Без сомнений

Жена грозного феодала подходит к углу, где стоит шикарная, украшенная затейливым орнаментом из слоновой кости и золота арфа. Нежные пальцы плавно перебирают струны. Гладкие мелодичные звуки наполняют комнату величием и восторгом. Музыка вдохновляет! Она несёт звучными нотами в страну вечного счастья и грёз. И заглушает от сторонних ушей печальный, пронизанный горем и отчаяньем тихий женский плач…

Отзвучали песнопения вечерни. Двор из церкви стал перемещаться в Тронный зал. Сонм вычурных цветных витражей на узких готических окнах обыденно взирает на гостей. Каждый из них занимает положенное ему по статусу место на строгих узорах, что посы́пали шлифованный мраморный пол. Ярко освещая всё вокруг, с потолка свисает громадная шестигранная каскадная люстра. В ней уместилось целая тысяча сто одиннадцать свечей.

Собрались! Церемониймейстер оглашает титул входящего повелителя и громко ударяет посохом по каменному полу. Неторопливо и твёрдо ступая, герцог идёт к сделанному из отполированного до зеркального блеска серо-розового гранита трону. Плиты плотно подогнаны. Щели прячутся в узор. Он садится! К господину с обеих сторон торжественно приближаются два благородных пажа. В руках у каждого по красной подушечке с атрибутами власти: справа – скипетр, слева – держава48.

Взяв в руки от преклонённых слуг символы владычества, великий синьор оглашает волю феодала.

– Имперская комиссия с явным успехом закончила изыскания. Я назначаю на завтра бал. И в честь столь славного события объявляю рыцарский турнир. Особо хочу отметить заслуги благородного Романда́нта. Прошу нашего почётного гостя судить поединки бойцов.

После славословий он перешёл к основной части.

– Выполняя долг вассала пред Везией49, приказываю: сформировать экспедиционный корпус, чья цель – участие в составе имперских сил в военном конфликте с провинцией Чина́н. Поручаю…

Назначения на новые посты шли гуськом: военачальники, интенданты по экипировке и снабжению, кадровики…

– Для защиты экспедиции от колдовства командирую Главного мага герцогства Игна́циуса.

Элеонора, в окружении фрейлин стоя́щая слева у трона, едва подавила радостную улыбку: «Твел отсылает свою няньку к плоскомордам. Это здорово! Будет полегче держать связь с виконтом». Сердце в груди забилось сильнее: ужель сбудется?!

Жизнь благородных дам в Империи свободой не отличалась. Первая урезка прав ждала в семь лет. Строгий специальный обряд отсоединял девицу от связи с предками в посмертии. С одним исключением: покойная на момент ритуала мать продолжала окормлять дочь. Зато после замужества и последняя связь с родными обрывалась навечно. Вся остальная жизнь «скучная череда» из ублажений супруга, балов… Чуть разбавляла тоску «щепотка» творчества…

Твел, в сравнении с другими, ещё и душка – разрешил освоить жене соколиную охоту: «Лицемер!». Да! Ещё сыновья, дочери… Но не для страстно ненавидящей мужа всеми фибрами пылкой души Элеоноры.

Знатная дама периодически с завистью приглядывалась к служанкам – простым крестьянкам и мещанкам, кто честно отрабатывал карви, работая во дворце. Да, им приходилось горбатиться. Да! Они бедны, просто одеваются, их не окружает роскошь. Но в личной жизни их ждало – семейное счастье. Женщина во всём равна мужу. А тот благосклонно ценит в ней ум и советы, а не нахально и грязно пользует тело. Зависть герцогини ела у ней мозг.

Решение леди ярило стойкостью: «Никаких детей от чудовища!». Супружеский обет строго запрещал, тем или иным способом вредить беременности после зачатия. Но до… В этом Элеонора – мастерица. Безрассудной увлекающейся натуре наплевать и на собственное здоровье, и на то, что её ждало, когда жизнь окончится. Она ни на один миг не держала в голове мысль, что упокоение оставит в посмертии навечно с мужем наедине. Он сегодня уже опротивел. А там? Вдобавок перед жертвой предательства раскроются все прошлые тайные мысли и поступки. Не скроешь…

Игна́циус молча стоял и пристально уставился на аккуратно застеленную кровать. Он обдумывал, что взять с собой в поход. Аскетичное убранство спальни не изобиловало предметами. Письменный стол, постель, комод, стул… Всё скромно, без выделки и каких-нибудь украшений. Зато добротно и функционально! Немолодой кудесник предпочитал красоту игры ума и радость от достижений в противовес изысканности окружающих предметов.

Мысли чародея прервал стук в дверь: не случавшийся десятки лет казус. Магический блюститель спокойствия Скрепи́нтера и феода целиком никого не пускал в личную келью, даже слуг: убирался за собой самостоятельно. Но сейчас имеет смысл и открыть. На доселе не переступаемом чужими пороге – держащий в руках литровый глиняный сосуд Любек. Единственный норави́нг, кого воспитанник жестоко убитой Клары мог бы назвать другом. «Заходи! Отметим!» – спокойно пропустил шута внутрь колдун.

Бутылка с джеллом (перегнанным из сбродивших виноградных выжимок сорокаградусным крепким напитком) опустела. Давние знакомые пили молча, не чокались. Каждый вспоминал о своём в их насыщенной яркими событиями совместной деятельности. Оба – одиночки. Первый в силу возраста и происхождения. А другой – из-за природного уродства и тщательно скрываемой обидчивости. За дверью послышалось тихое, но властное: «Открой!».

С детства Твел усвоил два правила: знатный феодал собственной смертью не умирает, а помогает ему в том по издревле сложившейся традиции другой норави́нг. По правилам чести и никак иначе. Связанные вечными узами в потустороннем мире, где спрятать мысль или воспоминание, что дворец посреди замка, знатные ро́довики не позволяли себе неблагородных поступков между собой. Видное положение повелителя крупного феода многократно повышало риск пасть от рук убийц, что заставляло сердце у Твела биться сильнее. Азарт пьянил ему кровь. Он требовал участия во всех интригах, коих подкладывал игривый случай.

Увидев после полуночи в комнате Игна́циуса постороннего, герцог многозначительно хмыкнул и взглядом приказал удалиться.

– Тебе перестали нравиться дамы?

– Мой Господин, Вы вправе думать, как считаете нужным. Но всё банальней: сослуживец пришёл проститься. Я полагаю, что обратно не вернусь?

– И ошибаешься! Возвратиться придётся. Приказываю украсть армейский магический накопитель и без промедлений привезти его сюда!

«Дружба с чернью, даже с такой полезной, как первый маг, не красит знатного человека. К Любеку надо присмотреться. На своём ли он месте?» – нотки сомнения беспокоили чело, покидавшего спальню Игна́циуса, Твела. «Впрочем! Начальник моей Тайной канцелярии и в прошлом являл признаки вольнодумства. Что сто́ит его личный почин, назначить палачом в Скрепи́нтер мещанина без диплома50?» – вспомнил феодал, как пришлось разбираться с имперцами. Знатным шпионам из комиссии Романда́нта унижение садиться за стол играть со смердом в преферанс. Пришлось извращаться, специально вызвать другого заплечного мастера, норави́нга. Герцог на две недели оставил столицу феода без палача, чем явно ослабил ведение судебных дел.

Которую ночь подряд один навязчивый сон беспокоил Лили́. Стоило ей закрыть глаза, как мираж охватывал разум. В нём она жёстко настаивала на возврате любимого медальона, что кончалось колотьём обидчика. Тот в ответ нагло хохотал и хлопал длинными ресницами. Постепенно виде́ния приобрело иной конец. Белобрысый переставал смеяться и вдруг становился необычайно серьёзным. Он благоговейно надевал девице на шею заветный амулет. Затем нежно брал за правую руку и вёл к большому зеркалу. Вот только посмотреть в него никак не удавалось – грёза на самом пике интриги неожиданно прерывалась. А принцесса глубоко засыпала.

Глава 15-я. Волкола́к

Всё бывает как-то вдруг:

как у друзей, так у подруг…

И́дрия отродясь не знала, когда это точно произойдёт. Но то, что сегодня – ей шептала интуиция и неумолимо твердило полнолуние51. Пора! Она надела грубое серое длинное платье и светло-коричневую накидку с капюшоном, взяла в сарае суковатую палку и корзинку для грибов. Склонив голову и потупив лицемерно глаза, девица вышла с постылого двора. Мурлыча тоскливую песню о тяжёлой вдовьей доле, она неторопливо двинулась через всю деревню к лесу. Внимательные взгляды буравили спину из-за заборов и окон. Ладную девичью фигуру по-хозяйски оглаживали мужские. И негодующе, и с завистью пронзали женские.

В лесу целеустремлённая путница перестала петь и убыстрила шаг. Отойдя от жилья вглубь чаши, чтобы скрыться от чужих глаз, она перешла на лёгкий бег. Путь вёл к глубокому, удалённому от всяческих человечьих тропок оврагу. Туда, где под охраной сплошного кустарника вдоль заросших зелёными бархатистыми кудряшками мха берегов журчал чистый тоненький ручеёк.

– Всё! На месте! Поскорее – можно не успеть!

И́дрия торопливо разделась догола. Сняла с себя символ веры: серебряный медальон – дуб с распятьем. Зато оставила на левой руке простенькую ленточку, что удерживала невзрачный плоский камушек неправильной округлой формы. Она торопливо сложила всё внутрь корзинки. А ту спрятала. Выкопанная яма с навесом из связанных решёткой веток и укрытых дёрном давненько служила женщине. Бросок ресниц выявил непорядок: подсох мох – придётся обновить.

«Успела! Уф!» – обнажённая красотка села перевести дух на мягкий бережок родника, опустила в бегущую струю ступни и стала ждать…

Приглушённый густыми зарослями жёлтой акации и клыкастого шиповника солнечный свет укладывал мелкие блики. Они россыпью ложились на покрытую пышными каштановыми волосами голову. Их прямые плотные пряди ниспадали до пояса. Наготу пряталась в них от чужого взгляда не хуже, чем в одежде.

Одинокий лучик пробился сквозь зелень и подсветил бахрому вокруг вишнёвого соска́, что стыдливо разрезал шевелюру и выглянул наружу. Набухший бутон попутно не забыл оголить часть белой как снег, атласной груди. Чуть прикрытые длинными ресницами на пол лица зелёные глаза с томной ленцой взирали, как ручеёк обтекает пальцы ног. Холодноватый поток щекотал подошвы изящных ступней. Он рождал приятную дрожь, что мелкими пузырьками поднималась по грациозным икрам до аппетитно округлых колен. Отдельные смягчали нрав и тёплой волной устремлялись выше… И глубже…

Началось! Набатом забилось сердце. Удар! Удар… Подступила тошнота. Рябь в глазах вспыхнула темнотой… Сознание из И́дрии вышибло напрочь. Человеческое тело выгнуло дугой. Лицо заострилось. Под кожей мощными желваками заходили меняющиеся кости. Побежали мурашки, в буйном восторге выталкивая из себя ростки шерсти. Налилась силой челюсть. Сквозь острые крепкие зубы закапала слюна…

Из оврага выбралась крупная серая волчица. Она отряхнулась от воды. Неестественный для обычного зверя ярко-синий адский пронзительный взор осмотрел прячущийся в темноту позднего вечера лес. Жуткий всепоглощающий голод пронизал ту, что ещё пять минут назад отзывалась на имя И́дрия…

Умирая, Матвей чётко знал, что будет «за чертой». Все рассказы и живых, и упокоившихся родных, сводились к одному.

Нестерпимые мучения стихнут. На какое-то время воцарит темнота. А затем перед взором во всю ширину предстанет крутящееся вправо переливающееся кольцо завораживающего света. Обруч начнёт увеличиваться, сиять ярче. Внутри него появится туннель. Он втянет внутрь и стремительно понесёт вглубь. Перед закрытыми глазами начнёт мелькать вся прошлая жизнь до минуты. Вспомнить придётся всё – даже то, что беспробудно забыл: от первого пульса матери, в беззаботной неге находясь ещё во чреве, до последнего мига перед смертью.

Вылет из странного коридора и воспоминание о собственной гибели совпадут до секунды. Виде́ния померкнут, поплывут. У них исчезнет яркость красок. Всё тело охватит сочетание лёгкой прохлады и невесомого умиротворяющего тепла. А сквозь него ручейками окружат души покойных. Родичи! Разум заполнят переживания и мыслями близких. Радость и счастье охватит всё существо…

Реальность огорошила непотребством. Нарастающая боль не стихала. А среди «спасительной» темноты, что дождался Матвей, в лучах ярко-зелёного цвета появился исполинский коричневый кукиш. Фигура из отвратных пальцев щёлкнула. Щелбан – и ватажник полетел в пустоту. В память парня впечатался образ кривого зазубренного ногтя. Он, тёмный со светло-салатовой окаёмкой, так и остался лежать на дне ипостаси. Груз оскорблений и хамской зло́бой преддверил убитому путь. Но, а что там? Вечность?

Нет! Темно! Затхло! Страшно! Иллюзорно ломит тело…

Вдруг! Яркий свет заливает всё вокруг. Слышен громогласный треск и наполняет страданьем… Чувства враз стихают – и в остатке одинокое ощущенье покачиванья на волнах. Недоумение теребит ум…

Судьба никак не уймётся удивлять. Потянуло опять вдаль. Колыханье сменилось полётом. Выдернуло как репку и понесло… Остановился! Что с осознанием? Оно преобразилось: исчезло осязание. Зато Матвей вновь теперь видит, слышит, и запах будоражит вроде как отсутствующий нос…

Волчица подняла вытянутую морду. С придыханием понюхала окружающий воздух. Ветер донёс манящий, сладковатый дух свежей мертвечины. Неприятная резь уколами расходилась по передней левой лапе. Это подвязанный к ней амулет дотошно сигналил о риске следовать за ароматом. Но голод оказался весомей. Лес зловеще вздрогнул от воя. Оборотень не сдержал обуревающий позыв и понёсся в сторону влекущего лакомства…

Запах приближался. Становился сильней и притягательней. Осталось десятка три прыжков. Ломота в лапе стала невыносима. Грозность опасности дошла и до вздорного характера хищника. Волчица остановилась, легла и поползла. Из-под еловых веток осторожной охотнице открылся широкий тракт. Посреди лесной дороги конники. Много! С железными палками. Испуг придушил голод: рискованно – придётся ждать…

Предчувствие не обмануло: незнакомцы ускакали. Вызывающий гнетущий страх тяжёлый запах стали исчез, растаял вдали. Да и боль в лапе улетучилась – неказистый камень дело знал. Крадучись подойдя к краю утоптанного пути, волчица одним прыжком перескочила тракт и бросилась через чащу к желанным «парным» трупам.

«Хрр-рр», – радостный раж захлестнул хищницу. Столь обильна находка! Голос победы ей так вскружил голову, что она сначала не ела, а зубами, что крепче стали, в упоении рвала мёртвую плоть. Она отхватывала одну за другой конечности, ломала лицевые части черепов, дробила, перетирала кости. Наигравшись, волчица приступила к пиршеству. Начала с вкуснятины. Плутовка разгрызала грудную клетку. А там? Выискивала сердце и смаковала. Она медленно, с наслаждением отсекала по маленькому кусочку и неторопливо глотала…

Вот очередной. Непорядок – лицо смачного молодого мужичка ещё не испытало остроту зубов игривого оборотня. Как пропустила? Надо исправить! Челюсти сбоку обхватили от уха до уха, сжала. Хрустнули кости. Но ощутить в пасти мягкий с приятной горчинкой мозг не получилось: сильная боль выкорчевала все прочие чувства. Взор пронзил яркий свет. Начало́сь обратное превращение…

Вернувшееся к И́дрии человеческое сознание повергло её в шок. Кроме столь памятного неожиданно случившегося первого раза, впоследствии не приходилось оказываться лицом к лицу убитых ей в другом обличье. По традиции женщина возвращала себе человеческий облик и разум с утра рядом с тайником, смывала с тела чужую кровь, а порой и… фекалии. Ханжески успокаивала себя, что жертва – не человек, а если и да, то какой-то ночной тать, и спокойно одевалась. Но сегодня! Нагая беспомощная крестьянка сидела под парой полных лун среди кучи разорванных трупов. Её била крупная дрожь, без надежды на сопротивление лишая воли и разума.

Обескураженная девица прикидывала, как добраться до заветного ручейка, куда достичь для человеческих ног – надо уж очень постараться. Взгляд случайно блуждал по трупам. Один, в двух саженях от неё шевельнулся. И́дрию обуял ужас. Она впала в ступор и не отрываясь смотрела, как тот вытянул единственную левую руку и стал подтягивать к себе брошенную рядом правую. Ещё недавно свирепая волчица в панике бросилась через тёмный лес…

Матвей прислушался к собственным чувствам: что-то не так. Запахи крови, сырого мяса, разнообразной листвы, почвы и многое другое заполонили сознанье. Сонм оттенков каждого аромата и чёткость восприятия поражали. Огорошило, что удалось оценить, как подванивает глубоко под землёй старый, приготовившийся к смерти крот. Будто рядом с носом! Да и слух не подкачал! Шелест леса вокруг разваливался на отдельный звук каждого листочка, веточки, шишки… А чириканье птиц, кропотливая возня в норках полёвок… Обитатели леса доносили присутствие издалека. Они наполняли разум Матвея гомоном и чутким знанием, где их найти…

Зрение преобразилось несказа́нно. Не столько повысилась сочность красок, сколько изменились тона. Круглые луны взирали на него не двумя жёлтыми дисками, а пятнами перламутра. Серые и голубые оттенки царили в каждом изгибе, щёлочке… Контуры предметов зыбко подрагивали и расплывались. Сказка! Но это ничуть не мешало их различать. Наоборот, помогало предугадывать манёвры – читать намерения. Матвею пришлось привыкать.

Не сразу парень догнал, что перед ним тракт, где он встретил колдуна-злодея. В двух десятках шагов на нём высятся закованные в броню рыцари. Меж суетится пеший, без доспехов и с палкой: «Ещё один гад!». Разглядеть подробнее мешал длинный тёмный силуэт посередине. «Что за пестик? Так это звериный нос! Я вижу собачьими глазами. Прикольно!» – сообразил ватажник. Сделав поправку, он продолжил наблюдать.

Прямо на дороге тело к телу лежали трупы товарищей. Злобный колдун каждому заглядывал в глаза. «Ворожит, подлец! Козни Роду строит», – обида, гнев и отчаянье мешали сосредоточиться. Мука завершилась: стража оттащила убитых за тракт в чащу. «Ура! Один жив. Ерёмка!» – радость заставила краски посветлеть, но вскоре померкли. Враги построились клином и ускакали. Пленённого сына Трофима они волочили за собой на палке с петлёй. Душа рванула проследовать за ним! Но куда? Прихоти зверюги жили сами по себе.

Жучка, так назвал остроумный паренёк псину, чьи зрачки невзначай оседлал, рванула вперёд. Пролетела над трактом. Спустилась в овраг. В низине внавалку лежали тела сотоварищей. «Что она делает, негодяйка? Рвёт на части собратьев-ватажников!» – слышащий лязг зубов, треск ломающихся костей и довольное урчание Матвей обозлился. Мужчина пригляделся – пред ним останки молодого человека. Черты лица заставили вздрогнуть. «Так это же я! Мой труп» – пронзила догадка. «Нет!» – во всю мощь заорала душа и, внезапно обессилев, провалилась в забытьё…

Не разбирающая пути И́дрия бежала через чащобу. Ветки хлестали её по лицу и голому телу. Корни деревьев царапали ступни до само́й крови. Страдания пересилили страх: тяжело дыша, беглянка остановилась. Заработал ум: так она никуда не дойдёт. Крестьянка стала рвать стебли травы, что повыше. Благо лунный свет помогал ей в поисках. Сплести лапти – несложный труд, только время. Готовы! Теперь на дерево – нужен ориентир.

– Вот маковка знакомой церкви! Ура!

Светало. Уставшая от тяжёлой дороги женщина вытащила из тайника корзинку с пожитками. С удовлетворением опустилась ничком на покрытый утренней росой мягкий, нежный мох. Сон сморил её…

Лёгкая дремо́та прервалась весёлой трелью соловья. Пора приводить себя в порядок. Вычёсывая из волос застрявшие ветки, нагловатая блудница размышляла: «Пойду, как устоялось, на исповедь к «длиннохвостому» попу. После оральных ласк без проволо́чек разом отпускает все грехи. Деревенские думают, что я с ним сплю всю ночь. Ха! Дурачьё! А он молчит как рыба. То ли боится, то ли стесняется чего. Тот ещё крендель!».

«А вот насчёт ночного недоразумения придётся идти на поклон к вонючему колдуну. Пусть починит подаренный им талисман – неправильно работает. Это ж надо! Среди ночи меня в человека обернул», – надула губы красотка.

– Да! С ним пары «прогло́тов» не прокатит. Во все дырки залезет. И не по единому разу… Обоссыт, обосрёт… Неделю мыться от прилипающей вони… Как этот гад отвратителен! Но надо перетерпеть – куда денешься? Один он в здешних лесах такой… Да и польза есть. Спасительный амулет дал… Обещания выполняет… Да и не справится мне с ним – для него оборотень, что кошка: захотел – погладил, нет – пинка дал. А обманешь, так Инквизиции вложит – подонок ещё тот!

Пора одеваться. Но остатки усталости держат в уединении с природой. К «батюшке» надо идти без смятения. Облокотившись спиной о крепкий куст и устроившись поудобнее, И́дрия раздвинула ноги. Левая ладонь снизу ухватила правую грудь. Сжимая и поглаживая её, медленно устремилась к соску. Другая же рука нежно ерошила гладь бёдер внутри. Всё ближе и ближе бархатистые коготки двигались к лону. Молодая женщина глубоко задышала. Спина стала ритмично изгибаться. Половые губы надулись. Большой и средний палец раздвинул их. А указательный игриво проник внутрь, в щёлку. Он мягкими круговыми взмахами всколыхнул колышущуюся внутри всего тела сладостную истому. В зажигательный такт задвигались широкие бёдра. Под припущенными веками зашевелились покрытые поволокой зрачки. Исступление страсти росло с каждым жестом…

Матвей очнулся. В свои двадцать с коротким хвостиком лет об отношениях с дамами ему доводилось лишь грезить. Сейчас перед ним мёртвым, предстали раздвинутые точёные женские ноги. Между которыми внутри лона мерно двигается рука. Бёдра подрагивают и совершают вращательные движения внутрь. Слух взорвал звук тяжёлого порывистого дыханья. Подобное не имело и шанса оставить девственника в равнодушии. Интерес превысил пределы.

Состояние радостного задора перебил червячок сомнения: «Почему я вижу это всё со своей стороны? Это что?! Я?! Баба?».

«Нет!» – от безумного вопля внутри всё лопнуло. Сознание мужчины не выдержало испытаний и вновь отключилось…

«О! Сейчас! Ещё чуть-чуть», – мысль сладострастницы прервалась на самом пикантном и драматичном месте новым превращением…

Огромный волкола́к нёсся через лес и злобно сверлил синими глазами пространство перед собой. Первый раз в другой жизни И́дрии случилось две вещи. Голод перекрывался тянущим неприятным чувством внизу живота. И путь ликантро́па через кроны деревьев освещало не Лок или Лия, а яркое, восходящее к зениту солнце.

Глава 16-я. Мухи на мёд

Круго́м одни агенты –

не ждут их сантименты…

Джек Харрис, детектив-следователь стоял в пробке. Он тащился на личном автомобиле в Уиллоубрук на вызов в МЛК-ЛА. «Да, да! В чёртову мозоль для копа», – рутина напрочь подъедала пыл офицера. Настрой вдобавок портило то, что весь цвет отдела убийств Южного бюро – «шуршит» по больнице. А возглавляет группу непосредственный начальник Джека, лейтенант Билл Райт. Но Харрис ехал не в помощь к сослуживцам. У них своё яркое дело по чудовищному преступлению: «расчленёнка» прямо в кабинете. Перспектива – первые полосы! Джеку же сунули «висяк». Очередной «Джон Доу52». Без документов. Дактилоскопия: и генетическая, и «пальчиков» – зеро, в базе данных нет. Беднягу измордовали, а затем добили острым предметом – ни орудия убийства, ни наличия места происшествия.

Негодование переполняло и било по самолюбию:

– Пока Райт рисуется перед папарацци, мне придётся заполнять кучу бумажных бесполезных форм. А в конечном результате? Ноль! Надежды не светит никакой. Зато у них…

Мысли приобрели жёлчный характер:

– Лейтенант настолько любит нигг…

Джек поперхнулся и сглотнул слюну: подобные эпитеты и в мыслях не сто́ит проговаривать. Но не сдержался. Гнев продолжил бередить душу:

– …афроамериканцев, что берёт их на все знаковые расследования. Как сегодня! А работы то? По громкому душегубству, просто смешно! Изучить записи камер, что в клинике понатыканы аж в сортирах – и город снимет перед горе-сыщиками шляпу. О них напишут. Они в объективе камер. А мне, офицеру со стажем: никому не нужное задание, искать, кто убил нелегала… Такой нынче жребий традиционного белого мужчины в демократическом штате. Служивший ещё при Дэвисе53 дед ворочается в гробу: в те времена подобного и рядом не лежало…

«Обиднее всего, что это столь пристрастное распределение работы в коллективе устанавливает сам лейтенант. А он – такой же белый и традиционный! В одну церковь ходим. Но нет ему милей эти… Когда сию должность занимал Кардо́зо, латинос, как и наш капитан, или та бесноватая нимфоманка Росс, сама афроамериканка – служба шла проще», – невесело резюмировал детектив.

Джеку несказанно повезло. «Убитый» жив! Лежит на больничной койке и хлопает голубоватыми глазками. Пока детектив «толкался» на дороге, личность пациента успела проясниться – объявилась супруга. Нет надобности ни копаться в базах, ни вынюхивать снимки с камер… «Законно или нет, что Кристофер Ламберт находится в США, пусть Ю-эС-Си-Ай-эС грызёт кирпич», – отсыл сей загадки к федералам из иммиграционной службы полностью успокоил офицера.

Осталось допросить. Но сегодня не вариант! Этот тип не понимает нормальную речь. «И не мне. Мы по трупам», – улыбнулся Джек. Вскоре ожидался приезд жены. «С ней и проведут дознание. Фамилия кого-то напоминает», – последняя фраза мелькнула в голове и прилипла. «Неважно! Пусть разбирают те, кому по штату положено», – отмахнулся от навязчивой мысли Харрис. Оставил дежурной медсестре контакты. Формально попросил перезвонить у ожившего Ламберта супругу. Будет ли семья подавать заявление на покушение или нет – офицера отдела убийств не волновало: чужая юрисдикция. Отправив рапорт о закрытии расследования в бюро, детектив решил навестить работающего поблизости начальника…