Без сомнений

Из возникшего овала волшебного коридора шагнул Кре́линс. Без видимого труда он волочил за собой мэнкетчер с упирающимся юнцом, как уборщица швабру. «Ещё ребёнок», – улыбнулся Фере́нсис. «Но оперившийся и закоренелый преступник», – твёрдо прошептал Хе́кслет. Священник скривился: «Это язычник. На нём нет божьей благодати. Милорды, я робко полагаю, что в присутствии служителя Церкви вы не нуждаетесь. А сие недозрелое семя в беседе о собственных кознях не приобретёт помыслы о Боге».

– Полноте, Ваша Светлость! Вино не остынет. Да и ведущий в сию замкнутую келью портал тю-тю – придётся поработать вместе. Я ж колдовать в Скрепи́нтере имею право внутри приютившего нас зала: переправить Вас вне, в местный храм к бражничающей компании не смею и пытаться.

Боль от потери отца настолько придавила Ерёму, что он не обращал внимания на всё, что происходило вокруг. Ни тычки, ни зуботычины, ни сам факт полонения не вывел сына Трофима из ступора. Он односложно отвечал на вопросы «безбородого», плёлся за ведущим его на палке с надетой на шею Ерёмки петлёй конником. Даже когда оказался прикованным в камере, он ни огорчился, ни удивился. Все чувства перекрывала тяжесть утраты. Хотя нет! Одно событие на минуту обратило на себя внимание. Пленника боднула в грудь мелкая черноволосая чумазая девчонка. Она неловкостью напомнила младшую сестру, дразнилку Лельку. Да и звали чувырлу схоже: Лили́ – паренёк слышал, как ту подзывала толстая тётка.

С детства батюшка для мальца стал единственным светом в окошке. Крепко сбитого, могучего, с широкой раздвоенной бородой Трофима уважали в станице и побаивались. На опасные и решительные мероприятия выбирали атаманом. Сын боготворил его одного, не привечал ни родных, ни односельчан. Не жаловал он и усопших предков. Не вызывал их к себе, ни делился радостями и печалями, ни слушал их мудрые наставления… Потому и рос оболтусом.

Дни в узилище пролетали, и на собственное удивление мысли стали зарождаться в бестолковом сознании молодого общинника. «Папа умер – я смогу его призвать! Но как?» – Ерёмка закрыл глаза и громко произнёс: «Отец, приди!». Ничего не произошло. Юнец пытался и так, и эдак: неудачно. Впав в отчаянье, он застучал свободной от оков рукой по стене, разбил её в кровь и зарыдал.

Обессилев, юноша задремал. И во сне ощутил, как тёплый комочек проникает к нему в грудь. Пред взором предстало строгое лицо уме́ршей в прошлом году бабушки. «Жив он. Не зови: придёт – умрёт», – чётко, как наяву прошептали губы. «Где, что, как», – ничего не успел спросить внук. Чьи-то снимающие оковы руки бесцеремонно выдернули его из виде́ния. Ерёмка попытался оттолкнуть громадного чернобородого мужика в засаленном кожаном фартуке – желание разузнать про отца заставляло бороться. Но куда там…

Допрос шёл неспешно. Все вопросы узнику задавал Бора́тис. Кардинал оказался единственным, кто изъяснялся на языке резов. Маг беззастенчиво уснул. Он не реагировал ни на стоны и крики растянутого на дыбе пленника, ни на громкую ругань канцеляриста на палача. Хе́кслет неустанно требовал усилить воздействие на пытаемого для большей правдивости. Кре́линс ломал клещами узнику всего по одной фаланге на пальце. Его спокойный бас неизменно отвечал: «Простите, милорд, я подданный герцога Аланделе́йн. Действую в рамках полученных от господина инструкций». Во фразе отсутствовала ложь. Мещанин из захолустного городка Кло́удин бессменно выполнял карви за родной кузнечный цех. А любая отсебятина обесценит податно́й труд целого года. Не поспоришь!

– Стоп! Соратники. Вы усердием источник знаний для нас до конца ухандокаете. Ведь не просто язычник, а ро́довик. Не вытерпит боль и утечёт к предкам. А нам перед графом Романда́нтом краснеть придётся. Казнь – прерогатива местного феодала, а не нашей комиссии. Отдаст Богу душу, как отчитаемся?

Маг приподнял голову, что уткнулась седыми кустистыми бровями в лежащее на столе левое предплечье, и зычно стал увещевать сослуживцев прекратить потерявшие всякий смысл истязания.

– Не богохульствуйте, Фере́нсис! Не способен поганый отдать свою мерзкую душонку Богу, не примет язычника Кемле́й без раскаянья. А потому и не сработает обряд отпевания37.

– А что, насчёт ритуала амаропомазания38, преподобнейший? Монсеньор! Приведите к Вере! Вы ж кардинал и рукоположённый епископ…

– Святые таинства для проникшихся правдой о Господе, а не для подобных отродий. Да и невозможно: на стенах зачарованные каменюки висят – не дадут доброго дела священнику посреди волшбы сотворить. И не перестарались мы! Кре́линс разве что пылинки сдувает с подследственного. Фере́нсис, Вам надо посмотреть решительность в получении истины у нас в инквизиции. Но в прочих выводах с Вами согласен. Призвать неверующего с того Света для ответа за грехи его, я, служитель Го́спода не смогу. Но и у вас, магов не получится. В потустороннем у него предков мириады. Ухватятся – не пустят. Хватит ли силёнок вытащить дух для беседы супротив воли супостатов?!

«Уверен, что уважаемый Фере́нсис не справится. Да и зачем ему? Но хватит риторики. Завершаем! Всё что надо выяснили. И обедать давно уж пора. Засиделись!» – теребящий рыжую шкиперскую бородку Хе́кслет закончил обсуждение. «Полечить перед новым допросом?» – вытирая фартуком кровь с рук, проявил интерес Кре́линс. «Не наша забота, мы всё», – отрывисто ответил канцелярист. «Грешно верующему человеку беспокоится о теле нечестивца без должной причины», – напутственно добавил Бора́тис.

Глава 13-я. Неубиваемый

Уж траур по нему играл,

а бледный фраер банковал…

Эжен пришёл в себя после столкновения: «Жив! Светящееся чудище не добило. Повезло! Но где я?». В бездонной черноте безоблачного неба сияли созвездия. Пройденные в Академии лекции по географии, как по расположению ночных светил выяснить страну пребывания, не помогали. Не то, что нельзя просчитать угол, так нет знакомых сочетаний. Одинокая восходящая луна39 чётко подсказывала: занесло туда, откуда пешком обратно не добраться. «Да и какая здоровая? Раза в три поболее, чем Лок и в четыре чем Лия» – восхищённо подумал инопланетянин.

Слева мозолит глаз причудливой формы блестящий экипаж – кабриолет. Пахнет металлом, добротно обработанной кожей и гарью. Два слепящих, почти белых, луча спереди сей конструкции мощно режут темноту и точно выдают источник последних злоключений. С этой повозкой встретился бедный лоб едва сбежавшего от грозной нечисти Эжена.

«Как столь чудная коляска едет?» – родился вопрос у попаданца. Упряжь отсутствует, рядом ни коня и ничего схожего. Неудобные, странные колёса. Их обтянули толстыми рифлёными кишками. Такие обода должны цепляться за всё подряд. Зачем? Резанувшая со спины в грудь резкая боль заставила пытливый ум порталоведа прервать изыскания. Некто ухватил его за плечи и поволочил по земле. Услышав лёгкий стон, незнакомец нагнулся. Перед взором раненого волшебника предстало лицо заплаканной женщины.

Яркий свет кабриолета живописно озарил склонённую фигуру, выхватил каждую мелкую чёрточку. Чёрные локоны волнами ниспадают ниже плеч. С лебединой точёной шеи свисает блестящая витая цепочка с амулетом. Не виданный Эженом за всю длинную, по мнению парня, жизнь оливковый отлив кожи привносит ощущение нереальности. Лицо девы столь прекрасно, что у мечтательного парня замерло в груди. Слёзы на щеках не только не портят внешний вид, но и напротив. Они радужно переливаются, как на восходе солнца искрится скатный жемчуг. Благородно изысканный и в тот же миг загадочный облик вызывал сомнение: человек ли это?

В свитках библиотеки Академии бывший студент читал, что в иных мирах есть сказочные существа – эльфы, прекрасные, как рассвет. Похожи на людей, но у них другой цвет кожи и заострённые, звериные уши. Чтобы рассмотреть диковину, Эжен протянул руку, дабы откинуть лениво вьющиеся тёмные волосы и подтвердить догадку. Однако силы оставили его – «не альбинос» вновь впал в беспамятство…

Город Лос-Анджелес. Приёмный покой МЛК-ЛА. Рядом с койкой больного стоит заступивший на дежурство врач Фальк. Среднего роста, после сорока. Он просматривает документацию на нового пациента. Строго поблёскивает зрачки глаз на поднёсшую бумаги дипломированную медсестру Сару. Ум сравнивает результаты внешнего осмотра с данными из первичных анализов. «Поступил вчера под утро. Наружные повреждения лобных костей черепа. МРТ головы: переломов, внутренних кровоизлияний нет. Колотое ранение. Ага! Со спины в область сердца. Рентген: повреждено левое лёгкое, тотальный гемото́ракс40 Угу! Верхняя граница затенения выше края лопатки (кровопотеря от двух литров)», – веско плюются словами губы.

– Где анализ крови? Заборы сделали? Пациент с ножевым вторые сутки… И ещё не в реанимации! Недаром сплетни про нас ходят.

– Да я всё сдала! Должным образом! И на биохимию, и на ДНК, и плевральную пункцию… Ответов из лабораторий пока нет.

– Что они там думают…

Фальк сделал паузу, чтобы не выругаться. «Две тысячи кубиков Рингера-Кребса41 и в реанимацию. Срочно!» – кратко бросил он. «С фенотипом42 крови пусть разбираются другие», – буднично подумал уставший от напряжённой смены врач…

Сознание вернулось к Эжену. Он лежал на металлической кровати с пружинистым матрацем. Раздели, помыли и накрыли белой тканью, неизвестного состава. Ни лён, ни шёлк… У койки стоит столбом на подставке железный штырь. К нему приторочили заполненную на одну половину бесцветную жидкостью бутылку, чьё сужающееся горлышко свисает к полу. Раствор через прозрачную трубку, что заканчивается иглой из металла, попадает лежащему прямо на сгиб руки, в вену. «Подчиняют или опыты?» – криком об опасности обожгла мысль. Ощущать проблемы в теле будущих магов учат с первого курса. Ответ расслабил: «Яда нет, жидкость тонизирует и восполняет потерю крови. Лечат!».

Кроме подливания «бодрящей» водицы, неизвестный целитель нацеплял по всему телу и по голове больного кучу присосок. От каждой тянулись по жгуту к утвари, что в виде ящиков разных размеров и форм раскинулись вокруг. По фигурным «мордам» бегали огоньки и картинки. Извивались чудны́е линии, мелькали таинственные значки. Для чего сия конструкция? Эжен, что по меркам солидных магов, едва вступивший на путь повелителя гавва́ха юнец, понять подобное был не в состоянии. Потуги напрячь пытливое воображение догадкой канули в пустоту. Зато похититель безделушки герцогской дочери сам себе ручался, что на него эти загадочные сундуки никак не повлияли. «Кстати! А где амулет?!» – с груди бравого борца с карликами Ксинаалга́т исчез…

Кто и зачем о чужом человеке заботится, не беспокоило полного амбиций чародея. Раз стараются – значит, им надо! Но надеяться на лекарей со стороны – не для тех, кто счёл себя волшебником. Исцеление надо забирать лично в собственные руки. Теорию врачевания колотых ран Эжен проходил ещё на третьем курсе Академии. Практики маловато! Разве что по рассасыванию гематом тех, каких Эжен получал в достатке во время стычек с однокурсниками. Светлые волосы и нехватка растительности на лице: раздражали многих.

– Сначала надо восстановить кровопотерю. Жидкость из бутылки – класс! Но собственную не заменит.

Концентрация. Мысленное усилие. Ещё одно! И края разрывов у крупных артерий и вен поползли друг к другу. Прижались! Теперь осталось одно – срастись.

– На мелкие сосудики силы тратить не стоит – организм восстановит сам. Кровь спеклась в груди: не гноится – разберусь потом. Сейчас покой и… Ждать!

Эжен умиротворённо вздохнул. Медиативный сон обнял чародея. А он? Взял и остановил себе сердце.

Сара зашла в палату – пора поменять бутылочку в капельнице. Внутренние часы медицинской работницы со стажем тикали не хуже электронных. Взгляд на ёмкость! Та опустела лишь наполовину. Почему? Ведь времени прошло предостаточно. «Ох!» – больной в опасности. Не капает! На реанимационном мониторе: ЭКГ, ЭЭГ – изолиния43. Счёт пошёл на минуты, и пациент умрёт.

«Во второй остановка сердца! Реанимацию!» – крикнула медсестра через прикроватный селектор и схватилась за дефибриллятор.44 Разряд. Ещё один. Пациент резко открыл веки. Сверкнул глазами. Из шевелящихся уст поразительно чётко, с дикцией и ноткой поэтичности, темпераментно льётся непонятный Саре набор звуков. «Удалось! Вытащила. Уже ругается. Да так убедительно… Как здоровый прям», – облегчённо выдохнула женщина. Увы, расслабиться «удачному реаниматору» счастье не улыбнулось. Вдруг наступила темнота. Обесточило всю больницу. Свет исчез и в палате, и в коридоре.

«Что с потерпевшим? Молчит! Почему медлят с аварийным генератором?» – с каждой секундой тревога плотнее заполняла голову Сары. Лихорадка спала – дали свет. Женщина покосилась на циферки часов: «Аж семнадцать минут!». Не принесли радости и вновь заработавшие приборы. «Бедный бормотун!» – ни пульса, ни церебральной активности. Поздно! Больного спасти не удалось. Накатившая усталость придавила эмоции у сестры милосердия. Но тихо опечалиться у неё не случилось. Нагло подбоченясь, на правом глазу у погибшего без стеснений сидела жирная чёрная муха. И пялилась прямо в лицо. Колоритный буквально, как у человека, взгляд говорил: «Это моё – не подходи!».

Кровь ударила Саре в голову. Она схватила прикроватное полотенце и с остервенением стала лупить по «захватчице». Сердце прыгало из груди, а по кончикам век потоком катились слёзы. «Откуда?!» – чудом взявшееся в стерильном помещении насекомое добило нервы, и до этого расшатанные мерзкими совпадениями. На пике сих безумств в палату вихрем влетел Фальк…

«Сара, может это и к лучшему?», – вернули женщину к реальности участливые слова доктора. «Подумай сама! Он – подкидыш. Без документов, и, что главнее, страховки. Судя по прикиду, жертва разборок среди бездомных. Поступил в рваных лохмотьях и вонял как океан вслед за штормом. Санитары ему за пахучесть дали кличку: «аквамэн». Выживи он после остановки деятельности мозга, так превратился бы в овощ. Так что успокойся! Подождём гипостатических пятен45… А там в морг», – буднично добавил врач…

Медитацию Эжена прервали: сильная нескончаемая боль распёрла грудь. Через расслабленное тело раненного проходил бесплотный поток той природы, что сокращает мышцы, но только громадной силы, как удар молнии. «Всё-таки опыты! Чуждые маги? Кто посмел? Где этот враг? Не позволю!» – следовали одна мысль за другой. Осмотрелся: никого хоть на крупицу способного к подобной сложности волшебству вблизи нет, порталы для нападения и́здали отсутствуют. Как агрессору удаётся напасть?!

В комнате лишь одна женщина средних лет в голубоватом халате, чей взгляд над закрытой повязкой, что скрывает нижнюю часть лица, полон сочувствия. В поднятых ладонях у неё два больших округлых молота с коротенькими ручками. «Вроде как оружие? Нет! Точно не она! Эта дама беспокоится обо мне, сострадает. Защищает? Но тогда от кого? Как достать негодяя? Попробую!» – заклятье «зеркала»46 сорвалось с губ чародея. Против серьёзного недруга приём явно слабоват! Но он единственный, какой пришёл на ум того, чьё тело раздирали едва выносимые страдания.

Сработало! Боль поутихла. Потух свет. Мрак вобрал всё вокруг. Испуг и волнение «заступницы» выплеснули столб пёстрой смеси хладогрива и лобкозуда (гавва́хов страха и нетерпения). Поистратившийся чародей хлебнул обоих – стыд въелся в мозг. Усвоенный эфир раскрыл пикантный штрих: эта женщина боялась не за себя. Чуткое сердце переполняли пронзительные эмоции переживаний за раненного. Сам Эжен, будучи эгоистом, столь явного самопожертвования за чужого, едва знакомого человека до сих пор не встречал. Он понял, что нападения нет! Женщина, как умела, пыталась спасти ему жизнь.

Грустить и терзаться угрызениями совести, когда тяжкие раны разъедают тело – времени нет. Побочным эффектом у заклинания стала темнота. Сломались причиндалы и у «спасительницы». Пока чинят, можно активно поправить здоровье. Эжен вновь погрузил себя в сон…

Выбитые пробки оказались не самым важным инцидентом в госпитале. После включения света выяснилось ужасное. В кабинете начальника лаборатории крови нашли изуродованный труп. Злосчастного доктора Робертса опознали сразу. Сомнений не вызвало ни у кого – лицо сохранилось как у живого. А вот тело…

Кошмар потряс привыкший ко всякому, вчерашний Кинг-Нарбор. Весь персонал подробно, до малюсеньких деталей обсуждал страшное и загадочное убийство. Слухи один ужаснее другого бродили по устам и змеями заползали в уши. Да уж! На «ковид» такую смерть точно не спишешь. Болтали, что у несчастного попросту нет части туловища. Да и кровь пропала. И капли не осталось!

Уже прибыли и по коридорам деловито расхаживали полицейские офицеры. Тщательные расспросы мешали. Но работа медицинского учреждения не прекращалась. Болячки и раны медлить не будут…

Ждать посинения, как поручил Фальк, и ежеминутно переживать Сара не стала. Перед входом в палату женщина смахнула непрофессионально навернувшуюся на глазу слезу и, в задумчивости пропуская вперёд санитара из морга, зашла внутрь. Подложивший под себя скрещённые ноги мертвец сидел на каталке. «К нам пока рано», – произнёс невозмутимый санитар и не прощаясь вышел прочь. Сара без слов упала в обморок.

В эту минуту за квартал от МЛК-ЛА Консуэлла с ожесточением вытаскивала из своего великоватого на три размера, отвратительного брючного костюма мелкие подушечки и кидала их в багажник кабриолета. «Всё зря! Ездила! Маскирова́лась. А ещё… Кара́мба! Выдала своё настоящее имя… Как это нелепо? Полагала, что так будет запутаннее. Идиотка! Прикрываться тем, что надо скрывать! И настолько проколоться с контактным номером телефона! Хорошо, что успела сбежать…» – её невесёлые мысли внезапно прервал телефонный звонок: «Синьора Вальдес? Вас беспокоит, Сара, медсестра приёмного отделения. Произошла ошибка в диагнозе. Ваш муж жив… Приезжайте скорей!».

Глава 14-я. Девы и кавалеры

Мечты и слёзы, плач и крики:

тому виной – мужские лики…

А те спешат интриговать:

не жаждут женщин целовать!

«Где? Ииии-ии-и…», – второй день подряд истошно раздавался гулко несущийся под сводами покоев дворца детский жалобный крик. Лили́ кричала так пронзительно, что у стоя́щей рядом с ней Доры, глохли уши. Скинув розовое батистовое одеяло на пол, девочка сидела на кровати и маленькими голыми пятками ожесточённо топтала его. Успокаивать «истеричку» Дора не пыталась – семь бед один ответ. За недогляд провинившуюся служанку на конюшне ожидали вожжи, а если выживет, то возвращенье с позором в родную деревню. А дома новая порка. Уже от своих! За провал в исполнении карви перед землевладельцем отрабатывать придётся другим…

У расстроенного ребёнка сила голоса столь высока, что визг доносится до будуара Элеоноры. Герцогиня сидит на банкетке. Ровненько, как чайный тюльпан в горшочке. Она горделиво всматривается в зеркало, что представляет собой фигуру из пары разных по размеру касающихся под углом овалов. На лице у женщины отражаются то надменность, то кокетство. Две камеристки тщательно укладывают неуступчиво вьющиеся густые волосы госпожи. Одну прядку за другой. Попробуй ошибись! Цвет локонов соперничает с золочёной оправой у зеркал, что вьётся широкой лентой из букетов лилий. Счастливая улыбка бороздит лицо красавицы. «Пусть помучается, маленькая дрянь!» – мстительно смакует ор мачеха. Страдания падчерицы греют её изнутри…

А в другом углу крепости, среди утолщённых стен каземата спряталась потайная комната. В ней герцог выслушивает доклады. Темнее тучи сереет у него лицо. Он явно недоволен. Четыре крошечных колдовских светлячка по углам приглушённо освещают синьора и двоих вассалов. Аскетичную каморку без мебели в явном избытке напичкали чарами: не подслушаешь, не подсмотришь. Игна́циуса с Любеком стоят навытяжку. Чувство вины заставляет краснеть пред повелителем. Варёные раки, да и только. Речь ведёт маг.

– Создать порт, чтобы вернуть украденный артефакт, сегодня нет шансов. Тать спрятал камень и отдалился от него. Но этот факт не дарит надежды. Протолкнуться к амулету моих сил не хватает – больно уж велик до него путь. Способен помочь армейский стигмат, не ниже полкового. Не по рангу мне освещать подобный вопрос. Но это потребует личного согласия Императора! Вдобавок вор плотно упаковал камень: свободного пространства над поверхностью недостаточно для проникновения и клопа.

Охарактеризовал чародей невесёлые шансы на успех по исправлению ситуации.

– Перспективы поиска похитителя иллюзорны. При попадании в навь беглеца атаковала необычайно крупная нечисть. Излучения а́уры жертвы и хищника переплетаются. Выделить человеческую я не смог. Это даёт право полагать: наш враг ушёл в нихи́ль. Тварь добилась своего, настигла уже в мире живых и сожрала. Подобный домысел объясняет факт, как вор бросил похищенное. Есть вероятность, что негодяй жив или в посмертии, но за пределами моих скромных умений. В распоряжении Императора есть люди компетентнее. И не одни лишь маги! При косвенном поиске эффект у художников выше всех похвал.

Добавил Игна́циус о шансах на месть.

– Сдай дела Келе́йну, стража столицы пока обойдётся без ворожбы. Остальные распоряжения оглашу после вечерни в Тронном зале

Резюмировал собственные выводы герцог и беззвучно исчез через потайной ход. Любек подал голос.

– Могло быть и хуже.

– Пронесло. А вот ты! Взялся убивать мага – делай без промедлений и наверняка. Иначе просто бессмысленно. После ответного удара кулаком, почему не сообразил, что в сердце не попал?

– Демон на воротник! Сглупил: не повторил, не сунул под правую лопатку.

– По-хорошему нужно голову рубить, а не изображать крутого фехтовальщика и тыкать, как на поединках за честь.

– Каюсь – облажался! Обстоятельства… Ворвалась стража. Мне светиться ни к чему. Подмога в доброй паре шагов… После удара в черепушку я не в себе… Вовремя и не сообразил.

– Ладно! Сделанного не воротишь.

– Не беспокойся, ссылка будет недолгой – ты спасал задницу синьора чаще, чем та посещала отхожее место.

– Поживём и всё увидим: волк не выдаст, свинья не съест.

Беседа сослуживцев закончилась на дружеской ноте…

На вторые сутки крики Лили́ сменились надрывным горестным плачем. «Я знаю кто! Это тот оборванец! Тот, что носил медальон до меня. Подлец! Обманом забрал у меня радость», – горестно стрекотала мысль. А сквозь слёзы, как назло, всплывал образ: наглые белобрысые кудряшки и противный курносый нос в веснушках. Не забыла Лили́ и про упругую и мягкую, как папин трон, гнусную грудь, куда прошлым вечером она так неосторожно тюкнулась лбом.

Дверь в комнату раскрылась. Стражники, что стояли извне, встали караулом внутрь. К плачущей девочке подошёл отец. «Дочь! Ты, как я – потомственный Недлу́нг! У нас в роду не случается неудач, только победы, иногда через годы. Нет отчаянью! Терпенье и воля решат всё», – высокопарно-торжественная речь отца остановила всхлипы. «Да, папа! Я буду стараться», – церемониалом принцесса пользоваться не умела, как ни бились с ней преподаватели.

Внешнее спокойствие не умалило ража и ненависти к воображаемому обидчику. Фантазия рисовала разнообразные формы мести: «Лили́, ему ещё покажет! Негодяй, как взял, так и отдаст…». Прошёл день, вечер, наступила ночь… Но сон не даровал покой. Подлец прокрался и в него.

Дочь повелителя вежливо попросила. Она с «достоинством» потребовала… Без успеха! «Ну раз так?!» – Лили́ кинулась к наглецу и дёргала, и таскала за эти гадкие светло-русые кудряшки. Принцесса колотила гневными маленькими ручками ненавистные веснушки… Наказанный похититель нет, чтобы просить пощады и встав, как и полагается смерду, на колени, и смиренно вернуть медальон, лишь беззаботно смеялся…

Причёска готова. Небрежным взмахом руки герцогиня отсылает слуг. Она остаётся в будуаре одна. Тонкая кисть тянется к бежевому туалетному столику из самшита. Пальцы достают из третьего ящичка круглые пяльцы. Элеонора любит рукоделие. Блестящие длинные ногти снуют челноком над батистовой подушечкой. Той несказанно повезло. Уже вторую неделю, как благородная дама вышивает на ней гладью. Букет полевых цветов зацветёт на ткани и подарит флёр живости в строгие покои. Каждый стежок прорисовывает тонкие очертания и мелкие детали…

Стук друг о друга латных сапог и громкие приветствия отдаваемой стражниками чести заставляют прислушаться и прервать рукоделие. Смысл суеты во дворце начинает доходить до молодой женщины. «Сам пришёл её успокаивать! Меня же, законную супругу не видит в упор! Какой гад?! Свинья!» – сломанные пяльцы47 летят в угол комнаты. Иголка впивается в безымянный палец левой руки. Аккуратное, с шафрановой подушечкой креслице, из того же материала, что и столик, со стуком падает навзничь.

Вышивка безнадёжно испортилась. По аккуратной глади расплылось грязное багровое пятно. Уже не важно! Традиции требуют ритуально сжигать любую вещь, где кровь знатных господ оставила свой след. Разъярённая красавица наискосок повернула голову вбок. Она захотела унять дрожь с ресниц. Взгляд выхватил облик двух величавых зверушек. На упавшем кресле подлокотники поддерживали позолоченные львы. Вживую таких забавных кошек Элеоноре видеть не доводилось. Но на барельефах… Грозные и заодно умильные лики по чуть-чуть дарят «златовласке» покой. Да и с пальцем всё стало неплохо: ранка почти затянулась.