Звёздочка

Мария Судьбинская

Звёздочка

Посвящается моей лучшей подруге за полевое исследование пограничных состояний сознания на Пхукете.

Рожь

Из полуприкрытой тяжёлой шторы панорамного окна нескромно выглядывал мрачный Петербург. Свинцовые воды Невы, в которых отражалось грязно-белое небо, медленно текли мимо гранитных набережных. Напротив, за водной гладью, темнели мокрые крыши и трубы бывших заводов на Васильевском, а правее угадывался силуэт Петропавловской крепости.

Вся громадная комната с пятиметровыми потолками, когда-то бывшая промышленным цехом, была уставлена растениями. Монстера тянула свои лакированные, изрезанные листья к свету, а из-за них, притаиваясь, выглядывала пустая была Егермейстера. Сциндапсус опутал телевизор золотистыми сердцами листьев, фиалки на подоконнике цвели нежными фиолетовыми звёздочками, четно игнорируя, что в их керамических горшочках валялись мерзкие сигаретные бычки.

Молодой человек лежал животом на диване, подложив одну руку под себя. Он медленно приходил в чувства, и, прежде чем открыть глаза, отчётливо услышал запахи: сладковатую вонь вчерашнего вина, едкую пыль с пола, смешанную с терпким ароматом табака. Диван казался и мягким, и жёстким одновременно.

Он стал ворочаться, но никак не мог подобрать спокойную позу; с усилием приоткрыл один глаз – веки будто слиплись.

Ровно над ним, на стене, выкрашенной в пастельно-серый, висела репродукция – Шишкинская «Рожь». Золотое море, великаны-сосны, уходящая вдаль дорога. Симфония простора и света, которую он когда-то счёл «достойной» и «правильной».

Внезапно в тишине прозвучал отрывистый, знакомый стук в дверь – четыре чётких удара, замок щелкнул, и дверь открылась. В квартиру вошел человек, впустив вместе с собой струю холодного воздуха с лестничной клетки. Он был собранный, чистый, пах каким-то нейтральным гелем для душа. Его взгляд, словно сканер, пробежался по всем деталям: ботинку на подоконнике, пеплу и крошкам на полированном бетонном полу, блестящей обёртке от шоколада в паутине сциндапсуса, разбитую лампу в углу.

Несмотря на то, что их часто находили похожими – те же четкие линии носа и подбородка, унаследованные от отца – контраст был разительным. Коля, с его короткой, практичной стрижкой и тёмными, оценивающими глазами, казался собранным и непробиваемым. Август же, бывший слегка пониже, в основном, от сутулости, лежал в пыли, как поверженный ангел. Его светлые, чуть вьющиеся волосы слиплись и прилипли ко лбу. Из-под закатанного рукава мятой рубашки на предплечье и кисти выползали чёрные, замысловатые листья – татуировка, повторяющая узор его любимой монстеры. Синие глаза, обычно яркие и насмешливые, теперь были мутными и бессмысленными.

– Неплохо, Август. – Констатировал Коля без эмоций, подходя к дивану. – Ты не в блевотине. Это хорошо.

– Отстань, – прохрипел Август, закрывая глаза, – света белого не вижу. Мне плохо.

– Тебе всегда плохо. – Он подошел к монстере и с профессиональным видом потрогал землю в горшке. – Твои джунгли на панели SOS моргают. Вставай, поливай.

– Не могу…

– Этого я и боялся. Значит, будешь слушать лёжа. Гороховые, те самые, которым ты месяц назад устроил истерику в Метрополе, внезапно простили тебя и хотят купить ту трёшку на Чайковского. Подписание – в следующий четверг, в семь. Я за тобой заеду.

– Какие… Коля, какие Гороховые? – Август с силой выдохнул в подушку. – Ты вообще о чём?

Коля медленно поднял с пола смятый факс от управляющей компании, разгладил его о колено и положил на грудь брата, как повестку в суд.

– Ладно. Я, как всегда, пришёл поговорить о высоком, а ты – в отключке. Идеально.

– Угу… – Август смахнул бумагу на пол и поджал ноги, сворачиваясь калачиком.

– Фантастика. Для справки: сегодня среда. Не суббота, не пятница, а самый что ни на есть рабочий день. Но ты, как всегда, в авангарде.

– Боже! – Вдруг рявкнул Август, подскакивая на локте. Глаза его были мутными и дикими. – Да позвоню я тебе! Всё расскажешь про своих уродов Гороховых! Только не сейчас, слышишь?! Я же не посылаю тебя, я по-человечески прошу – отстань!

Коля смотрел на него с немым укором.

Капитал семьи Раевских был стерильным, абстрактным и оттого почти невидимым, что делало его лишь прочнее. Основатели династии, Сергей Петрович и Марина Альбертовна Раевские, не добывали ресурсы и не строили заводы. Их империя, холдинг «Вектор-Консалтинг», существовала в серой, эфемерной зоне, где заканчивался пиар и начиналось лоббирование, где «репутационный менеджмент» был вежливым синонимом для отката, а «стратегические коммуникации» означали умение продать ничто, упаковав его в нужные слова для нужных людей. Богатство Раевских не пахло бензином или строительной пылью, а имена не светились в рейтингах Forbes, но их личные номера были на быстром наборе у тех, кто эти рейтинги возглавлял.

Августин Раевский, старший и обожаемый сын, появился на свет в зените славы и амбиций своих родителей. Какое-то время они не могли завести детей, и потому появление ребенка на свет было для них неимоверным счастьем. Имя ему выбрали соответственное, с вычурной претензией на величие, и детство его прошло под вспышками фотокамер на благотворительных балах и в интерьерах загородных резиденций, где его больше баловали, чем воспитывали.

Рождение Николая Раевского стало большой внезапностью. Если Август с рождения был живым символом их успеха, то Коля оказался просто вторым сыном. Его не баловали, но и не требовали невозможного. Пока Август постигал «высокое» – музыку и живопись, Коля незаметно осваивал «приземлённое»: с десяти лет он мог просчитать баланс компании, а в пятнадцать уже понимал, как работают офшоры и зачем нужны трасты. Родители, сами того не замечая, стали говорить с младшим сыном на языке цифр и схем, оставляя для старшего язык эмоций и амбиций.

Не сказать, что Раевские относились к сыновьям по-разному, но Август неосознанно старался перетягивать на себя одеяло, и его старания давали плоды. Он добился того, что родители признали его «мальчиком с тонкой душевной организацией», которому чаще прощали выходки, ссылаясь на его «необычность» и «непростой характер».

Годам к пятнадцати-шестнадцати Август стал пить. Он часто звал друзей, когда родители были в отъезде, то и дело ломал вещи, а потом устраивал сцены, запираясь в комнате. Сперва с ним пытались говорить, воспитывать, но вскоре отец, а потом и мать, опустили руки. Сергей Петрович принял решение отправить Августа в Петербург. Формально, чтобы он получал «престижное образование в культурной столице», на деле – чтобы Август не стал предметом Московских сплетен и возможных скандалов.

Помимо всего прочего, Раевские занимались недвижимостью. Питерский портфель – несколько элитных лофтов и апартаментов в историческом центре – должны были быть оформлены на Августа, а он, по задумке, должен был возглавить управляющую компанию и стать лицом семейного бизнеса в Северной столице. План провалился с оглушительном треском еще на старте.

Август, ошалевший от внезапной свободы и питерского раздолья, погрузился в череду громких вечеринок и скандальных историй на гране законности. Даже из Петербурга до Московских родителей быстро долетали слухи: «Августин деньги пускает на ветер, в проектах ни черта не смыслит, уже успел подставить партнеров». Раевские отреагировали быстро и холодно – Август тут же слетел с позиции претендента на управленца.

Активы стремительно переоформили, но Август остался собственником недвижимости. Квартиры принадлежали ему – это была красивая, но пустая формальность, очередная подачка «золотому мальчику» и способ диверсификации капитала семьи. Быть владельцем – значит не работать, а получать ренту.

Коля стал владельцем и генеральным директором ООО «Вектор-Недвижимость», управляющей компании, заключавшей с Августом договоры на полное управление его активами. Компания искала арендаторов, заключала с ними договоры, получала платежи на свои счета, платила комуслуги, занималась ремонтом и отвечала перед контролирующими органами. Через нее Коля делал всю работу, а затем перечислял Августу его «дивиденды» – оговоренную сумму ренты, очищенную от всех расходов и налогов.

К вечеру Август наконец поднялся. Он устало опирался на швабру. Воздух больше не вонял перегаром – теперь здесь пахло хлоркой и лимонным освежителем. Всё было убрано: Стекло подобрано, пятна отмыты, бычки из горшков выброшены, кровать застелена свежим бельём.

Август стал обходить растения.

– Ну что, гады, довольны? – Прохрипел он. – Вам ведь только самое лучшее, да? Дистиллированную слезу младенца лесной феи, блин…

Он поливал их медленно, с почти религиозной внимательностью, проверяя пальцем влажность земли в каждом горшке. Потом он прошелся влажной салфеткой по листьям крупных растений, нежно убирая пыль.

– Ты, – ткнул он в сторону сциндапсуса, – сегодня выглядишь не таким несчастным. Молодец. Держись.

Сциндапсус, как и ожидалось, не вымолвил ни слова.

Август ушел в душ, смыл с себя липкий налёт вчерашнего дня, и облачился в чёрные шёлковые пижамные брюки и просторную футболку из турецкого хлопка. Он заказал ужин. Не пиццу и не суши, как в запойные дни, а стейк из мраморной говядины из пафосного мясного ателье на Петроградской, где с покупателями разговаривали, как с пациентами в частной клинике. И бутылку дорогого, но лёгкого бургундского, чтобы «создать настроение».

Ел он, сидя на диване, придвинув к нему журнальный столик. Август включил проектор – гигантская, в полстены, картинка со стороны казалась окном в другой мир. Он смотрел старый артхаусный фильм, не потому что ему это нравилось, а потому, что это было правильно. В его прямые обязанности входило разбираться в подобного рода искусстве.

Он отложил вилку и потянулся к изящной деревянной шкатулке. Внутри, на бархате, лежали несколько аккуратных, туго скрученных косяков. Он прикурил один, сделал неспешную, глубокую затяжку. Дым защекотал лёгкие, обещая знакомую глубину.

Август наливал вино в правильный бокал, с тонкой ножкой, наслаждаясь правильностью собственных жестов. На столике горела ароматическая свеча с запахом кожи, а терпкий, травяной дым медленно растворялся в этом аромате, создавая его личный, ни на что не похожий рецепт умиротворения. Август откинулся на подушки, чувствуя, как мягкая волна вплетается в его сознание. Кадры на стене обрели новый объём.

Неделя прошла не быстро.

В пятницу он два часа лежал в ванне, уставившись в потолок. Потом вдруг решил, что стоит собрать друзей, но ответы пришли вялые и деловые. «На проекте, брат», «В командировке», «С семьёй». Кто-то отписался картинкой с яхты в Сочи. Август швырнул телефон на кровать.

Тем же вечером он сам по себе пошёл в кинотеатр на какой-то финский артхаус, о котором все говорили. Купил самый дорогой билет на самый пустой сеанс и бутылку виски в баре. Сидел в полумраке, один на весь ряд, и пил из горла. Август не следил за сюжетом, а наблюдал, как луч от проектора режет темноту, и медленно засыпал. Уже к концу сеанса его разбудила уборщица.

В субботу он зашел в художественный. Долго и со знанием дела выбирал краски – не просто «светлый охра», а «охра золотистая», не «ультрамарин», а «лазурь». Купил три дорогих холста на подрамнике. Домой летел на такси, чувствуя прилив вдохновения – он собрался писать, серьезно, как в юности.

Дома он расставил холсты в студии, у окна. Подобрал кисти, сел перед чистым холстом и просидел так час. В голове была пустота, а в руках – давно отмерший навык. Август в ярости швырнул палитру об стену. Фиолетовая клякса поползла по пастельно-серой штукатурке, и холсты простояли в углу до конца недели.

По графику он поливал цветы. В воскресенье он пошёл в цветочный магазин на Рубинштейна, где пахло землёй и свежестью. Там он завел разговор с другой покупательницей.

– Вам нужна подкормка с повышенным содержанием фосфора, – сказал он, изучая полки, – для антуриума. У него желтеют листья от хлора в воде.

Девушка с татуировками и проколотой губой осмотрела его и с интересом спросила:

– Вы цветовод?

– Нет, – усмехнулся Август, – просто у меня много времени, чтобы читать. И мало – чтобы делать.

Тем же вечером он отыскал в инстаграме модель из провинции, активно публикующую фотографии на фоне Питерских дворов, и написал ей. В понедельник они встретились в баре – девочка пила мохито и с восторгом рассказывала, как хочет переехать в Питер. Она с интересом слушала его истории. Августу казалось, что он – часть того глянцевого мифа, который её так манил, и после ужина привел ее к себе – показал панорамные окна, растения, картину.

Они провели ночь вместе, но утром он проснулся один. На подушке лежала записка: «Спасибо за всё! У меня кастинг в 10! Было чудесно!». Август, стиснув зубы, прорычал что-то в подушку.

Каждый вечер, систематично, он курил заранее заготовленные косячки. Это не было спонтанным желанием – это был пункт распорядка, такой же обязательный, как чистка зубов. Каждый раз, где-то в восемь, после ужина.

В среду он проснулся к обеду от телефонного звонка.

– Август, слушай сюда, не спать. – Голос приятеля был не панибратским, а сжатым, деловым. – Марк вчера влёт придумал концепцию. Такую, что по телефону так и не расскажешь! Решили собрать своих, обсудить.

Август, еще не до конца проснувшийся, лениво перекатился на другой бок.

– Сань… Какую… Концепцию?

Голос Александра стал настойчивее.

– Мы запускаем крипто-фонд, но не простой. С AI. Алгоритм, который прогнозирует не курс, а сами тренды, понимаешь? Опережает рынок. Марк уже набросал white paper, там такие схемы… Это не хухры-мухры, это следующий уровень.

– А это… Это не афера?

– Афера? – C недовольством переспросил Александр. – Это будущее, Август! Ты вообще в каком веке живешь? Пока ты тут свои фикусы поливаешь, мир меняется! У нас уже есть прототип, Артём с Юлей горят проектом!

Упоминание Юли с ее привычным скептицизмом, который вдруг сменился на «горит проектом», задело Августа.

– Не знаю, Сань…

– Брось! – отрезал Александр, – чем ты занят!? – В его тоне появились нотки того холодного презрения, которых Август боялся больше всего. – Ты думаешь, мы тебя просто так зовём? Твоя фамилия тут котируется. Твоё имя – это сигнал для всех, что проект серьёзный. Ты – наша легитимность. Понимаешь?

– Мне завтра нужно быть в агентстве.

– И причем тут это!? Я с тобой говорю про сегодня.

– Ладно… – Выдавил он, уже ненавидя и себя. – Ладно, чёрт с тобой. Раз такое дело… Во сколько?

– В девять. В ложе, как всегда.

Связь оборвалась.

Лесная глушь.

За час до встречи Август стоял в гардеробной и разглядывал развешанные ряды. Каждая его вещь стоила, как чей-то месячный доход, но сегодня ни одна из них не выглядела верной и подходящей.

Он ворочал вешалки, и ему казалось, будто на все лёг невидимый налёт его собственной неуверенности. В конце концов, он просто натянул первые попавшиеся чёрные брюки и серую футболку, почувствовав себя идиотом, который играет в переодевания.

На кухне он сварил крепчайший кофе, плеснул в чашку коньяку, чтобы выровнять тремор в руках. Горьковатая смесь обожгла желудок, и на пару минут в голове проступила ясность, почти похожая на решимость. Телефон лежал на столе, как обвинение. Он в сотый раз открыл чат с Александром. Тот так ничего и не написал.

В такси он прижался лбом к холодному стеклу. Питер проплывал за окном – мокрый, чужой, безразличный. Огни рекламных вывесок размазывались в цветные полосы, и ему казалось, что город смотрит на него сквозь слезы. Августу очень хотелось, чтобы такси развернулось и привезло его обратно, домой, но машина неумолимо везла его навстречу будущему, где ему снова предстояло притворяться. Притворяться, что он понимает их «лингвистические парадигмы».

Ложа была отгорожена от плебса на танцполе. За шторами клубилось море из тел, а здесь, в их аквариуме, царила своя атмосфера – дорогие духи, лёд в бокалах и разговоры о деньгах, тонувшие в какофонии популярной музыки. Август всегда чувствовал себя здесь немного не в своей тарелке – слишком громко, слишком нарочито.

– Если рассматривать крипторынок не как спекулятивную площадку, а как прототип новой социальной… лингвистической парадигмы, – его голос был наигранно ровным, – то станет очевидно, что мы имеем дело не с активом, а с диалектом. Диалектом свободы.

Александр медленно кивнул.

– Лингвистическая парадигма… – он повторил, растягивая слова. – Это ключ. Мы продаём не токены. Мы продаём новый язык. Язык, на котором говорят те, кто свободен от системы.

Марк тут же подхватил, размахивая рукой:

– Точно! Как я сказал одному челу с Уолл-стрит: «Ваш фиат – это мёртвый язык!». А он мне… – Марк фыркнул.

Август, сидевший напротив Александра, сделал глоток виски. На его лице промелькнула тень сомнения.

– Понимаете, – он начал осторожно, – когда вы говорите «лингвистическая парадигма» … это ведь про то, как люди думают о деньгах, да? А не просто про слова?

В ложе наступила короткая пауза. Артём посмотрел на Августа как на отстающего ученика.

– Конечно, Август. Речь идёт о смене ментальной модели. Мы не меняем деньги. Мы меняем метафору.

– А-а… – Август кивнул, хотя в глазах у него читалось легкое недоумение. – А при чём тут AI? Вы хотите, чтобы он… анализировал рынок?

– Глубже! – Артём воздел палец. – AI не будет анализировать. Он будет прогнозировать социокультурные тренды. Мы создаём алгоритм, который определяет, в каком направлении будет эволюционировать сама идея ценности! Он будет опережать коллективное бессознательное!

Юля, пустив облако клубничного пара, лениво бросила, не глядя на них:

– Звучит как дорогая афера для инвесторов, которые боятся признаться, что ни черта не смыслят в технологиях.

– Юль, это же будущее! – Парировал Марк.

– Постойте, – Август снова вмешался, его пьяный мозг цеплялся за обрывки логики, – а где, собственно, бизнес-план? Хотя бы примерный расчёт?

Александр, до сих пор молчавший, наклонился вперёд. Его тяжёлый взгляд перебил Августа.

– Распишем все чуть позже. Главное – это идея.

Он отпил виски, давая словам повиснуть в воздухе.

– Понял. – Выдохнул Август. – Просто… это всё так масштабно.

– За масштаб! – Провозгласил Марк, снова наливая. – Чтобы все эти юристы и бухгалтеры потом за нами бегали!

Александр раскинулся на кресле и, скучающим образом поглядывая в просвет между шторами, вздохнул. Отец его был человеком с тёмным прошлым и размытой, но влиятельной позицией в строительном бизнесе. Александр вырос не просто избалованным мажором, а мажором с прививкой криминального прагматизма.

Вторая бутылка виски выжгла из разговора остатки смысла. Артём, пытаясь объяснить, что такое «не-взаимозаменяемые токены», начал путаться в словах и в итоге разлил виски на брюки. Юля демонстративно зевнула и отошла к перилам. Август, уже совсем пьяный, и сам начал что-то говорить про «децентрализацию сознания», толком не понимая, о чем ведет речь. Впрочем, пафос стал исчезать, и разговор становился более бытовым. Они стали делиться новостями, перемалывать косточки, совсем позабыв, зачем изначально собирались.

Видя, что «собрание» окончательно выдохлось, Александр молча достал из внутреннего кармана пиджака небольшой прозрачный пакетик. В нём перекатывались несколько разноцветных капсул. Он положил его на стол с тихим щелчком. Звук был едва слышен под техно, но действие было вызывающим. Все взгляды прилипли к маленькому пакетику.

– Чтобы прочувствовать будущее, – он произнёс это без улыбки, его голос был ровным и деловым, – иногда нужно сначала выйти за рамки настоящего. Новейшее. Чистейшее. Для своих.

Марк тут же оживился, его глаза загорелись привычным азартом.

– О, Саш, ты как всегда вовремя! – Он тут же потянулся за пакетиком, как голодный щенок.

Артём, забыв о пролитом виски и социокультурных трендах, с деловым видом снял очки и протёр их, украдкой поглядывая на капсулы. Он кивнул, изображая понимание.

Юля с презрением скривила губу.

– Ну пошло-поехало. – Фыркнула она, разворачиваясь к ним спиной и демонстративно углубляясь в телефон. – Дегенераты.

Все взгляды, включая насмешливый взгляд Юли, невольно переметнулись на Августа. Он замер с бокалом в руке. Внутри всё сжалось в комок тревоги. Он уже был сильно пьян, и мысль о чем-то серьезном пугала его, но сказать «нет» при всех, под оценивающим взглядом Александра, означало выпасть из стаи и показаться трусом, который боится «выйти за рамки». Александр, не сводя с него холодных глаз, будто читая его колебания, медленно взял пакетик. Двумя пальцами он вытряхнул пару капсул на ладонь Марку, потом – Артёму. В пакетике оставалось ещё немного.

– Август. – Одернул его Александр. Он протянул ему почти пустой пакетик. – На дорожку. Маленький бонус к нашей будущей экосистеме. Решать тебе, конечно.

В его тоне не было давления. Была лишь лёгкая, унизительная снисходительность.

Секунда тянулась вечностью. Август чувствовал, как горят уши. Он видел, как Марк и Артём уже готовятся принять свою дозу. Видел спину Юли, которая его презирала. И видел лицо Александра – каменное, ожидающее.

– А, ну… спасибо. – Он выдавил из себя, пытаясь звучать небрежно, и взял пакетик. Пластик был прохладным и скользким в его потных пальцах.

Он быстрым, почти стыдливым движением сунул его в карман брюк, чувствуя, как тот прилипает к бедру. Пакетик был почти пуст, но вес его казался неподъёмным. Он вдруг почувствовал себя не партнёром по «революционной экосистеме», а мальчишкой, получившим подачку от старшего. Александр удовлетворённо откинулся на спинку дивана.

– Я выйду и вернусь. – Сказал вдруг Август, приподнимаясь. – Марк, Юль, дайте-ка пройти.

Он плыл в толпе, как в густом, кипящем супе. Дорога до туалета показалась ему бесконечной. Август толкнул дверь, и музыка притихла – зато стали отчетливее слышны разговоры. Свет здесь был резким, синевато-белым. Он подошёл к раковине, опёрся о столешницу и посмотрел в зеркало.

На него смотрел измотанный, перепивший парень с полумертвыми глазами. Волосы были всклокочены, рубашка мята. Август плеснул в лицо ледяной воды, но это ничуть не помогло – все также плыло.

Когда он выполз обратно и оперся на перила, его взгляд сразу же выхватил его «компанию». Они вылезли из ложи и теперь начали дебоширить на площадке. Ему на мгновение захотелось уйти.

– Извините…

Тихий, восторженный голос прозвучал прямо рядом с ним. Август обернулся. Рядом стояла девушка. Неброская, в простом, но коротком чёрном платье, которое сидело на ней чуть мешковато. Волосы, окрашенные в неидеальный русый, были собраны в неаккуратный пучок. Макияж – слишком яркая помада и немного криво подведённые и сияющие неподдельным благоговением глаза.

– Вы… вы из той самой компании в ложе? – Спросила она, и в её голосе звучало наивное восхищение. – Это правда вы все… бизнесмены?

Она перевела взгляд на его «компанию». В ее глазах читался восторженный трепет.

Все сомнения Августа мгновенно испарились, смылись волной пьяного тщеславия.

– Что-то вроде того, – ответил он, вновь почувствовав себя хозяином положения, и с нарочитой небрежностью взял её за локоть, – скучно тут одной. Пойдём, познакомлю тебя с остальными… Тебе как зовут? Ты с кем-то?

– Меня зовут Лена. – Улыбнулась девушка. – Я была с подругами, но они куда-то ушли, я их потеряла… А тебя как зовут?

– Август.

– Август? – Переспросила она, чуть склонив голову набок.

– Ну, это краткое от Августин. – Объяснил он, чувствуя, как возвращается его уверенность.

– Имя, как у какого-то художника… Или мыслителя… – прошептала она, глядя на него с оценивающим интересом, – родители начитались классики или просто хотели, чтобы все пялились?

– Они проявили креатив. – Он вдруг остановился и пристально посмотрел на неё, – а сколько тебе лет?

– Восемнадцать. – Выпалила она, слишком быстро, будто отрепетировав ответ.

– Хорошо. – Ответил он после недолгого, оценивающего молчания.

– А тебе? – Поинтересовалась Лена, заглядывая ему в глаза.

– Двадцать четыре. – Ответил он и провел ее в ложу.

Август с напускной бравадой усадил Лену рядом с собой, прямо напротив безучастной Юли.

– Юль, это Лена. Лена, Юля. – Бросил он, разливая остатки виски. Юля лишь молча подняла бокал в их сторону, не отрываясь от телефона.

Лена, смущённая её холодным приёмом, сделала большой глоток и спросила:

– А вы… чем занимаетесь? Кроме бизнеса, конечно.

Август усмехнулся, разваливаясь на диване. Алкоголь и её внимание развязали ему язык.

– Ну, бизнес… это так, формальность. – Он мотнул рукой, изображая легкое пренебрежение к деньгам. – А по жизни… Родители, конечно, хотели дипломата, впихнули в Европейский университет. Отучился на арт-менеджера. Спихнули с глаз долой, короче…