Рай для потерянных воспоминаний. Сборник рассказов. Том 1

– Кто здесь? – негромко позвал Артём, не столько надеясь, сколько боясь услышать ответ.

В ответ – только монотонное эхо его собственного голоса да шелест высохших трав. Осмелев, он толкнул дверь, удерживаемую на одной-единственной ржавой петле. Дверь скрипнула, но поддалась, и юноша вошёл внутрь. В полумраке он различил остатки скамей, полусгнившие, с отломанными спинками, и несколько полок на стенах, которые, вероятно, служили когда-то для свечей и священных книг.

В дальнем углу что-то зашевелилось. От неожиданности Артём вздрогнул и только хотел отпрянуть, как вдруг в темноте возник тихий голос:

– Не бойся… Ты не причиняешь мне вреда, и я не причиню тебе.

Из угла вышел человек в поношенной чёрной одежде, с лицом худым и осунувшимся. Тонкие черты и глубоко посаженные глаза придавали ему вид отрешённости, будто он долгое время провёл в изоляции от окружающего мира.

– Прошу прощения, я не хотел тревожить, – произнёс Артём, – просто увидел заброшенный скит и решил взглянуть, что к чему.

– Меня называют брат Лука, если это имеет значение, – отозвался человек, подходя чуть ближе. – Я жил здесь, когда-нибудь служа при этой часовне, а ныне просто не нашёл себе иного прибежища. Вижу, ты путник. И, если не ошибаюсь, в твоих глазах читается жажда не простого странствия, но духовного искания.

Артём почувствовал, как сердце начинает колотиться сильнее. Простой ли это случай, что в заброшенной часовне нашёлся человек, способный говорить о духовных материях?

– Верно, – признался он. – Я ищу секрет счастья. И странствую уже вторые сутки, надеясь хоть что-то услышать от людей, которым могло быть это ведомо.

Брат Лука слушал его рассказ внимательно, не перебивая. Когда мальчик умолк, он тяжело вздохнул.

– Тебе может показаться странным то, что я скажу, – произнёс он после короткой паузы, – но, возможно, нет на свете «одного» секрета счастья, который бы всё объяснил. У каждого он свой, ведь счастье – это не вместилище, которое достаточно заполнить чем-то конкретным, а скорее путь, познание, состояние сердца. Многие ищут этот секрет в великих свитках, в городах, у богатых и сильных мира сего. Но разве не бывает, что люди, обладающие всем, страдают от одиночества и горестей?

– Значит, ты думаешь, что не стоит искать дальше? – спросил Артём, и в голосе его скользнуло разочарование.

– Наоборот, – ответил брат Лука, чуть улыбнувшись. – Я полагаю, что искать нужно. Ибо сам поиск, возможно, и есть часть секрета. Без поиска человек не обрёл бы нового взгляда на привычный мир. Но не забывай, что внешние дороги часто служат лишь отражением дорог внутренних. Прежде чем смотреть вдаль, загляни в глубину себя: какие вопросы тебя действительно волнуют, какую боль ты хотел бы исцелить, какую радость готов разделить?

Слова эти лились в полумраке скита, окружённого увядшим временем, и Артёму почудилось, будто сам ветер, ворвавшийся сквозь треснувшие стены, вторит им тихим шёпотом. Он опустил глаза и в задумчивости провёл рукой по шероховатой поверхности старой скамьи. Ему припомнились все разговоры с родителями, с путниками, с этим стариком на дороге – и наконец, он твёрдо сказал:

– Я не знаю, куда приведёт меня мой путь, но я пойду, потому что чувствую: ещё не настал час возвращения. Я должен увидеть и понять что-то важное.

– Ступай, юноша, – произнёс брат Лука, медленно кивая. – Помни только: лучшим светильником в любой тьме бывает сострадание к другим и честность с самим собой. Если где-то и есть ответ на твой вопрос, то он не может противоречить любви и доброте.

С этими словами он протянул Артёму небольшую, потёртую книгу с обложкой из тонкой древесной корки.

– Здесь записи и размышления, которые оставил прежний настоятель. Не думаю, что все они имеют ценность, но в них встречаются замечательные мысли о человеческой душе и её стремлениях. Может быть, тебе они помогут.

Артём, с благодарностью принимая книгу, ощутил внезапный прилив новой силы. Он чувствовал: пусть секрета счастья он ещё не достиг, но его сердце уже наполнилось тёплым светом, вызванным добрыми словами и чистым побуждением брата Луки.

Сквозь рассохшиеся стены древней часовни вечернее солнце бросало последние, почти багровые лучи – они отбрасывали длинные тени на пол, превращая узоры трещин в причудливые узилища из света и тьмы. Артём простился со своим неожиданным наставником, пообещал когда-нибудь вернуться или хотя бы не забывать услышанных напутствий, и, аккуратно положив книгу в суму, вышел в наступающие сумерки.

За этим встречались иные привалы, иные люди, иные разговоры, но каждый оставлял в душе Артёма крохотную лепту новых мыслей. Он видел семейства, радующиеся малому достатку, и ворчливых богачей, жалующихся на пресыщение. Однажды он ненароком помог мальчишке, потерявшему котомку с припасами, найти дорогу к дому, и тот одарил его столь искренней улыбкой, что Артём вдруг поймал себя на ощущении тихого, почти неземного счастья: будто от одного душевного поступка он стал на шаг ближе к пониманию истины.

И так, с каждым маленьким подвигом, с каждым трудом и сомнением, он всё дальше уходил от родной деревеньки, но всё ближе и ближе подходил к самой сути своего внутреннего пути. Ибо ещё на заре своих поисков Артём, сам того не замечая, ступил на дорогу, ведущую не просто к чужим городам и новым знакомствам, но и к простому, незаметному никому, кроме него самого, преобразованию собственной души. И неведомо было, на сколько ещё вёрст протянется этот путь, какие испытания выпадут ему на долю и каких мудрецов ему суждено повстречать. Одно оставалось несомненным: он уже не тот мальчик, которым был, покидая родной дом. В его взгляде появилась глубина, а в шаге – твёрдость.

Так тянулась дорога под ногами нашего юного искателя, уводя его всё дальше вглубь непознанного мира. И, возможно, где-то впереди действительно ждала его разгадка вопроса, на который веками искали ответы и великие философы, и простые люди: в чём кроется подлинный секрет счастья? Но даже если бы он, утомлённый долгим странствием, в тот миг взглянул на себя в тихое зеркало лесного озера, он бы увидел в отражении не робкого мальчика, а юношу, озарённого надеждой и силой внутреннего света. А это – уже половина пути к желанному ответу.

Когда наступило новое утро и первые пятна света заняли своё скромное место в небесном чертоге, Артём шёл по просёлочной дороге уже с таким видом, будто странствия стали его привычным делом. Хоть сердце его и продолжало учащённо биться при каждом повороте и незнакомой развилке, лицо выражало спокойную решимость. Казалось, что сам воздух, каким он дышал, впитал в себя все те встречи и уроки, которые уже успели встретиться на его пути: от суровых слов случайных попутчиков до тёплых наставлений брата Луки. Книгу, подаренную монахом, юноша держал очень бережно, завернув в полотно и пряча поглубже в суму, словно драгоценность. И это не выглядело странным: для Артёма небольшая тетрадь с заметками была больше, чем письменный памятник – она стала знаком того, что в мире отыщется место и для искренних, хоть и скромных, исканий юного ума.

Вскоре дорога, по которой брёл наш искатель, раздвоилась возле пышного дуба: справа тропа уходила к берегам медлительной реки, по слухам, ведшей к нескольким деревушкам; слева же пролегал более бойкий тракт, где отчётливо виднелись следы тележных колёс и даже иногда слышалось далёкое цоканье копыт. Артём задумался: его влекли просторы и люди, ведь ответы – если они где-то и обнаружатся, так скорее там, где больше душ соприкасается между собою. И решился он пойти по левой, более оживлённой дороге.

Вскоре по пути ему повстречался румяный возчик, верхом на невысоком ослике, везущий повозку с корзинами, наполненными луковицами, связками сушёных трав и какими-то свёртками неясного содержания. Возчик, заметив одинокого путника, остановил ослика и крикнул:

– Здоров будь! Ты, поди, устал бродить-то по утреннему холоду! Коли хочешь, подсядь, добрый парень, подброшу до самого городка, что за холмом. Мне несложно, а тебе веселее.

Артём, польщённый дружелюбием незнакомца, охотно согласился. Вскоре он уже устроился на краю повозки, прижимая к боку свой узелок. Ослик неторопливо семенил вперёд, колёса позванивали на ухабах, а возчик оказался человеком разговорчивым и жизнерадостным, хотя и отмеченным печатью усталости на лице.

– Что ж, – заговорил он, поглядывая на Артёма, – нынче путников много: всякий ищет, где место получше. Славу ли хотят обрести, работёнку ли – а вот ты, вижу, парень не совсем обычный. Скажи, отчего ты босиком по дороге не скачешь? И не видать у тебя ни оружия, ни товару, ни модного платьица – а ведь чем-то тебя дорога так и манит.

– Не секрет, – вздохнул Артём. – Я ищу ответы… пытаюсь понять, в чём состоит секрет счастья.

Возчик, словно и не удивившись, уважительно кивнул:

– Бывает же! Сам я не философ, сказываю прямо: когда хлеб в закромах, и детишки сыты, да крыша над головой не течёт, так мы с женой уже благодарны судьбе. Не думай, что нет забот, – их всякий человек имеет. Но где-то в глубине души я чувствую: если есть любовь в сердце, то уж будто и счастлив. Нельзя сказать, что это и есть весь секрет – а мне другой и не надобен.

Артём улыбнулся: в словах возчика прозвучала незамысловатая мудрость, столь созвучная его собственному внутреннему чаянию. Но он понимал, что отыскать совершенную формулу счастья только через воспоминания о семейном тепле – не всегда возможно. Наверное, у каждого есть свой взгляд на это, и каждый по-своему прав.

Дорога между тем вывела их к небольшому городку, со всех сторон обнесённому невысокой бревенчатой стеной. Со стороны тракт выглядел уже куда более оживлённым: мимо проезжали телеги, некоторые, видно, напросились в город на ярмарку; у ворот сновали люди в самых разных одеждах – сельчане, ремесленники, подвыпившие молодцы, да и редкие заезжие торговцы, которые выкрикивали что-то, пытаясь завлечь покупателей.

– Дальше мне путь налево, – сказал возчик, останавливая ослика. – Тут, возле городских ворот, я схожу с тракта. А тебе, если хочешь, самое время взглянуть, что внутри. Тут, говорят, есть и лавки, и подмастерья набирают, и постоялые дворы. Бывай здоров – и не забудь: если не найдёшь счастья, то, возможно, оно и не терялось!

Артём улыбнулся, поблагодарил его за доброту и спрыгнул с повозки. Уже через минуту повозка исчезла за массивным дубовым забором, а юный искатель остался один. Он посмотрел на ворота: с обеих сторон их охраняли двое скучающих стражников в потрёпанных кафтанах, вооружённых короткими копьями. Один из них, заметив Артёма, кивнул:

– Чего стоишь? Проходи давай. Никакой пошлины для такого простофили, как ты, не назначено.

Юноша не стал спорить. Пройдя через ворота, он сразу ощутил своеобразный запах: смесь дыма из домов, запаха свежего хлеба и жареного лука, а также чего-то кислого, напоминавшего прокисшую капусту. Перед ним раскинулась узкая главная улица, куда стекались жители окрестностей: кто-то тащил повозок с дровами, кто-то вёз молоко в бадье, а у каменных домов с вывесками отрывались двери лавок, в которые заглядывали покупатели.

Войдя в этот гомон, Артём почувствовал, как у него загорелись глаза: такой кипучей, многоликой суеты он никогда прежде не видел. Даже в самых смелых своих фантазиях, когда он слушал рассказы о городах, не представлял, что они настолько живые, сложные, наполненные всякого рода людьми и занятиями. Подойдя к ближайшей лавке, торгующей видимо мукой, он почтительно попросил:

– Примите ли подмастерья? Готов работать честно и усердно, лишь бы было мне ночлег и немного платы.

Однако хозяин, полный и лысоватый, вытиравший руки о передник, ответил, не слишком любезно:

– Подмастерья, говоришь? Погляди вокруг: у меня и своих трое, куда мне четвёртого? Если работаешь задаром, то хоть и можно, – а платёж я тебе не обещаю. Да ещё и кормить придётся. Нет, парень, ищи другое место.

Артём попрощался и отошёл. Он решил заходить поочерёдно в лавки, спрашивать про работу, и, если удастся хоть где-нибудь пристроиться – это уже шаг к пропитанию и к возможности задержаться в городе, дабы собрать новые сведения. Встречая подобный холодный приём не раз, юноша постепенно принялся сомневаться, не допустил ли он ошибки, шагая в сей причудливый мир, где каждый стремится к собственному благополучию и не желает возиться с неизвестным мальчишкой. Но сердце подсказывало: испытания и есть часть пути, и не стоит впадать в отчаяние.

Наконец в одной из кондитерских лавок, где пахло свежеиспечёнными плюшками и караваями, Артём разговорился с хозяйкой – доброй на вид женщиной с румяными щеками, которую звали Василиса. Её голос звучал мягко, но в то же время требовательно:

– Правду сказать, помощник мне нужен, да только хлопотный будет помощник – от теста ли его отгонять, да ещё не дай Бог, печь перевернёт… Но вижу по лицу твоему, что ты не из праздных. Ладно, я тебя возьму, но при одном условии: две недели попотчуешь за пищу и крышу над головой, а плату, если заслужишь, начну выдавать со следующего месяца. Сгодится?

Артём, не веря своей удаче, радостно кивнул. Больше он в тот миг не мог требовать: главное – нашлось место, где можно остановиться и где к нему отнеслись не как к беспризорнику, но с почтительной добротой, как к работнику. И пусть у него не будет собственных денег прямо сейчас – зато у него есть шанс наблюдать, учиться, заводить знакомства.

Так начался непростой период жизни нашего героя в тесной кондитерской лавке с маленьким очагом и пышущей жаром печью. Просыпался он рано: прежде, чем рынок зашумит и народ потянется за сладостями, надо было истопить печь, замесить тесто, раскатать коржи. Он бегал за водой к колодцу, строго следил за дрожжевым тестом, чтобы оно не убежало, и к вечеру чувствовал себя таким вымотанным, что едва стоял на ногах. Однако каждый день давал ему новые впечатления: Василиса часто беседовала с покупателями, слушала их сплетни и нужды, а Артём, убираясь поблизости или поддерживая порядок в лавке, невольно подслушивал многое и узнавал, как живут городские жители.

Иногда, когда поток покупателей слегка утихал, а Василиса вытаскивала из печи очередную партию аппетитных булочек, Артём принимался задавать ей свои извечные вопросы:

– Скажите, матушка Василиса, а вы считаете себя счастливой?

– Ах, паренёк, – улыбалась она в ответ, – суди сам: в деньгах я не купаюсь, да и муж мой, царство ему небесное, давно отошёл. Но у меня есть это дело – оно моё, кровное. Хлеб пеку, радость людям приношу. Когда вижу, как ребёнок, прижав копейку, ждёт, не дождётся моей плюшки, у меня сердце смеётся. Может, оттого и счастлива. Разве этого мало?

– А не хочется ли вам большего – скажем, богатой лавки или знатной родни?

– Ой, – отмахивалась она, отдуваясь от жара печи, – я-то много чего хотела в молодости, да только поняла: бывает, что и малое оборачивается великой милостью, если душа светла. Иной живёт в тереме, а мучается жутко. Так что, Артём, нет у меня секрета, но есть совесть спокойная. И этого мне довольно.

Юноша внимал этим словам с благоговением – Василиса, простая пекарша, говорила о вещах, близких его сердцу. Но он чувствовал, что ещё не приблизился к окончательному ответу, а лишь прикоснулся к его тёплому отражению.

Вечерами, когда в лавке стихали последние шаги и аромат свежего хлеба успокаивался, погружаясь в ночную прохладу, Василиса сажала Артёма ужинать за общий стол: суп да каша на пару с ломтем хлеба – вот и вся трапеза. Но от такой простоты шло тепло, будто в сердце запылает тихое пламя благодарности. И в такие минуты Артём брал из сумы книгу, подаренную братом Лукой, раскрывал её на случайной странице и начинал читать выцветшие строчки, содержащие то пространные размышления о Божьем промысле, то рассказы о любви к ближнему. Порою Василиса слушала его вполуха, качая головой, словно говоря: «Всё это хорошо, да в печь-то надо дровишек подкладывать, пока рассуждаешь». Но она не мешала ему: каждый имеет право на свои думы.

Непрошеный советчик

Пока Артём работал в кондитерской лавке, у него появилось немало знакомых: не только покупатели, но и другие подмастерья из соседних заведений. Среди них оказался парень постарше по имени Герасим – помощник в лавке скобяных товаров, находившейся через узкий переулок. Герасим отличался изворотливым нравом и напускной веселостью, а иногда выказывал склонность к резким суждениям, особенно когда речь заходила о таких «возвышенных» вопросах, как счастье и душевный мир. Когда они вдвоём встречались после работы, чтобы сэкономить на еде и поделиться хотя бы кружкой воды из колодца, Герасим часто отпускал ироничные замечания:

– Хе, да что искать-то, дружище? Счастье – когда денежек побольше, вот и весь сказ. Я вот, если поднакоплю, перееду в столицу, открою свой ларёк, буду торговать чем-нибудь модным, тогда уж покруче заживу! Поймёшь сам, что всё остальное – пустая болтовня для простаков.

Артём не знал, как реагировать. Слова эти казались ему слишком приземлёнными, однако он не имел возражений, подтверждённых опытом: не исключено, что и богатство даёт счастье. Но каким-то чутьём он догадывался, что дело не в одной лишь монете. Он наблюдал порой состоятельных людей, заходивших к Василисе – и не все из них выглядели довольными жизнью. Некоторые, казалось, больше беспокоились о сохранении собственных денег и власти, чем о том, чтобы радоваться каждому дню. Но Герасиму было трудно это объяснить – он лишь отмахивался и горячился:

– Наивные вы, мечтатели! Сейчас тебе семнадцать ли, восемнадцать, а вот стукнет двадцать – увидишь, что кормить себя надо, да семью, и всё тут.

Впрочем, Артём не злился на приятеля и продолжал искать ответы в книгах, разговорах и своих мыслях.

Шло время, и однажды, когда в городе стали поговаривать о больших переменах (кто-то упоминал о прибытии высокопоставленного чиновника, кто-то – о возведении новой ратуши), жизнь Артёма круто повернула в иную сторону. Случилась беда: начальник городской стражи объявил, что несколько лавок обворованы, а на площади мелькали слухи о шайке воров, проникших в город под видом бродяг. Беднягам-извозчикам, которые давно промышляли на тракте, стали сильно докучать городские охранники, заставляя отвечать за всякую мелочь. Сомнительные личности попадали под подозрение, и простой люд сторонился чужаков.

Вскоре подозрения пали и на Артёма. Ведь он прибыл в город недавно, не имел ни постоянной семьи, ни покровителей, а работал «за еду» в кондитерской лавке. По неосторожности кто-то пустил слух, что видел его поздно вечером бродящим по переулкам (в действительности он искал пропавшего котёнка Василисы, который выскользнул из лавки). Для городских стражников этого оказалось достаточно, чтобы начать расспрашивать его и хозяйку лавки: откуда, мол, приблудился этот паренёк? Не промышляет ли он чем-то непотребным?

Василиса, конечно, заверяла, что Артём честен, но люди, привыкшие видеть во всём чужом угрозу, не так-то легко меняли своё мнение. До прямого ареста не дошло – повода было недостаточно, – но стали на него коситься, почесывая затылок: «А не он ли?». Даже Герасим вдруг сделался холоден, чтобы не попасть под подозрение вместе с «подозрительным приятелем».

– Пойми, Артём, – сказал он как-то вполголоса, – у каждого своя шкура ближе к телу. Не обижайся, но мне хлопот не нужно. Вдруг они и впрямь решат, что мы сообщники?

Юноша, хотя и понимал страх товарища, остро ощутил горечь: где же дружба? Где же участие? Неужто одно злое слово способно оттолкнуть всех, кто ещё вчера здоровался и улыбался? Так он узнал, что городская жизнь может быть беспощадной: люди в ней быстрее судят друг друга, а страх перед властью и бедой часто убивает искренность отношений. Грустно было видеть, как даже хозяйка, добрая Василиса, стала беспокоиться:

– Послушай, милок, не хочу я, чтобы тебя кто-то преследовал, да и мне самой хлопот не надо. Может, найдёшь себе другое место? Не потому, что я в чём-то тебя обвиняю, упаси Господь, но всё-таки…

Эти слова прозвучали словно приговор. Слёзы обиды едва не выступили на глазах Артёма, но он сдержался. Он понял, что вынужден уйти: если останется, то наживёт неприятности не только себе, но и добросердечной Василисе, давшей ему приют. Он взглянул на печь, на тесто, оставленное на раскаточной доске, и почувствовал, как у него внутри сжимается сердце: ведь он полагал, что смог найти здесь хоть временный, но тёплый угол. Однако судьба распорядилась иначе.

Вечером, взяв узелок, куда сложил немного вещей и свой заветный дневник, Артём низко поклонился Василисе:

– Благодарю вас за всё. Простите, что доставил неприятности.

Она только махнула рукой:

– Да не вини себя, мальчик. Мне жаль, что так выходит. Ты честный, я это знаю. Но люди… ах, что с них взять. Иди с миром, да не держи зла.

И уже в полумраке улицы, когда он, бродя между фонарями (что редко встречались в небольшом городе), размышлял о том, куда направиться дальше, его вдруг окликнул тихий, но отчётливый голос:

– Юноша, стой. Не проходи мимо.

Артём обернулся и увидел пожилого господина в длинном плаще, опирающегося на элегантную трость. Лицо его с худыми, несколько заострёнными чертами и проницательным взглядом внушало смешанное чувство: вроде бы в нём было что-то строгое, но не злое.

– Простите… вы меня звали? – осторожно спросил Артём.

– Ты тот самый парень, что работал у пекарши? Знаю, что ты покидаешь город – я был поблизости, слышал весь этот разговор. Хочу задать тебе один вопрос: ты действительно ищешь секрет счастья?

Юноша широко раскрыл глаза, в особенности удивившись тому, что незнакомец, судя по всему, знает о его главной цели. Но откуда, почему?

– Да, – ответил Артём после короткой паузы. – Я ищу его. И для себя, и, возможно, для других, кому это важно.

Господин провёл тростью по булыжной мостовой, словно разглаживая какую-то едва видимую линию, и негромко промолвил:

– Меня зовут Феликс Адрианович. Я человек немного учёный, хоть и не известен широкой публике. И могу признаться: многие годы жизни я потратил на чтение манускриптов, трактатов, изучение учений о человеке и душе. Скажу тебе прямо: я не нашёл единого секрета, не напечатал его в книгах, – но я нашёл нечто другое: бесчисленное множество искорок истин. И посему мне крайне любопытен любой, кто всерьёз берётся за поиски сокровенной сути жизни.

Артём слушал, затаив дыхание. Впервые со времени своего отъезда из родного дома он встретил человека, способного обсуждать эту тему не с позиций простого житейского опыта, а с высот мыслителя.

– Прошу, – продолжил Феликс Адрианович, – не откажись зайти ко мне на чашку горячего чая. Ночь скоро, и небезопасно юному путнику бродить в сумерках в одиночку. Мой дом неподалёку, за углом. Я не обещаю тебе золотые горы – но хоть какое-то время можешь пожить в моей скромной библиотеке и подрабатывать, если захочешь. А там, может, и найдёшь ответ на свой вопрос. И я сам буду рад поговорить с таким искателем, как ты.

Это предложение прозвучало для Артёма чуть ли не как спасение. Город уже не желал принимать его: теперь у него отнимали право даже на скромную работу из-за наветов и людской подозрительности. А тут – незнакомец, который, по собственной воле, протягивает ему руку помощи. Сердце юноши, и без того измученное тревогами, замерло от радости, но ум сохранял осторожность. Всё же, он чувствовал, что в лице этого человека нет вражды. А в особняк, полный книг, путь ему казался не наказанием, а даром судьбы: что, если именно там приоткроются ему неведомые странички мудрости?

– Я согласен, – произнёс Артём с почтительным поклоном. – Благодарю вас за доверие.

Феликс Адрианович кивнул, жестом предложил ему следовать за собой, и они пошли по узким переулкам: фонари дрожали в ночной сырости, шаги отдавались гулким эхом под каменными арочными сводами. При свете редких факелов были видны черепичные крыши и частокольные заборы. Порой из окон вытекали полосы желтоватого огня – там спешно укладывали детей спать или готовили простой ужин. Казалось, весь город дышал напряжением, рождающимся из тревог этих дней: похищения, воры, подозрительные личности. Но в присутственном спокойствии Феликса Адриановича Артём находил умиротворение.

И вот они подошли к небольшому дому в глубине узкой улочки, обнесённому невысокой каменной оградой. В воротах скрипела петля, лунный свет падал на порог. Сам дом оказался одноэтажным, но растянутым в ширину, с несколькими окнами, закрытыми ставнями. Внутри, когда хозяин открыл двери и провёл гостя в приёмную, сразу бросились в глаза высокие шкафы, до самого потолка заполненные книгами – пёстрые корешки, тёмные переплёты, свитки и кипы рукописей. В тусклом свете свечей эти шкафы выглядели как молчаливые стражи древних секретов. Запах – смесь старой бумаги и травяного настоя – витал в воздухе, словно указывая на то, что дом этот служит храмом уединения и размышления.