Сад новых надежд

– Это из моего личного архива. Досталась от одного коллекционера. План тысяча восемьсот девяносто второго года. Последний владелец, князь Вяземский, был большим ценителем.

Я подошла и встала рядом с ним, любуясь картой, которая была произведением искусства – каждое деревце, каждая клумба, каждая статуя были прорисованы с невероятной любовью и тщательностью. Я видела на ней и мою оранжерею, и каскад прудов, и даже «зелёный лабиринт», от которого сейчас не осталось и следа.

– Он почти не отличается от того, что я нашла в городском архиве, – прошептала я, проводя пальцем по изгибу дорожки, едва не касаясь его руки. – Только здесь больше деталей. Посмотрите, у каждого фонтана было своё имя… «Слезы нимфы», «Поцелуй наяды»… Какая поэзия.

– Вяземский был поэтом, – кивнул Дмитрий. – Не слишком известным, но очень тонким. Он и сад свой воспринимал как поэму, которую можно читать, гуляя по аллеям.

Мы стояли плечом к плечу перед этой старой картой, и мир за пределами этой комнаты перестал существовать. Ушли в небытие сметы, сроки, инвесторы – осталась только история, застывшая в линиях туши, и тихий диалог двух людей, которые понимали её язык.

– Я всегда думал, – заговорил он снова, и голос его стал ниже и глубже, – что реставрация – это не строительство, а скорее разговор. Ты задаёшь вопросы старому зданию, а оно отвечает тебе через трещины в стенах, через стёртые ступени, через выцветшую роспись. Главное – уметь слушать.

– С садом то же самое, – подхватила я, поворачиваясь к нему. – Он говорит с тобой через старые деревья, через рисунок мха на камнях, через семена растений, которые спали в земле сто лет и вдруг проросли.

Мы смотрели друг на друга, и я вдруг поняла, что мы говорим об одном и том же – что его прагматизм и моя мечтательность – это лишь два разных пути к одной цели: услышать голос прошлого и помочь ему зазвучать снова. В этот момент между нами рухнула последняя стена.

– Вы любите свою работу, – это был не вопрос, а утверждение.

– А вы? – ответил он, и в его глазах я увидела тёплые искорки.

– Больше всего на свете. Кроме сына, конечно.

Разговор незаметно перетёк в личное русло. Он расспрашивал меня о Лёве, и я, к своему удивлению, легко и свободно рассказывала о его увлечении, о его характере, о том, как он видит мир. А потом я осмелела и спросила его, как он пришёл в реставрацию.

Он рассказал, что его отец был плотником, краснодеревщиком, и с детства брал его с собой на «объекты» – в старые церкви, в купеческие дома, которые тогда ещё не сносили, а пытались сохранить. Он говорил о запахе старого дерева, о скрипе половиц, о пыльных солнечных лучах, пробивающихся сквозь уцелевшие витражи, и я видела всё это его глазами, видела того самого мальчика с альбомом.

За окном совсем стемнело и начался дождь – крупные капли барабанили по крыше и подоконнику, создавая уютный, убаюкивающий фон. Единственным источником света оставалась настольная лампа, её тёплый круг выхватывал из полумрака наши лица, руки и старую карту на стене.

– Уже поздно, – сказала я, хотя мне совсем не хотелось уходить. – Мне нужно забирать Лёву.

– Да, конечно, – он словно очнулся. – Я вас провожу. Дождь сильный.

Выйдя из флигеля под навес, мы ощутили свежий воздух, пахнущий мокрой землёй и озоном. Стена дождя скрывала дальние аллеи парка, и казалось, что мы одни во всём мире.

– Спасибо вам за сегодняшний день, Дмитрий, – сказала я искренне.

– Анна, – он повернулся ко мне, и его лицо оказалось совсем близко, так что я видела капельки дождя на его волосах и своё отражение в его тёмных глазах. – Давайте перейдём на «ты». Мне кажется, после сегодняшнего разговора это будет уместно.

Моё сердце сделало кульбит.

– Хорошо, – прошептала я, чувствуя, как краска заливает щёки. – Я тоже так думаю.

Он улыбнулся своей редкой, преображающей улыбкой.

– Тогда до понедельника, Аня.

– До понедельника, Дима.

Он пошёл к своему большому чёрному джипу, а я к своему старенькому «форду». Села в машину, но не сразу завела мотор, сидя и смотря, как капли дождя стекают по лобовому стеклу, размывая огни его отъезжающей машины.

Я приехала сюда сегодня утром, готовая к войне, а уезжала с ощущением, будто обрела союзника. И, что было ещё более странно и пугающе, с лёгким, щекочущим чувством в груди, которое я не испытывала уже очень, очень давно – чувством зарождающейся симпатии. И я совершенно не знала, что мне с ним делать.

Глава 6

Выходные прошли как в приятном, тёплом тумане, сквозь который пробивались несмелые лучи надежды. Разговор с Димой в пятницу вечером полностью изменил моё мироощущение – я засыпала, прокручивая в голове его редкую улыбку, и просыпалась с чувством лёгкости, которого не испытывала много лет. Камень, который я так долго носила на душе, казалось, стал меньше.

В субботу мы с Лёвой поехали в ботанический сад, где я хотела показать ему, как выглядят настоящие оранжереи, вдохновить его, а заодно и себя. Бродя по влажному, пахнущему экзотическими цветами и мокрой землёй воздуху павильона с орхидеями, я рассказывала ему о том, как устроена система полива, как поддерживается температура. Лёва слушал, широко раскрыв глаза, а затем достал свой альбом и начал зарисовывать причудливые формы цветов, похожих на райских птиц.

Впервые за долгое время я чувствовала себя не просто матерью-одиночкой, выживающей в каменных джунглях, а женщиной, у которой есть любимое дело и будущее. Проект в «Тихих холмах» перестал быть просто работой, снова став мечтой, и в этой мечте теперь был союзник – человек, который говорил со мной на одном языке старых камней и живых деревьев.

Вечером, уложив Лёву спать, я сидела на кухне с чашкой чая и перечитывала свою переписку с Ольгой. «Ну что, твой Воронцов оказался не таким уж драконом?» – написала она. «Он оказался другим», – ответила я и надолго задумалась, пытаясь подобрать слова. Как описать ей это странное чувство – смесь уважения, удивления и зарождающейся симпатии, которую я боялась даже саму себе признать? «Он профессионал. Мы нашли общий язык», – написала я в итоге, понимая, как сухо и неполно это звучит.

Воскресенье мы занимались домашними делами – разбирали старые вещи, пекли яблочный пирог. Обычный, уютный, мирный день, во время которого я почти забыла о том, что где-то в этом мире существует Кирилл. Он стал казаться персонажем из другой, давно прочитанной и забытой книги, и его предательство больше не ощущалось как открытая, кровоточащая рана, превратившись в старый шрам – напоминание о прошлом, которое больше не причиняет острой боли.

Как же я ошибалась.

Вечером, около семи, раздался звонок в домофон. Удивившись, поскольку никого не ждала – Ольга всегда предупреждала о визите заранее, – я спросила:

– Кто там?

В динамике раздался треск, а потом голос, который заставил кровь застыть в моих жилах – голос, который я узнала бы из тысячи, даже сквозь помехи и годы.

– Анечка, это я. Открой, пожалуйста. Нам надо поговорить.

Кирилл.

Мир качнулся, и на мгновение я перестала дышать. Он здесь, у моего подъезда. Этого не могло быть – он исчез, растворился, уехал за границу, так, по крайней мере, говорили общие знакомые. Что он здесь делает? Как он меня нашёл?

– Уходи, – прохрипела я в трубку ледяной рукой.

– Ань, не надо так. Я всё понимаю, я заслужил. Но, прошу, дай мне пять минут. Это важно. Я не уйду, пока мы не поговорим.

В его голосе слышались знакомые бархатные, умоляющие нотки – те самые, которыми он умел обезоруживать, втираться в доверие, заставлять делать то, что нужно ему.

– Мам, кто там? – из комнаты вышел Лёва, протирая сонные глаза. Он задремал на диване перед телевизором.

Мой мозг заработал с бешеной скоростью. Я не могла допустить, чтобы он устроил скандал у подъезда – соседи, сплетни… И самое главное – Лёва не должен был видеть этого.

– У тебя одна минута, – отрезала я и нажала на кнопку открытия двери, затем метнулась в прихожую, лихорадочно соображая. Выставить его сразу. Не слушать. Не смотреть в глаза. Он мастер манипуляций и знает все мои слабые места.

– Лёва, солнышко, иди к себе в комнату, поиграй немного, – сказала я как можно спокойнее. – Это по работе.

Лёва недоверчиво посмотрел на меня, но послушно поплёлся в свою комнату, и я плотно прикрыла за ним дверь.

Стук в дверь – негромкий, уверенный, стук человека, который знает, что ему откроют. Сделав глубокий вдох и выдохнув, я повернула ключ в замке.

На пороге стоял он.

За эти годы он почти не изменился – та же тщательно уложенная причёска, та же дорогая, чуть небрежно расстёгнутая у ворота рубашка, те же часы на запястье. Только в уголках глаз появились тонкие морщинки, а во взгляде – новая, холодная оценка. Окинув взглядом мою скромную прихожую, он заставил меня почти физически почувствовать его снисходительное презрение.

И букет. В руках он держал огромный букет белых роз – моих любимых. Дешёвый, избитый приём, который столько раз на мне срабатывал.

– Здравствуй, Аня, – сказал он с той самой обезоруживающей улыбкой, которая когда-то казалась мне самой искренней на свете.

– У тебя сорок секунд, – ответила я, не пуская его внутрь и преграждая собой проход.

Улыбка на его лице не дрогнула.

– Ты всё такая же колючка. Хорошо выглядишь. Я слышал, ты выиграла тендер – усадьба Вяземских. Серьёзный проект. Поздравляю.

Он говорил так, будто мы расстались вчера, будто не было украденных проектов, обанкроченной фирмы и пяти лет моего ада.

– Что тебе нужно, Кирилл?

– Я пришёл извиниться, – он сделал шаг вперёд, пытаясь войти. Я не сдвинулась с места. – Аня, я знаю, я поступил как последняя сволочь. Я не ищу оправданий – я был молод, глуп, испугался ответственности. Я жалею об этом каждый день.

Он протянул мне цветы. Я не взяла.

– Уходи.

– Подожди. Это не всё. Я приехал не только за этим, – он понизил голос, делая его доверительным, заговорщическим. – Я хочу всё исправить. У меня есть новый проект – грандиозный. Эко-отель в Карелии, инвесторы из Европы. Мне нужен партнёр – надёжный, талантливый. Такой, как ты. Я хочу, чтобы мы снова работали вместе, чтобы возродили наше дело. «Арт-Ландшафт 2.0», помнишь, как мы мечтали?

Я смотрела на него и не верила своим ушам. Он не просто пришёл – он пришёл с «деловым предложением», снова желая использовать меня, мой талант, моё имя, которое я с таким трудом очистила от грязи.

– Ты в своём уме? – я рассмеялась холодным и злым смехом. – После всего, что ты сделал, ты приходишь ко мне и предлагаешь «возродить наше дело»? Ты аферист и вор, Кирилл, и я больше никогда в жизни не буду иметь с тобой ничего общего. А теперь убирайся из моего дома.

Краска на мгновение схлынула с его лица, но он тут же взял себя в руки.

– Я понимаю твою реакцию, но это не афера. Это реальный шанс – для нас обоих. И для Лёвы.

Он упомянул Лёву. Это был удар ниже пояса.

– Не смей произносить его имя! – прошипела я. – Ты не имеешь на это никакого права.

И тут, как в самом страшном сне, дверь детской комнаты приоткрылась, и на пороге появился Лёва, стоя и сжимая в руке игрушечного робота, смотря на Кирилла своими огромными, испуганными глазами.

Кирилл увидел его, и его лицо мгновенно изменилось. Маска циничного бизнесмена слетела, сменившись маской любящего, раскаявшегося «отца».

– Лёва? Малыш… ты так вырос, – его голос задрожал от поддельного умиления. – Ты меня помнишь? Я… я Кирилл.

Опустившись на одно колено и протягивая руку к моему сыну, он заставил Лёву попятиться и спрятаться за моей спиной.

– Убирайся, – повторила я, и в моём голосе зазвенела сталь. – Немедленно.

Кирилл поднялся и посмотрел на меня, и на долю секунды в его глазах я увидела не раскаяние, а холодную ярость. Он понял, что проиграл этот раунд.

– Хорошо, – сказал он подчёркнуто спокойно. – Я уйду. На сегодня. Но я не оставлю эту идею, Аня. Подумай о нашем будущем. О будущем Лёвы.

Оставив букет у двери на полу, он развернулся и пошёл к лифту, не оборачиваясь. Я захлопнула дверь и несколько раз повернула ключ в замке, затем ещё один, прислонилась к двери спиной и медленно сползла на пол, ноги меня не держали.

– Мама, это тот дядя? – прошептал Лёва, дёргая меня за рукав.

Притянув его к себе и крепко-крепко обняв, я ответила:

– Да, солнышко. Это он. Но он уже ушёл и больше не вернётся.

Я врала себе и ему. Я знала Кирилла – он не из тех, кто уходит просто так. Если он вернулся, значит, ему что-то от меня нужно, и он не остановится, пока не получит это.

Вся моя обретённая за выходные гармония, вся хрупкая надежда разлетелись вдребезги. Призрак прошлого вернулся, и он стоял не на пороге – он снова вошёл в мой дом, принеся с собой ледяной сквозняк страха и старой, незажившей боли.

Глава 7

Ночь не принесла облегчения, пройдя в рваном, тревожном сне, наполненном тенями и отголосками голоса Кирилла. Я проваливалась в сон на несколько минут и тут же выныривала обратно с колотящимся в груди сердцем, как у пойманной птицы, снова и снова прокручивая в голове его визит – снисходительную улыбку, лживые извинения, хищный блеск в глазах, когда он говорил о «новом проекте». И самое страшное – выражение лица Лёвы, его испуганный, растерянный взгляд.

Встав задолго до рассвета, я бесшумно прошла на кухню и выбросила в мусоропровод увядающий букет белых роз, оставленный им на коврике, словно это была ядовитая змея. Потом долго стояла под душем, пытаясь смыть с себя невидимую грязь его присутствия, липкий страх, который он принёс с собой, но вода не помогала – холод поселился где-то глубоко внутри.

Вся лёгкость, вся обретённая за выходные надежда испарились без следа, и мир за окном снова стал серым и враждебным. Проект в «Тихих холмах», ещё вчера казавшийся мне мечтой и спасением, сегодня выглядел как очередное поле битвы, на котором у меня не было сил сражаться. Мысль о встрече с Димой вызывала почти панику – как я буду смотреть ему в глаза? Он увидит, он всё поймёт, увидит, что я не та сильная, уверенная в себе женщина-профессионал, которую он разглядел во мне в пятницу, а разбитую, напуганную одиночку, от которой так легко отмахнуться.

Разбудив Лёву, я увидела, что он был тихим и подавленным, почти не притронувшись к завтраку.

– Мам, а дядя Кирилл ещё придёт? – спросил он, ковыряя ложкой кашу.

– Нет, малыш. Я больше не пущу его, – ответила я с уверенностью, которой не чувствовала.

– Он плохой?

Я на мгновение замерла, не зная, как объяснить шестилетнему ребёнку всю сложность предательства.

– Он совершил много ошибок, солнышко, и очень обидел нас. Поэтому мы не будем с ним общаться.

На объект я ехала на автопилоте, мёртвой хваткой вцепившись в руль, в голове стучала одна-единственная мысль: «Только бы не расклеиться. Только бы продержаться день».

«Тихие холмы» встретили меня утренней суетой – грохотала техника, перекрикивались рабочие. Пытаясь окунуться в эту деловую атмосферу и, заставить себя думать о планах, о саженцах, о сметах, я раздавала указания своей маленькой бригаде, но голос звучал чужим, а слова казались пустыми. Я смотрела на чертежи, но видела перед собой лицо Кирилла.

Старательно избегая Диму, я заметила его издалека – он стоял на крыльце главного дома, что-то обсуждая с инженерами – и тут же свернула на боковую аллею, углубившись в ту часть парка, где ещё не начались работы. Бродя среди заросших кустов сирени и пытаясь восстановить дыхание, взять себя в руки, я чувствовала, как паника только нарастает. Он вернулся, знает, где я работаю и где живу. Он будет давить, манипулировать, использовать Лёву. И я снова одна против него.

– Аня?

Его голос за моей спиной прозвучал так неожиданно, что я вздрогнула и обернулась. Дима стоял в нескольких шагах от меня в рабочих джинсах и простой серой футболке, но всё равно выглядел как скала – спокойный, уверенный, надёжный. От этого контраста с моим внутренним хаосом мне стало ещё хуже.

– Привет, – выдавила я, пытаясь натянуть на лицо подобие улыбки.

Он не улыбнулся в ответ, а просто смотрел на меня – не изучая, не оценивая, а внимательно и серьёзно.

– Всё в порядке?

Простой вопрос пробил мою броню. Я могла бы выдержать напор, критику, даже спор, но не это тихое, искреннее участие.

– Да. Да, конечно. Просто много работы, – соврала я, отводя взгляд.

Он не поверил – я это знала. Сделав шаг ближе, он сказал:

– Ты не похожа на себя. В пятницу ты была другой. Что-то случилось?

Моим первым порывом было отрезать: «Не твоё дело», закрыться, уйти, спрятаться – так было привычнее и безопаснее. Демонстрировать слабость – значит давать оружие в руки другому, меня этому научил Кирилл.

Но передо мной стоял не Кирилл, а человек, который молча заслонил меня и моего сына своей спиной, человек, который спорил со мной из-за смет, но с уважением отнёсся к моим доводам. Я молчала, борясь с собой.

Он не настаивал, просто ждал, а потом сказал то, чего я никак не ожидала:

– Ты выглядишь очень уставшей. Может, бросим всё на пару часов? Поехали отсюда, прогуляемся где-нибудь в парке. Просто подышим воздухом.

Это было так просто и так невероятно – он не лез в душу, не требовал отчёта, предлагая не решение проблемы, а передышку, тихую гавань посреди моего шторма.

– Я не могу, – мой голос предательски дрогнул. – Работа… Лёва здесь…

– С работой ничего не случится за два часа, а Лёву возьмём с собой – ему тоже пойдёт на пользу смена обстановки.

Посмотрев в его тёмные, спокойные глаза, я сдалась – была слишком измотана, чтобы сопротивляться этой тихой силе. Я просто кивнула.

Через пятнадцать минут мы уже ехали в его большом, пахнущем кожей и чем-то неуловимо мужским джипе. Лёва сидел сзади, увлечённый встроенным в подголовник экраном, на котором Дима включил ему мультики. Я сидела рядом с водителем и смотрела в окно на проплывающие мимо улицы, и мы не разговаривали. Это молчание было целительным – оно не давило, не обязывало, давая мне возможность просто быть, просто дышать.

Он привёз нас в большой, старый городской парк с вековыми дубами и тихими прудами, где было немноголюдно и спокойно. Купив Лёве мороженое, а себе кофе в бумажных стаканчиках, мы медленно шли по тенистой аллее, и я чувствовала, как тугой узел напряжения внутри меня начинает понемногу ослабевать.

Когда Лёва, увидев уток в пруду, побежал к воде, мы остались вдвоём.

– Хочешь рассказать? – тихо спросил Дима, не глядя на меня.

И я рассказала – не всё, не стала говорить о деньгах, о предательстве, об украденных проектах, поскольку это было слишком больно, слишком стыдно. Но я рассказала о главном:

– Вчера вечером ко мне приходил мой бывший. Он исчез из нашей жизни пять лет назад, а вчера вернулся.

Дима молчал, не задавая вопросов, не произнося банальных фраз вроде «забудь его» или «не обращай внимания». Он просто шёл рядом, и его плечо было так близко, что я чувствовала исходившее от него тепло. Его молчаливое присутствие было красноречивее любых слов сочувствия.

– Он хочет снова работать вместе, – с горькой усмешкой добавила я. – Говорит, у него грандиозный проект.

– А ты? – так же тихо спросил он.

– А я знаю, что он лжёт. Он всегда лжёт. Но я боюсь, Дима. Боюсь, что он не отстанет. Боюсь за Лёву.

Произнеся это, я сама удивилась – я назвала его по имени и призналась в своём страхе, чего не делала уже много-много лет.

Он остановился и повернулся ко мне, взял из моей руки бумажный стаканчик с остывшим кофе и поставил его на скамейку рядом со своим, а потом очень осторожно взял мою руку в свои. Его ладони были большими, тёплыми и немного шершавыми, полностью скрыв мою похолодевшую ладонь.

– Тебе больше не нужно бояться одной, – сказал он просто. – Я рядом. Если он появится снова, просто позвони мне – в любое время дня и ночи. Я приеду.

Он не обещал решить все мои проблемы, не хвастался связями и не предлагал разобраться «по-мужски». Он предлагал самое ценное, что только мог, – своё присутствие, свою надёжность, предлагал разделить мой страх на двоих.

Я смотрела на наши сцепленные руки, и по моей щеке скатилась слеза, одна, потом вторая. Я не плакала, когда Кирилл ушёл, не плакала, когда осталась с долгами и маленьким ребёнком на руках – была слишком занята выживанием. А сейчас, в этом тихом парке, рядом с этим спокойным, сильным мужчиной, я позволила себе эту минутную слабость.

Он не стал меня утешать, а просто большим пальцем смахнул слезу с моей щеки. Этот простой, почти невесомый жест был интимнее любого поцелуя.

– Пойдём, – сказал он, легонько сжав мою руку. – Заберём нашего художника, а то он, кажется, решил подружиться со всеми местными утками.

Мы вернулись в усадьбу другими людьми. Ничего глобально не изменилось – Кирилл не исчез из моей жизни, мои проблемы не решились сами собой, но я больше не была одна в своей войне. У меня появился союзник, тихая гавань, где можно было переждать самый сильный шторм. И я знала, что теперь смогу выстоять.