Приключения бога. Книга четвертая. Бремя бессмертия

Приключения бога. Книга четвертая

Бремя бессмертия

Алексей Кирсанов

© Алексей Кирсанов, 2025

ISBN 978-5-0068-2551-2 (т. 4)

ISBN 978-5-0068-2270-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРИКЛЮЧЕНИЯ БОГА

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

БРЕМЯ БЕССМЕРТИЯ

Глава 1: Божественная Скука

Тишина в его покоях была настолько идеальной, что её можно было разливать по сосудам и продавать в космопортах как «Абсолютный Покой, Версия 2.0». Сайрен стоял у панорамного окна, в позе, которую древние скульпторы назвали бы «Мыслитель», а он сам мысленно окрестил «Позой Вселенской Ипохондрии». Его тело – самое передовое, самое дорогое, самое бессмертное творение технобогов Цитадели Олимп – не требовало ни движения, ни отдыха. Оно просто было. И в этом «бытии» заключалась вся бездонная глубина его проклятия.

За стеклом, толщиной с броню легкого крейсера, кипела жизнь. Столица технобогов была ослепительным калейдоскопом, сияющим ядовито-неоновым раком. Тысячи кораблей прочерчивали неумолимые геометрические траектории в переполненном небе, словно кровяные тельца в артериях гигантского механического бога. Голографические билборды размером с астероид рекламировали последние модели нейроинтерфейсов, генетические апгрейды «для истинных ценителей эстетики» и туры в квазарные туманности. Всё двигалось, всё гудело, всё стремилось куда-то с постыдной, по мнению Сайрена, целеустремленностью. Он смотрел на этот хаотичный порядок и чувствовал лишь одно – скуку. Вселенскую, тотальную, костную скуку.

Его взгляд скользнул от живого, дышащего метрополиса к призрачным мирам, парившим в воздухе его залы. Десятки голографических окон, активированных легким движением нейронной сети, висели в полумраке, как призраки на нитях. В каждом – запись. В каждом – провал. Его личный «хит-парад величайших неудач», как язвительно назвала бы это Стелла, будь она здесь.

Вот одно из окон. Бескрайнее море раскаленного докрасна песка, усеянное осколками гигантских стеклянных сфер. «Стеклянные Пустыни». Он помнил запах этого места – запах расплавленного кремния и горячей пыли. Помнил тихий, ритмичный гул миллионов существ, катящих свои хрупкие солнца по проложенным веками маршрутам. Он хотел дать им вечный источник света, освободить от рабства ритуала. А вместо этого выпустил на волю подземного демона, «Темного Скарабея», чьи щупальца из плоти и тени принялись пожирать цивилизацию, которую он поклялся возвысить. Он стал для них богом-воителем, сражался в эпических битвах, которые сам же и спровоцировал. И победил. Оставив после себя лишь тишину, руины и вопрос: а был ли в этом хоть какой-то смысл?

Его пальцы, идеальные копии биологических, только в тысячу раз прочнее и точнее, непроизвольно сжались. Он перевел взгляд на другое окно. Замерзший город, погребенный под двуцветным пеплом двух лун. «Мир Двух Лун». Там был свой особый холод – не просто отсутствие тепла, а леденящая душу метафизическая стужа вечной вражды. Он явился к ним в момент Великого Затмения, когда их боги-соперники на небе становились равны. Объявил себя Богом Равновесия. Казалось, такая элегантная идея. Примирить, объединить. Он ожидал благодарности, ожидал, что его мудрость оценят.

Вместо этого касты, поклонявшиеся разным лунам, сочли его угрозой своему божественному порядку. Обе. Он стал самой желанной мишенью в истории их вражды. Война, которую он надеялся остановить, разгорелась с новой силой – теперь уже за право уничтожить его. Он улетел, оставив их замораживать друг друга в ледяных гробницах своих городов, так и не поняв, что их равновесие было хрупким паритетом страха, а не гармонии.

– Прекрасная работа, мессия, – тихо прошептал он сам себе, и его голос, откалиброванный для внушительных речей и божественных повелений, прозвучал непривычно хрипло. – Ты несешь свет – получаешь чудовище. Несешь мир – получаешь войну. Что же дальше? Принесешь бессмертие и получишь вымершую планету?

Третий проектор показывал «Песнь Теней». Улицы города были пусты. Не из-за войны или катастрофы, а из-за горькой, вывернутой наизнанку правды. Он нашел их священную реликвию, Кристалл Предков, и с помощью своих технологий извлек из него подлинную историю. Не божественное дарование, а банальная технологическая авария. Никто не был избран. Никто не был прав. Война, длившаяся поколения, оказалась бессмысленной.

И что же? Мир воцарился. Да. Тот самый мир, на который он рассчитывал. Но это был мир опустошенных душ, мир, лишенный фундамента. Он отнял у них их миф, их опору, их идентичность. Он дал им истину, а они, увидев свое ничтожество в ее холодном свете, просто… разошлись по домам. Перестали рожать детей. Перестали строить. Перестали верить. Мир, но мир-призрак, мир-памятник его собственному высокомерию.

– Иногда ложь, скрепляющая общество, полезнее горькой правды, – цитировал он сам себя, и в этой фразе не было ни капли удовлетворения от верного вывода. Была лишь горечь осознания, что он пришел к этой мудрости ценой уничтожения целой культуры. Дороговатое образование, даже для технобога.

Он отвернулся от проекций. Его апартаменты были стерильны, как операционная в самом дорогом госпитале Цитадели. Ни пылинки, ни лишней молекулы в воздухе. Все поверхности были идеально гладкими, линии – безупречно прямыми. Здесь не было ни картин, ни сувениров, ни безделушек. Только функциональность и пустота. Единственным его «хобби», если это можно так назвать, было коллекционирование собственных провалов. Это был не мазохизм. Скорее, попытка найти в этом хаосе последствий какую-то закономерность, алгоритм, который позволил бы предсказать результат. Пока безуспешно. Единственный алгоритм, который он вывел, звучал так: «Любое мое действие, каким бы благородным оно ни было, приводит к катастрофе».

Бессмертие. Сила, способная двигать горы одним усилием мысли. Интеллект, способный просчитывать вероятностные ветки на столетия вперед. Он мог бы править галактикой. Мог бы стать императором, божеством для самого Олимпа. Но к чему? Он уже видел, чем заканчиваются такие игры. Власть была таким же скучным и бессмысленным занятием, как и все остальное. Ему было нужно нечто большее. Нужен был вызов. Нужен был смысл.

И он нашел его в самых темных, самых отсталых уголках галактики. Спускаться к мирам, едва вышедшим из пещер, и являться им в сиянии своих технологий. Дарить им «чудеса». Становиться их богом. Это было… интересно. По крайней мере, первое время. Адреналин от того, как примитивные существа падают ниц перед твоим величием. Удовольствие от того, как ты, одним словом, меняешь ход их истории. Это была сложная, многоуровневая игра, где он был и игроком, и божеством, и создателем правил.

Но и эта игра быстро наскучила. Она свелась к одному и тому же циклу: явление, поклонение, неожиданные последствия, катастрофа, отступление. Он менял декорации – пустыни на ледники, культы скарабеев на культы лун, – но сценарий был удивительно похож. Он стал богом-неудачником, вечным странником, сеющим за собой не чудеса, а пепелища.

Он снова посмотрел на свое отражение, смутно угадывающееся в идеальной поверхности, стекла. Лицо, которое не старело тысячелетиями. Глаза, которые видели рождение и смерть звезд. Тело, которое не знало ни боли, ни усталости. Бессмертный. Всесильный. Бесцельный.

– Что будешь делать, когда достигнешь всего? – тихо спросил он у своего отражения. – Ответ прост. Будешь скучать.

И в этот момент, когда тишина достигла своей максимальной, почти физически давящей плотности, ее разорвал звук.

Резкий, пронзительный, лишенный всякой музыкальности сигнал тревоги врезался в слух, словно шип кинетического дротика. Он не был громким – его передовые аудиодатчики отфильтровали бы любой дискомфортный для органического уха звук. Но он был… чужеродным. Неправильным. Это был не сигнал входящего сообщения, не оповещение из центра управления Цитаделью, не напоминание о плановом техобслуживании.

Это был сигнал несанкционированного доступа.

Сайрен замер. Его внутренние системы, работающие на скоростях, близких к световым, уже проанализировали источник. Личный, зашифрованный на квантовом уровне портал. Его черный ход. Его единственная по-настоящему частная связь с внешней вселенной, ключ от которой был только у него. И, теоретически, у Стеллы, но он менял протоколы после каждого ее визита на всякий случай.

Мысленный приказ – и голографические окна с его провалами мгновенно погасли, растворившись в воздухе. Его поза из задумчивой мгновенно сменилась на боевую готовность. Мышцы, хоть и были синтетическими, напряглись, готовые к взрывному действию. Адреналиновые аналоги заполнили его систему, обострив восприятие до предела. Скука, еще секунду назад казавшаяся вечной и незыблемой, испарилась, как капля воды на раскаленной плите звездолета.

Кто? Рейдеры? Маловероятно – пробиться сквозь оборону Олимпа было все равно что украсть зуб у спящего дракона. Конкуренты-технобоги? Возможно. У него было достаточно врагов, позавидовавших его «телу» или его… хобби. Или, что было хуже всего, это были последствия одного из его «богохульных проектов». Может, кто-то из его разочарованных «паств» нашел способ дотянуться до него?

Он медленно повернулся от окна, его взгляд уставился на пустующую зону в центре покоев, где обычно материализовался портал. Воздух в этой зоне начал вибрировать, искриться крошечными статическими разрядами. Запах озона, редкий и диковинный в стерильной атмосфере его апартаментов, ударил в обонятельные рецепторы.

Сайрен принял решение. Он не стал активировать системы защиты покоев – это могло привлечь внимание службы безопасности Цитадели, а ему сейчас меньше всего хотелось объясняться. Он не стал вызывать оружие – пока что это было нарушением его личного пространства, а не атакой.

Он просто приготовился. Его «Хронометр», браслет на запястье, казавшийся простым украшением из матового металла, был готов к активации за доли наносекунды. Он мог замедлить время, создать голограмму, телепортировать незваного гостя в вакуум на орбите или просто разобрать его на атомы.

Тишина снова воцарилась в комнате, звенящей, как натянутая тетива. Сигнал тревоги смолк, но его эхо еще висело в воздухе. Сайрен стоял, неподвижный, как изваяние, и наблюдал. Его разум, еще секунду назад тонувший в трясине экзистенциальной тоски, теперь был чистым, острым и безжалостным инструментом.

Портал с шипением разверзся в центре комнаты – не привычным голубым сиянием санкционированного перехода, а ядовито-зеленым, тревожным проблеском взломанной системы. Из вихря света и искаженного пространства начала проступать фигура.

Скука кончилась. Началось нечто новое. И Сайрен, к своему собственному удивлению, почувствовал не страх и не гнев, а щемящее, давно забытое чувство – предвкушение.

Глава 2: Незваный Гость

Зеленоватый вихрь взломанного портала выплюнул в стерильное пространство покоев не отряд закованных в броню рейдеров и не толпу фанатиков с примитивным энергетическим оружием. Из него, с грацией усталого грузового дрона, совершающего аварийную посадку, вывалилась одна-единственная фигура. Она едва не грохнулась на идеально отполированный пол, но в последний момент нашла равновесие, отшатнулась и уперлась руками в колени, отчаянно хватая ртом воздух.

– Никогда не привыкну к этой твоей самодельной тряске, – прохрипела она, зажимая ладонью ухо.

Сайрен медленно опустил руку. «Хронометр» на его запястье с почти разочарованным шипением вернулся в пассивный режим. Напряжение, готовое выплеснуться кинетическим ураганом, рассеялось, сменившись знакомой смесью раздражения и странного облегчения.

– Стелла, – произнес он, и в его голосе прозвучала вся гамма чувств – от ярости до усталой покорности. – Мне казалось, после последнего раза я поднял шифрование до уровня, который не взломать и квантовому суперкомпу с помощью предсказателя будущего.

Женщина перед ним наконец выпрямилась, отряхнула свой потрёпанный, испещренный следами пайки и пятнами неизвестного происхождения комбинезон. На ее лице, умном и остром, с парой насмешливых глаз, которые видели, кажется, насквозь всё – от корпуса звездолета до души его владельца, – играла саркастичная ухмылка. В одной руке она сжимала прочный, видавший виды планшет, на котором мигали какие-то предупреждающие иконки.

– Ты и поднял, – парировала Стелла, делая пару шагов вперед и с преувеличенным интересом оглядывая его апартаменты. – Прямо до неприличного уровня. Потребовалось аж… целых одиннадцать минут. У меня кот справляется с банкой тунца быстрее. Что, опять пересматривал свой «Хит-парад величайших провалов»? – Она кивнула в сторону уже пустого пространства, где секунду назад висели голограммы-призраки. – Надо было тебе не технобогом становиться, а кинокритиком. Специализация – трагикомедии с элементами божественного идиотизма.

Она прошлась по периметру комнаты, ее ботинки на толстой подошве, вопреки всем законам физики, оставляли на идеальном полу едва заметные следы. Ее присутствие было таким же нарушением порядка, как пятно ржавчины на свежесобранном процессоре. Стелла была технобогом, кибернетиком и, по ее собственному определению, «специалистом по ксенопсихологии с правом проведения полевых экспериментов над друзьями». Она же была его старым, пожалуй, единственным другом. И самым большим раздражителем.

– Одиннадцать минут? – Сайрен поднял бровь. Его системы уже анализировали возможные векторы атаки, которые она использовала. Результаты были обескураживающими. – Ты использовала резонансный протокол седьмого уровня? Но он теоретически неуязвим!

– Теоретически, – Стелла щелкнула пальцами, и на ее планшете возникла сложная многослойная схема, напоминающая то ли нейронную сеть, то ли паутину сумасшедшего паука. – Но ты, как всегда, забываешь о человеческом факторе. А если точнее – о факторе «Стеллы». Ты меняешь алгоритмы, ты меняешь ключи, ты даже меняешь квантовые сигнатуры. Но ты никогда не меняешь базовую архитектуру своего кода. Она пахнет тобой. Все эти вычурные, избыточные защитные слои… они как подпись. Большой, жирный вопль в пустоту: «Посмотрите, какой я сложный и одинокий!» Мне оставалось просто… почесать за ушком этот код в нужном месте.

Она остановилась перед ним, засунув руки в карманы комбинезона. Ее запах – паленая изоляция и что-то острое, химическое – наконец перебил озон.

– И каков был повод для этого взлома, грозящего мне аневризмой и вызовом службы безопасности? – спросил Сайрен, скрестив руки на груди. Он чувствовал, как привычная апатия медленно, но верно отступает под натиском ее наглой энергии. Это было похоже на то, как если бы в тихую, застойную болотную воду швырнули кусок калия.

– Повод? – Стелла фыркнула. – Милый, ты сам его предоставил. Твои последние зашифрованные запросы в межзвездные базы данных. Очень специфические запросы. Культуры, практикующие ритуальную эвтаназию. Общества, где добровольный уход из жизни является краеугольным камнем их философии. Звучит знакомо?

Сайрен почувствовал, как по его спине пробежал холодок. Он действительно проводил поиск. После «Песни Теней», после того горького, опустошающего «мира», он искал нечто… противоположное. Цивилизацию, которая не цеплялась за жизнь с истеричным фанатизмом, а принимала смерть как нечто естественное, даже желанное. Где его вмешательство, его «дар» мог бы быть по-настоящему позитивным. Где он не отнимал бы иллюзии, а дарил бы избавление. Он думал, что зашифровал это достаточно хорошо.

– Я всего лишь изучал альтернативные социальные модели, – ответил он, стараясь, чтобы его голос звучал нейтрально.

– Ага, конечно, – Стелла покачала головой, ее короткие, непослушные пряди волн заколыхались. – И я просто так, ради эстетики, ношу этот комбез. Не ври мне, Сайрен. Я вижу тебя насквозь. Ты скучаешь. Твоя божественная тоска достигла критической массы. И ты нашел себе новый богохульный проект. Планета Кеос, если быть точной. Идиллическое общество, где старики, достигнув определенного возраста, торжественно выпивают кубок с чем-то вкусненьким и отправляются в саркофаг на вечный покой. Они называют это «Уходом в Забвение». И ты, я слышу уже шелест твоих крыльев, хочешь спуститься к ним и подарить им вечную жизнь. Потому что, черт побери, кому нужна благородная, осмысленная смерть, когда можно влачить вечное, бесцельное существование, верно?

Ее слова били точно в цель. Он молчал, глядя на нее, и в этом молчании было признание.

– Это не будет похоже на прошлые разы, – наконец произнес он. – Эти люди… они не воюют из-за реликвий, не поклоняются скарабеям. Их система работает. Я просто… улучшу ее. Избавлю их от необходимости умирать.

– Улучшишь? – Стелла рассмеялась, но в ее смехе не было веселья. – О, да. Ты великий улучшатель. Ты улучшил Стеклянные Пустыни, выпустив на волю всепожирающего монстра. Ты улучшил Мир Двух Лун, устроив там ад. Ты улучшил Песнь Теней, оставив после себя духовный вакуум. Я начинаю подозревать, что твое скрытое призвание – не созидание, а тотальная, филигранная деструкция под соусом благих намерений.

Она подошла к его панорамному окну и постучала костяшками пальцев по бронированному стеклу.

– Смотри. Олимп. Венец творения. Технологический рай. И что? Все эти сверхсущества в своих сверхтелах снуют туда-сюда, решая свои сверхважные проблемы. И все они так же несчастны, как и ты. Просто они лучше это скрывают, зарываясь в работу, власть или развлечения. Ты хочешь сделать целую планету таким же Олимпом? Обществом бессмертных, пресыщенных скучающих существ? Это не улучшение, Сайрен. Это проклятие. И ты несешь его с собой, как чуму.

– Они будут благодарны, – упрямо повторил Сайрен, но в его голосе уже не было прежней уверенности. – Я дам им выбор.

– Выбор? – Стелла резко обернулась. – Ты дашь им тот же «выбор», что дал тем, кого ты показывал в своих голограммах? Ты являешься в сиянии своей техномагии, ты творишь «чудеса». Ты не даешь выбора, Сайрен. Ты его отнимаешь. Ты становишься таким очевидным, таким неоспоримым фактом, что их собственная вера, их культура, их смыслы рассыпаются в прах перед твоим величием. Ты – божественный паровоз, а они – кролики на рельсах. Их «выбор» – быть раздавленными или броситься в сторону, сломав себе хребет.

Она вздохнула, и ее сарказм на мгновение сменился чем-то похожим на усталую жалость.

– Ладно. Хватит лекций. Дело сделано. Твой следующий «проект» найден. И я составлю тебе компанию.

Это заявление прозвучало так же неожиданно, как и ее появление.

– Что? – не понял Сайрен.

– Ты слышал. Я лечу с тобой. На Кеос. – Она похлопала себя по комбинезону. – Я даже форму для экскурсии одела. Самую потрёпанную. Чтобы не смущать аборигенов своим техно-блеском.

– Зачем? – Это был единственный вопрос, который он смог извлечь из охватившего его изумления. – Чтобы остановить меня?

– Остановить тебя? – Стелла снова ухмыльнулась, и ее глаза заискрились озорным, почти дьявольским огоньком. – Дорогой, нет. Ты – неудержимая сила. А я не собираюсь становиться неподвижным объектом. Нет. Я хочу получить место в первом ряду. Смотреть, как ты в очередной раз подожжешь хрупкий мир, с треском провалишься в канализацию своих благих намерений и будешь вынужден героически это расхлебывать… Это мой новый вид экстремального спорта. Называется «Божественный провал в реальном времени». Зрелище, уверяю тебя, поинтереснее гонок на антиматериальных санях будет. А еще я возьму с собой попкорн.

Сайрен смотрел на нее, пытаясь понять, серьезно ли она говорит. И понял, что да. Абсолютно. В ее словах была своя, извращенная логика. Она не пыталась его спасти или образумить. Она приняла его как стихийное бедствие и решила получить от этого удовольствие.

– Ты сумасшедшая, – констатировал он без всякого пафоса.

– Это обязательное требование для дружбы с технобогом, страдающим манией величия и экзистенциальным кризисом в одном флаконе, – парировала она. – Итак, договорились? Ты – идеалист-поджигатель, я – циничный зритель с доступом к твоим системам. Команда мечты.

Она протянула ему свой планшет. На экране уже было выведено подробное досье на планету Кеос, включая атмосферные показатели, социокультурный анализ и даже расписание церемоний «Ухода».

– Я уже забронировала нам два места на ближайшую церемонию. Не переживай, не в качестве главных действующих лиц. Пока что.

Сайрен медленно взял планшет. Он чувствовал себя абсолютно побежденным. Его тщательно спланированное, почти мессианское путешествие превращалось в нелепый цирковой тур под насмешливым взглядом этой женщины. И самое ужасное было в том, что часть его, та самая, что томилась скукой, вдруг ожила. Скучное, предсказуемое шествие к очередному «чуду» обретало новый, непредсказуемый элемент. Стеллу.

– Ты невыносима, – сказал он, но в его голосе уже не было гнева.

– Я знаю, – беззаботно ответила она, подходя к его мини-бару и наливая себе чего-то мутно-зеленого из колбы без опознавательных знаков. – Это моя основная функция. Ну что, пойдем вершить судьбы народов, о Великий Скучающий? Или дашь мне сначала допить свой коктейль? Предупреждаю, без него твои речи о вечной жизни кажутся еще более депрессивными.

Сайрен посмотрел на панораму Олимпа за окном, на этот вечный праздник жизни, который был ему так ненавистен. Потом на Стеллу, которая с гримасой отхлебывала свою зеленую жижу. И впервые за долгие месяцы уголки его губ дрогнули в подобии улыбки.

Его одиночное паломничество за смыслом превращалось в нечто совершенно иное. И, возможно, именно этого ему и не хватало. Не тихого отчаяния, а вот этого – хаоса, сарказма и чьего-то постороннего, пусть и сумасшедшего, взгляда.

– Ладно, – сдался он. – Летим. Но только давай договоримся: без попкорна на церемониях.

– О, это уже обсуждаемо, – Стелла подмигнула ему. – Начнем с малого.

Глава 3: Мир, Готовый к Концу

«Знамение» выскользнуло из гиперпространства с тихим, бархатистым толчком, который скорее ощущался как смена атмосферного давления, а не как физическое движение. Звездолет Сайрена был не просто кораблем; он был воплощением невозможного, симфонией передовых технологий, где каждая линия корпуса, каждый контур стремился к некоей недостижимой элегантности. Внутри царила тишина, нарушаемая лишь едва слышным гулом энергии, питающей системы, и саркастичным покашливанием Стеллы, изучавшей данные на своем верном планшете.

Сайрен стоял на капитанском мостике, руки за спиной, и смотрел на планету, медленно проплывавшую в поле зрения главного экрана. Кеос.

Она не была похожа ни на один из миров, которые он посещал прежде. Ни на раскаленные печи Стеклянных Пустынь, ни на ледяные гробы Мира Двух Лун, ни на переполненные жизнью джунгли Песни Теней. Кеос была… ухоженной. Идеально ухоженной, как сад, за которым столетиями ухаживает педантичный и лишенный воображения садовник.

Поверхность планеты представляла собой лоскутное одеяло из аккуратных геометрических форм – сельскохозяйственных угодий, лесов, чьи кроны были подстрижены с математической точностью, и городов, чьи улицы просматривались с орбиты, как прямые линии, проведенные по линейке. Не было видно ни шрамов глобальных войн, ни хаотичных мегаполисов, пожирающих ландшафт. Все было гармонично, продумано, сбалансировано.

Но поражала не эта порядочность. Поражала ее цветовая гамма. Вернее, почти полное ее отсутствие.

Кеос была ахроматичной. Лишенной ярких красок. Леса отливали мягкими, приглушенными оттенками серебра, оливкового и бледно-голубого. Поля были не изумрудными, а скорее цвета выцветшей хаки. Океаны, занимавшие значительную часть поверхности, казались жидким свинцом под плотным слоем облаков, тоже серых и невыразительных. Даже атмосфера, обычно придающая планетам легкий голубой или золотистый ореол, здесь была бесцветной, как слеза. Весь мир выглядел как старая, выцветшая акварель, картина, с которой начисто смыли все яркие пигменты.

– Ну что, великий реставратор, – раздался голос Стеллы позади него. – Готов вернуть этому унылому полотну былую яркость? Добавить немного алого и золотого, так, для живости?

Сайрен не обернулся.

– Они достигли стабильности. Равновесия с природой. Их эстетика – следствие их философии. Они не стремятся к яркому, бьющему в глаза. Они ценят покой и умиротворение.

– Покой и умиротворение, – протянула Стелла, подходя к нему и скрестив руки на груди. – Или тотальную эмоциональную кастрацию? Мои сенсоры фиксируют аномально низкий уровень гормонов стресса в атмосфере. И аномально высокий – окситоцина и серотонина. Но это… слишком ровно. Слишком идеально. Как будто всю планету посадили на антидепрессанты. Социальные сканеры показывают уровень гармонии в 99,8%. Знаешь, какой показатель на Олимпе? Примерно 34%. И то только потому, что кто-то недавно изобрел новый вид феромонов. Такая гармония не бывает естественной, Сайрен. Она или искусственная, или купленная ценой чего-то очень важного.