Двигатель истории

Арно лежал на гамаке с закрытыми глазами и не спал. Он внезапно вспомнил товарища, отправленного на марсианскую каторгу. Он не спал не из-за него, бессонница вызвана возбуждением от смены обстановки. Ещё немного и его снова мобилизуют. Он думал, что ему было бы неловко встретиться с Адрианом после возвращения на Землю, хотя это маловероятно: на работе он его уже точно не увидит, а на улице вероятность их встречи минимальная. Он не знает, что будет дальше, кроме одного: через несколько дней его снова мобилизуют. Он не знает, выживет ли он или нет.

На следующий день Александр связался с ним и сказал про самоубийство андроида Майи.

Тело нашли в его доме. Майя взяла кухонный нож и вонзила его себе в синтетическую искусственную грудь, внутри которой были микросхемы и батареи. Узнали об самоубийстве робота соседи, которые, проходя в тот момент по коридору, услышали некий взрыв в квартире Адриана, которая оказалась открытой. Тело «умной супруги» разнесло от повреждения и взрыва аккумулятора внутри него, части были разбросаны по всей кухне, где случилось происшествие. Они решили, что это было самоубийство, они зашли в открытую квартиру и увидели, как искусственная рука, отлетевшая в сторону, железной хваткой сжала кухонный нож, лезвие которого было в зелёной кислоте от взорвавшегося аккумулятора. Следов присутствия постороннего человека не было, тем более, что, когда произошёл взрыв, соседи были в секундной доступности от квартиры Адриана, и они не видели и не слышали, чтобы из неё кто-то выходил. Дверь оказалась открытой из-за сбоя биометрического замка на двери, который среагировал на взрыв Майи, которая имела доступ к коду, и открыл дверь.

Квартиру хотели сдать в аренду, но потом вспомнили, что у Адриана были какие-то родственники, и их стали искать. Наводили справки, звонили, подавали заявления, и наконец нашли.

Его родственники после прений и разговоров смогли получить его квартиру. Остатки Майи сразу сдали на переработку, а в квартире поселились новые жильцы, которые платили хозяевам за аренду. Квартира достаточна просторная, и две молодые дружеские семьи без детей, детей ещё не планировали, устраивали совместные тусовки, приглашали других гостей, веселились и не знали, что здесь однажды совершил самоубийство андроид, хозяева им не рассказали.

Однажды вечером, на одной вечеринке, один человек сказал:

– Ребят, вот вы знаете, что я скажу: с вами, честно, скучно. У нас вот с Марой…

Он указал на свою молодую супругу:

– Робот был, робот-помощник «Direx». Был голосовой помощник, все дела. Сейчас его с нами нет, сломался однажды.

Я помню, как мы с ним разговаривали каждый день буквально, и он любые прихоти исполнял: музыка, песни, анекдоты, рассказы; казалось, что с живым человеком разговариваешь, он мог поддержать разговор. Он ещё и на вопросы отвечал, самые разные.

Другой человек ответил:

– Сейчас есть тенденция «умных роботов», есть ведь те же самые «умные супруги». Говорят, те, кто знают, те, кто сами с ними живут, что они мало чем отличаются внешне от живых людей. Они ведь с искусственным интеллектом, и они даже способны вести себя и даже думать по подобию человека. Есть такая тенденция, скажем, «очеловечивания» роботов. Кажется, что также есть и тенденция «роботизации людей».

Его перебила супруга:

– Расчеловечивания людей, ты хотел сказать?

– Лучше говорить «роботизация».

Сидя в своём кресле, Александр курил, получал гормоны из сенсора и слушал музыку из того же сенсора, ведь сенсоры чувств есть многофункциональные умные устройства. Он много думал и представлял.

Он вспоминал свою рабочую деятельность ещё с того времени, когда он, будучи молодым и инициативным, заключал короткий контракт с армией. Он вспоминал, как он подавал заявление на получение своей части в партии и как он работал несколько лет, как он посещал здание департамента общественных связей и как он сидел за своим компьютером и проводил видеоконференции со своими коллегами из других отделов и кабинетов.

Он вспоминал, как он работал почти 10 лет журналистом, как отправлялся в Китай и Японию в качестве корреспондента правительственной прессы Хартса и общался с азиатскими коллегами по поводу экономических и политических договоров и соглашений. Он вспоминал, как стал частным независимым писателем и как вёл независимую общественную деятельность, как писал о своём опыте и взглядах.

Он уже перестал быть нигилистом, перестал критиковать и осуждать всех вокруг. Он перестал смаковать негатив, изящно описывая его в разных формах в разных публикациях.

Жизнь тогда научила его быть вольнодумным циником, он получил как позитивный, так и негативный жизненный опыт, который сказался на его мировоззрении. Он вспоминал интриги, в которых сам принимал участие. Он вспоминал, как однажды писал статью про то, что «является уже давно общеизвестным фактом», то есть что «в больших играх не место настоящим христианам, альтруистам и гуманистам, данные качества выявляют полную наивность и совершенную профессиональную непригодность «добрых и благородных» людей». Он много писал и говорил о том, что «отношения людей всё ещё напоминают ему пищевые цепочки» и что «социальный дарвинизм и искусственный отбор в обществе есть законы такие же естественные, как и естественный дарвинизм и естественный отбор».

В течение того промежутка времени, когда суд вынес вердикт Адриану, и вплоть до того дня, когда Адриан в составе с другими свежими преступниками улетел на Марс, Александр ничего не писал. Он много думал.

Он сам продолжал совершать ту ошибку, от которой предостерегал Адриана, то есть продолжал много думать и делал выводы.

Александр в течение этого времени был серьёзнее обычного, он находился в процессе «покаяния». Он ошибался, когда считал себя «закоренелым нигилистом» и скептиком, который останется таким до конца своих дней. Он думал, что в процессе интеллектуальной эволюции он достиг вершины, то есть стал крайне умным и уже неспособным меняться дальше. Он считал, что его скептицизм относительно многих вещей стал окончательным результатом его интеллектуальной деятельности, его развития в течение жизни. Теперь он понял, что эта эволюция ещё не окончена, и что он, оказывается, и не такой уж и сухой скептик, каким он себя считал.

Он хотел написать о своих выводах, поделиться своим «потоком сознания» насчёт его деятельности, жизни, сделать какие-нибудь замечания о том, что он переосмыслил и понял, но не знал, как именно это оформить, в каком виде.

От своей супруги он словно отстранился, и она это почувствовала. Она спросила у него:

– Ты всё ещё о нём думаешь?

– Не только. – ответил Александр.

– Я думаю, что он уже улетел. Ты сделал всё, что мог, тебе тоже самое тот фриц сказал. Ты помог ему, он будет на Марсе поменьше, чем изначально решили. В конце концов, когда он вернётся и начнёт жизнь с чистого листа, то ты сможешь с ним пообщаться.

Когда супруга ушла, Александр задумался, но потом оживился. Слова про возвращение Адриана подействовали на публициста: он подумал, что когда Адриан вернётся с Марса, то они снова смогут встретиться, и Александр сможет снять отдушину, когда снова увидит Адриана и поговорит с ним. Александр не привязался к нему, но он ошибался, когда «честно» думал про себя, что забудет этого человека. Прошло время после суда и вынесения вердикта, но публицист всё ещё помнил про своего знакомого и иногда думал о нём.

Когда он думал над своей новой статьей, он хотел упомянуть в ней Адриана, но, когда набирал её на компьютере на черновике и перечитывал написанное, то Александр казался самому себе сентиментальным, и решил написать более «сухо и беспристрастно». Через несколько дней он придумал содержание и начал писать свою новую статью.

Несмотря на собственные слова о том, что он не будет ничего писать о прошедшем суде и об Адриане, что это «не комильфо» даже для него, Александр всё же решил коснуться Адриана в своей новой статье.

Когда Александр написал её, он думал над тем, как её назвать. На ум пришла фраза «спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Изменив выражение, он опубликовал статью под названием «Спасение утопающих – дело рук самих утопивших».

Он касался в ней реакции общественности на подобные происшествия, хотя особой реакции на решение трибунала не последовало, тем более что это был военный трибунал, а не гражданский суд. Он писал, что, как он говорил на суде, «надо лечить не кашель, а болезнь; надо лечить не боль, а её причину», то есть налаживать отношения между людьми, общественный климат, чтобы не доходило до такого «кашля», который случился на службе. Только в конце статьи Александр поделился своим «потоком сознания» насчёт переосмысления собственного жизненного опыта и «переосмысления нигилизма», то есть «отказа от самого отказа».

Прошло некоторое время после написания статьи, и Александр мог бы лишний раз убедиться в том, что прошедшая статья про «критян-лжецов» оказалась правдивой, что он был прав и так и остался тем самым «критянином». Он мог бы убедиться в том, что культура и литература не способны воспитать всё человечество, не считая частных случаев, и что его супруга тоже оказалась права, когда сказала, что и его статьи всё также остаются «пустым звуком» для общества, как и многовековая человеческая мудрость. Однако этого не случилось, и Александр, который переставал быть скептиком, не стал лишний раз утверждаться в нигилизме из-за отсутствия реакции общественности, а тем более осмысления произошедшей трагедии.

Ложась спать, он переварил свой поток сознания и уснул при глубоких думах спокойным сном. Его глубокие думы усугубились тем, что ему приснилось.

Он видел людей. Эти люди были не просто люди, но как-бы одновременно они были приёмниками и передатчиками, радиоприёмниками и радиопередатчиками. Было не то поле, не то просто открытое пространство; казалось, ещё было голубое небо. Эти «люди-приёмники» и «люди-передатчики» общались друг с другом. Это общение людей сравнимо с передачей и приёмом радиоволн: радиопередатчик излучает, а приёмник принимает – говорящий говорит, а слушающий слушает. Но они были на разных частотах, «люди-приёмники» и «люди-передатчики», из-за чего нет коммуникации – люди обращаются и воспринимают, но на разных языках, также как передатчики и приёмники излучают и принимают волны, но на разных частотах.

Он не думал о причине сна – естественной или сверхъестественной, он только думал о его явном смысле и хотел соотнести это со своим переосмыслением взглядов и жизненного опыта, совокупить сон со своим «покаянием».

Сначала он не понял, что значила эта притча. Когда он представлял работу радиотехники, когда представил, что приёмник и передатчик, работающие на разных частотах, не могут работать вместе, отправлять и принимать информацию, то он сравнил технику с людьми и понял то интересное сходство. Потом он стал думать о людях, говорящих на разных языках, как один человек что-то говорит, но слушающий его не понимает, и провёл аналогию между частотой и языком и между радиосвязью и речью.

То, что он представил и понял, для передового общества не было новинкой. Неокультура и философия технологий дала людям осмыслить и понять те закономерности и сходства между работой законов природы, которые используются в науке и технике, и законов человеческой жизни. Когда фантасты и философы одушевляют технику, а учёные и инженеры реализуют их фантазии, то можно сравнить радиосвязь с общением или невидимый для глаза общественный климат, настроения, идеологию, идеи с невидимым, но реальным и ощутимым электромагнитным полем. Можно провести аналогию между законом Парето и коэффициентом полезного действия, когда наиболее продуктивные двадцать процентов имеют наибольший коэффициент полезного действия и дают восемьдесят процентов результата, а непродуктивные восемьдесят процентов дают двадцать процентов результата. В связи с такими идеями, философией человеческая мораль, этика, отношения и стали подвержены интеллектуализму, рационализму, есть тенденция уподобления людей сложным машинам и уподобления сложных машин людям.

Александр и сам был склонен раньше верить в эту современную для него философию, когда стал скептиком и нигилистом, когда сравнивал людей с животными, а человеческие отношения с этологией, когда проводил аналогии между определённым обществом и видом и между атомизацией общества и пороками с борьбой за существование, с естественным отбором.

Теперь, в процессе «покаяния», он уже не считал людей сложными биороботами, умными приматами. Однако сходство между разными частотами радиосвязи и непониманием людьми друг друга он всё равно нашёл.

Однажды вечером он сидел за компьютером и курил в своей студии, как увидел, что ему пришло сообщение. Зайдя в мессенджер, он увидел сообщение от женщины по имени Мария Хартман. Он прочитал это сообщение:

«Здравствуйте, я знаю, что вы принимали некоторое участие в нашумевшем деле с лейтенантом Гринёвым. Я знаю, что вы лично присутствовали на военном трибунале и что вы лично просили самого президента об смягчении приговора осуждённому лейтенанту.

Я бы хотела встретиться с вами лично и обговорить некоторые детали у вас же дома, то есть прошу о встрече. Я прошу вас продиктовать ваш адрес. Я его бывшая супруга, меня зовут Мария.

Жду Вашего ответа»

Он недолго думал, как ей ответить, и написал:

«Жду не дождусь нашей встречи. Мой адрес – улица Южная, 90. Пятиэтажное тёмное стеклянное здание, номер 9 по домофону».

На следующее утро, когда он продолжал разбирать свои некоторые старые бумаги, сортируя их и избавляясь от уже ненужного хлама, Александр увидел ответ Марии с просьбой провести встречу этим вечером. Он согласился и ответил ей приглашением на этот вечер к себе, неотложных дел пока не было.

Он помнил, как Адриан рассказал ему про свою бывшую супругу. Он не знал подробностей их отношений, ему это и не было интересно. Теперь, когда объявилась бывшая супруга Адриана, Александр, который периодически погружался в себя, ещё должен был погружаться и в чужие отношения и пересказывать Марии Хартман всё, что он слышал и видел, что он знал об Адриане.

Он переосмыслил свой опыт, знакомство и недолгую дружбу с бойцом, суд и собственные действия. Он уже не был таким циником и не смотрел на людей свысока, как раньше, но он, тем не менее, не испытывал большого желания от нового знакомства. Он понимал, что женщина будет его долго допрашивать обо всём: их знакомстве, общении, как Адриан вёл себя и что говорил, и все подробности прошедшего дела. Он понимал, что эта женщина станет его допрашивать просто для своей отдушины, чтобы не быть безучастной в уже решённой судьбе её бывшего мужа. Александр не слишком хотел быть тщательно допрошенным этой женщиной, однако он, который переосмыслил свой опыт, жизнь и взгляды, решил для себя, что помощь этой женщине окажется помощью самому себе, чтобы таким образом выразить своё «покаяние».

Он решил, что лучше не упускать шанс оказаться полезным и помочь человеку, и в то же утро, после раздумий, он ответил Марии, что согласен поговорить с ней у себя в студии, но только тогда, когда он закончит свои дела.

В тот вечер, когда внезапно объявилась Мария Хартман, Александр, увидев её ответ, не знал, чем ей ответить. Александр имел свои заботы и мысли, и он не торопился знакомиться с этой женщиной и долго разговаривать с ней.

Он открыл дверь и ждал свою гостью. Гостья, стоя внизу, чего-то ждала и не решалась сразу пойти наверх. Она волновалась, ей было неприятно вспоминать о бывшем муже и тем более неприятно думать о том, что он довёл самого себя до такого. Вздохнув, она решилась и стала медленно подниматься наверх.

Через минуту Александр запустил свою гостью. Её также встречала его супруга, которая, когда увидела Марию, задумалась. Она тоже захотела послушать Марию и села вместе с ними втроём в студии.

Начал Александр:

– Итак…

Он не смог отказать себе в электронной сигарете, которую он курил по привычке, и с которой он выглядел аристократом.

– Давайте для начала познакомимся…

– Я жила с Адрианом всего несколько лет, после чего мы развелись. – быстро ответила Мария.

– Угу, понял.

Александр затянулся и продолжил:

– У вас от него остались дети?

– Дочь, она сейчас в гостях у моих родственников. Она подросток, и я не захотела идти сюда вместе с ней и обсуждать всё это.

– Хорошо. Я бы хотел уточнить насчёт алиментов – ваш муж ведь платил их, так?

– Мы с ним договорились о том, что мне больше не нужна его помощь, никаких алиментов нам не нужно. Государство платит пособие, у нас есть родственники, сами мы не бедствуем.

– Вы общались с ним после развода?

– Развода, по сути, не было, мы просто не захотели это оформлять. Мы, на самом деле, всё еще числимся семьёй. Такое случается, вы знаете, и разведённые супруги могут разводиться на словах и на деле, а на бумаге никакого развода нет. Такое бывает, сейчас так делают, проблем с этим нет, и мы решили просто жить отдельно друг от друга. Поэтому и нет алиментов, ведь мы, на бумаге, но всё ещё в браке. А даже если бы мы и развелись официально, то и тогда бы я ничего от него не хотела.

– А что за выплаты, вы сказали о выплатах? Если вы всё ещё де-юре семья, то какие тогда пособия от государства.

– За ребёнка определённого возраста, если вы не знаете. Моя дочь, так у нас вышло, вовремя оказалась под этой категорией, и мы смогли получить документ и определённые выплаты.

– А отца вы в документе указывали?

– Да, указывала, препятствий с этим не возникло.

Вмешалась супруга Александра:

– Если можно, то что между вами произошло, что вы разошлись? Вы простите, может я не к месту сказала.

Мария молчала, но решилась ответить:

– Не совпали мы, вот что. К сожалению, такое случается между людьми. Мне он поначалу нравился, но потом он мне показался тяжёлым, грузным человеком, с которым нельзя радоваться жизни. Мы спорили на разные темы, часто не умели найти общий язык. Я, может быть, тогда ошиблась и поторопилась с ним расходиться, тем более, что уже тогда у нас была дочь.

– Ты знаешь, не надо было о личном спрашивать. – упрекнул Александр свою супругу.

– Вот теперь, когда я узнала, что это был именно он, он тогда это сделал, он тогда попал в эту беду. Теперь я раскаиваюсь в том, что мы так сделали. Теперь-то мне и кажется, что я поторопилась с ним и мы могли бы ужиться вместе.

Александр слушал её и молчал. Он хотел спросить её, нет ли у неё гражданского мужа, но не осмелился. Он только спрашивал у неё о внешних вещах и не хотел касаться личного.

После получасового разговора, вопросов и ответов, они подошли к сути:

– Сейчас он, в общем, не в мире сём, в обоих смыслах. Сейчас вы ему ничем не поможете, и вам остается только жить дальше и ждать, когда пройдёт года два, он отслужит там своё и вернётся на Землю, тоже в обоих смыслах. Я бы тоже хотел с ним встретиться. Как я уже сказал, мы с ним были знакомы, иначе бы вы не пришли ко мне за помощью. Я тоже надеюсь, что он как-нибудь придёт в себя после того аффекта, в котором он был на трибунале, я его лично там видел. Мне только вот интересно, почему вы, как жена, вы ведь всё ещё супруги, почему вас не оказалось на том трибунале. Мне теперь это интересно…

– Меня оповестили, но я сначала подумала, что это розыгрыш какой-то. Потом меня оповестили ещё раз. Я тогда задумалась и решила узнать, правда ли это.

Связавшись с экспертами, про которых вы мне рассказали, я узнала, что это мой лейтенант. Мне было сложно поверить, но я поверила, это правда.

Я уже почти о нём забыла, но он дал о себе вспомнить, ещё в таком негативном ключе. Я не хотела его там увидеть, в качестве обвиняемого. Мне было бы морально сложно находиться на трибунале и говорить своё, и я отказалась идти в тот день туда, на суд. Просто не пришла, и всё…

– Трибунал провели и без вас, не переживайте. – сказал Александр, а потом понял, что лучше бы он этого не говорил.

Он вспомнил, как говорил Адриану про продолжение рода и 1024 предка десять поколений назад. Услышав, что у Адриана есть дочь, он понял, что ошибался в том, что сказал: «Боюсь, что у вас так и получилось.», хотя Адриан не сказал ему тогда, что у него есть дочь.

Они с Марией договорились в будущем, в случае чего, ещё раз встретиться, а сейчас нет возможности и смысла предпринимать какие-либо действия. Закончив приём, Александр поговорил с супругой и, закрывшись у себя в комнате, решил, что ему не стоит бросать общественное дело.

У него возникали мысли бросить работу и ждать пенсии или устроиться в официальную прессу, как раньше. «Словесный блуд», как он выражался про свою деятельность, уже не вдохновлял его так, как раньше. После нескольких недель по прошествии трибунала он хотел это прокомментировать, и прокомментировал в статье про «спасение утопающих». Однако потом он посчитал себя пустословом, который привык «толочь воду в ступе» и, по существу, его работа ничего не меняет.

После встречи с Марией Хартман (он забыл спросить, почему у неё другая фамилия, чем у супруга) он решил, что не стоит торопиться и бросать то, что он делал годами. Он стал надеяться, что он ещё сможет проявить себя и понять, что жизнь не такая уж скучная и серая.

Адриан оказался в Китае, в общем изоляторе рядом с космодромом, который в определённые даты отправлял свежие партии заключённых на Марс или на Луну.

Во время пребывания в этом месте всех осуждённых ежедневно посещали медики, которые с помощью переводчиков спрашивали их об здоровье, ранее перенесенных болезнях, существующих болезнях и осложнениях и давали каждому принимать мощные стимуляторы, которые называли «допингом», так как им предстояло пройти испытание, на которое в далёком прошлом были способны единицы. Никто из них не был космонавтом и никто из них не обладал таким идеальным здоровьем и психикой, чтобы он мог спокойно отправиться на несколько месяцев в космический полёт на другую планету и задержаться на этой планете на несколько лет.

До отлёта оставались считанные дни, и эти дни он проводил уже в новой гауптвахте, к которой ещё не успел привыкнуть. Он находился в одной камере рядом с тремя другими осуждёнными, двумя китайцами и одним японцем. В целом, все были смирные, не буйные, конфликтов между сокамерниками не было.

За день до отъезда к самому космодрому Адриан разговорился с японцем, который говорил на ломаном русском. Он учил русский язык, так как хотел в свое время переехать в Россию на Дальний Восток, как и другие тысячи японцев, которых в силу перенаселённости Японии коснулся кризис и которые хотели переехать в малонаселенную Россию.

– Ты знаешь, русский, мы похожи. – сказал Адриану японец.

– Чем? – спросил Адриан.

– Тем, что за одно сидим. – ответил японец.

Осуждённые в первый день успели познакомиться друг с другом и рассказать, кто за что сидит и на что осуждён. Один китаец сказал, что был сексуально озабоченным и однажды изнасиловал одну знакомую китаянку; китаянка сопротивлялась, била его, а он сам «на эмоциях», по неосторожности применил силу и свернул ей шею. Это он смог рассказать своему соотечественнику, который понимал его, в отличие от японца и Адриана. Тот, который понимал его, в свою очередь сказал, что много тренировался ушу и в одной уличной драке покалечил противника, который позже умер. Самого ушуиста приговорили к двум годам на Марсе. Японец, кое как знавший русский язык, смог рассказать Адриану, за что сам был осуждён на Марс.

Он был рабочим в бригаде. Их прораб, которого японец назвал «фетишмэном», неоднократно ворчал на рабочих за их неаккуратность, за то, что они не так наносили обои, плитку, доски. Однажды, когда «фетишмэн» ругал самого Икиро (имя японца) за то, что тот не умел ещё быстро и аккуратно уложить плитку, так как недавно устроился и не успел «набить руки», Икиро не выдержал и сам разозлился, повысил голос на прораба. Началась ссора и прораб как-то, Икиро не сказал, как, но «задел» его, и Икиро плюнул и ударил прораба. Они подрались, и победил Икиро: он оглушил прораба ударом строительного молотка по голове. Тот выжил, но попал в больницу, а Икиро потом отказался признавать свою вину перед «фетишмэном», объясняя это неправильными приоритетами прораба, его «фетишизмом». Его приговорили к суровому наказанию, несоразмерному его поступку, и теперь он, как и Адриан, должен был отработать на марсианской каторге.

– Ты тоже задел человека, русский? – спросил у Адриана Икиро.

– У меня ещё хуже – убийство. Ещё и на службе, после учений. – ответил Адриан.

– А твой командир был «фетишмэном»?

– Возможно…

На следующий день рано утром всех осуждённых разбудил протяжный звон. По камерам проходили китайские охранники и объявляли, что время выходить. Все, кто знали или не знали китайский, поняли, что это означает – их отвезут на космодром, время пришло.