неСчастливая дочь

На входе в магазин стоят скидочные стенды. Хэллоуин уже прошёл, поэтому товары стоят по большой акции. Милые кружки в виде тыкв и приведений, гирлянды на батарейках. Вот эта в виде тыковок очень милая. Обычно эти гирлянды дурацкие, гротескные, а здесь такая нежная. Пожалуй, возьму пару себе в дом. Здорово будет смотреться на окне из кухонной зоны, или вообще на уличной террасе. Пока моя рука тянется за гирляндой, взгляд цепляет свечи. Дурацкие свечи в виде приведений, что так похожи на Ку-клукс-клан. В моём сознании вспышкой мелькает виде́ние человека в белом, и я теряю связь с реальностью. Чувствую только, как тяжелеет тело и мозг отключается.

– Инна Вениаминовна! – мозг ловит вопль Константина, и мир заполоняют яркие вспышки, пока не меркнет совсем.

10 лет назад. Подвал особняка Асташевых.

Я сижу на специальном мягком стуле. Его приносит личный охранник мамы. Ко мне она приходит только с ним. Я плохо знаю этого парня. Он пришёл недавно. Когда? Не помню. Но точно недавно. Надеюсь недавно. Он очень большой. Метра два ростом. Больше меня раза в три. Он страшный. У него руки-кувалды.

Помимо меня, мамы и охранника в комнате мужчина и женщина. Оба в длинных белых балахонах. Они похожи на рясы священников. Или на плащи Гарри Поттера. Только белые. Их голоса с трудом пробиваются в моё сознание. Ведь я просто сижу. Сижу и смотрю прямо.

– Вы даёте все препараты? – скрипучий голос мужчины обращён к маме.

– Да, Наставник, всё как вы и велели. – В голосе мамы откровенно слышны заискивающие нотки. Не помню, чтобы она так говорила. Хотя. Нет. Помню. С отцом в детстве.

– Её омывали? – это уточняет женщина.

– Да, наставница. – Тот же тон.

– Тогда приступим! – торжественно говорит женщина и начинает петь. Её голос красивый, завораживающий убаюкивает моё сознание. Мне хорошо. Мне спокойно в этом голосе. Меня не тошнит. У меня не болит ничего. Мне покойно. Почти погружаюсь в сон. Перед глазами всё плывёт. Вдруг чьи-то руки снимают с меня халат. Я остаюсь в тонкой сорочке. Холодок бежит по спине. Заставляет вернуться из убаюкивающей глубины пения. Ловлю безэмоциональный взгляд мужчины в белом.

«Наставник» макает пальцы рук в какую-то мазь и приговаривает:

– Лукавый, покинь это тело, лукавый, изыди. Заклинаю именем святым, покиньте бесы, душу грешную…

Моё сознание вновь погружается в блаженное ничто. Там нет боли. Нет обиды. Нет тревог. Только покой. Безграничный покой. Но мне там вновь не дают остаться. В сознание возвращает нестерпимый жар. Мои руки, плечи и спина горят огнём.

Я вскрикиваю. Пытаюсь вскочить со стула. Но мощные ладони охранника держат меня на месте. «Наставник» водит по мне своими толстыми пальцами. На них какая-то вонючей дрянью. Она пахнет как разогревающая мазь. Узоры от его пальцев жгут. Жгут, будто меня мажут красным перцем. Кожа пышет жаром. Будто меня обварили в кипятке. Брыкаюсь. Ору.

– Изыди, сила нечистая. Покинь тело девичье. Именем святым заклинаю тебя. Символом святым изгоняю тебя! – Бубнит мужчина.

Мужчина монотонно бубнит.

Женщина нежно поёт.

А я истошно кричу.

Не знаю, сколько так продолжается. Меня отпускают. Я падаю на пол, не в силах терпеть это жжение. Корчусь, пытаясь хоть как-то стереть эту дрянь со своего тела. Извиваюсь на полу. Ничего не вижу от слёз. Лицо щиплет от слёз. Боюсь его трогать руками. На них эта вонючая гадость. Не знаю, сколько времени моих мук проходит. Чувствую, как меня дёргают за волосы и голос мамы говорит:

– Несчастливая дочь. Про́клятая дочь. Пусть зло изыдит из тебя. Это всё из-за твоего Егора. Если бы не он, ты бы ела, что хотела и когда хотела. Ты бы жила в своей комнате. Ты была бы свободна. Во всём виноват Егор. Ты не можешь быть счастлива. А он делал тебя счастливой. Вини Егора. Ненавидь Егора. Бесы выйдут, а ненависть останется.

Её голос всё твердит и твердит, а моих сил сопротивляться нет. Всё плывёт перед глазами. Только голос мамы. Моей мамы. Сознание меркнет. А голос всё твердит.

Прихожу в себя от жуткой вони и резко дёргаюсь.

– Тише-тише, – придерживает меня Константин и убирает от лица вату с нашатырём, судя по запаху. Сознание возвращается медленно. Я сразу узнаю́ мужчину, но вот фантомная боль в руках раздирает до сих пор. Зябко ёжусь, обхватывая себя за плечи. Меня тут же укрывают большой и тёплой курткой с логотипом ЧОП «Гильгамеш».

Оглядываюсь, я в каком-то небольшом, но уютном кабинете. Видно, ребята не рискнули тащить меня на улицу, а попросили помощи в магазине.

– Инна Вениаминовна, вы как? – участливо спрашивает второй чоповец, Иван, кажется.

– Нормально. Не переживайте. Это… последствия сеанса. Так может быть. – Отвечаю даже не столько им, сколько сама пытаюсь понять, что произошло. – Водичка найдётся?

Мне тут же дают бутылку негазированной воды. С жадностью пью. Пока виде́ние в голове не укладывается. Что это? Воспоминание? Или бред воспалённого мозга? Почему тогда всё кажется таким реальным?

– Напугали вы нас. – Сетует Константин, помогая мне встать на ноги.

– Простите, – улыбаюсь через силу. – Так может быть. Я не очень рассчитывала на такой эффект, но…

Тушуюсь и замолкаю. Последний раз такое было почти пять лет назад, и с тех пор я почти ничего нового о тех трёх месяцах заточения не вспоминала.

– Извините, это вас. – Иван протягивает мне телефон, а я, даже не видя номера абонента, знаю кто там. Отхожу немного в сторону и подношу трубку к уху.

– Скорая уже едет, не возражай! – слышу родной голос в трубке. – Ты как?

– Отменяй скорую, Егор. – Вот теперь искренне улыбаюсь. – Это последствия сеанса. Вернулись воспоминания.

– Ты что-то вспомнила, да? – в его голосе столько надежды, веры и паники. Ещё шире улыбаюсь. Его волнение поддерживает меня больше любых слов.

– Пока не знаю: это очередной мой бред или правда. Завтра разберу с врачом, но очень похоже на очередную страшную тайну.

– Я буду ждать новостей. – Боль и надежда, надежда и боль плещется в наших голосах, пока мы прощаемся.

С тяжёлым сердцем вешаю трубку. Знаю, как Егор хочет быть рядом. Как мне сейчас нужна его поддержка. За эти годы он научился смотреть так, что я почти физически чувствую его тёплые и надёжные объятия. Нельзя. Хотя бы первые сеансы терапии, когда есть прогресс, нам точно нельзя видеться. Совсем. Иначе жуткий откат. Мы это уже проходили. Сейчас я не готова рисковать. Такой быстрый результат.

Иногда мне кажется, что мы с Егором наркоманы. Наши отношения – яд для обоих. Он не может встретить нормальную женщину, которая не будет вырубаться от его прикосновения. Запертый в чувстве вины и ответственности, Егор приковал себя ко мне. А я… порой думаю, что живу в плену чувств, которых больше нет. В своей первой и наивной влюблённости. Раз за разом мы отпускаем друг друга. Пытаемся жить. Но стоит только услышать голос, как все правильные мысли испаряются, и наступает наш личный абстинентный синдром[1]