Первый тайм

На буфеты времени постоянно не хватало, поскольку там клубились очереди. У нас и в студенческом городке был и буфет, и столовая в общаге №4. И в главном корпусе Училища – целая дюжина буфетов, а также студенческая и преподавательская столовые на 1 этаже. Серьёзным образом изменились вкусовые пристрастия. Посмотрев на других ребят, начал есть сметану. В чистом виде. Ложкой. Благо, она практически всегда продавалась в буфете в стаканах (между прочим, 34 копейки), либо в полустаканах. Туда ещё хорошо макалась булка. Которую с таким удовольствием сосали я, мои товарищи и прочий учащийся элемент. Если с пары отпускали пораньше, можно было стремглав закупить жареную сосиску с томатным соусом в институтском буфете, и с тихой радостью наслаждаться ею, поглядывая на плакат с надписью:

Помоги, товарищ, нам:

Убери посуду сам!

Неизвестный крайне остроумный студент пририсовал запятую и обратную дугу к букве «С» в слове «сам», и плакат теперь выглядел так:

Помоги, товарищ, нам:

Убери посуду, хам!

Тарелки то были не одноразовые, а настоящие, фаянсовые, и мы, конечно, относили их в специальное окно, где их забирала приземистая тётя. А кто-то оставлял на столах целой грудой с объедками и салфетками. Хамы всегда прекрасно ощущают себя в любом здоровом коллективе.

Лучше всего пропитание было организовано в нашей 39-ой комнате, в которой обретались, кроме меня, ещё три парня. Пора бы, наконец, их представить. Уже упомянутый Андрюха Малыгин, омич. Володя Лепёхин, староста нашей группы. И, наконец, Стас Тарасов. Особенностью было то, что и Володя, и Стас уже отслужили в армии, но Володя в МВТУ поступил без экзаменов после успешного окончания подготовительного отделения. А Стас только дембельнулся в мае и сдавал экзамены на общих основаниях. Ну а мы с Андреем только оторвались от маминой юбки. Уж что – что, а яичницу мы бы сварганить смогли. Но, пожалуй, не более того. Володя всё чётко организовал. У нас в комнате назначался дежурный, который занимался уборкой на выходных. А ближе к вечеру, после окончания занятий, мы занимались приготовлением коронного блюда. Публикую рецепт, записанный спёкшейся кровью на внутренней диафрагме моего студенческого живота. Едва разобрал выцветший текст.

Берётся огромная сковорода. Скорее всего, подсолнечное или постное, как его называли в нашей семье, масло наливается на полсантиметра. Конфорка включается на малый огонь. В разогретую жидкость чистится и мелко режется три средних или пусть даже крупных головки репчатого лука. Чистится картофан, по меньшей мере вровень с краями сковороды. Естественно, солится. Берется десяток молочных сосисок, каждая из которых надрезается по краю как шестерёнка. Сосиски выкладываются на готовую картошку сверху. В самом конце в блюдо выливается минимум поллитра, а лучше – больше, сметаны. Вся эта история перемешивается. Вуа-ля! Ужин готов! Сейчас бы я туда ещё чеснока забабахал. С перцем и хмелями – сунелями. Вход на кухню был примерно через коридор от нашей комнаты. Торжественное шествие сковороды привлекало общее внимание соседей. И, как только мы усаживались с ложками наготове, наши друзья как бы по делу, но тоже почему-то с ложками заглядывали «на огонёк». Так что мы не скучали вчетвером, а степенно, не торопясь, кормились из сковородки, как на Пасху в деревне, большим и сплочённым мужским коллективом. Спешить и чавкать считалось неприличным. А облизывать ложку – вполне достойным и уважительным по отношению к хозяевам занятием. Приятного аппетита! Потом сонный от объедания дежурный мыл сковородку.

История про географию

Нет в нашей жизни облегчения,

И наши души поломатые.

С одним последним утешением

Бредем в потемках наугад.

Ведь мы с тобой интеллигенция,

Нам ночью снится дивергенция,

Проклятый метод операторный

Мальтийский крест и диамат.

Виктор Отраднов, выпускник

ЭФФ ЛЭТИ 1970 года.

Кстати, в эпиграфе этой главы у бауманцев исполнялось вместо «проклятого» – «линейный» метод. Не мудрено, если учесть, какие мы тут все конкретные математики. Особенно, насчёт женского народонаселения.

Вообще, девочек в МВТУ было маловато. На иных кафедрах их вообще не было ни одной, зато учиться ничего не мешало. Исключение составляла как раз наша специальность, комплектуемая, в основном, из приезжих. В группе, в конечном счёте, с учётом перемещений и переводов, их, девочек то есть, было семеро. Правда, на дискотеках за девочку принимали ещё и Азата Муллагулова, моего друга на первых курсах, настолько он был миниатюрен и волосат. Попытки пригласить его на медленный танец вызывали у Азата самое искреннее возмущение и ажиотаж, оформленные в многоэтажный мат. Позже на факультете была организована кафедра, связанная с медициной, П-14. Студенты этой медицинской специальности ходили туда—сюда в белых накрахмаленных халатах, и большинство девушек постепенно перетекло туда. Оно и понятно, в казённом халате, чай, красивее, чем без него.

Помимо нас с Лёхой в нашей группе была ещё одна девочка из Тамбовской области. Есть такой райцентр на Тамбовщине – Ржакса. Оля Бочкова была как раз оттуда родом, хотя, соглашусь, название интригует. Вот и Оля, как полагается, очень смешливая. Инга Похосоева – из Улан – Удэ. Зульфия Курмангалиева – казашка. Впрочем, здесь я могу и ошибаться, как в фамилии, так и в происхождении; она училась вместе с нами очень недолгое время. Ольга Дергунова – из Северодвинска Архангельской области, как мне недавно шёпотом поведал Шура Крылов, а то я всё время путаю населённые пункты с ненаселёнными. Ещё Леночка Степанова из Орла. Две девочки появились немного позже. Оля Пожидаева была единственной москвичкой. А, кроме неё, у нас учился Андрюха Иванов, подмосквич. По-моему, из Сходни. Кроме Ольги и Андрея, все студенты были приезжими. Хотя, собственно, и Андрюха тоже жил в общаге. Из Сходни поди не наездишься. Мальчики жили на шестом этаже общежития №8, а девочки – на третьем. У них был свой отдельный девичий этаж, так что общее и взаимное целомудрие в половом вопросе было надёжно обеспечено администрацией и комендантом.

Ходил слух, что в Бауманку не принимают евреев. Скорее всего, враки, поскольку Миша Аджиашвили из параллельной группы сейчас прекрасно себя чувствует в Израиле. Но в то время считал это святой правдой, а Мишу – настоящим подлинным грузином. Не исключено, что в Училище тоже так считали.

В нашей группе все были либо медалистами, либо просто отличниками без медалей, либо краснодипломниками после техникумов или профессионально- технических училищ. Особую группу составляли ПОДовцы, которые отслужили в армии и отучились на подготовительном отделении. Кроме Володи, про которого я уже упоминал, ПОДовцами были Толик Демяник, молдаванин, и Юра Панфилов с Рязанщины. Был ещё Липский, про которого ничего не знаю и не помню, включая имя. Виктор, что ли. Он тоже был взрослым, по сравнению с бывшими школьниками, вроде нас, но продержался в МВТУ только первый курс. Или вообще один семестр. Одной же из самых экзотических фигур был и остаётся Андрюха Куприенко, взявший билет в одну сторону из Южно-Сахалинска в Москву. Если остальные ребята то и дело ездили домой на побывку, даже если малая Родина находилась в Бурятии или Омске, то Андрюха вообще никуда не ездил. И даже на летних каникулах оставался в одиночестве в пустой раскалённой общаге. С учётом того, что билет на самолёт стоил 150 рублей, а это почти 4 стипендии, в этом нет ничего удивительного. Можно было, конечно, добраться до побережья Тихого океана на поезде, а затем вплавь саженками до Сахалина, но, боюсь, что все каникулы ушли бы на дорогу, а силы – на преодоление водной преграды. А так то, согласитесь, впечатляет. Большая у нас страна. Протяжённая.

В общаге Андрюха жил в соседней комнате №40 и, вообще-то, также учился в параллельной группе. Кроме него, нашими соседями были Олежек Вачевских из Кирова (Вятки), Юра Катьянов – высокий блондин и знатный пермяк и Азат Муллагулов из Уфы. Юру дразнили «Катьянычем», поскольку на резонный вопрос, откуда он, собственно говоря, взялся, Юра отвечал – «дык Катьяновы мы, с Перми». Олежека называли «Вачиком», а у Азата настолько характерное имя, что само по себе уже выглядело как прозвище. Учитывая его … изящность, в ходу было «Азатец».