неСчастливая дочь

Я всматриваюсь в лицо мамы и не узнаю́ её. Всегда ухоженная, сдержанная и лощённая, сейчас она похожа на городскую сумасшедшую. Так, рьяно она орёт, что волосы растрепались, помада потекла, а пальцы сжимаются в кулаки с такой силой, что на ладонях уже расцветают кровавые разводы. Больше всего пугают её глаза. В них нет разума. Только голые эмоции.

– Во всём виновата ты! Ооо! Как я наслаждалась твоими муками! Как мне нравились твои слёзы в подушку. Как я упивалась, когда ты краснела от моих комментариев про твои лишние килограммы, про твоё невезение. А как мне нравилось рушить твои планы. Стоило только тебе загореться мечтой, я находила наёмников, они изображали опасность для нашей семьи. Твой заботливый папочка начинал тебя оберегать и запирал дома. Ни тебе Англии, ни Питера. Ах-хах-ах. А самое приятное, он ведь никогда не объяснял тебе, что это была забота! Ты дурочка, жаловалась мне, а я внутри ликовала. Мои планы удавались. Ты мучилась. Ты компенсировала мою боль.

Теперь кулаки сжимала я. Как так? Папа, почему? Почему ты не мог сказать, что, запрещая мне поездки, защищал? Почему не поговорил со мной? Почему мы давали столько пищи

зверю ненависти внутри мамы? Как, вообще, можно ненавидеть так сильно собственного ребёнка.

– Просчиталась я лишь дважды. Не уследила, как ты смогла уговорить Веню отпустить тебя учиться. Думала, что, когда он узнает о твоём самоуправстве, запрёт дома. Предвкушала, как буду утирать твои сопли и пущу слухи о бездарности и душевной болезни. Такой был план роскошный. Но! Но ты лиса сладкоголосая, сумела его уболтать. О-о-о, как он тобой гордился. Сколько раз вами утирал нос партнёрам, у которых сыновья-раздолбаи вылетали из универов. Тобой и Алисочкой. Дочки-цветочки. Талантливый психолог. Гранты, стажировки… – мама не говорит, она то орёт, то шепчет, то цедит. Её голос, как глас из преисподней сочится всей злобой мира.

– Второй раз с этим Егором. Я так старалась. Распускала такие грязные слухи про тебя. – На её лице расцветает жуткая улыбка. Никогда такой не видела у неё. Как будто передо мной и не человек вовсе. – А этот дурак наплевал на всё. А потом ты влюбилась, и тебе стало всё равно. Ты не реагировала на мои шпильки. Обходила запреты отца. Я поняла, что момент настал. От тебя надо было избавляться. На этот раз наёмники должны были убить Егора и сделать тебя инвалидом, но Веня… Веня откуда-то узнал об этом, – сколько разочарования в её голосе. Меня передёргивает от ужаса, стоит лишь на минуту представить, что её план удался, – взял и запер тебя в подвале. Приставил проверенных людей. Даже мне было не пробраться. Егора должны были предупредить, но, к счастью, мой человек в охране сработал неплохо и этого придурка отправили в больничку. Жаль не на кладбище. Мерзавец, все планы мне испортил.

Понимаю, что уже какое-то время реву, а ещё меня колотит от ужаса. Кто эта женщина? Почему моя мать…чудовище? Как я могла этого не замечать?

– А потом…потом Веня умер, и в этом тоже виновата ты! Он понял, кто строит козни нашей семье из-за тебя! – На какую-то секунду её лицо искажается от неподдельной гримасы боли. Мама действительно любила папу. Эти эмоции не были удивительны мне. Жаль, их тут же вновь поглощает ненависть. – С другой стороны его смерть развязала мне руки. Я хотела сгноить тебя в подвале. Как я упивалась, когда ты блевала. Ликовала в душе, когда ты корчилась в муках от жара святой мази. Твои бесы рвались наружу в руках Наставника. Как же это было хорошо! Моя душа пела, видя твои мучения. Горничные раз за разом приводили тебя в порядок, чтобы я могла наслаждаться всё новыми падениями на дно. Ты должна была там жить долгие годы. Жить и страдать. Ты должна была нести вечное наказание за мою утрату. Знать, что твой Егор счастлив с другой, и дохнуть от голода. Ну или всё-таки знать, что он сдох, и захлёбываться собственными слезами пополам со рвотой. Мне почти удалось. В последние дни ты уже была такой же, как я. Безумной. Но этот мерзавец. Мерзавец, что всё испортил. Дрянной мальчишка.

Её ненависть становилась осязаемой, настолько, что мир вокруг поплыл. Картинка стала меняться. Вот мы сидим в беседке, а вот мы уже стоим в белой комнате. Только на этот раз я в себе и никто меня не держит. Здесь только я и мать. Ну ещё её злоба.

– Ты ненавидела меня всю жизнь! – бросаю в лицо собственной мамы. Хочется орать, но получается какое-то шипение.

– Да! Да! Про́клятая! Прокля́тая! – мать кидается на меня. Но я просто отхожу в сторону, пропуская её вперёд. Она спотыкается и летит на пол. А я, лишь мельком глянув на неё, иду к стене и толкаю её что есть сил. Стена поддаётся и открывается наружу.

– Прощай, мама. Гори дальше в своей ненависти. – По моим щекам текут слёзы, меня колотит. Мне кажется, я физически чувствую, как внутри меня ломается какая-то стена. Плотина, что сдерживала огромную массу воспоминаний, чувств, предположений и страхов. Мне больно. Мне счастливо. Я в ужасе от открывшейся правды. Я счастлива от возможности, наконец, идти вперёд.

–…три, – звук щелчка пальцев и я, распахнув глаза, вижу размытый глобус, что стоит на книжной полке моего врача. Слёзы текут по моим щекам.

– Она ведь сумасшедшая? – первое, что выдавливаю я, с надеждой глядя в глаза Софьи.

– Боюсь, что да. Честно говоря, такая мысль мелькнула у меня ещё при вашем рассказе о заточении. Но сейчас… у неё однозначно были серьёзные отклонения.

Глава 16

«Психологическая зрелость – это понимание того, как много вещей в мире

не нуждаются ни в твоих комментариях, ни в твоём мнении».

Журнал «Наша психология»

Музыка:«Прекрасное далёко» (Квашеная, Братство Атома); «Крылатые качели» (Приключения Электроников).

«Далёко» тоже можно в исполнении «Электроников». Обе версии прекрасны.

– Инна Вениаминовна, можно? – из-за двери выглянула взлохмаченная голова Мирославы, дочки директора.

– Да-да, заходи, располагайся, Слав, я тебя жду! – улыбнулась я девочке. Мне очень импонировала дочь Дмитрия Егоровича. Слава была активной, прямой и честной девочкой. В чём-то я даже завидовала её характеру. С грустью вспоминая, что сама в тринадцать лет была послушным нежным цветочком. Смелость выражать внутренний мир через внешность пришла ко мне спустя муки терапии.

– Папа что-то говорил тебе по поводу наших вечерних встреч? – спросила прямо, когда девочка с удобством разместилась на небольшом весьма усталом диванчике в углу кабинета.

– Да. Он честно сказал, что очень переживает за меня. Боится, что вся моя история скажется на психике. Может навредить… ну, когда вырасту. – Слава говорила очень серьёзно. Сложными предложениями. Я и раньше заметила, что её речь мало похожа на обычного тринадцатилетнего подростка.

– А что это такая за история? – с искренним любопытством спросила.

– А вы не в курсе? – изумилась девочка. – Я думала, папа вам всё рассказал.

– Он лишь коротко объяснил, что не знал о тебе и забрал из детдома в начале этого учебного года. Расскажешь подробности? – не настаивала на рассказе, но так будет проще. Во-первых, пойму, обоснованы ли опасения Устюгова. Во-вторых, так удобнее вести консультации. В-третьих, мне не чуждо банальное женское любопытство. К счастью, немного подумав, Слава кивнула и начала свой рассказ.

– Мои родители вместе учились и поженились ещё студентами. Конечно, я не знаю подробностей. Смутно представляю, как это – жениться студентами. Свадьба – это что-то… такое на взрослом. А студенты, ну они же такие, как мы. Только свободнее. Зная характер мамы и сейчас узнавая папу, понимаю, что просто там не было. – Меня поражает, насколько взрослая ухмылка мелькает на лице милого подростка. Только сейчас обращаю внимания, что наша школьная форма сидит на ней, как лягушачья шкура на принцессе. Пацанская стрижка, почти как у меня, не уродует её, а делает только более зрелой. Взрослый циничный взгляд. Хмурые брови. Пожалуй, единственное, что соответствует возрасту – это всё ещё пухлые щёчки. И это тоже выбивается из образа. Ей скорее подошёл бы какой-нибудь панковый прикид, чем юбочка в плиссировку.

– Короче, они развелись, – пока я анализирую Славу, она продолжает свой рассказ. – И так пересрались, что отец уехал в другую область, а мама не сказала ему о беременности. Я всю жизнь была уверена, что мой отец мёртв. На все мои вопросы о прародителе у мамы так мрачнело лицо, что это был единственный вариант, который бы всё объяснял. Ну типа нет папы, нет проблемы, только воспоминания.

– Но я ошибалась. Это офигеть как круто, что я ошибалась! – Мирослава ехидничает, чтобы скрыть свою боль. Её глаза блестят, а голос ломается. – Прошлой весной мама заболела. Сначала мы думали, что это ерунда, но, когда она летом попала в больницу, всё стало хре… плохо стало, короче. Она умерла в июле…

Удивительно стойкая девочка. Я б на её месте уже наматывала слёзы на кулак, а она вон. Пару раз вздохнула, выдохнула. Постучала кулаком по колену и продолжила рассказ.

– В последнюю нашу встречу, – Слава тяжело сглатывает, но продолжает, – короче, она рассказала про отца. Но я не успела его найти. Пока до этих клуш дозвонилась. Короче, он уволился и уже уехал. Я только узнала город куда. Ну и что он типа директором назначен. Меня отдали бабке с дедом. А они… да алкаши они сраные! Мама всю жизнь им помогала, вытаскивала из обезьянников, ловила ночами на улицах, таскала им еду, меня одну оставляла лет в шесть, а они… Они бить меня пытались, заставляли им бухло покупать. От кентов их прятаться приходилось вечно. Такие там… брр… Короче, потом просто взяли и продали меня! Я… я слышала, как они обсуждали всякую… дрянь, в общем… Меня забрали какие-то странные тётки и должны были сдать то ли в местный детдом, то ли сразу в проститутки, не знаю. – Меня после кризисного центра такие истории не удивляют. Но по-прежнему пугает, как маленькая девочка, которая должна ещё в куклы играть, спокойно рассуждает о жутких вещах. – Я сбежала. Попобиралась у маминых подружек и рванула на электричках к отцу.

– Погоди, – пользуясь паузой в её рассказе, уточняю. – У тебя же в документах место рождения – Ставрополь?

– Ну да. Я сюда из Ставрополя и ехала. – Кивает Мирослава, будто в этом ничего такого. Я же внутренне ловлю челюсть у пола. Ставрополь. Почти две тысячи километров в одиночку на электричках. – Знала от пацанов со двора, что на междугородних всё строго, шманают постоянно, да и билет хр… не купить, короче, а простые электрички никого не волнуют. Там можно и у проводника купить билет. Так и проехалась. Ела на станциях. Где-то на автобусах немного прокатилась. Попалась уже здесь. По глупости. Уснула от усталости, а в вагон зашли какие-то сильно дотошные менты.

– А здесь уже попала в детдом? – подталкиваю я её к дальнейшему рассказу.

– Ну да. Типа местного распределителя. Отстойник, откуда отправляют по другим детдомам. Здесь…здесь менты сначала прессовали, но я им не поверила. Молчала наглухо. А уже там, в центре, встретила Асю Борисовну, она и нашла папу. Думала, он хоть пристроит меня в какой-нибудь интернат. Да хоть куда, лишь бы не обратно. А папа… он как-то полюбил меня. Вот прям сразу. Я… я это чувствую.

Видно, что как бы девочка ни храбрилась, рассказ отнял у неё много сил. При этом я видела, что выговариваясь, она потихоньку расслаблялась. Будто внутренняя пружина, что аж звенела от натяжения, потихоньку расслабляется.

– Мирослав, ты очень сильная девочка. – Аккуратно глажу её по руке. – Я бы вот вряд ли рискнула проехать две тысячи километров на электричках.

– Так зачем вам электрички? Вы бы на моте и все шесть отмахали! – улыбаюсь, всё-таки все эти приключения не убили в ней детскую наивность.

– Ну мало ли. Ситуации разные бывают.

– Инна Вениаминовна, а у вас есть муж или парень? – сбивает меня с мысли Слава.

– Ну… это сложный вопрос. – Не буду же я посвящать в перипетии своих отношений с Егором ребёнка. Ведь формально свободна, но таковой себя всё равно не считаю. – А что?

– Раз сложно, значит, не свободна. Эх. – Грустно вздыхает девочка.

– А зачем тебе? – ещё раз переспрашиваю.

– Понимаете… папа… папа ведь тоже одинок. – Голос Мирославы очень грустный. – Вот мама у меня какая была… она, знаете, всё делала для всех. Всем помогала. И ученикам, и коллегам. У нас дома вечно прятались от пьяных мужей, злых отцов, да и много чего. Я иногда даже завидовала. Типа она этим страдальцам больше мама, чем мне. Но вот когда её не стало, а меня сбагрили этим…р-р-родственникам, никто ведь не помог. Когда я пошла проситься переночевать, или хоть денег немного. Помогли всего две её подружки. Остальные отводили глаза и хорошо хоть ментам не звонили. Не, реально, за это спасибо. А так. Глазки в кучу и давай оправдываться. А мама ради них ночами не спала! Последнее отдавала…

– А папа…– глаза её загораются каким-то внутренним светом. Чувствуется, что за эти месяцы она успела искренне привязаться к отцу. – Папа очень похож с мамой. Конечно, не такой… бескорыстный… но тоже всем помогает. Всех поддерживает. Вон со мной все вечера проводит даже. Хотя нах… короче зачем ему ребёнок от давно бывшей жены? Заботится, возиться…любит…

Слава говорит сумбурно. Гораздо более спутанно, чем в рассказе про свои приключения и смерть мамы. Видно, что та история для неё болезненное, но прошлое. Детская психика гибкая. Многое может пережить, но никогда не знаешь, где рванёт. Вот вопросы про отца, по-настоящему тревожащие для Славы. Сейчас волнующие.

– А он тоже один. – Мирослава грустно-грустно вздыхает. Обречённо так. – И мама одна была. И …короче я хочу папу в хорошие руки пристроить.

И здесь до меня доходит. Девочка боится опять попасть в детдом или к бабке с дедом. Ведь у неё уже был перед глазами пример, как близкий взрослый сгорел за пару месяцев. И папа её тоже один, и она боится потерять его.

– А все приличные женщины заняты! – такая потешная она в своём искреннем возмущении. Юная сваха. – У вас вот кто-то есть. Евгения Пална за кем-то там ухаживает. А у Аси Борисовны этот её железный дровосек.

– Кто? – не сразу понимаю, о ком речь.

– Ну, Железный дровосек – дядя Влад. Он такой. Прямой как шпала, и надёжный как скала. – Не выдерживаю и слегка хихикаю от её сравнений.

– Очень точно, Слав. – Поясняю свою реакцию девочке.

– Не, вы не подумайте, я ничего против не имею. – Её милые щёчки слегка розовеют. Вот когда здесь материться пыталась, ни грамма смущения, а сейчас вон, пылает. – Видно же, что Же… дядя Влад с Аси Борисовны пушинки сдувает. Весь такой… короче заботится о ней. Я вот хочу, чтоб так кто-то о папе. А он только на работе да со мной. Вот и думаю, с кем бы его законтачить.

– А ты говорила с папой о том, что боишься его потерять? – спрашиваю в лоб.

– Не…нет. – Здесь эта боевая девчонка тушуется . – Да и как? Он же смеяться будет!

– Поверь, Слав, кто-кто, а твой папа не будет смеяться. Для него нет «неважного», если это касается тебя. Но и «пристроить» в добрые руки его не получится. Он имеет права сам устраивать личную жизнь. Может, уже кто-то живёт в его сердце, а ты тут со своими кандидатурами. – Глажу девочку по руке. Наблюдая, как тень сомнения мелькает на её красивом личике. – Поговори с ним. В конце концов, можно подстраховаться для твоего спокойствия. Здесь столько знакомых.

– Да! А вы знаете, – загораются огнём глаза Мирославы, – что дядя Макс и Ася Борисовна помогли ребятам из детдома?

Непонимающе мотаю головой.

– Короче, там со мной в отстойнике было пару ребят моего возраста. Вадик и Анечка. – Начинает тараторить Слава. – Вот. И у них там типа проблемы с роднёй. Ася Борисовна как-то нарыла тётку Вадика, а дядя Макс помог с доками…документами отцу Вадика. И ребята…короче, ребята не в детдом попали, а к опекунам.

Понятно. Мирослава в шоке оттого, что не только её мама о других беспокоится. А ещё есть взрослые, которые не в ущерб себе и семье помогают другим.

– Как думаешь, ну вот вдруг. Если что-то случится с папой, Ася Борисовна бросит тебя? – пытаюсь подвести Славу к правильной мысли.

– Ну нет…– рассуждает вслух девочка, – хотя у неё там свои проблемы. Они же переезжают. Но она и сейчас со мной созванивается. Каждый день. Ну и нет. Не. Не бросит она меня.

– А дядя Макс? – я уже давно поняла, что «дядя Макс» – это полковник Петровский.

– Дядя Макс? Не. Этот точно не бросит. Он хоть и мент, но кентов не бросает. – Уверенно кивает своим мыслям. Задумывается. По лицу вижу, что приходит к правильным мыслям. – Вы типа… про то, что, даже если папа…с… папой… короче тут меня не бросят?

– Конечно, не бросят. – Уверенно киваю я. – Не знаю подруг твоей мамы, но знакомые твоего папы точно не допустят повторения истории. И я, и Ася Борисовна, и дядя Макс, поверь, даже дядя Влад сделаем всё, чтобы никакой детдом тебе не грозил. При любых раскладах.

Я сама искренне верю своим словам. Уверена в себе, в Асе, и даже в Петровском. Эти слова много значат для Славы, но переварить её – это надо отдельно от меня. Потому дав ей немного подумать, меняю тему.

– Слушай, а если дядя Влад у тебя – Железный дровосек, то дядя Макс, кто? – меня прям съедает любопытство с её такими наглядными ассоциациями.

– Дядя Макс, он как страж из «Холодного сердца». – Немного смущаясь, выдаёт Слава. – Знаете, с чужими такой злой, свирепый, даже с колючками километровыми, но со своими готов нянчиться просто. Как вот в том эпизоде, где к нему снежков-то сваливают.

Хихикаем вдвоём. И правда, очень точное описание.

Мы ещё долго обсуждаем с Мирославой её ситуацию и прощаемся на позитивной ноте. Девочка обещает мне поговорить с отцом о своих страхах и не заниматься сводничеством. Хотя хитрый блеск её глаз, подсказывает мне, что со вторым, скорее всего, будут проблемы.

Устало откидываюсь в кресле. Понедельник ещё даже не закончился, а силы мои уже на исходе. Знатно меня подкосил сеанс гипноза. Хорошо, что всё происходило на выходных. Иначе бы я просто не вывезла работу. После выхода из гипноза со мной случилась самая настоящая истерика. Софье даже пришлось вколоть мне успокоительное. Хотя чему удивляться? Далеко не каждый день узнаёшь, что твоя мать всю жизнь ненавидела тебя.

Когда я пришла в себя, мы долго ещё разговаривали с врачом. Обсудили и формат гипноза, и отношения с мамой. К сожалению, картинка получилась ужасная. Следующий сеанс в пятницу, а значит, мне надо всю неделю отработать и не сойти с ума от ожидания. Хорошо хоть, моя коллега в школе, наконец вышла со своих больничных. Должно стать немного полегче.

С другой стороны, меня ещё раскачивала от адреналина. Ведь наконец-то дело пошло. Спустя десять лет что-то меняется. За один сеанс я поняла больше, чем за годы терапии. Это, как и размазывает, так и придаёт сил. Вот такие эмоциональные качели колбасят меня внутри.

Отскребаю себя с кресла и, бахнув кружечку волшебного чая от Аси, еду в кризисный центр. Впереди вечер ещё более криповых историй от новеньких девочек.

Глава 17

«Игра в прятки: шизоид прячется в надежде, что его не найдут, н