Зрящая по договору

и спросила:

– Вы экстрасенс?

– О, нет, ну что вы! – она рассмеялась, словно это было самой абсурдной идеей на свете.

– Просто догадалась по вашему чемодану и коляске

с дитём.

Я невольно улыбнулась в ответ.

– И что же вы поняли? Что не так с ними?

– Из чемодана выглядывают детские вещи, – начала она

с усмешкой. – Значит, вы собрали их на скорую руку. Если бы у вас были какие-то планы, вы бы просто не зашли в кафе

с таким багажом. А это значит, что вы либо ушли из дома, либо приехали, но вас здесь никто не ждёт.

– А как вы поняли, что меня не ждут? – с вызовом спросила я.

– Ну, если бы ждали, вас бы встретили с распростёртыми объятиями!

– В общем, вы правы, – признала я неохотно.

– Может, расскажете, что же с вами произошло? Вы больны? Только не спрашивайте, как я догадалась. У вас, милая, всё на лице написано, таких зелено-серых тонов у здоровых людей просто не бывает.

– Зачем вам это знать? Вы пришли отдыхать, а моя жизнь – не сказка, от которой люди ловят кайф.

– Ну, поскольку я здесь отдыхаю одна, то, честно говоря, мне не так уж и нравится кайф одиночества. Поэтому с удовольствием послушаю вашу «не сказку» и постараюсь помочь.

– Вы серьёзно?

Василиса Юрьевна сидела за столом с таким видом, словно была хозяйкой всего мира, который сузился до размеров этой уютной кофейни. Её руки, безмолвные и грациозные, касались бокала вина с небрежной элегантностью, присущей тем, кто привык управлять своим временем. Она почти не ела. Только мелкими глотками пила вино, и при этом как-то хитро наблюдала за мной, не давая ни единого шанса на разгадку её истинных намерений. Лишь одобрительные кивки головы, как будто передо мной не человек, а живое зеркало, которое отражает мои слова.

Что произошло дальше – трудно объяснить. Видимо, от той тихой, будто бы волшебной атмосферы или от вкусного ужина, которым она угостила меня. Я вдруг расплылась в словах, как тень в вечернем сумраке, и рассказала этой женщине всё – всю свою жизнь. О том даже, что я скоро умру. О болезне, которая сидит во мне, как злой дьявол, и постепенно убивает. Таблетки почти уже не помогают, да и кончаются, а вместе

с ними исчезает и моя надежда. Каждый день меня мучает один и тот же вопрос: что станет с моей дочерью, когда меня не станет? Отец и бабушка о ней не хотят ничего знать. Я вижу её во снах – маленькую, потерянную, одинокую в холодных стенах детского дома. И вся моя жизнь теперь держится только на этом страхе – страхе за неё.

– А разве аневризма не лечится? – спросила Василиса Юрьевна, в её голосе сквозила странная смесь настойчивого интереса и лёгкого удивления.

– Лечится, – согласилась я. – Врачи говорят, что нужно оперироваться. Потом обещают долгую жизнь, но только если заплатишь. А деньги… деньги – это та самая проблема, которую мне уже не решить. Да и времени почти не осталось.

Она едва заметно усмехнулась и поставила бокал на стол.

– Мама твоя, видимо, была беспечна, – заметила она, вообще не имея и капли жалости. – А отец? Бабушка? Почему никто не занялся тобой, когда ещё было время?

Я пожала плечами. В этом жесте было больше усталости, чем ответа.

– Отец болел, – сказала я. – Бабушка часто говорила странные вещи, касательно его болезни. Помню только обрывки. Теперь это уже не имеет значения.

Василиса Юрьевна слегка наклонилась вперёд, и её глаза блеснули, словно она уловила какой-то новый поворот сюжета.

– Расскажи мне больше о бабушке, – проговорила она, почти шёпотом, как заговорщик, приглашающий к тайному разговору. – О том дне, который ты немного вспомнила, но нас прервал официант.

Я почувствовала, как сердце забилось быстрее, но в этот момент даже не осознавала, что не вспоминаю никакого конкретного дня. В голове крутились лишь смутные образы, размытые чувства и страх. Словно тень, которая скользит по стенам воспоминаний, но не оставляет следов. Я лишь знала, что бабушка была частью чего-то важного, что ускользало от меня, как песок сквозь пальцы. И вот в этот миг, как по волшебству,

в памяти начали возникать яркие картины. Я начала вспоминать, как бабушка лечила меня своим загадочным, почти волшебным даром. Она была для меня как маяк среди бурного моря, всегда рядом, всегда готова направить меня в нужную сторону. Мы проводили много времени вместе, и её вера в чудеса становилась частью меня самой.

Она следила за моим здоровьем куда внимательнее, чем кто-либо другой. Именно она водила меня по врачам и, конечно же, частенько ругала маму за её полное безразличие. Сейчас отчётливо вспоминаю, как бабушка твердила маме: «Она у тебя сердечница, ей нужна операция». Но мама только раздражённо отмахивалась, как будто слова бабушки были чем-то несущественным. Их споры из-за этого накалялись до предела. Я, будучи ребёнком, не знала, кого мне поддерживать в этих скандалах. Мне тогда было всего шесть лет. В душе я жалела и маму,

и бабушку, но, как оказалось, бабушку любила больше.

Однажды мы с бабушкой отправились в Кривой Рог, к её подруге. Тот день был стёрт из моей памяти, но теперь всплывает, словно древняя карта, с потрескавшимися краями, но с яркими точками, обозначающими важные моменты. Мы приехали, подруга радостно встретила нас и почти сразу ушла по каким-то неотложным делам. Остались мы вдвоём, в чужом доме, осенним вечером. Всё казалось обычным, пока бабушка не зажгла большую свечу – я до сих пор помню, как её поверхность блестела переливами. Потом бабушка пошла и плотно задёрнула шторы. В квартире мгновенно стало темно, и лишь слабый, дрожащий свет от свечи бросал причудливые тени по стенам. Странно – свеча была большой, но горела, как маленький огонёк, мерцая, словно боялась светить ярче.

– Бабуль, мы что, спать ложимся? – спросила я, невинно и с лёгким детским любопытством.

Она улыбнулась своей загадочной, слегка ироничной улыбкой, конечно же моя бабушка была в курсе чего-то великого, что пока оставалось для меня недосягаемым.

– Нет, милая, – сказала она, и в её голосе прозвучала та же интонация, что у сказочников, когда они готовятся рассказать самую увлекательную историю. – Сейчас я немножко поколдую, как в твоей любимой сказке, чтобы ты выздоровела.

Я вскрикнула от радости:

– Ура! Точно как в мультике? Лети, лети, лепесток, через запад на восток…

Бабушка засмеялась тихим, тёплым смехом:

– Примерно так, но с одной разницей: у нас нет волшебного цветка. Но есть кое-что получше.

С этими словами она достала из сумки красное платье, расшитое золотыми нитями, белую ленту и своё кольцо. Помню, как я тогда удивилась, даже немного испугалась, хотя в глубине души было что-то волнующее.

– А мне не будет страшно? – спросила я, пытаясь скрыть волнение.

– Нет, моя дорогая, – ответила бабушка с той уверенностью, которая могла успокоить даже бурю. – Это вместо операции, о которой говорил доктор. Помнишь?

Я кивнула, хоть и не до конца всё понимала, но бабушке

я доверяла безоговорочно. Она накинула на меня красное платье, завязала ленту вокруг моей головы, надела кольцо на мой палец и попросила сжать кулак, чтобы оно не упало. Затем она начала тихо шептать что-то – слова были непонятны, но их ритм завораживал. Свеча мигала, её свет колебался, как будто подчиняясь бабушкиным словам.

В тот момент мне показалось, что что-то тёплое, почти волшебное, медленно разливается по моему телу. Это было как уютное одеяло, которое обнимает меня, но я не могла точно понять, что это. Я закрыла глаза, пытаясь удержать это волшебное ощущение, но когда их открыла – всё исчезло. Бабушка стояла рядом, уже сняв с меня кольцо и ленту.

– Всё закончилось, – сказала она спокойно, как будто только что прибрала на кухне после обеда.

– И это всё? – вырвалось у меня. – Но ведь я просто спала… И никакого волшебства не видела!

Бабушка чуть улыбнулась, и в этой улыбке было опять что-то загадочное, что-то, что напоминало мне её рассказы о старых легендах, когда слова скрывают больше, чем говорят.

– Нет, не всё, милая. Пообещай мне одну вещь. Никогда

не рассказывай об этом своей маме, даже если вдруг вспомнишь, что произошло сегодня. Пусть это будет наш с тобой маленький секрет.

– Секрет? – я вытаращила глаза в тот момент, и этот её простой шёпот показался мне чем-то необычайно важным.

– Да, секрет, – тихо повторила она. – Помнишь,

я рассказывала тебе ту сказку? О том, как брат предал свою сестру?

Но я не дала ей закончить. Слово «секрет» вызвало во мне настоящий всплеск адреналина.

– Ага, помню! – воскликнула я, чувствуя, как кровь стучит в висках. – Бубулечка, честно-пречестно, никогда не стану такой, как тот злой братик из сказки! Никогда не расскажу ни маме, никому другому наш секрет.

Бабушка кивнула, словно заключила со мной таинственный договор.

– Вот и договорились, милая. А когда ты вырастешь, станешь сильной девочкой, и, надеюсь, сможешь сама себя вылечить.

Я не обманула бабушку, тот день просто стёрся из моей памяти, а сегодня неожиданно всплыл. Но даже и сейчас

я не могу вспомнить – выздоровела ли я тогда или нет.

Тогда, как ребёнку, мне было важно не это. Всё, что меня волновало, – это предстоящее приключение в городе. Моя мечта была покататься на каруселях, поесть мороженого в кафе – всё то, что бабушка мне пообещала ещё дома. И тот день мы

с ней провели действительно волшебно. Я помню, как вечером мы вернулись домой, а мама, словно вся жизнь была ей

в тягость, лишь бросила:

– Нашатались? Могли бы и на пару дней там остаться.

Не успела от вас двоих даже отдохнуть.

Через неделю бабушка умерла. Её смерть была такой же внезапной, как и её жизнь – наполненной тайнами, недосказанностью и той особой энергией, которую я всегда чувствовала рядом с ней.

Я выросла. Вышла замуж. А потом, после родов, мне вдруг стало тяжело дышать. Снова этот знакомый ужас из детства – задыхалась, как тогда. Я поехала в ту самую клинику, где меня наблюдали, к тому самому врачу, к которому меня возила бабушка. Он удивился, когда увидел меня.

– Как вы ещё живы? – спросил он, будто я стояла перед ним как научный феномен. – Где вас оперировали?

Я замерла. Я не помнила ничего об операции. В голове

не было ни одного воспоминания о том, что со мной что-то делали.

Теперь, когда снова нужна повторная операция, мне просто неоткуда взять денег. В очереди на спонсорскую помощь

я последняя. Я не ожидала, что Василиса Юрьевна предложит какую-то помощь. Честно говоря, в тот момент я просто хотела выговориться.

Глава 3

Моя новая знакомая сидевшая напротив, внимательно слушала; очевидно, мои слова складывались в какой-то тайный узор, который только она могла понять. Её глаза, подёрнутые лёгкой дымкой, светились странным, почти неземным сочувствием, а в уголках губ притаилась тонкая улыбка. Когда

я закончила свой рассказ, она медленно отпила из бокала – этот её жест казался продуманным и полным невидимых смыслов.

– Вы, Ульяна, находитесь в ловушке времени, – наконец произнесла она, будто бы этот факт был давно известен и не подлежал сомнению. – Но я могу помочь вам выбраться из неё.

Меня пробрал холодок. Это звучало, мягко говоря, странно.

– Не совсем понимаю вас. И звучит как-то… – я искала правильное слово, но вместо него вырвалось: – Странно.

– Два года назад, – продолжила Василиса Юрьевна,

не замечая моего сомнения, – над этим городом пролетел метеорит. При его падении возникла серия ударных волн, которые разорвали материю времени. Это создало временную ловушку.

Я не могла сдержать смеха – ситуация стала похожа

на абсурд.

– Вы серьёзно? – спросила я, чувствуя, что старушка, выпившая уже четвертый бокал вина и теперь принявшаяся

за пятый, явно переборщила.

– Я серьёзно, – её голос оставался таким же спокойным. – Я не совсем ещё уверена, но над вашей девочкой есть аура этой ловушки, и я её чувствую.

В этот момент Ева, словно почувствовав что-то, завозилась в коляске и захныкала. Я извинилась, взяла дочь на руки

и направилась в туалет – она уже проснулась и сонным голосом пробормотала, что хочет «пи-пи». В голове всё ещё крутились слова Василисы Юрьевны – временная ловушка? Метеорит? Это было как из дешёвого фантастического романа. Но, как ни странно, её слова почему-то не покидали меня, как заноза, застрявшая где-то глубоко в сознании.

Когда я вернулась за стол, на столе уже стояла миска

с тёплой кашей. Василиса Юрьевна, как ни в чём не бывало,

с милой улыбкой предложила:

– Покорми девочку. Это я заказала овощное пюре. Ей ведь можно есть овощи?

– Спасибо, – ответила я, удивлённая её заботливостью, – но как-то очень быстро его приготовили. Я боюсь, если овощи не проварены, у неё может быть расстройство желудка.

Василиса Юрьевна махнула официанту. Тот подошёл моментально, как будто ждал этого сигнала.

– Это пюре для ребёнка. Вы уверены, что овощи хорошо проварены и не навредят малышу?

Официант сделал театральный жест рукой, которым по-видимому гарантировал безопасность блюда своей честью.

– Конечно, мадам. Мы дорожим своими клиентами и готовим на совесть, как для себя дома. У нас много семей с детьми, и овощное пюре для малышей всегда свежее. А сегодня вам повезло – пюре заказала вон та пара, и только поэтому оно оказалось готово так быстро.

Василиса Юрьевна кивнула, очевидно, ответ был для неё более чем удовлетворительным, и снова сделала глоток вина.

С каждым её движением возникало чувство, что за внешним спокойствием и благополучием скрывается что-то гораздо более глубокое, что я пока не могла постичь.

Страх вдруг ушёл, растворился, как утренний туман. Ева, уставшая за день от случайных перекусов всухомятку, теперь

с явным удовольствием ела тёплое пюре. Её щёки розовели от удовольствия, а на лице сияла та самая наивная радость, которой свойственно только детям. Она не капризничала – это было странно. Обычно моя малышка то плакала, то хмурилась, но сейчас… она улыбалась. Белые крошечные зубки блестели, и эти огромные голубые глаза сверкали, как море под солнцем. Она

то брала ложку, то снова вертела в руках тряпичную куклу —

и в этом было что-то такое приятное, естественное, чего мне давно не хватало.

Василиса Юрьевна смотрела на неё, умиляясь, но этот взгляд быстро переместился на меня. Что-то новое, почти незаметное появилось в её глазах, когда она вдруг предложила:

– Ульяна, а давай поедем ко мне? Я живу совсем рядом. Ты же говорила, что тебе некуда идти.

– Мне неудобно, – ответила я, слегка опуская глаза. – Ева бывает беспокойной, ночью часто просыпается. Боюсь, мы нарушим ваш покой.

– Покой? – она улыбнулась с каким-то едва уловимым оттенком грусти. – Моя дорогая, я так устала от покоя, что мечтаю о любом его нарушении.

Я ещё раз попыталась выразить благодарность.

– Василиса Юрьевна, спасибо вам огромное, но сегодня вы уже столько на нас потратили…

– Перестань извиняться, – перебила она меня с мягкой решимостью, которую я не ожидала услышать. – Прости, я сразу перейду на «ты». Ты думаешь, что обременишь меня? Но знаешь, мне давно не было так приятно. Я уверена, что вы обе будете мне в радость. Так что не думай и поехали!

Она снова махнула официанту, сделала какой-то заказ, оплатила и стала поторапливать меня, чтобы я не успела встать в позу и отказаться. Но, честно, я и не думала отказываться, так как за окном начинал накрапывать дождь, и, кроме как на железнодорожный вокзал, мне идти было некуда.

Василиса Юрьевна жила в доме, который хранил дыхание прошлого. Это был дом старой постройки, который называли «сталинским» – возможно, он действительно был возведён

в годы правления этого вождя. Внутри всё казалось величественным и странно далёким: широкие коридоры, высокие потолки, просторные комнаты, массивные двустворчатые двери – словно шаг в другую эпоху, где всё было больше, выше,

а воздух пропитан тяжестью воспоминаний. Современная жизнь казалась тесной по сравнению с этим размахом.

Я впервые вошла в такой дом, и первое, что бросилось

в глаза, – огромный вестибюль, где за столом сидела консьержка. В наше время это казалось чем-то редким, почти забытым. Даже Ева, обычно неугомонная, затихла у меня на руках,

с интересом глядя по сторонам. Что-то в этом доме пробуждало в ней, как и во мне, глубокую, почти инстинктивную тишину.

Мы поднялись на второй этаж и, когда вошли в квартиру, меня охватило ощущение уюта и старины. Высокие потолки, широкий коридор и просторные комнаты создавали атмосферу, словно время здесь остановилось.

– Ну, девочки мои, располагайтесь вот в этой комнате, – сказала Василиса Юрьевна, указав на дверь в конце коридора.

Василиса Юрьевна явно любит старину, и вся её квартира была полна антиквариата, который казался одновременно прекрасным и тяжёлым. В комнате, куда нас привели, стоял огромный резной шкаф, будто вырезанный по мотивам какой-то старинной сказки. Кровать была такой широкой и массивной, что казалось, будто она предназначена не для сна, а для странных ритуалов, которые унесли с собой давно ушедшие поколения.

В углу я заметила старинный секретер. На нём стояли свечи в металлических подсвечниках, рядом с ними – чернильница

и перьевая ручка, готовые к тому, чтобы кто-то сел за стол

и начал писать письмо, которое никто никогда не получит.

Я подошла ближе, задумчиво коснулась бумаги, но, ощутив лёгкое беспокойство, отошла. На другой стороне комнаты стояла тумбочка с умывальником, и на ней фарфоровый тазик с кувшином. Я улыбнулась, будто оказалась в музейной спальне, где время застыло, и ничто не напоминало о сегодняшнем дне.

Ева по-прежнему молча изучала всё вокруг, её глаза, огромные и голубые, казались особенно светлыми в полумраке этой комнаты. И вдруг я осознала, что это место, полное старины

и тишины, напоминает комнату бабушки. Словно возвратилась в далёкую, забытую часть себя. Казалось, что сейчас меня обняла моя любимая бабушка. Слёзы тихо навернулись на глаза от этого неожиданного, нежного объятия.

Василиса Юрьевна оказалась не просто гостеприимной хозяйкой, но и удивительно щедрой. Она распахнула массивный шкаф и, улыбаясь, пригласила меня выбрать любую одежду, какую пожелаю. Стыд и смущение накрыли меня, но старушка не оставляла места для колебаний. С ловкостью и решимостью она вытаскивала одно за другим: платье, деловой костюм, ночную рубашку, халат, домашний костюм – не успела я даже что-то возразить. Вещи были новыми, с этикетками, что смущало ещё больше. Как они тут оказались? Василиса Юрьевна, будто прочитав мои мысли, пояснила:

– Бери всё, что нужно, дорогая, и не стесняйся. Эти вещи – моя племянница оставила, когда пришлось срочно уехать за границу. Возвращаться она не собирается, а мне жаль было всё это выкинуть. Все эти платья просто залежались, вышли из моды.

– Да какая мода? У меня таких вещей никогда не было, – вырвалось у меня.

– Вот и прекрасно. Пусть этот шкаф станет твоим. Пользуйся всем, что найдёшь. Договорились?

– Мне очень неудобно… – промямлила я, чувствуя, как щеки заливает краска.

– Неудобно, говорят, спать на потолке, а вот отказаться от доброго предложения – значит обидеть меня, – подмигнула Василиса Юрьевна.

– Спасибо вам огромное, я не хочу вас обидеть, так что приму это с благодарностью.

– Вот и славно. Кстати, кажется, в шкафу есть и детские вещи. Поищи, может, для Евы что-нибудь найдёшь. А мне сейчас нужно отлучиться. Пользуйся всем, что нужно, не стесняйся.

Она показала, где ванна, туалет и кухня. Подойдя к последней комнате, вдруг с её лица сошло обычное спокойствие,

и взгляд стал холодным и настороженным.

– У меня есть одна просьба: никогда не входи в эту комнату. Это кабинет моего покойного мужа. Он был человеком строгим и очень дорожил своим уединением. Даже я не смела заходить, когда вздумается.

Она чуть приоткрыла дверь, и перед нами предстал аккуратный кабинет. Мы не пересекли порог. Василиса Юрьевна

с каким-то лёгким трепетом, добавила:

– Я не знаю, как здесь сохраняется такой идеальный порядок. С тех пор, как он умер, я сюда не заглядываю, словно по-прежнему жду от него разрешения.

Признаюсь, её слова слегка меня испугали, честно говоря, лучше бы она вообще ничего не говорила, ведь и без того мне и в голову бы не пришло туда заглядывать. Когда Василиса Юрьевна ушла, я поймала себя на том, что гляжу на Еву, такую довольную, такую спокойную. Взгляд тут же рассеял мой мимолётный страх, будто и не было никаких мрачных кабинетов и запретов.

Моя дочь бегала по комнатам с радостным визгом, не скрывая улыбки. Дом, казалось, обволакивал её теплом, не оставляя места для обычного детского страха перед незнакомыми местами. Глядя на неё, я ощутила лёгкость, будто кто-то убрал из воздуха тяжесть. Даже дышать стало проще. Я мысленно поблагодарила всех небесных сил за встречу с Василисой Юрьевной, такой удивительной женщиной.

В шкафу действительно обнаружились детские вещи. Пусть некоторые были великоваты, но нашлось всё необходимое: пару платьиц, трусики, майки, колготки и даже яркая пижамка.

Я быстро набрала воду в ванну и искупала дочку. Ева визжала от радости, плескалась, и я едва узнавала в этом весёлом ребёнке свою дочь. Может, действительно есть что-то в этом доме, что дарит покой и уют?

Когда я принесла ей тарелочку с кашей и кусочками яблока, она посидела немного, ковыряясь ложкой, но съела всего пару ложек и моментально уснула прямо за столом. Я пыталась её разбудить, чтобы она доела хоть чуть-чуть, но всё было бесполезно. Она спала так крепко, как никогда раньше, и мои попытки разбудить её оказались тщетными.

Пока Василиса Юрьевна не вернулась, я тоже решила погрузиться в ванну и на мгновение почувствовала такое блаженство, что чуть не заснула сама. Очнулась от хлопка двери – хозяйка вернулась. Быстро помывшись, я вышла в халате, который Василиса Юрьевна так любезно мне предложила.

– Ну как вы тут, освоились? Прошу прощения, мои девочки, немного задержалась, – старушка выглядела взволнованной, и я невольно подумала, что, возможно, её тревога была связана с опасением, что я могла что-то украсть и сбежать.

– У нас всё прекрасно. Ева уснула так крепко, заглянула

в комнату проверить – она ни разу не шевельнулась. Обычно

в чужих домах она ни на шаг от меня не отходит, а здесь так резвилась, что мне её было не догнать, – улыбнулась я.

– Значит, чувствует себя как дома. Меня это радует.

Ну что, красавица моя, пойдём, чаем тебя угощу. После ванны это будет то, что нужно. Поболтаем, а может, ты устала

и хочешь спать?

– Нет-нет, я с удовольствием попью с вами чай. Давно мне не было так спокойно, как сегодня. Даже сердце перестало давить. И спасибо вам, Василиса Юрьевна, за вашу доброту.

– Ой, да что ты, не стоит благодарить. Во-первых, мне самой теперь не так одиноко. Главное для человека, знать, что его кто-то ждёт дома. Тогда и возвращаться домой хочется.

Василиса Юрьевна заваривала чай с травами, и аромат наполнил всю кухню. Я смотрела на неё, восхищаясь тем,

с какой любовью она выполняла эту церемонию. Когда чай был готов, я попробовала его и поняла, что вкуснее этого чая в жизни не пила. Может, это и был всего лишь чай, но у него был особенный вкус, который трудно описать словами.

– Василиса Юрьевна, вы настоящая волшебница! Это невероятно вкусно, мне кажется, это самый вкусный чай в мире.

Она мило улыбнулась.

– Этот рецепт чая передавался в нашей семье из поколения в поколение. Так его заваривала моя мама, бабушка, прабабушка. Мой муж пил только мой чай. Он всегда говорил: «Зачем мне эта закрашенная водичка, когда дома есть настоящий чай?»

В гостях он предпочитал компоты, лимонады, что угодно, но только не чай. Я всегда гордилась этим, как чем-то личным, что

у меня получается лучше, чем у других.

– У вас есть дети? – спросила я, чувствуя, как тёплый напиток снимает последние остатки усталости.

Василиса Юрьевна на мгновение застыла, словно этот вопрос настиг её неожиданно. Но вместо ответа она вдруг вспомнила о пирожных в холодильнике, поспешно поднялась и занялась ими. Переспрашивать я не стала; казалось, что это была тема, которую лучше не затрагивать. Вместо этого она мягко, но уверенно взяла инициативу в свои руки, задавая вопросы один за другим. Я не обиделась, ведь, раз уж она впустила в свой дом незнакомку, то имела полное право узнать обо мне больше.

И скрывать мне было нечего. Я отвечала честно, рассказывая, что у нас с Евой нет никого, кто переживал бы или искал нас. Ни мужу, ни свекрови, никому ещё мы с Евой не были нужны.

– Не бывает такого, чтобы вы никому не были нужны, —

с теплотой возразила Василиса Юрьевна. – Например, мне вы нужны. И я очень рада, что сегодня встретила вас. Для меня это настоящий праздник.