Бремя несправедливости

– Я согласен, у вас своя задача. Вы должны ехать. А я останусь.

Рошфор лишь застонал и зубами заскрипел от такого упрямства и тут только заметил, что Катарина снова стоит за его спиной. Она стояла недвижно, словно каменная статуя. Она, безусловно, слышала все их слова. Рошфор посмотрел ей в глаза и, все увидев в ее взгляде, вздохнул и бессильно опустил голову.

– Госпожа… – Каррара, понимая, очевидно, что именно вызвало отчаяние Рошфора, попытался исправить ситуацию, – господин Палетти прав, вам нужно немедленно ехать. Я сделаю все, что смогу… Вы все-равно мне ничем не поможете… Ваше присутствие будет, скорее, мешать, ведь вас ищут… Не так ли, господин Палетти?

– Иди ты к черту, Каррара… – устало произнес Рошфор, развернулся и махнул рукой Тибо: – Распрягай. Остаемся…

***

Из «Пыльной шляпы» все-таки съехали. Для одной-двух ночей гостиница подходила прекрасно, но дольше в ней жить было нельзя – слишком уж засветились там. И разделиться пришлось – восемь человек, включая одну девушку, примета слишком заметная. Рошфор, Каррара и Катарина жили в паре комнат, снятых в доме в самом центре, а остальные поселились в гостинице у городских ворот.

Ситуация в целом вырисовывалась следующая. Урсулу держали в Ведьминой башне – одной из башен городской стены. Суд должен был начаться дня через три или чуть позже, когда председатель суда вернется из Констанца. В свидетелях обвинения числились трое земляков Урсулы из Шайд. Их имена даже удалось узнать.

Первой мыслью было устранить свидетелей. Кем бы они ни были. Никакой жалости к жителям деревни, которых лечила Урсула и которые так отблагодарили ее, не было от слова совсем. И ведь не один из ее земляков не вступился за нее! Но немного поостыв, от этих кровожадных планов отказались. Во-первых, городской чиновник, которого разговорил Каррара, сообщил, что показания свидетелей записаны и уже приобщены к делу, так что их смерть ничего не изменила бы. А во-вторых… Тот же сердобольный чиновник с сочувствием в голосе предположил, что поводом к доносу стало хозяйство знахарки. Доносчикам – дальним родственникам ее покойного мужа – скорее всего, приглянулся ее дом. А раз так, то вместо этих двух свидетелей тут же нашлись бы следующие – не вырезать же их под корень целыми семьями!

Второй идеей было сделать так, чтобы председатель суда не доехал до Кура. Могли бы выиграть время. Но от этой глупости отказались еще быстрее – истреблением судейского и чиновничьего аппарата Лиги Божьего дома можно было заниматься бесконечно.

– Может, попробовать все же силовой вариант? – без всякого энтузиазма в очередной раз предложил Рошфор.

– Это что, никаких больше мыслей, да? – с печалью посмотрел на него Каррара.

– Бывает, получается нахрапом…

– Н,да… По крайней мере, разделим с ней судьбу, если не убьют сразу.

– А что посол? Вы виделись с ним?

– Да. Господин Гримани сказал, что и так изрядно потратил на меня кредит доверия властей. В прошлый раз, помните, когда мне пришлось вытаскивать вас в Самедане?

– Я ваш должник, Каррара… Все помню, долг отдам.

– Уже отдаете, – улыбнулся Каррара. – Ну а Гримани сказал, что дело это личное, а не государственное, а потому он не считает нужным в него вмешиваться.

– Сказали бы, что государственное… – неуверенно произнес Рошфор.

– Так ведь Гримани – это не французский посланник. Он – сволочь, а не дурак.

– Вы же можете ему приказать? Как я понял, венецианская секретная служба дала вам такие полномочия.

– Дала. И я приказал. А он согласился. Но заявил, что пошлет гонца в Венецию, чтобы там подтвердили мой приказ.

– Вот же скотина!.. Ну хорошо, господин Каррара, раз других идей нет… Не спешите снова иронизировать, но нужно разрабатывать силовой вариант.

– Да какая уж тут ирония… Просто я не вижу никаких перспектив в этом.

– А я вижу. Вот смотрите, нас, конечно, недостаточно, чтобы попытаться захватить тюрьму и освободить ее, но ведь мы можем прибегнуть к посторонней помощи.

– Навербовать полк швейцарцев? – грустно усмехнулся Каррара. – Где и заниматься этим, как не здесь. От чьего имени предлагаете нанимать? От имени Светлейшей? А если вы, то, очевидно, от имени короля Франции?

– Дослушайте до конца, Каррара, потом острите. Мне уже приходилось однажды при нехватке личного состава вербовать на серьезное дело лихих парней. Это было в Венеции…

– Как же, помню, в Мальгере. Вы наняли брави… К сожалению, подробностей не знаю.

– О, вы хорошо осведомлены о моих делах. Впрочем, неудивительно. В Венеции с этим проблем не было, но здесь – я понимаю – не Венеция. И все же можно поискать ватагу рисковых парней. Полторы сотни золотом у меня есть.

– Можно… У меня тоже найдется с пару сотен монет… Но как-то это все… ненадежно. А дальше что? Даже если удастся – с боем прорываться к перевалам? Лучше попробовать использовать эти деньги для подкупа стражи. Так шансов больше, и больше времени, чтобы уйти.

– А с подкупом надежнее? У меня, представьте, был и такой опыт. И тоже в Венеции. Опыт печальный. Пытались выкупить одного человека… да вот брата Шато-Рено…

– У Шато-Рено есть брат?

– Был. Выкупить не получилось, его казнили.

– А что он такого натворил? Брат Шато-Рено.

– Да ерунда, так-то… Небольшой испанский заговор против властей Венеции.

– А… Так он был вашим противником?

– Да, в общем.

– И зачем тогда вы его собирались выкупать?

– Так ведь он же был братом Шато-Рено, – удивился непониманию Каррары Рошфор.

– Какие сантименты… – ухмыльнулся Каррара. – Впрочем, если вы друзья…

– А сами-то вы? – спросил уязвленный Рошфор. – Сами-то, зачем пытаетесь помочь этой женщине? Вместо того, чтобы погрустить немного и ехать себе дальше? Это – не сантименты?

– Может, я влюбился? – продолжил ухмыляться Каррара. – Может, у меня сердечная рана?

– Только не говорите это дочери Планта! – с раздражением бросил Рошфор. – Еще ревновать начнет…

– Вы не шутите? У меня есть шансы? – расплылся в недоверчивой улыбке Каррара, но тут же стал совершенно серьезен: – Да нет, вы правы, конечно, это тоже сантименты. И мои сантименты еще и нелепы. Глупое чудачество…

– Нет, правда, Каррара, – зло и возбужденно спросил Рошфор, – а если без шуток? Мне вот хочется знать, зачем вам это! Что вами движет на самом деле?

– Хотите, чтобы я перед вами исповедовался? – голос Каррары вдруг стал каким-то печальным, даже тоскливым. – Зачем вам? Впрочем, если хотите… Эта женщина потеряла сначала мужа, потом ребенка, но не потеряла веру. Лечила людей, лечила меня… но не в этом даже дело. Сложно объяснить словами… Она уверена… так и нужно жить, что этот мир справедлив, понимаете? Не хочу видеть отчаяние в ее глазах.

– Я все-равно не очень-то вас понимаю. Конечно, будет отчаяние, когда тебя собираются сжечь. И конечно это несправедливость и все такое. Но это что, первая несправедливость в вашей жизни?

– Не первая… Я просто представил себя. Себя на следующий день, после того как у столба на площади сожгут эту женщину. Попробуйте представить себя вы…

– И что?

– Как вы будете в глаза смотреть?

– Кому?

– Людям. Катарине, например.

– Нормально буду смотреть!

– Не обманывайте себя, Рошфор. Вам будет плохо…

– Да, плохо. Мне много раз в жизни было плохо! А в этот раз будет вообще хреново! Но не настолько, чтобы не продолжать жить!

– А мне… настолько.

Вся злость и недовольство Рошфора враз улетучились при виде тоски в устремленном на него взгляде Каррары. Он ни на секунду не усомнился в его искренности и тихо, удивленно произнес:

– Каррара, вы сумасшедший?.. Хотите сказать, что готовы пожертвовать жизнью, чтобы освободить эту крестьянку?

– Не то чтобы я не хотел жить… Но если мы ничего не придумаем… когда ее привяжут к столбу на площади, я вытащу шпагу и нападу на солдат. Сколько бы их не было. Пусть она видит перед смертью, что не весь мир предал ее. И я клянусь, что не проживу дольше чем она…

– Почему, Господи?.. – испуганно и потрясенно произнес Рошфор, не в силах оторвать взгляд от глаз Каррары.

– Почему? Знаете, господин де Рошфор… я вдруг понял, что не спас ни одного человека в своей жизни. Ни одного… А скольких погубил… Когда-то у меня были друзья. Они погибли все из-за меня. А я живу… Мне иногда кажется, что я живу взаймы, понимаете? Что живу я, а не они, чтобы я мог что-то изменить. Кого-то спасти, например… Или хотя бы попытаться.

– И давно у вас… такие… покаянные мысли… – осторожно, словно боясь побеспокоить нездорового человека, спросил Рошфор.

– Трудно сказать. Ко всем мыслям приходишь постепенно.

– Но почему сейчас-то?

– А почему же нет? – Каррара хоть и грустно, но уже улыбался. – Такое всегда приходит внезапно.

– Да уж, с ума сходят неожиданно…

– А может быть, все потому, что я встретил вас?

Каррара со своей грустной улыбкой и открытым взглядом смотрел на Рошфора, а тому стало очень не по себе. Он увидел в Карраре совсем другого человека теперь и сумел лишь негромко пробормотать:

– Нет, Каррара… не пытайтесь свое безумие свалить на меня.

Итогом беседы, если не считать растрепанного и сметенного состояния души Рошфора, стало разделение дальнейшей деятельности. Каррара должен попытаться узнать все о процессуальной стороне вопроса, местной судебной практике в делах о колдовстве, судейском мире Кура и, по возможности, найти для обвиняемой защитника. А Рошфор все-таки настоял на праве подумать на предмет подкупа или привлечения людей со стороны для освобождения Урсулы силой.

***

Результаты, которых за два дня сумели добиться Каррара и Рошфор, не внушали большого оптимизма. Ничего похожего на венецианских брави или хотя бы просто на шайку разбойников в Куре и его окрестностях Рошфор не обнаружил. Отощавший, запуганный воришка-заморыш лет восемнадцати шепотом и с большим пафосом был порекомендован Рошфору в одном из трактиров, как признанный авторитет и чуть ли не глава местного преступного мира.

– Дикая, варварская страна, – разочарованно доложил о своих успехах Рошфор. – Никаких понятий о цивилизации… Что нового у вас?

– Подпоил одного… – Каррара говорил удрученно и несколько рассеяно, так что сразу стало понятно, что и он расстроен своими результатами. – Секретарь в суде, вроде писца. Рассказал много подробностей, как все будет. Сначала – ознакомление обвиняемой с самим обвинением, свидетельскими показаниями, обстоятельствами раскрытия преступления и прочими подобными вещами.

– Так это будет светский суд?

– Конечно, светский. Ее арестовали власти Кура, церковь здесь ни при чем.

– Понятно. А слушание? Оно будет открытым?

– Бывает по-разному. Этот судейский пройдоха не смог внятно объяснить, от чего это зависит… Ну а дальше суд решит, насколько обвинения справедливы и убедительны, есть ли доказательства вины…

– И если решит, что есть…

– Проведут сердечный допрос.

– Сердечный? Как мило…

– Да, допрос без угроз и пыток. Кроме признания конкретных обвинений на нем все будет сводиться к пяти стандартным вопросам для ведьм… Подписан ли договор с дьяволом, совершались ли полеты, посещался ли шабаш…

– Бред-то какой! Полеты, черт бы их побрал!..

– Потом спросят про черную магию, порчу, заклинания и все такое… На последок поинтересуются, вступала ли она в блудную связь с дьяволом или инкубами.

– С инкубами? – удивленно поднял брови Рошфор. – Бред становится все забористей… Что еще за инкубы?

– Инкубы – это мы, Рошфор… Демоны, которые ночью приходят к женщинам… и вытворяют с ними всякое…

– А,а… понятно… Демонов было восемь. Включая одну демоницу. И что же будет дальше?

– Если обвиняемая не признается, после будет допрос с устрашением – тот же допрос, но с орудиями пыток. Их не будут использовать, просто покажут.

– Конечно, здоровый гуманизм… Извините. Продолжайте.

– Если опять не будет получено признания, то будет третий допрос. С пытками.

– Что ж, понятно. Стандартная схема, в общем-то…

– Вам, Рошфор, она хорошо знакома, видимо? – печально усмехнулся Каррара.

– Ну… знакома отчасти… – смущенно ответил Рошфор. – Слышал, как это все бывает… После этого, очевидно, приговор и казнь?

– Приговора не будет, пока она сама не признает свою вину.

– Попробуй тут, не признай…

– И не подтвердит ее без пыток. Но это тоже еще не все. Как только она сделает признание, то начнется следующая фаза дознания.

– Не понял. Чего еще им от нее будет нужно?

– Раз она признала обвинение, она обязана будет выдать своих соучастников. Всех, с кем участвовала в шабашах, летала на метлах, насылала болезни, развлекалась на оргиях… На этой фазе дознания применение пыток не ограничено ни временем, ни количеством… ничем, в общем, не ограничено. Она ведь уже призналась, что ведьма, значит, можно все…

Даже Рошфор не нашел сразу, чем прокомментировать то, о чем спокойно и слегка отрешенно сообщил Каррара:

– Нет… пытка, конечно, вещь полезная… и нужная… но не сама же по себе. Она должна иметь… рациональное содержание, иначе это просто изуверство…

– Вы все-таки гуманист, – усмехнулся Каррара.

– Какой гуманизм? Причем здесь гуманизм? Пытка – всего лишь инструмент! Хотите узнать, где человек прячет нужную бумагу, мешок с золотом или своих сообщников – пытайте на здоровье! Все узнаете! Но пытка в принципе не применима для признаний и получения доказательств! Ну какой, скажите, смысл пыткой заставлять человека признавать, что он летает по ночам и колдовством портит урожай? В чем ценность такого признания?

– Ценность – в самом признании. Следствие произведено, обвиняемый признался, его вина доказана, дело закрыто.

– Кажется, местная судебная практика несколько несовершенна…

– Разве у вас во Франции по-другому?

– Я не знаток юридических тонкостей… Боюсь, то же самое… Ладно! Задача становится более определенной. Нам нужно освободить ее до начала пыток. Неделя у нас есть точно.

***

Все эти дни Катарина фон Планта каждый вечер спрашивала о новостях и планах. Рошфор и Каррара рассказывали ей о них, потупив взгляд и подыскивая слова. Они не хотели скрывать от нее правду (какой в этом смысл?), но старались уберечь ее от необдуманных шагов. С ее-то характером она вполне была способна наломать дров.

Не уберегли. Через три дня девушка сделала, видимо, определенные выводы и заявила, что отправляется в епископский замок. Никакой возможности предотвратить это, кроме как связать ее и запереть в комнате, ни Рошфор, ни Каррара не увидели, потому сами сопроводили девушку на епископский двор.

– И какие у вас новости, сударыня? – спросил Рошфор с явным облегчением от того, что Катарина спустя час живая и свободная вышла из замка епископа.

– Я просила помощи – мне ее дадут, – просто ответила девушка.

– Смеем ли мы рассчитывать на подробности? Или… ваших покорных слуг это не касается?

– Не корчите из себя шута, вам не идет, господин Палетти. Или это у вас такая форма ухаживания?

– Простите, госпожа, – сделал смущенное лицо Рошфор, – я волновался за вас.

– Что плохого могло случиться с дочерью Помпео Планта в замке епископа Кура? Я была окружена заботой и нежностью.

– Но вы назвали себя… – сказал Каррара. – Теперь будут знать, что вы в Куре.

– Я назвалась только помощнику епископа – отцу Себастьяну. Это друг отца, он меня не выдаст.

– Пусть так. И какую же помощь обещал вам епископ?

– Епископа нет в городе. Всем распоряжается отец Себастьян. А помощь… У Урсулы будет защитник в суде.

– Вот как? – деловито произнес Рошфор. – Наймут хорошего юриста?

– Не совсем. Здесь проездом один человек остановился в замке. Мне сказали, что очень умный и образованный… Его попросили помочь, и он согласился.

– И что же это за человек такой, пользующийся гостеприимством епископа Кура? – с подозрением спросил Каррара.

– Фриц Шпее. Он… иезуит.

– Вот те раз… – разочарованно произнес Каррара.

– Да… – в тон ему сказал Рошфор. – С тем же успехом можно просить кошку защитить мышь…

– В своей защите он будет руководствоваться, очевидно, «Молотом ведьм»? Или другой прогрессивной методикой?

– Почему вы так говорите? – вместе с обидой в голосе Катарины промелькнуло все же и сомнение. – Вы судите о человеке, совершенно не зная его.

– А вы его знаете? Пользуясь аналогией господина Палетти: так ли уж нужно мыши лучше знать кошку? Кошка – все-равно кошка.

– А иезуит – всегда иезуит. Как бы хуже не вышло…

– Куда уж хуже? – возмутилась Катарина. – У вас пока ничего не выходит, значит, нужно использовать этот вариант!

– Вы, наверное, правы, госпожа, – улыбнулся девушке Каррара, – хуже он вряд ли сделает, а у нас пока… нет мыслей. Но все-равно нужно было бы увидеться с этим человеком, поговорить…

– Хорошо. Я встречусь с ним!

– Не вы… Мы.

***

Фриц Шпее – тридцатилетний, невысокий, щуплый, темноволосый человек с небольшой бородкой и умными глазами – оказался совсем не похож на сурового отца-иезуита, каковым его представлял Рошфор. Мало того, что он был почти одного возраста с ним и с Каррарой, так еще и манера изъясняться его совершенно не напоминала ту, которой обычно пользовались люди церкви – неспешную, умиротворенно-покровительственную и поучительную. Шпее говорил вроде бы просто и по делу, но не очень уверенно, как будто немного волнуясь, постоянно бросая сомневающиеся взгляды то на Рошфора, то на Каррару:

– Отец Себастьян смог получить разрешение городского магистрата на мое участие в суде… Я человек не посторонний таким делам… В Баварии меня называли «исповедником ведьм»…

– Нелегкая это работа, выслушивать покаяния служительниц сатаны, – не удержался от иронии Каррара.

– Да, право… – смутился Шпее, – но это не работа…

– Разумеется это ваш долг, – бесцеремонно направил беседу в деловое русло Рошфор. – Итак, что вам известно?

– Я ознакомился с делом Урсулы Тутс… Обвинение построено на показаниях нескольких свидетелей и состоит из четырех основных разделов. Первый основан просто на слухах, подозрениях и домыслах. Женщина много лет практиковала целительство. Опять же, ее семейные традиции…

– Вы сможете опровергнуть это обвинение? – с сомнением посмотрел на Шпее Рошфор.

– Да… я попробую… Это обвинение можно разбить объяснением ее секретов. Одна трава – для того-то, другая – для этого… Если бы я мог поговорить с этой женщиной, объяснить, как вести себя на суде…

– Вам не дают поговорить с ней? – спросил Каррара.

– Я пока не спрашивал разрешения…

– И когда спросите?

– Видите ли… – совсем засмущался Шпее, – я… В общем, Урсула Тутс не говорит ни на немецком, ни на латыни, а мне ее наречие не совсем понятно… И уж тем более я не смогу ничего объяснить ей… А воспользоваться услугами кого-то из магистратуры… Не уверен, что он все переведет точно…

– Я дам вам переводчика…

Сомнения в способности этого стеснительного иезуита защитить женщину в суде уже вовсю одолевали Рошфора. Как тот будет выступать перед судьями? Как будет убеждать этих болванов? «Исповедник ведьм»…

– Господин Шпее, – посмотрев прямо в глаза иезуиту, спросил Рошфор, – вам приходилось выступать на ведьмовских процессах? Или это будет в первый раз?

– В таком качестве… нет.

– Что ж, все бывает в первый раз… Давайте продолжим по обвинениям.

– Второе обвинение – это сатанинские изображения, найденные на стенах в ее доме…

– Чего? – удивился Рошфор. – Какие изображения?

– На стенах нарисованы разные животные… и голова козла… с рогами…

– Вы что, с ума сошли? – тихо и отчаянно спросил Каррара. – Это же детские рисунки… Любому идиоту должно быть понятно.

– Я-то понимаю, но суд… признали, что…

– Это же ее дочь рисовала! Она умерла! Мать не стирала их! Это была память о ребенке!

– Разумеется. И мне по-человечески очень жаль эту женщину… но нужно будет доказать это суду…

– И как будете доказывать? – мрачно спросил Рошфор.

– Тут все не так просто, поймите… Я хочу сам съездить в Шайд… посмотреть… К сожалению, рисунки – не сами по себе, есть третий пункт обвинения – жертвенный алтарь…

– Какой еще алтарь, черт побери?

– Был обнаружен камень со следами крови, а рядом с ним вскрытая тушка кролика… Как раз под изображением козлиной головы. Следствие считает, что это жертвоприношение…

– Я помню этот рисунок! – уверенно сказал Каррара. – Там никогда не было никакого камня!

– Вероятно, соседи подсуетились… – задумчиво произнес Рошфор. – Что будем делать с этим?

– У меня есть мысли. Я не случайно разделил эти обвинения, но если разрушить одно, то можно поставить под сомнение и другое…

– Проще уж найти тех ублюдков, что подбросили камень и кролика… На это мало шансов… Что четвертое?

– Четвертое – инкубы. Свидетели показали, что несколько дней в доме Урсулы Тутс жили демоны, которые выходили по ночам… Причем один из демонов был суккубом…

– Это как?

– Женский демон.

– Господин Шпее, это были мы, – не выдержал Каррара. – Это мы жили в доме Урсулы Тутс. Она лечила мою рану!

– Вы готовы засвидетельствовать это на суде?

– Я готов!

– А… женщина, что была с вами?

На этот вопрос и Каррара, и Рошфор синхронно опустили взгляды. Катарина фон Планта в суде появляться не могла, а это, естественно, делало невозможными и их там публичное появление.

– Это самое проблемное обвинение… – тихо произнес Шпее. – Оно хоть и глупое и при других обстоятельствах легко опровергаемое, но, я так понимаю, не сейчас…

Домой со встречи возвращались если и не в унынии, то невесело, это уж точно. Очевидно, что от встречи с иезуитом оба они ожидали другого.

Каррара, правда, сообщил одну хорошую новость. Он все-таки смог дожать Гримани. Венецианский посол использовал свое влияние, чтобы суд над Урсулой Тутс проходил открыто. Поможет ли это Шпее – неизвестно, но, по крайней мере, можно будет отслеживать тенденции, видеть, к чему все движется. Пока же Рошфор чувствовал, что все движется к одному: силовому решению вопроса. И как бы ни призрачны были перспективы побега, перспективы всего остального с каждым днем казались еще более безрадостными.

– Как, по-вашему, есть шансы? – спросил после долгого молчания Каррара.

– Никаких, если быть честным.

– Но этот иезуит хотя бы сочувствует ей… И он действительно, на первый взгляд, не глуп…

– Да будь он хоть профессором Сорбонны, этих хищников в суде он не одолеет! Будут ли они вообще прислушиваться к доводам разума? Судя по обвинениям-то.

– И что нам остается? Сколько у нас времени?

– Пока идет суд – есть время. Признают виновной – начнут пытать. Из этого и исходим…

Глава 6 Секретная служба протестантского пастора

Для Шато-Рено наступило время знакомств. С людьми, с дорогами и городами, с природой и традициями Вальтеллины. Филипп хотел понять, где он находится и что его окружает. Не из природной любознательности, а, прежде всего, для дела.

Он доехал до самого начала долины, до Бормио, где высоко в горах начиналась Адда, побывал в ответвлениях Вальтеллины – в Поскьяво и Вальмаленко, добрался даже до Кьявенны. Он уже хорошо представлял себе географию долины, старался запоминать названия деревень, церквей и имена известных людей.

В своих разъездах Шато-Рено обращал особое внимание на жизнь протестантской общины и их взаимоотношения с католиками. Сделал несколько интересных наблюдений. Во-первых, Филипп отметил, что протестантские семьи были, как правило, побогаче своих католических соседей. Шато-Рено не пытался сильно вдаваться в причину этого, но факт оставался фактом. Во-вторых, протестанты почти везде жили компактными общинами, кроме разве что больших городов вроде Тельо или Сондрио.

К себе, как к протестанту (когда он не скрывал этого), Шато-Рено не обнаруживал какого-то неприятия, тем более открытой вражды. Казалось, все уже давно привыкли к такому положению вещей, что рядом живут люди другого вероисповедания. Привыкли и считали это нормальным. Но слушая разговоры в трактирах, иногда сам вызывая на откровенность их хозяев и случайных попутчиков, Шато-Рено отметил, что между общинами существует определенная дистанция. Филипп не мог сформулировать свой вывод словами, просто чувствовал, что эта дистанция есть. Она не была выражена во вражде и даже в соперничестве, просто казалось, что это невидимое, на первый взгляд, расстояние между живущими совсем рядом людьми не давало им чувствовать себя единым целом: одной общиной, жителями одной деревни, одного города.