Новый переломный момент: Социальная инженерия, информационные эпидемии и режиссирование глобальных процессов

«Мальчишки понимали: попробуют смыться со всеми деньгами – и за ними будут гоняться двое из Crips, – рассказывает Уайли. – А это не сделало бы их жизнь лучше».

«Валимобиль» бросали. Вся команда стягивалась в убежище Каспера, обычно в мотель. Там он отстегивал бойцам жалкие гроши и отпускал восвояси. Они же дети – скорее всего, их поймают. Но Каспера это не волновало. По словам Уайли, его философия сводилась к следующему: «Вот незадача! Моих пацанов сцапали. Что ж, найдем новых. Делов-то…»

За четыре года Каспер «спродюсировал» 175 ограблений, что до сих пор остается мировым рекордом. Достижение Янки-Бандита – 72 налета – меркнет по сравнению с этим. Каспер и Си-Дог едва не побили и суточный рекорд Янки-Бандита в шесть «дел». В один августовский день 1991 г. они взяли пять банков: First Interstate Bank на бульваре Ла-Сьенега, потом банки в Игл-Рок, Пасадине, Монтерей-Парк и Монтебелло. И не забывайте: Янки-Бандит работал один. Каспер проворачивал нечто бесконечно более сложное – организовывал целые команды грабителей и руководил ими.

Когда Каспер показал всему миру, насколько просто ограбить банк, за дело взялись и другие банды. Группировка Crips «Восьмерка и тройка» начала собирать команды грабителей. Парочка, известная как «Гаденыши», меньше чем за год совершила почти 30 налетов. Вдвоем. Эти «Гаденыши» и впрямь оправдывали свое прозвище: им нравилось сгонять посетителей и персонал в банковское хранилище, громко обсуждать расправу и палить из пистолетов у заложников над ухом – просто ради забавы.

«Если оглянуться назад, получается, что пик ограблений банков пришелся на 1992 г., – рассказывает Уайли. – За 12 месяцев – 2641 ограбление».

«В среднем – одно ограбление каждые 45 минут банковского дня. Антирекорд составил 28 налетов за сутки. ФБР просто сходило с ума. Агенты выбивались из сил».

Ограбить банк – дело нескольких минут, а вот расследовать каждый случай – многочасовая и даже многодневная работа. Ограбления множились, а ФБР все сильнее отставало.

«Только представьте: 28 ограблений в день, одна банда совершает пять налетов кряду. Как чисто физически можно все это расследовать? Бандиты носятся по городу с бешеной скоростью, грабят направо и налево. Даже угнаться за ними по лос-анджелесским пробкам – целая проблема. Приезжаете в банк, а там сколько свидетелей? Ну, сколько обычно людей в банке? Человек 20. Всех нужно опросить, оформить протоколы. Работы невпроворот!

Не успеешь приступить к делу – снова-здорово. Через пять–десять минут уже нужно лететь на другой конец города: новое ограбление, чрезвычайная ситуация. ФБР совсем загоняли».

Лос-Анджелес превратился в мировую столицу банковских ограблений. «Ничто не предвещало, что эпидемия пойдет на спад, – продолжает Уайли, кивая на график ограблений банков в Лос-Анджелесе с 1970-х по 1990-е. – Если посмотреть на кривую, то кажется, что она так и будет расти до небес».

ФБР бросило на это дело полсотни агентов. Несколько месяцев они по крупицам собирали показания перепуганных малолетних новобранцев Каспера и Си-Дога, разбирались в хитросплетениях лжи, при помощи которой эта парочка пыталась скрыть свои активы, и гонялись за бандитами по всему Южному Централу. Чтобы заставить большое жюри предъявить Касперу и Си-Догу обвинения, ушла вечность: что такого они, собственно, сделали? Да ничего. Банки они не грабили. Просто сидели в машине, припаркованной неподалеку. У ФБР на руках были только показания перепуганных подростков, удиравших с уроков на большой перемене.

Наконец прокуроры решили, что накопили достаточно улик. Си-Дога взяли в доме его бабушки в Карсоне, а Каспера арестовали, когда тот вылезал из такси. Как только эти двое угодили за решетку, лихорадка ограблений, терзавшая Лос-Анджелес, наконец пошла на спад. За год количество ограблений в городе упало на 30 %, а потом снизилось еще сильнее. Кривая так и не выросла до небес – эпидемия сошла на нет.

Когда летом 2023-го Каспер с Си-Догом вышли из федеральной тюрьмы, они принялись обходить голливудские студии, предлагая свою историю и встречаясь с кинопродюсерами. Киношные боссы, слушая их рассказ, не верили своим ушам: неужели такое и правда было? Прямо здесь, у Голливуда под боком?

Представьте себе, было.

3

Книгу «Новый переломный момент» я хочу начать серией загадок – тремя взаимосвязанными историями, которые на первый взгляд не укладываются ни в какую логику. Третья история произошла в маленьком городке Поплар-Гроув. Вторая расскажет об одном человеке по имени Филип Эсформес. А эта глава посвящена похождениям Янки-Бандита, Каспера и Си-Дога.

Эпидемия ограблений банков, захлестнувшая Лос-Анджелес в начале 1990-х, подчинялась всем законам эпидемий. Это была не зубная боль, которая возникает у каждого по отдельности, – нет, тут действовал механизм заражения. Болезнь передавалась от человека к человеку. В конце 1960-х по Соединенным Штатам прокатилась легкая лихорадка. В 1980-е эту болезнь подхватил Янки-Бандит из Лос-Анджелеса. Затем – Бандиты из Уэст-Хиллз, но в их организмах вирус мутировал и стал куда более опасным. Они передали новый штамм Касперу с Си-Догом, а те, как истинные капиталисты конца XX в., переосмыслили и переформатировали процесс: занялись масштабированием и отдали работу на аутсорсинг.

А дальше зараза расползлась по всему городу – передалась «Восьмерке и тройке», «Гаденышам» и дальше, дальше, дальше, пока не охватила сотни и тысячи молодых людей. К тому времени, как эпидемия банковских ограблений в Лос-Анджелесе достигла пика, скромные записочки с требованиями в духе Янки-Бандита уже казались смутными воспоминаниями из прошлого.

Социальные эпидемии раскручиваются усилиями горстки незаурядных людей, играющих непропорционально значимую роль в обществе, – и вспышка в Лос-Анджелесе не исключение. Эпидемия – это не массовое спортивное мероприятие наподобие городского марафона, когда на старт одновременно выходят десятки тысяч участников. Нет, царством хаоса управляет считаное число людей: в нашем случае они раз за разом устраивали ограбления, которым не было видно конца.

Янки-Бандит за девять месяцев обчистил 64 банка, пока его наконец не схватило ФБР. Он отсидел свою «десятку», вышел – и… ограбил еще восемь. На счету «Гаденышей» – 27 банков. Каспер с Си-Догом организовали 175 ограблений. Даже если взять только Янки-Бандита, Каспера и «Гаденышей», получится довольно полная картина того, что творилось в Лос-Анджелесе в 1980-х и начале 1990-х: зараза постепенно распространялась, а потом кривая вдруг резко пошла вверх – и все благодаря выдающимся «подвигам» единиц. «Каспер, – замечает Уайли, – это суперраспространитель[10], если уж проводить аналогии с эпидемиями».

Благоприятствовала ли обстановка в 1980-е и начале 1990-х взрывному росту ограблений банков? Да, безусловно. К концу 1990-х количество банковских отделений в США утроилось по сравнению с 1970-ми. Каспер и Си-Дог били без промаха: это было все равно что охотиться в курятнике.

В общем, лихорадка, охватившая Лос-Анджелес в конце 1980-х – начале 1990-х, выглядит совершенно закономерной – если не считать одного но.

4

Ранним утром 9 марта 1950 г. Вилли Саттон тщательно загримировался. Накануне вечером он осветлил волосы на несколько тонов, став почти блондином, а сейчас решил дополнить образ смуглой кожей. Прокрасил брови тушью, чтобы сделать их погуще. Затолкал в ноздри куски пробки, чтобы зрительно расширить нос. Затем облачился в серый костюм, скроенный так, чтобы изменить фигуру. Убедившись, что теперь он совсем не похож Вилли Саттона, Вилли Саттон покинул дом в Статен-Айленде и отправился в Саннисайд, что в нью-йоркском Куинсе, – в отделение Manufacturers Trust Company на углу 44-й улицы и Куинс-бульвара.

Предыдущие три недели Саттон каждое утро занимал свой наблюдательный пост – через дорогу – и изучал распорядок дня сотрудников. Увиденное ему нравилось. Напротив – надземная станция метро, автобусная остановка и стоянка такси. Улица была оживленной, а Саттон просто обожал толпу. Охранник банка, нерасторопный верзила по имени Уэстон, живший неподалеку, являлся в 8:30 и сразу зарывался в газету. С половины девятого до девяти он запускал внутрь остальных сотрудников – а управляющий, мистер Хоффман, замыкал процессию ровно в 9:01, изо дня в день. Сам банк открывался для посетителей только в десять – куда позже, чем другие отделения. Это тоже радовало Саттона: промежуток между приходом первого сотрудника и первого клиента он считал «своим временем», а тут этого времени набегало полтора часа.

В 8:20 Саттон смешался с толпой на автобусной остановке. Через минуту-другую из-за угла вывернул охранник Уэстон, как обычно погруженный в газету. Он достал ключи, чтобы отпереть дверь, и в этот момент Саттон прошмыгнул внутрь. Ошарашенный Уэстон обернулся. Саттон посмотрел ему в глаза и негромко произнес:

– Зайди-ка. Надо поговорить.

Саттон не жаловал огнестрельное оружие. Для него пистолеты были чем-то вроде реквизита. Настоящим его оружием была спокойная властность, которой невозможно было не подчиниться. Саттон объяснил охраннику, чтó будет дальше. Сперва они впустят одного из его сообщников. А затем начнут запускать остальных сотрудников – точно так же, как и в любое другое утро. На входе сообщник будет брать каждого из них под локоть и провожать к заранее расставленным стульям.

Годы спустя Саттон опишет это в мемуарах (к тому времени он прославится настолько, что выпустит не одну, а целых две книги воспоминаний, словно государственный деятель, чувствующий потребность откликнуться на поворотные моменты истории):

«Если вам удалось захватить банк под контроль, уже совершенно неважно, кто и зачем входит в двери. Однажды в Пенсильвании, когда я брал банк, нежданно-негаданно нагрянули трое маляров. Я просто велел им расстелить брезент и браться за работу. “При такой зарплате, как у вас, банк не может себе позволить, чтобы вы слонялись без дела, – сказал я им. – От таких грабителей, как я, они застрахованы, а от таких, как вы, вряд ли”. Все время, пока шло ограбление, я трепался с ними о том, что давно бы уже вышел на пенсию, если бы у нас, у банковских грабителей, был такой же сильный профсоюз, как у маляров. Все знатно повеселились, и к тому моменту, когда мы с деньгами выскочили за дверь, они успели полностью докрасить одну стену».

Саттон обладал каким-то пугающим обаянием. Догадались ли сотрудники Manufacturers Trust Company, что в то утро их обчистил сам знаменитый Вилли Саттон? Без сомнения. Один за другим они входили в конференц-зал. «Не волнуйтесь, ребята, – приговаривал Саттон. – Это всего лишь деньги. И не ваши, кстати, деньги». В 9:05, с четырехминутным опозданием, явился управляющий мистер Хоффман. Саттон усадил его рядом с остальными.

– Если вздумаете мне помешать, имейте в виду: я застрелю кого-нибудь из ваших сотрудников – да, вот этих самых людей. Не стройте никаких иллюзий на этот счет. Возможно, вам наплевать на себя, но жизнь ваших подчиненных – это ваша зона ответственности. Случись с ними что – вина ляжет на вас, а не на меня.

Блеф, конечно, но безотказный. Саттон сгреб все деньги, что были в хранилище, вразвалочку вышел наружу, сел в поджидавшую машину – и был таков. Растворился в нью-йоркском трафике.

Вилли Саттон был своего рода нью-йоркским Каспером – хотя такое сравнение, пожалуй, оскорбительно, причем для него самого. Про Каспера, когда тот грабил банки, мало кто слышал. Даже суд над ним почти не удостоился внимания журналистов. С Вилли Саттоном все было иначе. Он купался в лучах славы. Встречался с голливудскими знаменитостями. Был гением маскировки. Совершил дерзкий побег из тюрьмы – даже два побега…

Однажды Саттона спросили: «Зачем вы грабите банки?» На что он ответил: «Потому что там деньги». Позже он отрицал свое авторство этой фразы, но было поздно. Острóта вошла в историю как «закон Саттона», и с ее помощью студентов-медиков учат прежде всего рассматривать наиболее вероятный диагноз. Голливуд снял фильм о его жизни. О нем написали биографический роман. Сам Саттон утверждал, что за свою «карьеру» украл больше 20 млн долл. – в пересчете на нынешние деньги. Касперу было до него далеко – они с Вилли Саттоном принадлежали, что называется, к разным налоговым категориям (если, конечно, предположить, что они вообще платили налоги, – а это вряд ли.

Казалось бы, если кто-то и должен был начать эпидемию банковских ограблений, так это Вилли Саттон. Казалось бы, впечатлительные нью-йоркские преступники, глядя на то, как Ловкач Вилли без единого выстрела преспокойно проникает в банковские отделения и срывает королевский куш, просто не могли не сказать себе: а ведь я тоже так могу! В эпидемиологии есть термин «индексный случай» – так называют человека, дающего начало эпидемии. Журналистам, впрочем, больше нравится выражение «нулевой пациент». (На следующих страницах мы разберем один из самых захватывающих случаев в новейшей истории.) Именно таким «нулевым пациентом» и должен был стать Вилли Саттон, верно? Ведь он превратил грязное ремесло налетчика в настоящее искусство.

Но Вилли Саттон так и не спровоцировал эпидемию ограблений банков в Нью-Йорке – ни в 1940-е и 1950-е, годы своего расцвета, ни позже, когда он писал одну книгу воспоминаний за другой. В 1969 г. он выпросил помилование, ссылаясь на плохое здоровье (после этого он прожил еще 11 лет) и придумал себе новое занятие – стал экспертом по тюремной реформе и принялся разъезжать по всей стране с лекциями. Он консультировал руководителей банков по вопросам предотвращения ограблений. Он даже снялся в телерекламе для компании, которая впервые начала выпускать кредитные карты с фотографией владельца: «У карты есть свое лицо, говорят они. Теперь, когда я заявляю, что я Вилли Саттон, люди мне верят». Но появились ли у Вилли Саттона подражатели среди этих людей? Очевидно, нет. Во времена Каспера в Нью-Йорке грабили банки несоизмеримо реже, чем в Лос-Анджелесе.

Эпидемия – по определению – заразное явление, не признающее границ. Когда в конце 2019 г. в Китае впервые появился коронавирус, эпидемиологи сразу же встревожились: вирус может распространиться повсеместно! И они оказались абсолютно правы. Однако лихорадка банковских ограблений охватила Лос-Анджелес, но обошла стороной другие города. Почему?

Это первая из трех головоломок. И ответ на нее связан с известным наблюдением, сделанным врачом по имени Джон Веннберг.

5

В 1967 г., только-только окончив медицинскую школу, Веннберг устроился на работу в штате Вермонт в рамках так называемой Региональной медицинской программы (RMP). Это были годы «Великого общества»[11], когда правительство США предпринимало целенаправленные усилия по расширению системы социальной защиты: RMP стала финансируемой из федерального бюджета программой по улучшению медицинского обслуживания по всей стране. Веннбергу поручили составить карту качества медицинской помощи в штате, чтобы убедиться, что все жители имеют к ней равный доступ.

Веннберг был молодым идеалистом. Он учился у лучших преподавателей Школы медицины Джонса Хопкинса. Как позже вспоминал Веннберг, он приехал в Вермонт, все еще веря «в общую парадигму, что наука движется вперед и что ее достижения рационально воплощаются в эффективную медицинскую помощь».

В Вермонте насчитывается 251 населенный пункт. Веннберг начал с того, что разделил их на «больничные округа» – в зависимости от того, где местные жители получали медицинскую помощь. В результате у него оказалось 13 таких «округов» по всему штату. Затем он подсчитал, сколько денег тратилось на медицинское обслуживание в каждом из них.

Веннберг предполагал, что в каком-нибудь захолустном бедноватом уголке Вермонта расходы будут низкими. И, согласно той же логике, в более богатых населенных пунктах, таких как Берлингтон – крупнейший город штата, где находятся Вермонтский университет и Шамплен-колледж, где больницы самые новые и современные, а врачи, скорее всего, обучались в престижных медицинских школах, – расходы окажутся повыше. Он был совершенно неправ. Нет, разница в расходах действительно существовала. Но она была не просто заметной (слово «повыше» здесь неуместно). Она была колоссальной. И не подчинялась никакой понятной логике. В ней, как выразился Веннберг, не было «ни складу, ни ладу». Операцию по удалению геморроя, например, где-то проводили в пять раз чаще по сравнению с остальными районами. Шансы на хирургическое удаление аденомы простаты, на гистерэктомию, на аппендэктомию после приступа аппендицита были втрое выше в одних округах, чем в других.

«Различия, как выяснилось, были повсюду, – рассказывает Веннберг. – Например, мы жили между городками Стоу и Уотербери. Мои дети ходили в школу Уотербери, в 16 км от дома. Но если бы мы жили на 100 м севернее, они бы ходили в школу Стоу. И вот что интересно: в Стоу к 15 годам гланды удаляли 70 % детей, а в Уотербери – только 20 %».

В этом не было никакой логики. Стоу и Уотербери были идиллическими городками с обветшалыми зданиями XIX в. Никто всерьез не считал, что один из них более «современный», чем другой. Вряд ли можно было с уверенностью заявить, что в Стоу одна медицинская идеология, а в Уотербери другая. И дело было даже не в том, что в Стоу селились одни люди, а в Уотербери – другие, совсем другие. Люди были, в общем-то, одинаковыми… за исключением того, что детям из Уотербери, как правило, оставляли гланды, а детям из Стоу – нет.

Веннберг был в глубоком замешательстве. Неужели он наткнулся на какую-то странную особенность маленьких вермонтских городков? Он решил расширить исследование на другие районы Новой Англии. Вот его попытка сравнить Миддлбери в штате Вермонт и Рэндольф в штате Нью-Хэмпшир. Взгляните на первые 10 строк: города-близнецы, правда? А теперь – на последние три строки данных. О господи… В Рэндольфе врачи словно пребывали в каком-то кофеиновом угаре: сорили деньгами, госпитализировали и оперировали всех подряд. А Миддлбери? Миддлбери был как будто из другого мира.

ТАБЛИЦА 1. Медицинские и социально-экономические показатели двух городов Новой Англии

* Medicare Part B – часть федеральной программы медицинского страхования США для пожилых людей, покрывающая амбулаторные услуги. – Прим. пер.

Веннберг назвал свое открытие локальной вариативностью и нашел подтверждения этому феномену по всей территории Соединенных Штатов. То, что начиналось как забавное наблюдение, касающееся маленьких городков Вермонта, превратилось в железный закон, который – спустя полвека после поразительного открытия Веннберга – и не думает уходить в прошлое. Вот он: то, как вас лечит ваш врач, во многих случаях определяется не тем, где он учился, не тем, какие оценки он получал, и даже не тем, какой у него характер, – а тем, где он живет.

Почему место имеет такое значение? Самое простое объяснение этой локальной вариативности заключается в следующем: врачи просто делают то, чего хотят пациенты. Давайте рассмотрим для примера относительно простой медицинский показатель: сколько раз врач навещает пациента в последние два года его жизни. В среднем по стране в 2019 г. получалось 54 визита. В Миннеаполисе этот показатель гораздо ниже среднего: 36. А знаете, чему он равен в Лос-Анджелесе? 105! В Лос-Анджелесе врач посещает пациента в его последние дни втрое чаще, чем в Миннеаполисе.

Разница колоссальная. Может быть, все дело в том, что умирающие жители Миннесоты ведут себя как суровые викинги, а лос-анджелесские старики капризны и требовательны? Похоже, что нет. Веннберг и другие исследователи обнаружили, что вариативность малых территорий не зависит от того, чего пациенты хотят от своих врачей. Она зависит от того, чего врачи хотят от своих пациентов.

Почему же поведение врачей в разных местах так отличается? Неужели все дело в деньгах? Может быть, в Лос-Анджелесе больше пациентов с таким типом страховки, которая вознаграждает врачей за усердие? Нет, это тоже, кажется, не слишком-то объясняет ситуацию[12].

А что, если это просто случайность? В конце концов, врачи – тоже люди. А люди могут придерживаться самых разных убеждений. Может быть, в Лос-Анджелесе волею случая собралось много врачей, склонных к излишнему усердию, а в Миннеаполисе (тоже по стечению обстоятельств) их почти нет?

Нет!

Будь это случайностью, усердные врачи были бы разбросаны по всей стране, а их соотношение менялось бы из года в год: здесь прилив, там отлив. Будь это случайностью, в любой больнице работали бы разные врачи, представляющие собой некую выборку представлений о том, как правильно лечить. Среди них был бы доктор Смит, который всегда удаляет гланды, доктор Джонс, который никогда этого не делает, и доктор Макдональд, который действует по ситуации… или по настроению. Но Веннберг много лет назад обнаружил совсем другое. Он нашел медицинские кластеры: врачи в одном «больничном округе» обретали некую общую идентичность. Словно подхватывали одну и ту же заразную идею!

«Прямо загадка в духе “подобное тянется к подобному”, – говорит Джонатан Скиннер, экономист из Дартмутского университета, один из продолжателей дела Веннберга. – Ну хорошо, допустим, у врачей разные мнения… Люди решают для себя, что работает, а что нет. Но вопрос-то в другом – что заставляет врачей из одного района в среднем лечить именно так, а не иначе? В воздухе, что ли, что-то носится?»

6

Локальная вариативность со временем превратилась у медицинских исследователей в настоящую одержимость. О ней пишут книги. Ученые денно и нощно бьются над этим феноменом. Но самое поразительное, что те же загадочные закономерности встречаются и за пределами здравоохранения. Вот вам пример.

В Калифорнии есть общедоступная база со статистикой: сколько процентов семиклассников в той или иной школе штата получили все прививки из рекомендованного списка – от ветрянки до кори, от свинки и краснухи до полиомиелита и т. д. Если бегло пробежаться по этому длиннющему списку, кажется, что там все просто и понятно. Подавляющее большинство детей в муниципальных школах Калифорнии привиты по полной программе. А как обстоит дело в частных школах? Они, как правило, меньше и… своеобразнее. Может быть, там вариативности побольше? Давайте взглянем[13].

Вот показатели вакцинации в нескольких частных начальных школах округа Контра-Коста к востоку от Сан-Франциско – я выбрал наугад.

Школа Святого Иоанна Крестителя – 100 %

Христианская школа Эль-Собранте – 100 %

Еврейская дневная школа Контра-Коста – 100 %

И так далее – частных начальных школ в Контра-Косте полным-полно, и, похоже, местные жители весьма серьезно относятся к защите своих детей от инфекционных заболеваний.

Школа Святой Перпетуи – 100 %

Школа Святой Екатерины Сиенской – 100 %

Но постойте-ка. Одна школа серьезно выбивается из общего ряда.

Вальдорфская школа Ист-Бэй – 42 %

Сорок два процента? Может быть, это статистическая случайность, отклонение от общей закономерности?

Давайте поглядим на частные школы соседнего округа Эль-Дорадо.

Академия GHS – 94 %

Школа Святой Троицы – 100 %

А теперь внимание:

Вальдорфская школа Сидар-Спрингс – 36 %

Берем Лос-Анджелес. В большинстве средних школ, как и в других местах штата, показатели близки к 90 или даже к 100 %. Но есть и исключение – в элитном районе Пасифик-Палисейдс, на самом западе города.

Вальдорфская школа Вестсайд – 22 %

Вальдорфские школы (для тех, кто не в курсе) появились в начале XX в., их придумал австрийский педагог Рудольф Штайнер. Школы эти небольшие, недешевые и нацелены на «всестороннее» воспитание личности – педагоги стремятся развивать в детях творческое начало и воображение. В мире несколько тысяч вальдорфских учебных заведений (в основном это детские сады и начальные школы), а в Калифорнии их около двух десятков. И почти всегда самые низкие показатели вакцинации детей в любом калифорнийском городе, где есть вальдорфская школа, наблюдаются… конечно же, в вальдорфской школе. (Нет, встречаются и другие школы с таким же высоким процентом непривитых детей, как в вальдорфских. Но редко.)

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Notes

1

Гладуэлл М. Переломный момент: Как незначительные изменения приводят к глобальным переменам / пер. В. Логвинова. – М.: Альпина Паблишер, 2015.