– Юль, не кисни. Не в твоём вкусе – иди к Марку, он там, наверное, уже столбы рушит.

Юля лишь усмехнулась, встала и, не сказав больше ни слова, вышла из ложи, оставив их вдвоём в облаке её клубничного пара. Август обернулся к Лене, поймав её немного растерянный взгляд.

– Не обращай внимания.

Очень скоро Лена превратилась в беспомощную, улыбчивую куклу. Она то безудержно хохотала над любыми словами Августа, то внезапно становилась сентиментальной и клала голову ему на плечо.

– Ты такой… настоящий, – выдохнула она, её речь была заплетающейся и медленной, – а эти, в колледже, только и могут, что про тачки и бабло… А ты… ты про искусство… —Она пыталась жестикулировать, но рука беспомощно упала на колени. – А знаешь… мне иногда так одиноко бывает… – её голос дрогнул, – родители вечно на работе… а эти… эти подруги…

Она не договорила, её веки начали слипаться. Август, сам едва сидевший ровно, с пьяным благородством обнял её за плечи, чувствуя, как её маленькое тело безвольно обмякло.

– Все хорошо будет… – Пробормотал он, с трудом фокусируя взгляд.

В этот момент бархатная штора откинулась, и в ложу ввалились Марк и Артём. Их было уже не узнать. Марк, красный и потный, ревел как бык, растянув рубашку на груди. Артём, бледный и с выпученными глазами, пытался его успокоить, но его самого шатало из стороны в сторону.

– Братан! – Заорал Марк, падая на диван рядом с Августом. – Она сказала, что я… что я несерьёзный! Мне надо лететь в Дубай! Прямо сейчас! Докажу!

– Марк, заткнись. – Безучастно просипел Август, пытаясь приподнять Лену, которая уже почти отключилась.

Они выползли из клуба на холодный ночной воздух. Марк тут же попытался обнять уличный фонарь, крича, что это его новая девушка. Артём сел на бордюр и начал рыдать, вспоминая о своей «нереализованной гениальности». Александр вышел последним, холодно окинул эту сцену взглядом, сел в свой внедорожник и уехал, не прощаясь.

Август, цепляясь за стену, одной рукой держал Лену, которая теперь просто висела у него на плече, бормоча что-то невнятное. Он с трудом поймал такси и буквально впихнул её на заднее сиденье, а сам повалился рядом.

– Домой… – Пробормотал он водителю.

Водитель привычно вздохнул и с тихой ненавистью прошипел:

– Нет такого адреса. Как и адресов «к пете», «к андрюхе» и прочим.

– Адрес… – Выдохнул он водителю, с трудом вспоминая свой.

Поездка в такси была кошмаром. Лена то засыпала, то внезапно просыпалась и начинала смеяться или плакать.

– Мне так хорошо… – Шептала она, прижимаясь к нему мокрой от слёз щекой. – Ты меня… не бросишь?

– Не брошу. – Хрипел Август, глядя в потолок и чувствуя, как его самого начинает мутить от движения машины.

Она взяла его руку и прижала к своей горячей щеке.

Потом её снова вырубило. Август сидел, уставившись в мелькающие за окном огни, с мокрой от её слёз и помады рукой, с телом незнакомой девочки на плече и с тяжёлым предчувствием внутри, которое не мог заглушить даже весь выпитый алкоголь. К моменту, когда они наконец приехали, Лена проснулась – у нее словно открылось второе дыхание.

Она почти самостоятельно дошла до квартиры.

– У тебя тут как в музее! – Лена, шатаясь, сделала несколько шагов по огромной комнате, её восторженный взгляд скользнул по высоким потолкам и панорамным окнам. – И растения… Так много! Такие красивые!

Август, чувствуя, как земля слегка уходит из-под ног, бросил ключи на барную стойку. Туман в голове был густым и тёплым.

– Ага… – Хрипло бросил он. – Только вот сциндапсус в последнее время приболел…

Пока Лена крутилась в квартире, Август отошел к комоду, потянулся к знакомой шкатулке, достал косяк. Руки двигались на автомате. Он прикурил, сделал глубокую затяжку. Дым щекотал горло, обещая знакомое, мягкое растворение.

– О, а мне можно? Пожалуйста… – Лера подошла ближе, её глаза заблестели.

Он молча протянул ей косяк. Их пальцы коснулись. Её рука была совсем детской, тонкой, с коротко обстриженными ногтями без лака. Она затянулась неловко, закашлялась, потом снова затянулась, уже увереннее.

– Классно… – Прошептала она, и её голос стал будто дальше. – Всё такое… лёгкое.

– Кому ты врешь? В первый раз кроме мерзкой гари ничего не чувствуешь.

– С чего ты взял, что я в первый раз?

Они сидели на диване, передавая косяк туда-обратно. Их смех стал тише, спокойнее. Август смотрел на неё: при тусклом свете торшера она казалась ещё моложе. Хрупкие ключицы, маленькая грудь, тонкие запястья. В её смехе было что-то щенячье, невинное.

Она придвинулась ближе. Её колено коснулось его ноги.

– Ты классный… – Она сказала это, глядя ему прямо в глаза. – Не как те уроды из колледжа…

Она неожиданно быстро поцеловала его. Её губы были липкими от помады, язык – неумелым и назойливым. Вкус алкоголя, табака и чего-то сладкого. Он ответил на поцелуй, движимый пьяным автоматизмом. В его голове не было мыслей, только смутные тактильные ощущения: мягкость её губ, ее талия под рукой. Она отпрянула, и её взгляд упал на его брюки, на контур пакетика в кармане.

– А… а что там, у тебя? – Она прошептала, её дыхание перехватило от предвкушения. —Давай попробуем? Пожалуйста! Хочу узнать, что такое… по-настоящему круто.

В её голосе слышались капризные нотки, прозвучавшие для Августа, как вызов, как намек на продолжение их общей, особенной связи.

– Милая, – он хрипло рассмеялся, доставая пакетик, – это не игрушки.

– Я же не ребенок! – Она сделала такие жалостливые глаза, что у него ёкнуло сердце.

Он, щедрый и опьянённый собственной важностью, высыпал часть содержимого на стеклянную поверхность журнального столика. Движения его были размашистыми, неточными. Они оба скатались на пол.

Эффект наступил быстро. Их обоих накрыла резкая, неуловимая волна эйфории: мир зазвенел, цвета стали ярче, блики весело запрыгали по комнате. Лена закатила глаза и громко рассмеялась, уперевшись спиной в кровать. Она выжала из себя пару бессмысленных слов, замерла и рассмеялась снова – на этот раз еще громче. Август любовался ей со стороны, как вдруг в ней что-то щелкнуло: ее движения стали резкими, порывистыми. Она неожиданно дернулась, отпрянула от дивана и бросилась к нему, хватаясь за него рубашку, прижилась к его груди.

– Я хочу тебя, – она просипела, её голос стал низким, хриплым, без капли детской наивности, – прямо сейчас.

Не дожидаясь ответа, она набросилась на него, целуя его шею, лицо, небрежно расстегивая его рубашку. Её пальцы царапали кожу. В её глазах, широко раскрытых, плясали огоньки химического безумия. Август почти не сопротивлялся. Его руки сами собой отвечали на её грубые ласки. Всё происходило как в дурном сне: её горячее, липкое тело, её сдавленное дыхание, запах пота и дешёвых духов, смешавшийся со сладковатым химическим душком.

Он видел не Лену, а очередной, размытый, агрессивный образ. И когда она, уже почти теряя сознание от веществ, потянула его на кровать, он, как марионетка, последовал за ней.

Корабельная роща

Когда Август открыл глаза, мир не перестал вращаться. Кровать расплывалась, переворачивалась, как палуба корабля в шторм, а висках стучало глухо и далеко. Мысли вязли в ватной прослойке, не долетая до сути.

Активная, требовательная тошнота подступила к горлу – от нее он, вероятно, и проснулся. Август с трудом отполз к краю кровати, свесил голову, ожидая рвоты, но его лишь судорожно передернуло. В горле стоял противный химический привкус, сладковатый и металлический одновременно. Он лежал на боку, глядя на вращающийся пол, и вдруг почувствовал холод спиной, будто сзади было открыто окно. Он повернулся, чтобы отодвинуться от воображаемого сквозняка, и уперся в нее: девушку со светлыми волосами, лежащую лицом к нему.

Он моргнул, пытаясь сфокусировать зрение. В глазах двоилось. Он видел то одно её лицо, то два накладывающихся друг на друга. Август выдохнул – теперь он точно был уверен, что это все не по-настоящему. Он потянулся к ней, чтобы оттолкнуть навязчивый образ, и коснулся её плеча – оно было ледяным и одеревеневшим. Август тут же одернул руку.

Сглотнув, он попытался встать, но ноги не слушались, и он рухнул на пол, ударившись плечом о тумбу. Боль была смазанной, как во сне. Потом он пополз, сам не зная куда – в голове крутилась мысль отыскать телефон, позвать кого-нибудь, чтобы прекратить этот кошмар. Ему удалось лишь слегка отодвинуться от кровати, прежде чем снова упасть – теперь он лежал на полу, прижимаясь щекой к холодному бетону. Пол почему-то был мокрый. Туманными глазами он смотрел на руку девушки, свисавшую с кровати, пытаясь собрать картинку:

Девушка, в его кровати, холодная, лежит. Почему холодная? Холодно в квартире – нужно закрыть окно. Не двигается – крепко спит. Все спят, и ему тоже нужно поспать.

Не дышит, грудь не поднимается – очень крепко спит, а может быть просто замерзла – нужно ее укрыть.

Август попытался подняться, чтобы найти одеяло. Оттолкнулся рукой от пола, и что-то хрустнуло в запястье. Боль донеслась до мозга с опозданием, тупая и далёкая. Он пошатнулся и с размаху ударился коленом о ножку кровати – удар отдался глухим эхом где-то в костях, но настоящей боли не было снова. В ушах стоял гул, высокий и непрерывный, как писк комара. Сквозь него доносились звуки города – гудки, трамвай – но они были приплюснутыми, как из старого телевизора.

И снова он уставился на девушку: светлые волосы, темно-синяя маечка, тонкая ручка… И почему-то не дышит – значит… не спит? Почему не дышит? Значит…

Цепочка мыслей обрывалась, толком не успев начаться. Каждое мгновенье он выхватывал миллионы бесполезных образов, но не мог сложить два плюс два. Обрывки ощущений вгрызались в его сознание, как черви: вкус на языке, вспышка света в клубе, чей-то смех.

Горло было ободранным, будто он съел ведро битого стекла. Страх приходил не мыслями, а физически – как холодная тяжесть в животе, как дрожь в челюсти, которую он не мог сдержать. Мир распадался на куски, которые невозможно было собрать обратно – от этого становилось еще страшнее и хуже. Понимая, что стоять не выходит, он медленно опустился на колени, держась за кровать – тут-то в его поле зрения попал телефон.

Экран был разбит на паутину, под плёнкой виднелись чёрные потёки. Август тыкал в треснувшее стекло, пытаясь разблокировать его, но отпечаток пальца не срабатывал – пришлось вводить пароль, цифры путались. Наконец, экран мигнул. Август зажмурился от яркого света.

В списке контактов все имена смешивались, расплывались. И все же он выхватил чей-то номер. Послышались гудки, и ему ответили.

– Сань… – Зашептал он хрипло. Слова физически застревали в горле. – Сань, привет.

– Август? Че тебе? Ты в порядке? – Голос в трубке был весёлым, кто-то смеялся на фоне.

– Сань, слушай… У меня тут… проблема. – Он обернулся, посмотрел на диван. Девушка лежала в той же позе. Её рука неестественно свесилась, пальцы касались пола.

– Уже в семь утра проблема?

– Да тут… девушка. Очнуться не может. Холодная вся. Может, врача? Только тихого, понимаешь? – Он говорил медленно, с паузами.

В трубке повисло молчание. Смех на заднем фоне стих.

– Холодная, говоришь? – Голос стал резким стал резким, деловым. – Дышит?

Август снова посмотрел на грудь девушки. Она не двигалась.

– Не… Не вижу, чтобы дышала.

– Блять, Август. Ты сейчас где? Дома? Один?

– Дома. Она… она лежит. Мне страшно. Она не просыпается…

– Не двигайся, нихуя не трогай! – Рявкнул в трубку Александр. – Я звоню ребятам. Сиди и жди. Понял? Не выходи, никому не открывай. Ну кроме ребят, само собой. Сейчас приедут.

Август кивнул, забыв, что по телефону это не видно. Связь прервалась. Он сидел на холодном бетонном полу, прислонившись к стене, и смотрел на неподвижную фигуру на своём диване. В поле зрения попала монстера. Огромный тёмный лист колыхался от сквозняка. Августу казалось, что прошла от силы минута, когда в дверь застучали:

Стук в дверь был не таким, как у брата. Не отрывистым и чётким, а тяжёлым, будто били не костяшками, а всей пятернёй. Август уже не был уверен, что кому-то звонил, и сейчас особенно испугался.

– Август! Открывай, блять! Это свои!

Голос из-за двери был единственной ниточкой, связывающей его с реальностью – он вспомнил, что ему сказали ждать. Он пополз. Тело не слушалось, ноги путались. Он встал на четвереньки, потом, ухватившись за барный стул, поднялся во весь рост. Комната накренилась, поплыла. Он сделал шаг, и острая, впервые за все время острая боль пронзила ступню. На полу валялись острые осколки разбитой бутылки, и один из них глубоко вошел ему в ступню. Из пореза сочилась тёмная кровь. Август допрыгал до двери, оставляя на бетоне прерывистые кровавые следы, и, едва не упав, повернул ручку.

В проёме стояли двое. Один – крупный, в тёмной спортивной куртке, с пустым, ничего не выражающим лицом. Второй – поменьше, с быстрыми, бегающими глазами. Они вошли без разрешения, оттеснив его вглубь прихожей.

– Ну ты и ушатал себя, аристократ… – Безразлично констатировал крупный, окидывая его взглядом.

Взгляд крупного скользнул мимо него, вглубь лофта, и остановился на диване. Он что-то коротко кивнул напарнику.

– Живее.

Тот, что поменьше, быстрыми шагами направился к дивану. Август инстинктивно сделал шаг вперёд, его тело само потянулось туда, к этому центру тишины и ужаса.

– Э, куда? – Крупный положил ему на грудь тяжёлую ладонь и легко отпихнул назад. – Стоять.

– Я… она… – Попытался сказать Август, но слова сбивались в кашу.

– Мы видим.

Август наблюдал, как из сумки, которую принёс второй, достали большой, плотный, чёрный мешок для строительного мусора.

– Господи, – бросил вдруг один из них, – она же девчонка совсем. Ты глянь… Ей то шестнадцать хотя бы есть?

Крупный с раздражением оттолкнул Августа в сторону и сам подошёл к дивану. Он внимательно, как товар, осмотрел девочку – её маленькое, осиное лицо, худые руки, дешёвую бижутерию на шее. Его скулы напряглись. Он медленно повернулся к Августу. В его глазах горел холодный, беспощадный огонь.

– Ну ты и мудак, блять. – Произнёс он с тихой, свистящей интонацией, от которой кровь стыла в жилах. – Совсем крышу снесло? Ей лет сколько?

Август стоял, не в силах пошевелиться, не в силах ответить. Слова «шестнадцать» и «девчонка» пробили даже его химический туман, ударив в самое нутро животным, первобытным страхом.

– Я… я не… – он попытался что-то сказать, но Александр лишь плюнул на пол почти у его ног.

– Заткнись. Не говори нихуя.

Август смотрел, как он ловко, почти профессионально, перекатил тело с дивана на расстеленный на полу мешок. Движения были резкими, без всякого почтения. Он видел, как светлые волосы слиплись и испачкались в пепле с пола. Он видел, как мешок застегнули на молнию и девочка утонула в длинном тёмном свёртке.

Второй человек тем временем прошёлся по квартире, собрал с пола и столов все намёки на вчерашний вечер: пустые пакетики, горелые бумажки. Всё полетело в ту же сумку.

– А… а куда? – Прохрипел Август, когда двое подняли свёрток.

Крупный обернулся на него. В его глазах не было ни злобы, ни сочувствия. Только холодное презрение.

– Куда мусор вывозят, туда, – бросил он через плечо, – она умерла, долбоёб. Усёк? Трупы у себя дома не оставляют.

Дверь закрылась. Август остался стоять один посреди прихожей. На полу остались только его кровавые следы и пустота на диване. И только сейчас, в гробовой тишине, когда нечего и некого было бояться, до него начало медленно, как лава, доползать чудовищное понимание.

Он быстро уснул, в том числе от переизбытка чувств. А когда проснулся, то почувствовал, будто в ступню ему воткнули раскаленную кочергу.

Только боль и заполняла его сознание, потом – пришла тошнота. Он сглотнул, боясь, что его тут же вырвет, и затрясся, как в лихорадке.

Август с трудом подтянул ногу к себе. От увиденного он в одно мгновение побледнел. Самые страшные сценарии нарисовались в голове: он черт знает сколько часов проспал с воткнутым в ногу стеклом, а ведь это заражение, гангрена, ампутация… Как контуженный солдат, он пополз в ванную. Каждое движение, каждый толчок отзывались в ране новым ударом.

Август сел на край ванной, а окровавленную ногу закинул на крышку унитаза. Багрово-синяя, с рваными, подсохшими краями раны, ступня распухла до неузнаваемости. Из изуродованной плоти торчало несколько осколков – мелкие, как иголки, и один покрупнее, глубоко вошедший в мягкие ткани у свода стопы. Руки дрожали так, что пинцет выскальзывал из пальцев. Август неумело сделал первый захват, вцепившись в торчащий край самого большого осколка. Боль взорвалась ослепительной белой вспышкой. Дёрнул – и пинцет соскользнул. Алая кровь хлынула с новой силой, оставляя следы на холодном кафеле.

Он стиснул зубы – в глазах проступили слезы, а голова от боли закружилась. Чтобы добраться до осколка нужно было снова раздвинуть неровные, рваные края раны. Осколок стоило не вытаскивать, а сперва поддеть, расшатать. Он снова взял пинцет, уже левой рукой, прижимая правую к груди, чтобы хоть как-то унять тремор. Вторую попытку он начал аккуратнее, пытаясь просунуть тонкие губки инструмента глубже, под основание осколка. Металл скользнул по стеклу, соскочил и вонзился в живую, неповреждённую ткань рядом. Август взвыл – коротко, по-звериному.

Отчаяние накатывало волной. Он видел, что делает только хуже, и нога превращается в решето, но вытащить осколки стало навязчивой идеей. Август снова и снова вонзал пинцет в рану, теперь уже не целясь, просто разрывая её, расковыривая, чтобы нащупать первопричину. Кровь текла по руке, пачкала его одежду, на полу образовалась липкая лужица. Он видел в ране кусочки грязи, ворсинки от носка, крошечные осколки, которые он дрожащими пальцами пытался выудить.

Наконец, ему удалось зацепить главный осколок. Не вытащить, а просто зацепить. Он потянул, медленно, преодолевая сопротивление живой кожи, никак не хотевшей его отпускать. Боль была уже не острой, а глубокой, выворачивающей. Осколок, покрытый кровью и слизью, с противным хлюпающим звуком вышел наружу. Август безумными глазами смотрел на него, удерживая пинцет трясущейся рукой – с тихим звоном он бросил его в раковину.

Вытащив оставшиеся осколки, он опустил ногу в ванную, включил кран – от ледяной воды его выгнуло. Отыскав в шкафчике перекись, Август плевком залил ей рану, весь скривился, застонал, и криво и нелепо замотал ступню несколькими оборотами бинта, который тут же пропитался кровью.

И тут его взгляд упал на маленький блестящий предмет, закатившийся за раковину – черную, пластиковую сережку-звездочку. Ледяная волна прокатилась по спине. Воспоминания, вытесненные болью и сном, пробудились и обрушились на него страшным потоком.

Светлые волосы на его подушке, восковое лицо, холод, чёрный мешок. И главное – недобрый голос:

«Ей то шестнадцать хотя бы есть?»

Его вырвало. Не вышло ничего, кроме желчи. Он сжался на холодном полу ванной, прижимая колено раненой ноги к груди. Виной и раскаянием здесь и не пахло – его мозг тут же начал выстраивать оправдания, грязные и пошлые: Сама лезла! Сама пристала! Сама всё это хотела! Он повторял это про себя снова и снова, пытаясь заглушить нарастающую панику.

Август схватил сережку, сжал ее в кулак и нашел в себе силы подняться. Выйдя из ванной, он еще раз осмотрел свою потрепанную прошлой ночью квартиру, добрался до прикроватного столика и швырнул сережку в выдвижной ящик.

Не успел он вздохнуть, как в дверь постучали. Август отпрыгнул от стола, как кошка. Дверь открылась, и на пороге появился Коля.

В нос ему ударила едкая смесь перегара, запах кислого вина и какого-то сладковатого, лекарственного душка. Воздух был спёртым, тяжёлым, им было трудно дышать. Глаза медленно заскользили по деталям, складывая их в чудовищную картину.

Пол утопал в осколках – россыпях стекла и фарфора, а среди них темнели засохшие капли и размазанные следы – бурые, почти чёрные; кровавые дорожки, как пунктир, вели от двери ванной, петляли к дивану и заканчивались тут же, у его ног.

Он поднял глаза и увидел обугленное пятно на столешнице из цельного дуба – будто кто-то поставил раскалённую сковороду и не заметил, как древесина задымилась и почернела. Были перевернуты пару стульев, одежда была разбросана, как грязное тряпьё, а пустые бутылки из-под виски и текилы мирно соседствовали с кадками, где растения по-прежнему тянулись к свету яркими, зелеными равнодушными листьями.

Август стоял у стола, босой, полуголый, в брюках, испачканных в грязи, крови и чём-то ещё. Его руки мелко и беспрестанно дрожали, глаза были стеклянные и пустые, как два высохших колодца. Август отшатнулся.

– Боже правый… – Имя брата застряло у Коли в горле. Он стоял, не в силах оторвать взгляд от кровавых следов на полу. – Что… что с тобой? – Он мотнул головой, будто отгоняя назойливую муху, и вдруг нахмурился. – Я же говорил! Говорил, будь готов! Сегодня подписание ДКП! Ты что, вообще ничего не помнишь?!

Август опешил, его глаза забегали по комнате, избегая встречи с Колей. Воспоминание хлынуло с новой силой: чёрный мешок, молния, голоса. Ему стало физически плохо, чувства тошноты и боли обратились в чистую, обиженную злость.

– Отстань… – Прохрипел он, и в его голосе впервые появилась живая, хоть и ядовитая, нотка. – Мне плохо! Не видишь? А ты, со своими документами…

– Я вижу! – Коля резко шагнул вперёд, его тень накрыла Августа. – Я вижу, во что ты превращаешь свою жизнь, но это твой выбор! Только, будь добр, давай этот выбор не будет касаться меня! Ты понимаешь, что мне теперь за тебя отдуваться?

– Конечно! – Обиженно закричал Август. – Вечно ты прав, а я во всем виноват! Разумеется! – Он замолк, отводя глаза в сторону, его плечи сгорбились. – Вечно вам что-то надо… Рвете меня, а на меня самого плевать…

Его напускная ярость вмиг сменилась опустошением. Коля смотрел на него, и губы его плотно сжались. Гнев всё ещё клокотал где-то внутри, но поверх него нарастало что-то другое – тяжёлое, холодное и безнадёжное. Он устало провёл рукой по лицу, смахивая несуществующую пыль.

– И зачем ты это начинаешь? – Спросил Коля, и его голос был тихим, почти уставшим.

– Не начинаю я ничего…

Коля медленно выдохнул, его взгляд упал на разбитую бутылку в ногах у брата.

– Да. – Тихо, но очень чётко продолжил он. Голос был ровным, почти бесстрастным, и от этого каждое слово звучало как приговор. – Всем что-то надо. Мне – чтобы ты был вменяемым человеком, хотя бы на полчаса. Я за неделю тебя предупредил. – Он сделал паузу, давая этим словам повиснуть в спёртом воздухе. – Почему ты выбрал именно этот день, чтобы нажраться? Что ты употреблял?

– Может быть, ты спросишь, что случилось? – Август попытался сказать это с вызовом, но не вышло. – Я ничего не употреблял.

Коля внимательно посмотрел на него – на дрожащие руки, на пустой взгляд, на грязь и кровь.

– Хорошо, Август. – Он произнёс это с обречённой готовностью выслушать очередную небылицу. – Что у тебя случилось?