То в гору, то вниз

– С соседней машины сними! – побагровев лысиной еще раз грохнул кулаком по столу начальник.

– Вот так и приходится хорошую машину разорять, – глубоко вздохнул блюститель механизмов цеха пластмасс. – Бардак! Кругом бардак! Чего делать-то? А, снять, снимем… Да чего там «снимем»? Уж сняли и поставили. Только, чего делать дальше будем? Как жить?

– Значит, машину отремонтировали? – начальник цеха быстро перевел взгляд на мастера Сидорова. – Сколько корпусов сделали сегодня.

– Нисколько, – еще ниже опустил кучерявую голову мастер.

– Почему?!!

– Пресс-форма сломалась.

– А как же ей не сломаться, если в неё горелый материал впрыснули? – оторвал зад от стула мастер участка ремонта пресс-форм. – На время ремонта машины обогрев цилиндра надо было выключить. А у нас ведь никому до пресс-форм дела нет: всё подряд в них дуют, всё подряд! Бардак, кругом бардак. Никому ничего не надо.

– На себя посмотри, – огрызнулся Сидоров. – Кто мне вчера кривую секцию в пресс-форму сунул?

– Не звезди, – прошипел ремонтник пресс-форм и погрозил производственнику кулаком.

– Сам не звезди, – продолжал отстаивать честь своего участка Сидоров.

Виталий Петрович выпучил глаза, подобно вареному раку, и до бела сжал кулаки. Вместе с кулаками начальника напряглись все. Стало тихо. И этой почти гробовой тишине прошелестел голос старшего диспетчера – женщины пожилой, но тщательно следящей за своей внешностью, особенно за окрасом губ.

– А еще из сборочного цеха сообщили о том, что световодов у них нет. Вчера три часа простояли и сейчас стоят.

– Мокина! – еще раз взревел Виталий Петрович. – По-че-му?!!

– Материала сухого не было, – лучезарно улыбнулась беленькая девица с коротенькой стрижкой и с ярко выраженным греческим профилем.

– Как так не было?! – не дожидаясь реакции начальства на свежую информацию ринулась отбивать нападки на сушильный участок Зинаида. – Был материал! Ты сама не организовала работу, а на других сваливаешь! Я вчера Шурку Филину спрашивала, чего, дескать, световод не работаете, а она говорит, что людей у вас в смене нет! Ты же сама сразу троих в отпуск отпустила. Распустят людей, а на других..!

– А ты чужих людей не считай, – пошла малиновыми пятнами по лицу Мокина. – За собой лучше смотри! Забрюхатела неизвестно от кого, а туда же – людей чужих считать!

–Я, хоть, «неизвестно от кого» смогла,– тут же парировала выпад Мокиной Зина. – А на тебя вообще ни у кого ничего не поднимается! Швабра крашеная! Кошелка кривоногая!

Получив столь язвительный словесный отпор, Мокина рванулась в сторону Зинаиды, намереваясь дать волю рукам, но соседи её не пустили, а начальник, обложив всех нас семиэтажным матом, оживленную совещанию прекратил и громогласно предложил выметаться вон из его кабинета. И вняли мы все этому предложению с превеликой радостью. Мигом все вымелись. Мужчины пошли, обсуждая вчерашний проигрыш местной футбольной, в конец коридора покурить, женщины торопились в техчасть, чтоб посмотреть платья, в котором сегодня Любка Пронина на работу пришла (где она только такие наряды покупает?), мы же с Зинаидой пошагали в сторону сушилки.

– На сводке всегда надо ухо востро держать, – продолжала делиться со мной драгоценным опытом наставница. – Чуть расслабишься – вмиг заклюют. На сводке каждый норовит свое дерьмо другому подбросить. Как зазевался, так сразу же и огребай на полную катушку. Главное не мямли. Виталий Петрович мямликов не любит. Надо соврать – соври, но чтоб всегда уверенно да в полную глотку. Как начнешь один работать, так тебя сразу начнут на слабину проверять. Не поддавайся! И помни всегда: кто первее, тот правее.

У самых ворот в сушилку нас догнала белобрысая Мокина и с милейшей улыбочкой обратилась к Зине.

– Зиночка, радость моя, подготовь мне назавтра голубых стекляшек килограмм пятьдесят. Технологи ко мне придут новое изделие пытать. Будь они неладны со своей новой техникой. Помоги, будь добра!

– Конечно, конечно, – сразу же заулыбалась Зинаида, – как же я лучшей подруге и не помогу. Всё в лучшем виде сделаю. Без вопросов. Расстараюсь – дальше некуда.

Вика Мокина побежала по своим делам, и Зина ласково улыбалась ей вслед и шептала чуть слышно:

– У, стерва кривоногая. Погоди у меня, сука…

Ноги у Вики действительно были чуточку кривоваты, зря она короткую юбку на себя напялила. А, впрочем, может, и нет? В принципе-то, нормальные ноги…

До обеда время пролетело быстро. Я попробовал изучить устройство сушилок самостоятельно, потом под руководством Витька научился запускать в работу вакуумную сушилку. Не простое это дело. Запутаешься, не тот вентиль откроешь и еще лишних три часа материал сушить надо. Витек яростно матерился, когда после его объяснений я стал открывать как раз тот самый «не тот вентиль». И так меня здорово пронял выговор Витька, что разбуди меня теперь ночью, я за тридцать секунд сушилку в работу запущу. И не ошибусь ни разу. Вот, что значит, учитель у меня был правильный, с понятиями. Педагог. Не тем людям подрастающее поколение мы доверяем. Ой, не тем.

А после обеда, ближе к концу смены в действиях сушильщиков стало просматриваться легкое волнение. И невооруженным взглядом было видно, что они чего-то замышляют. Привычки замышлять что-нибудь хорошее у знатоков сушильного дела не было (это я уже хорошо понял), поэтому мне стало как-то не по себе. Казалось, что именно для меня готовят коварные сушильщики подлый подвох, чтоб проверить мою сущность на прочность. Но черт оказался не таким страшным, как его малевало мое воображение. Как всегда в жизни всё оказалось проще, чем в страшных думах. Витек, ходивший кругами около нас с Зиной, решительно плюнул на пол и сказал с улыбкой нашкодившей первоклассницы.

– Зин, а ты когда за декрет проставляться будешь?

– Мне еще неделю работать, – насторожилась Зинаида, по-видимому, догадываясь, куда её подчиненный клонит.

– Ясное дело, что неделю еще, – протяжно вздохнул тот, подтягивая повыше резинку тренировочных штанов. – Только, вот, Васяня с понедельника в отпуск уходит и к мамане в деревню уезжает, а, ведь, он твой товарищ, Зинаида. Второй год, так сказать, бок о бок, как родные. Нехорошо. Мы через неделю провожать тебя будем, а он у мамани на печи лапу сосать. Не по-товарищески это. А вот сегодня после работы всё один к одному сходится. Ты литр за декрет выставишь, студент литр за прописку и Вася пузырек за отпуск. А? Красота!

– А другие смены как же? – решила смутить подчиненного Зина.

– А чего «другие»? – махнул рукой Витя. – Николай не пьет, Сашке в армию скоро и так обойдется, а Жора с Саньком подтянутся. Им только свистни.

– Ага, подтянутся они, – вздернула бровью Зинаида. – Подтянуться, нажрутся в усмерть, а третью смену кто за них работать будет? Опять меня ночью из дома вызовут?

– Да, ладно, – обиженно поджал губы Витек, – не хочешь проставляться, так и скажи, а то гонит мне тюльку по ушам. Слушать противно. Зажилила ты, значит, свой декрет, Зинаида. Зажилила. Так и запишем…

– Ничего не зажилила, – теперь уже замахала руками Зина. – Не имею такой привычки. Только, не сегодня пойдем, а завтра, в субботу. В час дня встречаемся около трех ив.

– Вот, це гарно! – энергично потер Витя ладони и побежал к Васяне, который таскал мешки из кузова грузовика. – Я знал Зинаида, что ты человек! Учись, студент!

Последняя фраза была явно брошена в мой адрес, но мне учиться по указанию Витька никак не хотелось. Преподаватель основ безопасности труда нашего института – доцент Кузнецов не раз предупреждал нас на своих лекциях, что руководителю пить с подчиненными – последнее дело.

– Выпьешь раз и прощай весь авторитет, – строго хмурил бровь преподаватель, глядя в ясное небо за окном аудитории. – На шею мигом сядут. Им палец в рот не клади. Они, ведь, знаете какие…

Я подошел к Зине и прямо ей заявил, что ни на какую пьянку с подчиненными идти не собираюсь.

– Зря ты так, – вздохнула Зинаида. – Озлятся они, если ты им бутылку не поставишь. А тебе их злить никак нельзя. Разозлишь, так они тебе столько подлости наделают, что небо с овчинку покажется. Ты уж переломи себя на разок. Посиди с ними на берегу. Не пей, а посиди. Тебе же лучше будет. Положено так. А если нет денег, то я тебе дам.

Были у меня деньги. Силы воли не было, а деньги были. Вынул я из кармана штанов червонец, отдал его Зине, и договорились мы встретиться завтра в половине первого возле моего общежития.

5

К месту встречи я решил выйти пораньше, то же самое, видимо, решила сделать и Зина. Только я открыл дверь на улицу, так тут же и увидел свою наставницу, бредущую с двумя тяжелыми сумками в руках.

– Ух, – сказала она, передавая мне свою ношу, – упарилась. Вроде и сумки не особо тяжелые собрала, а метров сто прошла, и всё, не могу больше. Хорошо, что ты рядом оказался.

Шли мы молча. Зинаида думала какие-то свои думы, а я никак не мог придумать того, о чем бы мне спросить молчаливую спутницу для завязки разговора. Ничего путного в голову не лезло. Всё дребедень какая-то, вроде того: при какой температуре надо сушить пластик АБС, если он три дня простоял в открытом ящике под дождем. И как повернется язык такую глупость у молодой симпатичной женщины спрашивать? А, может, о погоде с ней заговорить? Тоже как-то не того. Чего я могу дельного о погоде сказать? Я не синоптик. Вот так и шли мы безмолвно до тех пор, пока Зина возле заводской проходной, мимо которой нам пришлось пройти, нашего затянувшегося молчания не решилась нарушить.

– Жалко мне с завода уходить, – кивнула она головой в сторону больших часов над главными входными дверями завода. – Привыкла уж здесь. Четвертый год работаю. Как ПТУ закончила, так сразу же сюда и пришла. Сперва литейщицей работала, потом кладовщицей… Теперь вот мастером стала. Вроде, как вчера всё это было. Эх, жалко.

– Так вернешься еще, – улыбнулся я, радуясь возможности поддержать беседу. – Вот родишь и опять в сушилку вернешься. Вон как у тебя складно получается мужиками командовать.

– Вряд ли, – вздохнула Зинаида. – Я, ведь, родом-то из деревни. Двадцать километров отсюда. Здесь у тетки жила. У двоюродной сестры моей матери. А я ей с ребенком нужна? Она и сейчас-то шипит хуже змеи подколодной… Помощи ей от меня мало. Я как рожу, так сразу в деревню поеду. В колхоз работать устроюсь. Ребенка нянчить родители помогут. Поругаются немного и помогут. Только он всегда со мной будет.

Мы прошли мимо заводской проходной. Спустились к реке, и пошли вдоль берега. Река была по правую руку от нас, а по левую народ копал картошку. Был конец августа и весь город ринулся на свои картофельные угодья. Вдоль речного берега стояло множество мотоциклов и велосипедов. Автомобили тоже на сельхозработах присутствовали, и даже несколько самых новых марок блестели новенькой краской средь пожухлой картофельной ботвы. Наш завод производил комплектующие для автомобильных гигантов, а те иногда, в качестве поощрения, напрямую поставляли к нам свою продукцию. Правда, на заводе для всех такого счастья не хватало, и народ вставал за ним в очередь. Очередей было несколько. Была общая очередь для всех желающих, по которой получить автомобиль считалось большим чудом. А еще были очереди: директорская, парткомовская, профкомовская, комсомольская и очередь передовиков производства. Вот в тех очередях автомобиль можно было быстро заиметь, но просто так в ту очередь не попадешь. Здесь без протекции никак. Мне об автомобиле мечтать еще рано, но Зина на свою судьбу злосчастную немного посетовала.

– Я, ведь, пока «в положение» не залетела, в комсомольской очереди третьей стояла. К новому году точно бы на новой «девятке» каталась. Я уж и на права учиться зимой поступила. Будь они неладны. Видно, не судьба…

Наши подчиненные ждали нас в условленном месте. Все шестеро собрались. Зина достала из сумки старенькую скатерть, и наш стол через несколько минут был уже готов к пиршеству. Собирали «стол» молча, и только Коля Казарин, повторял словно заведенный:

– Я, хоть, и непьющий, но компанию всегда поддержу. Я ради коллектива нашего, даже с супругой сейчас малость повздорил. Она меня зовет картошку копать, а я ей говорю – нет, Люся, рабочий коллектив мне дороже картошки. Вместо картошки макаронов потрескать можно, а без коллектива куда? Обиделась она и одна пошла копать. Ничего, на обиженных воду возят. Правда, ведь?

А как по первой разлили, так сразу же слово взял Витек. Говорил Сухов к моему удивлению долго и почти складно.

– Вот, значит, – начал он говорить с удивительной серьезностью для своего не очень серьезного образа, – стало быть, тля, собрались мы здесь не просто так, а по поводу, тля. И даже, тля, не по одному. Первый повод – это, чтоб Зина у нас ребеночка родила, тля. И, стало быть, вместе с этим поводом мы мастера нового «обмываем». Вот, тля. И вот хочу я сейчас, тля, дать тебе студент наш рабочий наказ, тля, чтоб ты всегда к нам с уважением и не закладывал бы никогда. Тля. Как ты к нам, так и мы к тебе, тля. А то ведь среди вас, среди грамотных частенько люди с гнильцой бывают, тля. Нет в вас понятия рабочей души… Тля…

Услышав насчет «гнильцы» и «понятия рабочей души», я внутренне как-то весь встрепенулся. За кого они меня принимают? Я до армии слесарем год отработал, после армии перед подготовительным отделением еще полгода возле верстака слесарного простоял, в стройбате два года оттрубил и неужто я не научился душу рабочую понимать? Еще как научился! И я им сейчас покажу! Первым делом я залпом осушил свой стакан. Да так лихо у меня это получилось, что даже Витек, понюхав дольку соленного огурца, покачал головой и сказал с некоторой толикой уважения:

– Молоток, студент. Вот это по-нашему.

Длинных разговоров за столом больше не заводили. Сначала всё тот же Витек молвил:

– Между первой и второй перерывчик небольшой!

А уж дальше было:

– Ну, чего, давай еще по одной.

После третьей дозы ко мне подсела Зинаида и шепнула мне на ухо:

– Ты, Андрей, за ними не гонись. Они привычные.

– Да, ладно, Зин, – широко улыбнулся я в ответ на заботу, – мы тоже не лыком шиты.

– Может, домой пойдем, – прошептала мне в ответ Зина. – Пойдем, проводи меня.

Мне очень не хотелось уходить с берега реки. Здесь, ведь, становилось всё лучше и лучше. И мужики, оказывается, вполне нормальные. Васяня, вон, как разговорился. Рассказывает всем про ловлю налимов под корягой, словно Цицерон о греческой философии. Витек насильно заставляет Николая водки выпить, Сашка зачем-то к кустам пополз. А Жора с Саней никак не разберутся у кого майка крепче, вон, как друг друга за грудки дергают. Так душевно сидим, и, вдруг, в разгар веселья – уйти? Не хочется!

– Давай, Зин, посидим еще немножко, – чего-то, вдруг, ласково погладил я Зинаиду по плечу, – пойдем.

Тут же мы выпили еще по одной. Вася крепко схватил меня за локоть, отвлек от Зины и стал, часто матерясь, доказывать, что «налим налиму – рознь». Я хотел попросить Зину, чтоб еще немного на берегу посидеть, но на её месте уже сидел Жора с окровавленным носом и, утирая кулаком слезу сетовал, что все бабы козлы. Мне было радостно и здорово. И, видимо, от радости этой все вокруг как-то чудесно подрагивало и расплывалось. После следующего стакана мне захотелось освежиться и я, оттолкнул от себя Васю с Жорой, побрел густые заросли ивняка. Пробирался я по зарослям не долго, шагов пять, потом оступился и покатился куда-то. Очнулся я, стоя на коленях в прибрежной грязи. Рядом текла река. Я поднялся, с большим трудом сделал шаг и окунул лицо в холодную воду. Стало немного полегче, но, все равно, всё вокруг меня трепетало и вертелось, и лишь иногда мое сознание фиксировало четкие картинки. Вот серая кора старой ивы, вот зеленый лопух, вот желтый песок, чуть прикрытый подсохшими водорослями. А вот и тропинка вверх, на берег. Цепляясь за ветви, я куда-то полез. Лезть было тяжело, но я человек упорный. Я просто так сдаваться не люблю. Сперва я для чего-то стал считать свои падения. Потом сбился и полз бездумно. Сколько мне так пришлось ползти, теперь уж, поди, догадайся. Наверное, долго.

Выполз я на широкую полянку, с которой хорошо просматривалось плавное течение реки. Река степенно несла свои воды метрах в пяти ниже от меня. Я здорово утомился от своего восхождения, и мне стало так жарко, что тут же захотелось с крутого берега прыгнуть в воду. Захотелось и показалось, что если прыгну, то счастливее меня не будет на всем белом свете. Вот прыгну сейчас… И я прыгнул бы, непременно бы прыгнул, но, вдруг, оказалось, что я на крутом берегу не один. Чуть в стороне от меня на поваленном дереве среди светло-зеленой ивовой листвы сидела девушка в голубом платье. И не просто девушка, а настоящая красавица. Особенно меня поразили её смеющиеся глаза. Глаза золотисто-зеленого цвета. Почему, именно золотисто-зеленого? Не знаю. Мне так показалось. А еще в тех глазах кипело что-то бесовское. Именно, бесовское и непонятно-таинственное, каким-то образом проникающее в самую глубину души. Увидишь такие глаза, и всё…

Захотелось непременно заговорить с этой красавицей, познакомиться и… обязательно потрогать. А бывают ли такие чудеса? А, может быть, это видение? Фантом? Прекрасный фантом!

– Девушка, давайте знакомиться, давай, – хрипло выдавил я из себя (именно хрипло, по-другому не получилось) и попытался сделать решительный шаг навстречу своему счастью. Шаг не получился.

Когда я в очередной раз поднялся, девушка уходила в зеленые заросли. Я бросился следом. И уже почти догнал, даже кончиками пальцев коснулся её спины, но опять мне что-то попало под ногу.

Поднимаюсь. Вокруг ни души. Тишина. Где же она? Справа от меня шевельнулись кусты. Я туда! Мчу напропалую! Кругом туманная муть. Всё плывет и крутиться. Упругие ветки больно хлещут меня по лицу! Только мне на все наплевать! Черт! Опять падаю! Вставай! Вон она! Подбегаю! Хочу обнять её! Прижать покрепче к себе, чтоб больше не убегала! Обнимаю! Прижимаю! Она особо не противится, но шепчет испуганно:

– Что ты, Андрей? Что ты? Успокойся.

Откуда она меня знает? Надо спросить её. Хочу спросить, смотрю на неё и вижу в своих объятьях Зину. Четко вижу, как в кино с третьего ряда.

– Пошли домой, – шепчет она. – Пошли. Тебе домой надо. Пошли.

В глазах у меня опять пошла мутно дрожащая круговерть. Но, несмотря на происки этой круговерти, я пробовал петь русские народные песни. Во весь голос пробовал. Около крыльца общежития стало легче. Может от песен, может еще от чего, но чуть воспрянул мой измученный алкоголем организм. Немного просветлело всё вокруг, но попасть сразу в дверь я все же не смог. Больно ударился лбом о косяк. Зинаида проводила меня до комнаты. Усадила на кровать и хотела уходить, но я, вдруг, спросил её:

– Зина, а можно я тебя поцелую.

– С чего бы это? – засмеялась она.

– Хочется.

– Ну, раз хочется…

И мы стали целоваться. Здорово Зина целовалась, так здорово, что я несмотря ни на что решил дать волю рукам, но… только при своем решении и остался. Зинаида ласково шлепнула меня горячей ладошкой по лбу и ушла. Я уснул. Всю ночь мне снились заросли ивы, златоокая красавица с полянки меж речного кустарника и Зина.

6

А утром начался кошмар. Болела голова, горело лицо, но всё это были сущие пустяки против моих душевных терзаний. Буквально через десять минут после пробуждения на месте души у меня образовалось сплошное рваньё!

– Идиот! – шептал я себе под нос. – Дебил! Это ж надо так нажраться?! А, Зина? Она ж беременная, а я… Красивая она, нравится мне, но нельзя же так… Придурок! Тварь! Чего же полез-то к ней? А песни, зачем во всю глотку орал? Ну, не чудо ли в перьях? Как же я завтра на заводе людям в глаза смотреть буду? Как покажусь там?

Очень хотелось пить, но я боялся, что вчера весь город сподобился узреть мои художества. В комнате у меня даже воды не было, а мне хотелось чего-нибудь покислей. И чтоб хотение исполнилось – непременно в люди выйти надо. Сейчас выйду из общежития, а там… Меня, ведь, вчера многие видели. Как в цех завтра войду? Стыдоба, как говорится. Хорошо, что я еще один в комнате живу… А с другой стороны с соседом бы сейчас, может быть, и легче было бы. Человек, он всегда человека в тяжелую минуту поддержит. Тяжко!

Промучившись с полчаса, я решился: хрен с ней, с совестью, лишь бы сейчас чего-нибудь холодненького попить. Надеваю модную кепку, которая давно уже ждала своего часа на дне сумки, смотрю в зеркало… Страх и ужас! На лице у меня живого места нет. Вся харя моя сплошь покрыта ссадинами да царапинами. Как завтра на работу пойду? Стыдоба! Кепка летит в угол, сам падаю лицом на подушку, но сушь внутри спокойно полежать не дает. Явственно чувствую, что организме у меня Сахара в квадрате. От чего легче умереть: от жажды или от мук совести? А, может все-таки, лучше жить? Достаю из-под стола кепку (с таким лицом без кепки выйти на улицу страшно), кратко вздыхаю, словно перед прыжком с высокого берега в воду и выхожу…

В общежитии пусто, на улице также никого. Продавщице тоже до меня никакого дела нет. Взяла она деньги за трехлитровую банку яблочного сока и вновь уткнулась в книгу. Чего ей не почитать, если в магазине никого? Видно, весь город ушел на картофельные плантации, будто по мобилизации ушел. Страда!

Скорым шагом возвращаюсь в свою комнату, торопливо складным ножом открываю банку и пью… Сперва пью крупными глотками, потом глотки становятся все мельче и мельче. Пил я долго, но желаемого облегчения организму не случилось. Даже больше того, комок тошнотворный к горлу подкатил. Гляди того, весь сок наружу хлынет. Пришлось лечь. Лег, достал из-под кровати книгу, хотел почитать. Да где там? Не до чтения сегодня. Вообще-то, я читать люблю. Читаю постоянно и всё подряд. Запойно читаю. Причем стал я таким книгочеем недавно. До третьего курса института я, конечно же, читал, но всегда исключительно по принуждению. А на третьем курсе в моем мозгу случился какой-то удивительный сдвиг. Дело было примерно так. Я, прогуливая очередную лекцию, лежал на кровати в общаге и пытался задремать. Пытаться-то я пытался, но всё получалось как-то не в жилу. Короче, не спалось. А на кровати моего соседа Сани Крайнова лежала книга «Граф Монтекристо», вот я её и взял полистать. Страничку прочитал от скуки, потом еще одну, затем считать страницы перестал и зачитался до полуночи. Чего это, вдруг, на меня напало? Не знаю. За день до этого я в первенстве области по боксу участвовал, где как всегда в первом же круге, получив пять-шесть сильных ударов по голове, проиграл. Может у меня от мозгового сотрясения страсть к чтению открылась? А может, съел чего? Не знаю, но с того памятного дня у меня один образец для подражания – аббат Фариа. Вот, ведь, какая метаморфоза со мной приключилась: в одну ночь место кумира в моей душе занял тщедушный, но многомудрый монах, с позором прогнав оттуда рыцаря кожаной перчатки – могучего Кассиуса Клея. Впрочем, с мудростью у меня получалось точно так же, как и с боксом – стараний тьма, а результата полнейший нуль. Только, сдаваться я не приучен! Еще раз беру книгу о трудовых буднях советских рыбаков, читаю описания красот морской волны и, вдруг, как вспышка в кромешной тьме, образ зеленоглазой красавицы с речного берега. Неужто мне это не приснилось? Вскакиваю с кровати и начинаю взад-вперед бегать по комнате. Побегал немного, лег и опять стыдно за вчерашнее стало, попил, почитал, опять таинственную незнакомку в голубом платье вспомнил, вновь по комнате побегал. И так до вечера.

Утром, собрав все остатки воли в кулак (а чего мне еще делать оставалось?), решив плевать на всё и вся, я отправился на завод. Больше всего я страшился встречи с Зинаидой. Чего она мне скажет? Вот, ведь, идиот!

У входа в сушильное отделение волновались люди. Увидев меня, все замолчали, насупились и расступились. Подхожу столу – никого! Заглядываю за большой шкаф. Там притаились Николай с Сашкой.

– Витя Сухов ночью на работу не вышел, – таинственно прошептал мне Николай. – Ночью дежурный заводской диспетчер заметила, что в сушилке никого нет, и послала дежурный автобус за Зинаидой. Зина приехала, стала сама материал засыпать. В три сушилки успела засыпать, а потом ей плохо стало. Вот. Её на дежурном автобусе в больницу увезли. Теперь цеху работать нечем. Злые все, как собаки! Мы-то всё засыпали, но готов материал будет не раньше, чем через три часа. А сейчас еще и начальство подгребет! Блин!

Я еще не успел переварить в своем напряженно-возбужденном мозгу информацию, услышанную из уст подчиненного, а нас уже стали окружать. Разгневанные люди шли на нас «свиньей». Впереди старший мастер Евгений Николаевич, за ним мастера участков: Савельева и Ксенофонтов, а дальше был народ. Старший мастер смотрел на нас, молча, мастера чего-то шипели себе под нос, а народ говорил сегодня во весь голос. Не безмолвствовал в сушилке народ.

– Козлы! – чернявый лысоватый мужик, волосатую грудь которого плохо прикрывали полы застиранного халата. – Я, чего, сегодня на работу зря пришел?! Вы моих детей кормить будете?! Козлы!