Игра судьбы. Там, где память становится судьбой

Игра судьбы

Там, где память становится судьбой

АлМа Мах

© АлМа Мах, 2025

ISBN 978-5-0068-2640-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Судьба не стучится вежливо в дверь. Она врывается в твою жизнь, как ураган, сметая все планы, как карточный домик. Она подбрасывает тебе конверт с чужим именем, или старый ключ от несуществующей двери, или одну-единственную игральную кость с незнакомой графию. И говорит: «Сыграешь?».

Отказаться – значит навсегда остаться в скучном, предсказуемом мире, где ничего не происходит.

Согласиться – значит сделать ставку. Ставку в игре, правил которой ты не знаешь, а приз которой не ведом. Я сделал свой выбор. И моя фигура на этой гигантской доске сдвинулась с места.

Глава 1. «Ставка на неизвестное»

Всё началось с проигрыша. В прямом и переносном смысле. Я поставил последние пять тысяч на кон в покере с ребятами – и безнадежно слил. В качестве шутливого «утешительного приза» мне сунули в руки пыльную старую шкатулку, найденную на чердаке. «Держи, Алексу, твой выигрыш! Внутри, гляди, судьба твоя лежит!». В шкатулке, пахнущей нафталином и временем, не было ничего, кроме одной-единственной карты. Не игральной, а странной, на плотном желтоватом картоне. На ней был изображен извилистый путь, теряющийся в тумане гор, а в углу – цифра «XXI» и надпись на латыни: «Incipit Ludus». «Игра начинается».

Я рассмеялся, сунул карту в карман куртки и забыл. Наутро я обнаружил, что карта лежит не в кармане, а на столе, будто ее кто-то положил. Рядом с ней лежал билет. На автобус. На сегодняшний день. С пометкой: «Рейс 17:30. Конечная – поселок Орехово». Это уже было не смешно. Это было странно. Я проверил расписание – рейс №17:30 действительно существовал. Словно кто-то невидимый дергал меня за ниточки, предлагая сделать следующую ставку. Любопытство оказалось сильнее страха. Что я терял? Просевшую диванную подушку и работу курьера, которую и работой-то назвать было сложно? Я бросил в рюкзак самое необходимое и поехал на вокзал.

Автобус был тем же побежденным жизнью существом, что и большинство его пассажиров. Он уныло пыхтел на перроне, будто собираясь с силами перед последним в жизни рывком. Я предъявил свой странный билет – водитель, мужик с усталым лицом и в засаленной куртке, лишь кивнул на дверь, даже не взглянув на него. Казалось, мое присутствие было ожидаемым. Я закинул рюкзак на багажную полку и устроился у окна. Салон наполнялся людьми с потрепанными сумками и уставшими глазами – местными, возвращавшимися домой после городских дел. Их разговоры были о ценах, огородах и соседях, о самой обычной, приземленной жизни. Я ловил себя на мысли, что завидую их простоте. У них было место, куда ехать. А я ехал в никуда, подчиняясь указаниям с куска картона.

Пока я размышлял над этим, в салон вошла она.

Ветер ворвался вслед за ней, закрутив полы ее длинного плаща. Девушка окинула взглядом полупустой салон, и ее взгляд на секунду задержался на мне. Не просто скользнул, а будто отметил. В ее руках она перебирала странный предмет – старинные часы на серебряной цепочке, стрелки которых замерли на без пятнадцати двенадцать. Она выбрала место через проход от меня и устроилась у окна, не глядя в мою сторону. Она не достала телефон, не стала листать журнал. Она просто смотрела в окно, но взгляд ее был устремлен куда-то далеко, за горизонт, будто она видела не убогие придорожные пейзажи, а какие-то иные, невидимые мне миры. Я не мог отвести от нее глаз. В ней была какая-то магнитная сила, смесь хрупкости и несгибаемой стали. Она чувствовала мой взгляд и повернула голову. Ее глаза были цвета осеннего неба – серые, глубокие, с золотистыми искорками. В них не было ни удивления, ни раздражения. Было лишь спокойное, изучающее любопытство.

– Вы тоже едете до конца? – спросила она. Ее голос был низким, чуть хрипловатым, как шелест страниц старой книги.

– Я… да, – выдавил я, чувствуя себя нелепо.

– Я – Лика, – представилась она, не протягивая руки.

– Алекс.

Она кивнула, как будто уже знала это, и снова уставилась в окно. Казалось, разговор окончен. Я потянулся к рюкзаку, чтобы снова достать ту злополучную карту, свериться с реальностью, не привиделось ли мне все. И тут автобус резко дернулся и тронулся. Моя рука соскользнула, и рюкзак с грохотом упал с полки прямо к ногам Лики. Из открывшегося кармана на пол выскользнула та самая карта. Наступила неловкая пауза. Я бросился собирать вещи, но она была быстрее. Она наклонилась, подняла карту и замерла, рассматривая изображение. На ее лице промелькнула тень какого-то сложного чувства – то ли узнавания, то ли тревоги.

– Простите, – пробормотал я, пытаясь забрать карту.

Но она не отдавала ее. Ее пальцы сжали края картона чуть крепче.

– Где ты это взял? – ее голос прозвучал тише, но тверже.

– Подарили. Шутки ради, – я почувствовал, что краснею, как школьник.

– Шутки, – она повторила это слово без всякой интонации, словно пробуя его на вкус. Потом медленно подняла на меня тот самый пронзительный взгляд. – Судьба иногда прячется в шутках, Алекс.

Она перевернула карту, и я увидел, что на обороте, в том самом углу, где была латинская надпись, теперь проступили еще два слова, которых раньше точно не было, написанные тем же старомодным почерком: «Cave qui ludit».

– «Бойся играющего» – тихо перевела она, заметив мое недоумение.

Потом она вздохнула, словно приняв какое-то решение, и сунула руку в складки своего плаща. Когда ее пальцы вновь показались на свет, в них была зажата вторая карта. Такая же старая, на том же желтоватом картоне. Только на ней был изображен не путь, а запутанный лабиринт. И в углу была выведена римская цифра – «VII».

– Добро пожаловать в игру, Алекс, – ее голос был почти шепотом, но каждое слово отпечатывалось в моем сознании, как удар молота. – Надеюсь, ты знаешь, во что ввязался. Потому что сойти на полпути уже нельзя. Правила не позволяют.

За окном резко стемнело. Автобус, урча двигателем, мчался по пустынной ночной дороге, увозя нас в самую глушь. Я смотрел то на свою карту с путем, то на ее карту с лабиринтом, и по спине бежали мурашки. Игра судьбы началась. И моя фигура на доске сделала первый ход – прямо рядом с фигурой загадочной незнакомки. Теперь нам предстояло играть вместе.

Или друг против друга.

Я этого еще не знал.

Автобус, скрипя всеми пружинами, несся по темнеющей дороге, оставляя за собой огни города, словно последние островки знакомого мира. Я сидел, пытаясь переварить ее слова. «Игра. Бойся играющего. Нельзя сойти»

– Что это за игра? – наконец выдохнул я, ломая повисшее между нами напряженное молчание. – И кто этот «играющий», которого нужно бояться?

Лика не ответила сразу. Она снова уставилась в окно, в черное зеркало ночи, где отражались лишь наши с ней бледные лица.

– Игра стара как мир. У нее много имен, – наконец заговорила она, не оборачиваясь. – Одни называют ее Испытанием, другие – Судом, третьи – Большой Охотой. Правила просты и жестоки: ты получаешь Знак, – она кивнула на карту в моих руках, – и игра начинается. Она ведет тебя, подкидывает подсказки, как этот билет, и сталкивает с другими игроками.

– С такими, как ты? – уточнил я.

Она на мгновение встретила мой взгляд в отражении стекла.

– С такими, как мы. Одни – союзники. Другие – соперники. А кто-то – добыча. А тот, кто ведет игру, кто расставляет фигуры на доске… его и называют «Играющий». Он не участник. Он – творец правил и верховный судья. И он не проигрывает. Никогда.

От ее слов по коже побежали мурашки. Это было уже не абстрактное мистическое приключение, а нечто пугающе конкретное и опасное.

– А что будет, если я просто сойду на следующей остановке и вернусь домой? – попытался я найти лазейку.

Лика горько усмехнулась.

– Попробуй. Твоя жизнь превратится в ад. Мелкие неудачи, которые сведут с ума. Потеря всего, что тебе дорого. Болезни. Безумие. Играющий ненавидит, когда его игнорируют. Ты получил Знак. Ты сделал осознанный выбор, сев в этот автобус. Отказаться теперь – значит оскорбить его. А он мстителен.

В салоне погас свет, и мы остались в тусклом сиянии светодиодных лент на полу. Ощущение замкнутого пространства, ловушки, стало еще острее.

– А что в финале? Как выиграть?

– Никто не знает. Или знает, но не говорит. Говорят, победитель получает все. Исполнение самого заветного желания. Силу. Власть над собственной судьбой. Но доезжают до финала немногие. Большинство сходят с дистанции. Навсегда.

Она говорила это с такой леденящей душу убежденностью, что не оставалось сомнений – она видела эти сходы своими глазами.

– А почему ты в этом участвуешь? – спросил я.

Ее лицо в темноте стало непроницаемой маской.

– У меня свои причины. И свой счет к Играющему.

Внезапно автобус резко затормозил, заставив нас податься вперед. Мы были в чистом поле. За окном – ни одного огонька, только мгла и завывание ветра.

Двери с шипением открылись.

Водитель, не оборачиваясь, хрипло бросил в салон:

– Орехово. Конечная.

Я посмотрел на Лику. Она уже поднялась, запахнула плащ и двинулась к выходу с видом человека, который знает, куда и зачем идет. Ее часы все так же показывали без пятнадцати двенадцать. Сердце бешено колотилось. Сзади подходил водитель, явно намереваясь выпроводить нас в ночь. Я глубоко вздохнул, схватил рюкзак и последовал за ней. Холодный воздух ударил в лицо. Двери захлопнулись, и автобус тут же рванул с места, растворившись в темноте, словно его и не было. Мы остались одни на проселочной дороге. В полной, оглушающей тишине. Вдали, внизу, угадывались смутные очертания спящих домов. Поселок Орехово.

Лика повернулась ко мне. В ее руке зажёгся фонарик, выхватывая из тьмы мое растерянное лицо.

– Ну что, игрок № XXI, – произнесла она без улыбки. – Готов сделать свой первый ход?

Игра началась. По-настоящему. И первым правилом было выжить в этой холодной ночи и понять, что же, черт возьми, нам здесь нужно найти. Фонарик Лики выхватывал из непроглядной тьмы лишь жалкий клочок ухабистой грунтовой дороги. Воздух был холодным и влажным, пах прелой листвой, хвоей и чем-то неуловимо металлическим. Где-то вдали, в черной чаше долины, тускло светились три-четыре окошка – весь поселок Орехово.

– Куда теперь? – мой голос прозвучал неестественно громко в звенящей тишине. – В деревню?

Лика не ответила. Она стояла, затаив дыхание, и вглядывалась не в сторону домов, а в непроглядную стену леса, что подступала к дороге с другой стороны. Ее рука с фонарем дрогнула.

– Слышишь? – прошептала она.

Я замер, прислушиваясь. Сначала ничего, кроме биения собственного сердца в ушах. Поток… едва уловимый, обрывочный. Словно кто-то наигрывал мелодию на старой, расстроенной шарманке. Звук шел из чащи.

– Это что, нам? – спросил я, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

– Это для нас, – поправила меня Лика. Ее лицо было напряжено, но в нем читалась не страх, а жгучее любопытство. – Играющий делает ход. Он показывает путь. Игнорировать – значит проявить слабость.

Не говоря больше ни слова, она резко свернула с дороги и направилась в сторону леса. Я, поколебавшись секунду, поплелся за ней. Идти по мху и валежнику в кромешной тьме было жутковато. Ветки хлестали по лицу, цеплялись за одежду, словно пытались удержать. Музыка становилась все слышнее. Теперь я различал – это была старинная, немного печальная мелодия, повторяющаяся по кругу.

Мы вышли на маленькую поляну. В центре, под сенью огромного старого дуба, стояла полуразрушенная каменная часовенка. Ее очертания едва угадывались в темноте. А перед ней, на поваленном стволе, сидел… никто. Музыка играла сама по себе. Источником ее была маленькая, потрепанная шарманка, аккуратно поставленная на мох. Рядом с ней лежала картонная коробка из-под обуви.

Лика подошла к шарманке и подняла ее. Музыка тут же оборвалась, оставив после себя оглушительную тишину. Она перевернула инструмент в руках – никаких записок, никаких надписей.

– Смотри, – я указал на коробку.

Она направила луч света. На крышке коробки было грубо нарисовано тушью: два человечка, держащиеся за руки. Один был чуть выше, с римской цифрой «XXI» над головой, другой – ниже, с цифрой «VII». От них тянулась тропинка к нарисованной дверце с замочной скважиной.

Сердце ушло в пятки. Это про нас.

Лика, не колеблясь, сдернула крышку. Внутри, на бархатной подкладке, лежал единственный предмет – тяжелый, старинный ключ, почерневший от времени. И еще одна карта. Лика подняла ее. На этой карте был изображен подробный план той самой часовенки. В ее основании был выделен крестиком один камень. А на обороте снова была надпись на латыни: «Clavis ad Veritatem»

– Ключ к истине, – перевела Лика. Ее глаза горели. Она схватила ключ и решительно направилась к руинам.

Я последовал за ней, чувствуя себя персонажем какого-то абсурдного сна. Она, не глядя на план, подошла к восточной стене и уперлась взглядом в кладку.

– Здесь, – указала она на ничем не примечательный камень, вросший в землю. – Помоги.

Мы стали дергать и раскачивать его. Камень подался неожиданно легко, с сухим скрежетом. За ним зияла небольшая, темная ниша. Лика, почти не раздумывая, сунула руку внутрь и вытащила оттуда небольшой, запечатанный воском деревянный цилиндр – будто старинную дипломатическую почту. Она разломила воск и извлекла свернутый в трубочку лист пергамента. Развернула его под светом фонаря. Там был не текст. Там была схема – запутанная сеть линий, напоминающая то ли карту местности, то ли астрологическую карту. И в самом ее центре – стилизованное изображение все тех же замерших часов, показывающих без пятнадцати двенадцать. Но самое жуткое было внизу. Там, под схемой, была нарисована фигура в длинном плаще, с лицом, скрытым в тенях. Одна его рука была протянута вперед, и в ладони лежала фигурка, точь-в-точь как та, что была изображена на моей карте с путем. А другая рука держала ножницы, готовые перерезать нить, ведущую ко второй фигурке – фигурке с цифрой «VII».

Лика побледнела. Ее уверенность куда-то испарилась.

– Он не просто ведет игру, – прошептала она, и в ее голосе впервые прозвучал настоящий, неподдельный страх. – Он решает, кому идти дальше, а кого… отсечь. Он ведет нас к какой-то своей цели. И теперь мы на шаг ближе. Оба.

Она посмотрела на меня, и в ее взгляде я прочитал новую, жуткую мысль.

– А что, если эта «Истина», к которой он ведет, – вовсе не то, что мы хотим узнать?

Глава 2. «Попутчик»

Автобус был старенький, продымленный и полупустой. Я устроился у окна, стараясь не смотреть на загадочную карту, которая теперь лежала в самом отдельном кармашке рюкзака. Путь предстоял долгий. На одной из остановок в салон вошла она. Ветер ворвался вслед за ней, закрутив полы ее длинного плаща. Девушка окинула взглядом пустые кресла и опустилась на сиденье через проход от меня. Она не смотрела в телефон. Она смотрела в окно, но взгляд ее был устремлен куда-то далеко, за горизонт, будто она видела не убогие придорожные пейзажи, а какие-то иные миры. В ее руках она перебирала странный предмет – старинные часы на серебряной цепочке, стрелки которых замерли на без пятнадцати двенадцать. Я не мог отвести от нее глаз. В ней была какая-то магнитная сила, смесь беззащитности и несгибаемой воли. Она чувствовала мой взгляд и повернула голову. Ее глаза были цвета осеннего неба – серые, глубокие, с золотистыми искорками.

– Вы тоже едете до конца? – спросила она. Ее голос был низким, чуть хрипловатым, как шелест страниц старой книги.

– Я… да, – выдавил я, чувствуя себя школьником.

– Я – Лика, – представилась она, не протягивая руки.

– Алекс.

Она кивнула, как будто уже знала это, и снова уставилась в окно. Казалось, разговор окончен. Но через несколько минут она снова повернулась ко мне.

– Вы ведь тоже получили приглашение? – ее вопрос прозвучал так естественно, будто она спросила о погоде.

У меня перехватило дыхание. Я молча достал из кармана свою карту с цифрой «XXI» и положил на откидной столик. Лика внимательно посмотрела на нее, а потом медленно, почти нерешительно, достала из складок плаща свою. Такая же старая, на том же желтоватом картоне. Только на ней был изображен не путь, а лабиринт. И в углу была выведена римская цифра – «VII».

– Добро пожаловать в игру, Алекс, – тихо сказала она, и в уголках ее губ дрогнула улыбка, в которой было больше грусти, чем радости. – Надеюсь, ты знаешь, во что ввязался. Потому что сойти сейчас уже нельзя.

Автобус резко рванул с места, выезжая на пустынную загородную трассу. Начинало смеркаться. Игра судьбы началась. И моя фигура на доске сделала первый ход – прямо рядом с фигурой загадочной незнакомки. Теперь нам предстояло играть вместе. Или друг против друга. Я этого еще не знал. Автобус, словно уставший зверь, рычал двигателем, вгрызаясь в темноту загородной трассы. Огни последних придорожных домов остались позади, и теперь за окном была только черная пелена, в которой мелькали лишь силуэты редких деревьев-призраков. Тишина в салоне стала густой, тяжелой, нарушаемой лишь гулом мотора и скрипом сидений. Я украдкой наблюдал за Ликой. Она снова уставилась в окно, но теперь ее пальцы нервно перебирали серебряную цепочку тех самых часов. Стрелки все так же показывали зловещее «без пятнадцати двенадцать».

– Что это? – наконец не выдержал я, кивнув на часы. – Почему они остановлены?

Лика вздрогнула, словно возвращаясь из далеких мыслей.

– Это не они остановились. Это Время здесь… другое. Для нас. – Она обернулась ко мне, и в ее глазах плескалась тень той самой грусти, что я видел раньше. – Эти часы – не просто безделушка. Это подсказка. Возможно, таймер. Обратный отсчет до чего-то. Или напоминание о моменте, который все изменил.

– А что было без пятнадцати двенадцать? – спросил я, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

– Я не знаю, – честно призналась она. – Для каждого, наверное, свое. Для меня… это время, когда моя жизнь разделилась на «до» и «после». А для тебя? – ее взгляд стал пристальным, изучающим. – Вспомни. Было ли в твоей жизни такое мгновение? Переломное. Решающее. Когда ты сделал выбор, последствия которого не осознавал.

В памяти вдруг всплыл тот самый вечер за покерным столом. Моя рука, протягивающая последние деньги. Смех друзей. Пыльная шкатулка, втолкнутая в мои руки в шутку. «Держи, твой выигрыш!». Мог ли я тогда предположить, что этот нелепый жест станет тем самым роковым выбором? Без четверти двенадцать. Игра как раз была в самом разгаре.

– Кажется… да, – с трудом выдохнул я.

Лика молча кивнула, как будто поняла все без слов.

– Играющий любит такие моменты. Он подбирает нас на изломе. На развилке. Он дает шанс все исправить. Или… окончательно сломать. Зависит от исхода.

Она снова посмотрела на свою карту с лабиринтом, затем на мою с путем.

– Наши роли разные. Твой Знак – Дорога. Тебе предстоит идти, куда ведут. Мой – Лабиринт. Мне предстоит искать выход и помнить, что любое решение может оказаться тупиком. Вместе мы… – она запнулась, подбирая слова, – мы дополняют друг друга. Ты не свернешь с пути, а я не дам нам заблудиться. В теории.

Внезапно автобус резко дернулся и с громким скрежетом начал терять скорость. Лайд панели приборов у водителя беспокойно замигал. Мы катились по инерции, пока окончательно не остановились на обочине, посреди абсолютной глухомани. Глушитель шипел, выпуская клубы пара в холодный воздух. Водитель что-то пробормотал себе под нос, дернул за рычаг, открывающий двери.

– Поломка, – хрипло бросил он в салон, не оборачиваясь. – Ждите. Или идите сами. Недалеко.

Двери с шипением распахнулись, впуская внутрь ледяное дыхание ночи. За порогом была только тьма. Лика встретилась со мной взглядом. В ее глазах не было страха. Была холодная, отточенная решимость.

– Это не поломка, – тихо сказала она. – Это первый ход. Нас выставляют с доски. Наше игровое поле – не автобус. Оно здесь.

Она поднялась, запахнула плащ и уверенно направилась к выходу.

– Ну что, игрок № XXI, – бросила она через плечо. – Готов сделать свой первый ход?

Сердце бешено колотилось. Я посмотрел на пустой салон, на спину равнодушного водителя, на распахнутую дверь в никуда. А потом на спину уходящей девушки, которая, кажется, знала правила этой безумной игры. Глубоко вздохнув, я натянул капюшон и шагнул за ней в ночь. Двери захлопнулись за моей спиной с финальным шипением. Автобус тут же превратился в темный, безжизненный силуэт. Мы остались одни. В полной, оглушающей тишине. Холодный ветер бил в лицо, принося с собой запах хвои и влажной земли. Лика включила фонарик, луч которого прорезал тьму, выхватывая из мрака колею грунтовой дороги.

– Держись ближе, – скомандовала она. – И не отходи ни на шаг. Игра началась по-настоящему. И здесь любая тень может оказаться не просто тенью.

Первый ход был за нами. И я понял, что от того, куда мы сейчас пойдем, зависит все. Абсолютно все. Луч фонаря Лики метались по обочине, выхватывая из тьмы колею размытой дождем грунтовки, мокрые ветки кустарника, корявые стволы сосен. Воздух был ледяным и влажным, он обжигал легкие. Где-то вдали, в черной чаше долины, тускло светились три-четыре окошка – весь «поселок» Орехово, до которого, как я понял, нам еще было идти и идти.

– Куда теперь? – мой голос прозвучал неестественно громко в звенящей тишине, нарушаемой лишь нашим дыханием и хрустом веток под ногами. – В деревню?

Лика не ответила. Она замерла, резко подняв руку, призывая к тишине. Ее голова была слегка наклонена, а взгляд напряженно впивался в непроглядную стену леса, что подступала к дороге с другой стороны.

– Слышишь? – прошептала она, и ее пальцы сжали фонарик так, что кости побелели.

Я замер, прислушиваясь. Сначала ничего, кроме биения собственного сердца в ушах. Поток… едва уловимый, обрывочный. Словно кто-то наигрывал мелодию на старой, расстроенной шарманке. Звук шел из чащи, он был призрачным, почти невещественным, но от этого не становился менее жутким.

– Это что, нам? – спросил я, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

– Это для нас, – поправила меня Лика. Ее лицо в отблеске фонаря было напряжено, но в нем читалась не страх, а жгучее, почти одержимое любопытство. – Играющий делает ход. Он показывает путь. Игнорировать – значит проявить слабость. Значит, признать, что ты не готов играть.

Не говоря больше ни слова, она резко свернула с дороги и направилась в сторону леса, точно зная, откуда доносится звук. Я, поколебавшись секунду, поплелся за ней, чувствуя себя марионеткой, которую дергают за невидимые нити. Идти по мху и валежнику в кромешной тьме было жутковато. Ветки хлестали по лицу, цеплялись за одежду, словно пытались удержать, не пустить дальше. Музыка становилась все слышнее. Теперь я различал – это была старинная, немного печальная мелодия, монотонно повторяющаяся по кругу, словно заевшая пластинка.

Мы вышли на маленькую поляну. В центре, под сенью огромного старого дуба, стояла полуразрушенная каменная часовенка. Ее очертания едва угадывались в темноте, делая ее похожей на склеп. А перед ней, на поваленном стволе, сидел… никто. Музыка играла сама по себе. Источником ее была маленькая, потрепанная шарманка, аккуратно поставленная на мох у входа в часовню. Рядом с ней лежала картонная коробка из-под обуви, кривая и мокрая. Лика подошла к шарманке и подняла ее. Музыка тут же оборвалась, оставив после себя оглушительную, давящую тишину. Она перевернула инструмент в руках – никаких записок, никаких надписей, только потертости и сколы.

– Смотри, – я указал на коробку.

Она направила луч света. На крышке коробки было грубо нарисовано тушью: два человечка, держащиеся за руки. Один был чуть выше, с римской цифрой «XXI» над головой, другой – ниже, с цифрой «VII». От них тянулась тропинка к нарисованной дверце с замочной скважиной.

Сердце ушло в пятки. Это про нас. Каждый штрих.

Лика, не колеблясь, сдернула крышку. Внутри, на бархатной подкладке, лежал единственный предмет – тяжелый, старинный ключ, почерневший от времени, с причудливо витой бородкой. И еще одна карта. Лика подняла ее. На этой карте был изображен подробный план той самой часовенки. В ее основании был выделен крестиком один камень. А на обороте снова была надпись на латыни: «Clavis ad Veritatem».

– Ключ к истине, – перевела Лика. Ее глаза горели холодным огнем. Она схватила ключ и решительно направилась к руинам, будто бывала здесь тысячу раз.

Я последовал за ней, чувствуя себя персонажем какого-то абсурдного сна. Она, не глядя на план, подошла к восточной стене и уперлась взглядом в кладку.