Перед рассветом

Затем он попытался превратить Эрлун в Тиземпсис, и с глубочайшей досадой признал, что смертный мир с его непостоянством с трудом поддавался изменениям. Владыка Смерти перестраивал дома, расширял улицы, возводил верфь и углублял реку, но за фасадом адской столицы по-прежнему виднелся лик брошенного людского городка.

Каждый раз, разворачивая новую стройку, Балаашир испытывал лёгкое отвращение. Будто выловил беса в трущобах и силился его причесать, невзирая на язвы и вонь. Оборванец осмеливался спорить – стонал ледяными ветрами, плевался дождём и кидался грязью, покуда с весенней капелью Владыка Смерти не утратил терпение и не заткнул сорванца.

С той поры Эрлун признал хозяина.

У лестницы, ведущей к храму, тлели тела порченных. Бирюзовые пики сияли, по крупице вытягивая пламя из маниту. За полгода их стало больше. Четырежды храм подвергался нападению порченных, пока глупцы не осознали, кому на самом деле принадлежала Грань и всё, что находилось под куполом.

Данте сошёл со ступеней и, уступив дорогу призраку, волочившему за волосы собственную голову, присвистнул.

Город, окутанный мраком, ожил.

На площади, где раньше располагались шатры и сцена для музыкантов, ныне галдела листвой призрачная аллея. Деревья тянули ветви к прохожим и сыпали проклятиями, когда юркие зелёные огоньки с писком проскальзывали среди крон. Проказники спешили к главному городскому монументу – горе пылающих костей с черепом птицы на вершине.

Балаашир позволил слугам проявить изобретательность и принести любую безделушку, которая украсила бы памятник. К несчастью титул Владыки Смерти навевал маниту мысли о могильниках, поэтому негласным символом города стали груда костей и полированная птичья голова.

Балаашир удивился, узнав, что мёртвым жителям Эрлуна сия безвкусица пришлась по нраву. И огорчился, увидев, что мертвецы действительно пробуют монумент на вкус. За пару недель марионетки добела обглодали кости и, справедливости ради, выложили из останков грубое подобие алтаря. Владыка Смерти посмотрел на безобразие и порадовался, что не отправил в центр города бывших моряков, иначе на площади красовался бы остов корабля с парусами из рыбьих голов.

– Да ты истосковался по Тиземпсису, – хохотнул Данте, спугнув стаю костяных псов, деливших на дороге гнилую плоть. – Впрочем, Эрлун сейчас немногим отличается от столицы.

Балаашир ответил переплетением символов над раскрытой ладонью:

«Что с Мортуумом?»

– Совет уничтожен, Кашиир занял трон. Корабли доставляют души к водовороту, но их ничтожно мало. Грешники в оковах, а демоны пируют на пламени.

Они ступили на призрачную аллею. В жемчужно-серых переливающихся лепестках отразились задумчивое лицо Данте и бирюзовое пламя в глазах Балаашира. Завидев холодный блеск, деревья подняли кроны над брусчаткой и поспешили захлопнуть беззубые рты.

– Кашиир не следит за порядком, – добавил Данте. – И безопасностью. Я бы сказал, что меня проводили в твою лабораторию, если бы болваны сумели её найти.

Подземелья под башней Совета хранили множество тайн. В прошлом Владыка Смерти приложил немало усилий, чтобы слухи о его скрытом убежище непременно касались подвалов близ площади, в то время как настоящее логово располагалось в склепе на восточном кладбище. Огненная сеть Виарина разогнала туман и могла обнажить покрытый паутиной вход. После предательства Кашиира у Балаашира не было возможности проверить.

«Ты посещал порт Тиземпсиса», – сказал он с помощью клубка зелёных символов.

– О, вонь столичной тины может пропитать даже тени, – поморщился Данте. – Чем тебе полюбился Мортуум? Я слышал, в прошлом мысли Владыки Смерти занимали лишь корабли. – Он потянулся к призрачной ветви. Листва разразилась базарной бранью. – Если скучаешь по морю, лучше отправиться в Салту. На одном из островов живёт похожая роща. Души самоубийц пускают корни в песок, а листву заменяют души висельников. В шторм призрачный лес тихо поёт, и песня эта слаще поцелуя сирены.

Лицо Данте заволокла тень, и по дороге до порта с губ не сорвалось ни слова.

Дома вдоль побережья Элиры Балаашир разрушил весной. Оказавшись под куполом, старые рыбацкие постройки не приносили пользы, поэтому на месте отсыревших развалин выросли плотницкие мастерские и кузни. Сутками напролёт в руках порченных не смолкали молотки, раздували белое пламя призрачные меха, и полусгнившие трупы плавили в печах собранный в городе металл.

Марионетки ковали цепи, скелеты закапывали звенья в землю. Балаашир насыщал город магией. В Тиземпсисе он тайком вытягивал пламя из призрачных оков, удерживающих столицу наплаву, капля по капле заменяя яростный огонь Самаэля ледяным пламенем смерти. За века это стало привычкой и способом контролировать город. Даже оказавшись за лиги от Грани, Балаашир мог управлять Эрлуном, будто шагал по тёмным улицам и наслаждался сиянием купола.